Текст книги "Благодарен судьбе. Воспоминания о жизни"

4. Оккупация. Связь с партизанами

В нашей стране сегодня хорошо известно, что вооруженная борьба партизан на территории Белоруссии сыграла не только неоценимую роль в деле освобождения белорусской земли от фашистских оккупантов, но и является одним из символов истории Беларуси в годы Великой Отечественной войны, Беларусь по праву называется «республикой-партизанкой». В послевоенное время историками выявлены многочисленные факты героической борьбы белорусского народа в тылу врага, написаны очерки, рассказы, романы, корреспонденции журналистов, открыты и опубликованы секретные документы.

Много книг посвящено судьбам и подвигам ребят, пионеров и комсомольцев, сражавшихся на фронтах плечом к плечу со взрослыми бойцами, ходившими в разведку, проживавшими в партизанских отрядах, доблестно трудившихся в тылу. Первым в советской литературе рассказал о войне через восприятие ребенка писатель Валентин Катаев в своей повести «Сын полка» (1945), которая потом вошла в школьную программу. В описании есть моменты как будто из моей жизни, но об этом я узнал уже когда учился в суворовском училище.

Осенью 1941 года, хотя и позже обычного, начались занятия в школе. Учился тогда я уже в третьем классе, и это был мой последний довоенный образовательный год. Мне не довелось быть пионером, но я умел читать, писать, считать и хорошо разбирался в географии.

Немцы хотели заручиться поддержкой местного населения и пытались сохранить видимость нашей обычной жизни. У каждого дома сохранялись огороды, на которых сеяли зерно или сажали картошку.

Сначала у нас даже не забирали домашний скот – корова в тот год отелилась, а поросенку было что поесть. Николай купил лошадь, чтобы обрабатывать землю, ведь огород был большой – пятьдесят пять соток, что больше полгектара! Участок был длинный, вытянутый почти до самой речки, наверное, около двухсот метров, и его надо было пахать и жать.

В центре деревни до войны располагалось правление колхоза, за ним двор с колхозной техникой. Тут же стояли косилки, несколько плугов для вспашки земли, трактора, а также надворные постройки (сараи) для ремонта сельскохозяйственного инвентаря. В правлении собирались бригады колхозников, проходили собрания, решали посевные и уборочные вопросы. Когда пришли немцы, они упразднили колхозы, назначили своего управляющего, набрали штат полицаев, которые должны были следить за порядком и расположили свою управу в доме правления. Никакой большой военизированной части у нас не располагалось, а периодически, раз в два-три дня проезжал по улицам с проверкой порядка взвод вооруженных мотоциклистов, иногда заходили в дома наших односельчан, чтобы поесть.

Основные немецкие подразделения ушли вперед, на Москву, нас практически никто не трогал. Зима 1941-го была холодная, и мы ее пережили почти спокойно, оккупанты в деревне забирали в небольших количествах продовольствие и скот на мясо. У нас той зимой забрали телку, а потом и поросенка.

С первых дней оккупации в районах, где появлялся враг, начало возникать сопротивление народных масс. Однако оно развертывалось медленно, особенно в западных регионах страны, в том числе в Западной Белоруссии, население которой было влито в состав СССР лишь за год до начала войны. Вначале здесь стали действовать в основном диверсионно-разведывательные группы, засылаемые из-за линии фронта, многие военнослужащие, попавшие в окружение, и частично местные жители.

Важное значение для организации партизанской борьбы в тылу врага имело обращение Главного политического управления Красной Армии от 15 июля 1941 года «К военнослужащим, сражающимся в тылу противника», выпущенное в виде листовки и разбросанное с самолетов над оккупированной территорией. В нем деятельность советских воинов за линией фронта оценивалась как продолжение выполнения ими боевой задачи. Военнослужащим предлагалось переходить к методам партизанской войны. Эта листовка-обращение помогла многим окруженцам найти свое место в общей борьбе против захватчиков.

Долгих 1418 дней и ночей народы СССР шли к победе. Неимоверно труден был этот путь. Сполна познала наша Родина и горечь поражений, и радость побед. Особенно тяжелым был начальный период (4).

