Текст книги "Игра в правосудие"

12. Посланник Дикé

Похоже, меня приравняли к тем, кого я наказываю. Но разве это преступление – восстанавливать справедливость? Разве там, где система юриспруденции остается бессильной, так уж непозволительно отдавать все на откуп одному человеку, не связанному никакими условностями? Который не зависит ни от чего, и его основная задача – быть беспристрастным. Это очень сложная задача. Но выполнимая.

Смотрю в их лица. На первый взгляд – обычные люди, но на них явственно проступает печать греха. Они по-своему привлекательны и достаточно молоды, но уже вступили на путь зла: нарушают порядки, сеют хаос, разрушение. Смерть? Хотя до этого пока не доходило.

Полиция не дремлет, расследует преступления, грабежи, убийства. Но упускает тот тонкий момент, когда еще можно спасти душу, только повернувшую свой лик в сторону тьмы, только присматривавшуюся к неправедному пути. А ведь заметь его вовремя – и тех же грабежей и убийств стало бы куда меньше!

Их правосудие не разменивается на мелочи – мое подразумевает, что мелочей не существует. Что первый шаг не в том направлении – гораздо страшнее, чем долгое блуждание по темному пути. Потому что большинство его даже не замечает или не принимает в расчет, равнодушно отмахивается: «Да ладно! Ерунда!» Но грех слишком сладостен, он не требует особых сил и душевных затрат, и потому предпочтительней. Ты с радостью бросаешься в его сети, запутываешься все сильнее, позволяешь ему вонзить в себя жало, в экстазе корчишься от впрыскиваемой в тебя отравы, не понимая, что это не божественная амброзия, а разрушительный яд, который быстро разъест твое нутро и превратит в пустую оболочку без души.

Милая девушка Надин Беккет. Судья не вынесла решения по ее делу, судья посчитала ее безгрешной. Зато обвинила меня. Правильно, легче подтасовать факты и поверить в ложь, чем собрать доказательства правды. Это требует усилий, требует времени и терпения. Это сложно, ведь правда не задумывается об алиби. Правда беззащитна.

Я тоже беззащитен. И потому невинен.

А вот по делу Надин Беккет у меня собрано достаточно доказательств, чтобы осудить преступницу. Но делать этого я не стану. Я подыграю, «допустив» мысль, что в каждом человеке поровну намешано добра и зла, и это зло затмило рассудок доброй, но слабохарактерной.

Отправляю Надин файл. В нем доказательство ее вины – видеозапись, на которой абсолютно четко видно, что мисс Беккет, продавщица универсального магазина, вечером выносит дорогое платье, а утром возвращает его на место. Бирки целы, значит, можно продавать дальше. И это не единичный случай!

Задумайтесь, вы бы стали покупать ношенную кем-то вещь не в секонд-хенде, а в обычном магазине? Материя, из которой пошита одежда, как губка впитала чужие запахи, эмоции, энергетику, но вам не сделают скидки, даже если вы отчетливо почувствовали запах пота. Вы наденете это на себя, будучи абсолютно уверенными, что оно девственно.

Стремление красиво одеваться, выглядеть лучше, чем ты есть, так постыдно, но присуще человеческой породе. Люди считают, что за маской не разглядишь их духовного облика. А тот зачастую оказывается безобразен и дик, будто на улице не двадцать первый век, а каменный. Надин тоже хочет выглядеть дорогой красоткой: ей кажется, что так она быстрее подцепит приличного парня, но не понимает, что одна ночь – не гарантия любви и счастья. Да и десять ночей их не гарантируют.

Надин вешает парням лапшу на уши. Что самостоятельна, самодостаточна, красива, обеспеченна. Они вешают ей. Что влюблены, сгорают от страсти, готовы оплатить ее прихоти. Сплошной клубок лжи. Потому что, если задуматься, за прихоти Надин платит покупатель платья, а не тот, кто с ней делит постель. И кстати, последний, скорее всего, будет рассчитывать на то, что за него заплатит Надин, раз с финансами у нее нет проблем. Ведь он говорит ей то, что она желает услышать, а сладкая ложь – дорогая вещь.