О событиях на фронтах, обороне городов и населенных пунктов нашей Родины мне сообщал мой брат Николай, который встречался с партизанами и узнавал от них советские новости (у партизан в лесу было радио или рация, через которую они получали информацию). Иногда он уходил на несколько дней в лес к партизанам, но меня с собой никогда не брал.

Партизанское движение на Оршанщине разворачивалось с первых дней войны. Фашисты после взятия Орши устроили в разрушенном бомбардировками городе несколько концентрационных лагерей, куда сгоняли мирных жителей, в основном еврейского происхождения. Именно в Орше начала действовать группа советских подпольщиков-железнодорожников, которые уничтожали немецкую военную технику, пуская под откос составы с боеприпасами и танками, пулеметами и живой силой противника. Понимая, что когда-нибудь придется покинуть Оршу, руководитель группы Константин Заслонов приступил к подготовке лесной базы. В 1942-м отряд «Дяди Кости» (партизанский псевдоним Заслонова) пополнялся попавшими в окружение солдатами и жителями близлежащих деревень, к июлю образовалась 1-я бригада К. С. Заслонова.

В Оршанском районе было создано две бригады Заслонова, которые за время своего сосуществования провели 122 боя, уничтожили более 7 тысяч немецких солдат и офицеров, пустили под откос 218 воинских эшелонов и уничтожили много другого воинского имущества противника. За мужество, отвагу и умелое руководство партизанской борьбой Указом Президиума Верховного Совета СССР 5 сентября 1942 года Константин Сергеевич Заслонов был награжден орденом Ленина.

Погиб Заслонов в неравном бою около деревни Куповать Сенненского района 14 ноября 1942 года. Противник во много раз превосходил партизан по численности, по вооружению. Бой становился все более ожесточенным. Около 17 часов, когда солнце спускалось за лес, во время очередной атаки гитлеровцев Константин Заслонов был смертельно ранен. В этот же день был убит и его адъютант Женя Коржень. Подвиг славного командира Оршанских партизан получил высокую оценку Советского правительства. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1943 года К. С. Заслонову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. После гибели Заслонов и его адъютант были похоронены в деревне Куповать. В 1947 году останки героя и его адъютанта были перезахоронены на Привокзальной площади в городе Орша. На их могиле установлена мемориальная плита. Более семидесяти городов Беларуси имеют улицы, носящие имя легендарного командира. Есть улицы, носящие его имя в Санкт-Петербурге, Новосибирске, его родном Осташкове. Есть такая улица и в Орше. А еще имя Заслонова на Оршанщине носит ГОСШ № 10, депо, где он работал, станция, колхоз. В 1948 году в Орше был открыт Мемориальный музей Героя Советского Союза К. С. Заслонова (5).

Мой брат Николай осуществлял связь с партизанами в нашей деревне, имя «дяди Кости» я слышал именно от него. Одной из первоочередных задач белорусских партизан было препятствовать подвозу немецких подкреплений и военных грузов к фронту. Николай поручал мне посильные задания, и я помогал в сборе данных о передвижении немецких частей, их количестве и составе техники. Меня направлял он на разные точки, где я по полдня или целыми днями считал, сколько проходит грузовых машин, мотоциклистов, танкеток. Иногда нужно было наблюдать за передвижением с утра, иногда после обеда. Часто носил записки в условленное место, но Николай запрещал ходить мне одному далеко от деревни, особенно к Темному лесу. Видимо он ходил туда и знал, что можно нарваться на немецкий патруль, и такая встреча ничем хорошим не могла бы закончиться. Поэтому я брал козу дядьки Тимофея и пас ее, она была моим прикрытием. Немцы несколько раз останавливали меня с козой, хотели забрать ее, но пощупают ее и мотают головой, что мол, плохая коза, худая.

Из моих знакомых ребят никто больше партизанам не помогал, я никогда с ними на эту тему не разговаривал. Несколько раз я просил Николая взять меня в партизанский отряд. Один раз он согласился, но что-то сорвалось, поэтому в лесу у партизан я никогда не был. Иногда в деревню заходили партизаны – они были в гражданской одежде, но с оружием, пистолеты они прятали сзади за ремень.