Набираю текст для Надин: «Если в тебе проснется совесть, наказания не последует».

Мое послание застает Надин на работе. Специально выбираю это время, чтобы проследить за ее реакцией. Наблюдаю из-за вешалок, как она вынимает из кармана узких форменных брючек телефон, чертит пальцем по экрану и почти сразу меняется в лице. Она воровато оглядывается. То ли боится, что кто-то случайно подсмотрит, то ли подозревает, что тот, кто отправил ей это, сейчас находится где-то поблизости. Только сомневаюсь, что она подумает на меня.

Действительно, Надин задевает меня перепуганным взглядом, но спустя мгновение уже снова пялится на экран своего телефона. Надеюсь, она правильно поймет мое сообщение, или все-таки следовало быть не столь лаконичным и объясняться конкретней: «Или признаешься сама, или эту запись увидишь не только ты».

Кто-то из покупателей окликает Надин, она дергается, вскидывает глаза, таращится на потенциальных клиентов с непониманием. Обратившаяся к ней женщина тоже смотрит на нее с легким недоумением:

– Девушка, с вами все в порядке?

Надин старательно кивает, голова мотается сверху вниз и, кажется, того и гляди оторвется и скатится с напряженно приподнятых плеч.

Набираю новое послание: «У тебя в распоряжении три дня. Надеюсь, ты догадалась, что надо сделать». Пару секунд сомневаюсь, но потом все-таки добавляю то самое: «Или признаешься сама, или эту запись увидишь не только ты» – на случай, если от страха она совсем перестанет соображать.

Отправляю сообщение. До адресата оно доходит спустя короткое мгновение – убеждаюсь в этом, заметив, как Надин судорожно стискивает в руке телефон, как ее лицо искажается гримасой. Ей не терпится посмотреть, чтобы наконец-то успокоиться или… разволноваться еще сильнее. Но покупательница наседает:

– Так вы мне поможете? Или торчите тут исключительно для вида?

– Да-да-да, – словно заведенная бормочет Надин, но не думаю, что она разобрала хоть одно обращенное к ней слово.

– Что «да»? – все сильнее распаляется тетка. – Хотите сказать, что действительно только для вида?

– Извините, – произносит Надин на автопилоте, чуть приходит в себя, выдает заученное: – Вам помочь? – А сама все равно косится на зажатый в ладони мобильник.

Дальше уже неинтересно. Раньше или позже, но мое послание она все равно прочитает. А наблюдать за назревающей мелкой магазинной склокой с покупательницей мне не хочется. Да и смысл? Поэтому медленно продвигаюсь к выходу.

Даже если судья не собирается выносить приговор, я не имею права оставить все как есть. Справедливость взывает ко мне, и я не могу не откликнуться. Я самый преданный ее слуга. Я – посланник Дикé.

13. Эмберли

Сон не помог, никакой перезагрузки не произошло, озарения не случилось. Остаток ночи пролетел словно один миг, как будто Эмберли провалилась в черную бездну небытия, но тут же выскочила из нее.

Особо умных мыслей не появилось, но хорошо, что голова не раскалывалась от боли, хотя девушка предполагала, что именно так оно будет после всего, лавиной обрушившегося на нее вчера и едва не раздавившего всмятку.

Значит, как обычно, придется ломать голову самой, но сейчас надо тащиться в школу. В школу… Ну да! И это весьма кстати. В ней же учится один из подсудимых – Купер Швайгман. Если его уже выписали из больницы, надо как можно скорее поговорить с ним, выяснить, правда ли все то, в чем его обвинили, и как он оказался в заброшенном здании, отчего возник пожар. Стоило бы убедиться окончательно и безвозвратно выкинуть из головы мысль о дурацких совпадениях. Но видно, Эмберли никогда не избавиться от этой неистребимой надежды на случайность взаимосвязей, на невозможность слияния жизни и игры.

Выйдя из своей комнаты, девушка взглянула на дверь материнской спальни и сразу вспомнила про нападение. Разработчик – страшный человек. Он реально спятил: уверовал в свою безнаказанность и думает, что имеет право не просто осуждать, что, впрочем, делают и обычные люди, но и судить. Хотя нет. Судит-то как раз Эмберли, а он приводит ее приговоры в исполнение. Настоящий палач!

Вздохнув, девушка постучалась к матери.

– Ма-ам!

Ответа не последовало. Спит? Эмберли осторожно заглянула в комнату.

Да, ее мать лежит, свернувшись калачиком и приоткрыв рот, как безмятежный ребенок. Но на щеках… На щеках блестят слезы.

Слезы? Странно. Эмберли всегда казалось, что мать не умеет плакать, что она перешагивает через неприятности и плюет на них с высоты своего роста. Железная не-Леди, дьявол ее побери! А Эмберли, между прочим, опаздывает на занятия!

Проследив, что замок на входной двери точно защелкнулся, девушка быстрым шагом направилась в сторону школы. Периодически оборачиваясь и всматриваясь в каждого прохожего, она пыталась выцепить взглядом хоть что-то необычное, но ничего необычного либо вовсе не было, либо тот, кто следил за ней, являлся мастером маскировки.

Оказавшись в стенах школы, Эмберли сразу же забила на давнюю привычку прятаться в туалете до начала модуля. Делая вид, что разбирается в собственном шкафчике, она открыто следила за проходящими мимо учениками и преподавателями, изучала лица и силуэты, надеясь, что нужного человека удастся опознать без труда, ведь внешность игрового персонажа опять могла быть взята из реальности.

Сначала ученики приходили по одному, но все не те. Потом, получасом позднее, повалили группами, однако и среди них Швайгмана не наблюдалось. Неужели все так плохо? В новостях говорилось только про легкие ожоги, вывих плеча и отравление угарным газом, и вроде времени прошло достаточно, чтобы отойти от всего этого. Или этот Купер решил прогулять именно тогда, когда Эмберли начала сходить с ума?

Звонок ударил по нервам будто электрический разряд. Пришлось прервать свое наблюдение и пройти в кабинет, где привычные занятия прошли в этот раз бесконечной мучительной пыткой. Натолкнуться на Швайгмана посчастливилось только в самом конце обеденного перерыва.

Есть абсолютно не хотелось, даже слегка подташнивало – наверное, от переживаний, – и Эмберли не стала уходить из спортивной раздевалки. Дождалась, когда все остальные девчонки отвалили, достала лэптоп. Сначала проверила почту: никаких новых писем. Она даже не поняла, чего почувствовала больше – разочарования или облегчения. Потом опять зашла в игру: та по-прежнему бесконечно крутила заставку. Потом…

То ли Эмберли заснула, то ли опять слишком углубилась в мысли – скорее всего, первое, потому что ночью выспаться как следует не удалось, а снотворное, похоже, еще действовало. Девушка резко вскинулась, словно ее толкнули в плечо, лэптоп едва не грохнулся на пол – пусть невысоко, но он такой старенький, что даже малейшую встряску мог бы не пережить. Эмберли вовремя поймала его, засунула в рюкзак, вспомнила, что хотела найти Швайгмана, и все-таки отправилась в столовую, по пути рассуждая, что, если он в школе, уж там-то точно объявится, но… встретила парня в коридоре.

Сама чуть не вздрогнула, когда взглядом уткнулась в него, а вот он не на шутку занервничал, услышав свое имя. Хотя, конечно, сделал вид, будто окликнули не его, и попытался проскочить мимо.

– Я все знаю! – выкрикнула Эмберли.

Ничего более умного в голову не пришло, но зато сработало. Швайгман застыл, побледнев, и мрачно уставился исподлобья. Бровей Эмберли почти не заметила: видимо, обгорели и еще не успели вырасти. И волосы у парня были пострижены совсем коротко.

– Что ты знаешь? – произнес тот хрипло.

Собравшись с мыслями, девушка выдала на одном дыхании:

– Про однокурсницу, про деньги, про поджог!

Швайгмана передернуло, он стиснул зубы, так что желваки упруго вздулись, сглотнул:

– Откуда?

Но рассказывать ему про игру совсем не хотелось: слишком долго, муторно, да и вряд ли он поверит. И теперь уже Эмберли сделала вид, что не расслышала или не поняла, спросила о том, что ее волновало больше:

– Зачем ты пошел в тот дом?

На Купера она старалась не смотреть, чтобы не смущать и не злить его своим прицельным взглядом. И так создавалось впечатление, что он разрывается между желанием послать ее подальше и сбежать и желанием наброситься, чтобы выместить свое раздражение на столь вовремя подвернувшемся человеке.

Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем он решил, как поступить, и все-таки заговорил:

– Филлипс написала в записке, что принесет деньги именно туда. Чтобы никто не увидел.

Филлипс?

Ах, да! Лейси Филлипс – его однокурсница. Эмберли где-то о ней уже слышала, поэтому в задумчивости переспросила:

– В записке?

– Ну да, – хмуро подтвердил Швайгман. – Она ее подсунула мне в ящик.

– Ты видел?

– Что?

– Как она ее подсовывала.

– Нет.

– Тогда почему решил, что записка от нее? По почерку?

– Да откуда я знаю, какой у нее почерк? – вскипел Швайгман. – И кто еще мог ее подложить? Тебе часто дают деньги без всякой причины?

Ни разу не давали. Даже когда имелась причина, не давали. У матери редко бывают лишние деньги, и вообще она считает, что все желания Эмберли – всего лишь странные прихоти и не стоят внимания, а уж тем более финансовых затрат. Но не в этом дело!

– Она действительно там была? – Эмберли заглянула Куперу в глаза. – Ну, в том доме. Эта Филлипс.

– Я не видел, – буркнул тот и уставился в ответ. – Но там точно кто-то был. Я не разглядел. Но вряд ли она. Эта овца не смогла бы и палец о палец ударить. Там был кто-то другой! – Швайгман буравил Эмберли каким-то чересчур пристальным и напряженным взглядом. – И он… все поджег.

В один короткий миг Купер изменился в лице.

– Это ты, сука, все подстроила? Ты?! – И он шагнул к девушке, с силой сжав кулаки.

Эмберли попятилась, невольно втягивая голову в плечи: Купер хоть и был младше, но по всем другим параметрам ее явно превосходил. И по росту, и по ширине плеч, и, конечно, по силе. А ярость вообще штука непредсказуемая.

– Это не я! Нет!

– Тогда откуда ты все знаешь?

Кулаки Швайгмана нависли над Эмберли, она уперлась спиной в стену, зажмурилась. Однако удара не последовало. Только пронзительный, не свойственный воинственно настроенному парню, всхлип.

Эмберли открыла глаза. Купер стоял согнувшись, а рядом с ним… Дерек! Завернул руку Швайгмана под невероятным углом, поинтересовался нарочито вежливо, как бы между делом:

– Успокоился, псих?

– Да-а, – просипел тот.

– Ну и катись тогда!

Дерек ослабил пальцы, а Швайгман торопливо выскользнул из его хватки и, низко опустив голову, заспешил прочь.

– Ты в порядке? – Теперь Дерек смотрел на Эмберли.

Одновременно она ощутила себя и под лучами палящего солнца, и в глыбе льда. Захлестнувшее ее состояние пронзало каждую клеточку так, что сердце забывает, как биться, а ты сам – как дышать. Воздух вокруг стал вязким, словно кленовый сироп – попробуй, вдохни!

– Спасибо, – пробормотала девушка в смятении и кивнула.

– Не связывайся с придурками, – по-дружески посоветовал Дерек, развернулся и уверенно зашагал по коридору, не оглядываясь. А она смотрела и смотрела вслед, будто завороженная, пока смысл последней фразы не дошел до сознания.

Неужели Дерек мог подумать, что Эмберли водится со Швайгманом?

Предположение немного отрезвило. По крайней мере, вернулась способность дышать. И трезво мыслить.

Узнала она не так уж много, но и не скажешь, что совсем ничего. Швайгман действительно вымогал у однокурсницы деньги, действительно оказался в заброшенном здании неслучайно, кто-то вызвал его подброшенной в шкафчик запиской, а потом пытался поджарить. И Куперу волей-неволей пришлось пройти сквозь огонь, как Эмберли и «заказывала».

Странно. Проникнуться к нему сочувствием толком не получалось, иногда даже закрадывалась мысль: так ему и надо! Он же особо и не пострадал, больше перепугался, зато теперь вряд ли решится кому-то угрожать. Но вовремя вмешивалась совесть, напоминала: кто ты такая, чтобы судить, тем более – назначать наказание? Одно дело – распоряжаться ненастоящей жизнью персонажа, а другое – совсем другое! – реального человека.

Сама Эмберли тоже небезгрешна: существуют вещи, за которые и ее стоило бы, наверное, наказать. Но ей совсем не хочется, чтобы это случилось по велению какого-нибудь придурка с больной фантазией. Да и не придурка тоже!

Надо разыскать эту Лейси Филлипс. Хоть Швайгман и обозвал ее овцой, но кто знает, вдруг она не настолько уж безобидна и на самом деле стоит за всем этим. Ведь так хорошо прикрываться, прикидываясь невинной жертвой. Эмберли и не представляет, как та выглядит, но для этого существуют соцсети – стоило бы поискать ее фото там, если, конечно, такая скромняшка зарегистрирована хотя бы где-нибудь. В крайнем случае можно заглянуть в школьный ежегодник.

Далеко ходить Эмберли не стала – устроилась на корточках, привалившись спиной к стене, выудила из рюкзака лэптоп. Все-таки хорошо, что она почти везде таскает его с собой. Фотография нашлась довольно легко, но всего одна – на аватарке в профиле. Судя по всему, настоящая, а не стащенная с бесплатных стоков.

Типичное селфи – застывшее в нелепой гримасе лицо, которое явно пытались сделать невероятно красивым, ну или хотя бы миленьким, но получилось то, что получилось. Не перестаралась бы Филлипс, принимая должный вид, вышла бы действительно вполне себе симпатичной: нежные черты, большие, чуть навыкате глаза, пушистые ресницы. Хотя сравнение с овцой было очень даже в точку! И как оказалось, не только внешне Лейси походила на тупое создание.

Все-таки Швайгман на деле был не таким уж дураком, по крайней мере, при выборе объекта для запугивания. Более подходящей жертвы не найдешь. С другими у него точно не прокатило бы подобное. А Лейси ходила по школе, не поднимая глаз, не глядя на окружающих, и стоило ее окликнуть, как девушка съеживалась и – вот точно! – пыталась слиться со стенкой, провалиться под пол или в воздухе испариться. Но разве такое удастся?

– Я просто хочу с тобой поговорить, – как можно вкрадчивей и доброжелательней пояснила Эмберли, отводя Филлипс в сторону. – Это ведь правда, что Швайгман с тебя деньги тряс, угрожая поджогом? В принципе, я знаю, что так и было, просто хочу от тебя подтверждения.

Лейси кивнула и что-то прошептала, но Эмберли не разобрала ни слова. Да и ладно. Понятно же, что подтвердила.

– И ты ему отдала?

Вообще-то вопрос был чисто риторический, в нем больше недоумения и возмущения такой запредельной покорностью, но Лейси опять кивнула и зашептала. Что – на этот раз Эмберли разобрала:

– Он уже пробовал поджечь.

«Вот же урод!» – промелькнуло неосознанно и опять всплыло: «Так ему и надо!» Но Эмберли отогнала не относящиеся к делу мысли, снова поинтересовалась:

– А ты писала ему записку, что принесешь деньги в дом у реки?

Лейси вскинулась, посмотрела изумленно и растерянно:

– К-какую за-писку? – спросила, запинаясь.

– Что ты принесешь деньги в заброшенный дом у реки, – слово в слово повторила Эмберли. – Ты написала и сунула ему в шкафчик.

– Я? Не-е-е, – Лейси мелко замотала головой. Она и разговаривала-то как овца. Можно сказать, «испуганно блеяла».

Недавняя версия развеялась, как сигаретный дым от взмаха руки, да Эмберли особо и не надеялась, что девчонка окажется причастной. Филлипс точно не могла быть ни разработчиком игры (полная гарантия, что в этом она ни капельки не смыслила), ни тем более палачом. Если только с ней происходило что-нибудь из области фантастики, типа как в истории про доктора Джекила и мистера Хайда: с наступлением темноты безобидная овечка превращалась в страшного волка. Но это уже полный бред!

– А вот когда Швайгман тебя доставал, ты не замечала ничего подозрительного? Никто не оказывался рядом? Никто за вами не наблюдал?

Сейчас Эмберли спрашивала скорее для проформы, для четкого осознания, будто сделала все, что могла, и особо не рассчитывала на внятные ответы. Вряд ли эта Лейси могла что заметить, потому как весьма сомнительно, видит ли она вообще хоть что-нибудь, помимо пола или земли у себя под ногами. И – естественно! – Филлипс опять старательно замотала головой. Единственное, что Эмберли узнала из разговора с ней, – записки Лейси не писала, в шкафчик Швайгмана не подкидывала, то есть была абсолютно не в курсе и ни при чем.

14. Эмберли

И что теперь?

Отправиться в больницу к последнему обвиненному Майку Уоррену? Уж его-то вряд ли выпишут столь скоро. Но ее все равно не пустят, и Уоррен не станет с ней разговаривать, даже если находится в стабильно удовлетворительном состоянии. Он не младшекурсник из школы, и Эмберли для него никто. Да ей и самой не хочется с ним общаться. Вот совсем! Она даже старается не думать про тот несчастный случай.

Зачем, зачем, зачем она написала эту жуть про отрубание рук? Потому что была уверена, что судит несуществующего человека, бота, 3D-фигурку на экране? Сколько она перебила подобных в других играх? Не задумываясь, разрубала мечом, сворачивала шеи, сбрасывала в пропасти, расстреливала, взрывала и не чувствовала никакой вины, даже малейших колебаний не чувствовала! И вдруг игра и жизнь смешались. Это был даже не смертельный приговор, но стоило представить…

Эмберли тряхнула головой, отгоняя нахлынувшее видение. Не надо. Лучше думать не о том, что уже сделала, а о том, что можно сделать. А тут цель у нее одна – остановить творящийся кошмар, найти того, кто его устроил, и призвать к ответу.

Существует еще вариант: расспросить полицейских, расследующих дело о взрыве. Но это за гранью реального. Они пошлют сразу – что за любопытная выскочка? А вдруг еще и заподозрят в причастности? Ну нет. И если случившееся уже не изменить, может, заняться тем, что еще не случилось?

Игра словно зависла, по-прежнему показывала начальную заставку. Хорошо бы так и осталось навсегда. Но, скорее всего, либо нового обвиняемого еще не нашлось, либо с прошлым пока не решилось – Эмберли же отказалась выносить приговор. Значит, стоит надеяться на последнее. Точно! Ей необходимо как можно скорее отыскать эту девушку, последнюю подсудимую.

Хотя прошлый раз, заходя в игру, Эмберли выключила звук и не слышала ни имени, ни подробностей дела, но ведь лицо показалось ей знакомым – очень знакомым! – и прочно ассоциировалось с магазином. Или кафе? В крайнем случае, можно обойти их все: в этой дыре забегаловок и торговых точек не так уж и много. А если Эмберли узнала подсудимую, логичней начать с ближайших к ее дому и школе.

Лэптоп отправился в рюкзак, а его владелица – в дорогу. Точнее, в тур по убогим достопримечательностям местного разлива, в которые и заходить-то было тошно. Эмберли уже порядком вымоталась, пока не подвернулось хоть что-то стоящее. Внешне девушка в отделе одежды универсального магазина была похожа на ту, из игры. Да! Эмберли была уверена. Но точно так же она была уверена, когда в кофейне за углом не менее получаса, заказав кусочек яблочного пирога и чашку капучино, наблюдала за светленькой стриженной по моде кассиршей… Вылитая подсудимая! Но та выплыла из-за кассы и показала миру надутый как мяч животик, а обвиняемая беременной точно не была. А до кофейни – аналогичная ситуация в магазинчике на заправке. Но там продавщица вовремя стянула куртку и оказалась сплошь покрытой тату. Но нет, такое уж наверняка бы запомнилось! А теперь вот эта, из отдела одежды. Неужели и она мимо?

Эмберли присмотрелась к бейджу: «Надин Бэккет». Девушка, вероятно, недавно окончила школу либо просто казалась такой молоденькой и немного запуганной. Она ходила между рядами вешалок, что-то проверяла и периодически кидала взгляд куда-то вверх. Эмберли проследила: на камеру. Боится слежки?

Делая вид, что перебирает футболки, она понаблюдала за Надин еще несколько минут. Та успела довольно вежливо обслужить покупательницу, но все так же посматривала на камеру, а потом о чем-то поговорила с администратором, покивала, вытерла нос мятым платочком, засобиралась. Закончилась смена?

Надин скрылась в подсобном помещении, но спустя минуту вышла уже одетой и с сумочкой в руках, показала ее содержимое администраторше и двинулась к дверям. Эмберли обогнала продавщицу, чтобы перехватить ее где-то за пределами магазина: во-первых, разговор на нейтральной территории казался предпочтительней, во-вторых, опять же – камеры. Тем более подспудно девушка понимала, что надо дождаться какого-то подходящего случая. Принцип «вопрос в лоб» в обычной жизни срабатывал, мягко говоря, не очень: люди априори не настроены исповедоваться первому встречному.

Надин неуклюже проскочила в дверь и пошла по улице, опустив голову. Эмберли принялась прокручивать про себя способы обратиться к ней: спросить дорогу (и что потом?), предложить помощь (с какой стати?), сделать вид, что обозналась и просто начать расспрашивать, словно старую знакомую (как дела?), но у нее с артистизмом не очень. А продавщица тем временем остановилась в задумчивости, потопталась на одном месте и зашла в какую-то лавчонку с чересчур пестрой и не менее странной витриной. Боясь упустить из вида Надин, Эмберли двинулась следом.

Едва она переступила порог, как в нос шибанул запах аромамасел, специй и пыли. Над головой порхало чучело летучей мыши и еще какого-то неведомого представителя животного мира, на полках стояли наполненные неопределяемым содержимым скляночки, висели амулеты, ловцы снов и прочая дребедень. Лавка принадлежала то ли оккультных дел мастеру, то ли старьевщику.

Странного вида продавец, сам похожий на чучело или экзотическую мумию, продолжал безучастно сидеть в переднем углу, совершенно не обращая внимания на потенциальных покупательниц. Надин подошла к амулетам, долго и придирчиво изучала бирки. Эмберли скользнула вдоль прилавка, придвинулась к ней поближе.

– В последнее время с вами происходит что-то странное, – проговорила первое, что пришло в голову, но с достаточной многозначительностью.

Надин чуть не подпрыгнула, оглянулась со страхом в глазах:

– Вы кто?

– Я это… – Мозги работали в таком ритме, что того и гляди начали бы дымиться. Придется предстать полной идиоткой, но ничего лучшего в данный момент не придумывалось. – Чувствую эманации. Над вами сгущается темная аура, – чуть подвывая, пробормотала Эмберли, сделала несколько загадочных пасов руками и, создавая впечатление, что уходит в астрал, закатила глаза.

– Э-э-эй, – вдруг очнулся продавец. – П-шла вон!

Непонятно: и чего ему вдруг не понравилось? На взгляд Эмберли, подобное поведение вполне соответствовало духу этого полутемного помещения. Впрочем, Надин, похоже, приняла окрик продавца на свой счет, первая выскочила за дверь. Эмберли, не отставая, ринулась следом за ней и на пороге едва не налетела. Надин обернулась, посмотрела сквозь витрину.

– Видите, – всхлипнула она. – Это все, потому что я виновата. Хотя я ведь не пропащий человек? – она устремила на Эмберли полный отчаяния и надежды взгляд.

– Нет, – выдохнула та, на мгновение растерявшись, но в ту же секунду взяла себя в руки. Вот он, шанс завязать разговор! – А что случилось? У вас действительно неприятности? Я не ошиблась?

– Я ведь честно призналась, что брала платья на один вечер и возвращала их обратно, – в порыве откровения выпалила Надин. – И они пообещали, что будут молчать, если я уволюсь сама. Я уволилась. Я ведь правильно поступила? Он это имел в виду?

– Он? – опять растерялась Эмберли, но в памяти незамедлительно всплыло прочитанное совсем недавно «Затягивание вынесения процессуального решения без уважительной причины наказуемо» и ночное нападение на мать. – Вам кто-то угрожал?

– Он не угрожал. Он сказал, что, если я не повинюсь сама, тогда он сообщит обо всем начальству.

– Сказал? – У Эмберли сердце замерло от волнения. – Лично?

Неужели сейчас она узнает, как выглядит этот самый человек? Вызывающий одновременно страх и омерзение – тот самый, больной на голову. И возможно, опять это будет парень в капюшоне.

– Нет, нет, – замахала ладонью Надин. – Он прислал сообщение. – Она опять всхлипнула. – Это так жутко. Мне все время кажется, что он следит за мной. Где бы я ни была. И сейчас тоже.

Надин завертела головой, и Эмберли вместе с ней. Но самым необычным, что попалось на глаза, стала дурацкая витрина «лавочки волшебника» и едва просматривающийся сквозь нее фриковатый продавец, по-прежнему неподвижно восседающий на своем высоком стуле. Эмберли уже готова была подумать и на него, но только лишь от безысходности, от нежелания поверить в неудачу.

Три человека, три непростых диалога, и минимум результатов! Противник вездесущ и неуловим. Абсолютно никаких зацепок, но есть надежда на то, что, если Надин призналась во всем сама, ее уберут из игры. В конце концов, наказание она все-таки понесла – осталась без работы, да еще и заполучила манию преследования, дергалась при виде каждого более или менее подозрительного прохожего или от слишком пристального взгляда. Но и Эмберли недалеко от нее ушла.

Пока добиралась до дома, раз пять оглянулась. Между лопаток зудело, будто кто-то упорно пялился в спину. Но ведь никого в непосредственной близости к ней не было! Вроде бы… не было.

Рюкзак оттягивал плечи. Как же она устала! Долгое хождение по городу, безумные разговоры. Из положительного только воспоминания о Дереке, о том, как он бросился на помощь, как спрашивал с неподдельным беспокойством «Ты в порядке?», как смотрел. И опять дыхание перехватило, и сердце забилось в два раза быстрее.

Да что это с ней? Эмберли же прекрасно понимает: влюбляться сейчас глупо и не ко времени. И вообще! Они с Дереком слишком разные – по положению, по возможностям, по судьбе. А еще он с Одри. Правда, сейчас уже не получалось считать, что они безоговорочно подходят друг другу. Одри слишком ненадежна, слишком двулична, Дерек явно заслуживал лучшего.

У дома на противоположной стороне улицы стояла незнакомая тачка. Крутой кроссовер, поблескивающий на солнце идеально чистыми глянцевыми боками, что было нетипично для их района. За рулем сидел мужчина – возможно, ждал кого-то. Не старый еще – пожалуй, ровесник матери – и вполне так симпатичный, ухоженный. Крутой, под стать машине. Когда Дерек достигнет его возраста, наверняка будет таким же.

Мужчина уставился на Эмберли сквозь стекло.

И чего так вылупился?

Эмберли торопливо свернула на дорожку, ведущую к крыльцу, посмотрела на дом, на чахлые кустики под окном, под ноги и даже на небо, но опять между лопаток свербело или скорее уже жгло и нестерпимо тянуло, тянуло, тянуло обернуться.

У самых дверей она все-таки не выдержала, оглянулась через плечо и опять наткнулась на пристальный взгляд. Глупости, конечно – слишком далеко, чтобы определить, – но смотрящие на Эмберли глаза, кажется, синие.

«У него синие глаза» – пронеслось в голове, и тут же возникло перед мысленным взором неподвижное, словно маска, белое лицо, которое все приближалось и приближалось. А если это ОН? Тот самый человек, которого она искала, – разработчик игры, или палач, или сразу тот и другой. И сейчас он торчит здесь, наблюдает за Эмберли, потому что «затягивание вынесения процессуального решения без уважительной причины наказуемо».