Когда надо было отнести записку от Николая партизанам, он надевал на меня большую очень грязную куртку и записку прятал в один из швов. Я брал козу и шел в сторону Темного леса. Недалеко от леса росло несколько отдельно стоящих деревьев, в одном из которых было большое дупло, а рядом с деревом лежали булыжники, под один из этих камней я и клал записку, вытащив ее из потаенного шва. Однажды, когда я отнес записку и возвращался с задания, меня остановил немецкий мотоциклетный патруль: «Партизанен?». Немецкого языка я не знал, но этот вопрос невозможно было не понять. «Нет, – говорю, – козу пасу.» Пока они решали, что со мной делать, со стороны леса показалась телега с сеном. Большой воз сена быстро приближался к нам, и, когда поравнялся с немцами, из него выскочили двое партизан, высокие и крепкие ребята. От неожиданности немцы растерялись, хотя их было трое и у них были автоматы, а не пистолеты, как у партизан, они сдались без боя. Что с ними сделали партизаны, я не знаю. Телега с сеном поехала в деревню, а я с козой пошел вслед за ней.

Был еще один случай, когда меня с козой задержали немцы, в этот раз патруль был не на мотоцикле, а на танкетке[5]5
  Танкетка – легкая бронированная боевая машина на гусеничном ходу, массой до четырех тонн. Зачастую эта техника одно или двухместная, но были и трехместные модели. В задачи танкеток входило: поддержка движения пехоты пулеметным огнем, подвоз боеприпасов, буксирование гаубиц и пушек, разведка (7).


[Закрыть]. В это время подъехали местные полицаи, одним из которых был Николай, старший сын Фронки Очковского. Он поговорил с немцами и велел идти мне домой, не оборачиваясь.

Всегда с нетерпением ждал я возвращения своего брата из леса, чтобы узнать о положении на фронтах, узнать об успехах советских войск. Наши победы озлобили немцев, режим оккупации сильно ужесточился. На территории Белоруссии действовали концентрационные лагеря, где расстреливали и сжигали не только взрослых, но и детей, истребляли и предавали огню целые деревни. Трагическим символом зверств оккупантов стала деревня Хатынь, сожженная вместе со всеми своими жителями. Судьбу Хатыни разделили еще сотни деревень.

На территории Беларуси фашисты создали более 260 лагерей смерти и мест массового уничтожения людей. В этом трагическом списке:

• Четвертый по величине в Европе лагерь смерти «Тростенец», где истребили свыше 200 тысяч человек (есть свидетельства, что жертв было намного больше – около 546 тысяч);

• жуткий детский концлагерь в деревне Красный Берег, где самыми бесчеловечными способами из юных жертв – до смерти – выкачивали кровь для нужд немецких госпиталей;

• Озаричская зона смерти, где под открытым небом нацисты держали тысячи больных сыпным тифом, собираясь использовать людей как бактериологическое оружие против наступающей Красной Армии…

По неполным данным, в лагерях на территории Беларуси нацисты уничтожили около 1,5 миллиона человек – не только местных жителей, но и вывезенных из Австрии, Польши, Чехословакии, Франции, Германии (6).

Гитлеровцы стали массово угонять трудоспособных людей на работу в Германию, добрались они и до нашей деревни. В конце лета 1943 года большая группа немцев прибыла в Бояры, чтобы набрать людей. Они сгоняли всех до одного к бывшему правлению колхоза и там сортировали: здоровых мужчин в одну группу, женщин и девушек – в другую, подростков – в третью. Мне чудесным образом удалось избежать этой сортировки. Когда немцы обходили избы, чтобы всех выгнать на улицу, я был дома. Зашел Николай в дом и сказал, что немцы сгоняют всех к правлению.

– А я не пойду! – сказал я.

– Ну тогда прячься! – посоветовал Николай.

И тут в дверь стали стучать немцы, и я, не рассуждая, юркнул в отверстие типа маленького прямоугольного окошка, расположенного в нижней части русской печи и спрятался внутри.

Русская печь

По обыкновению, русская печь ставилась на деревянный сруб и под печью было достаточно места, чтобы мне, ребенку, спрятаться. Один из немцев дал в то окошко очередь из автомата: рядом со мной пролетели пули. До сих пор удивляюсь, как я смог не издать ни звука! Брата угнали в Германию, если бы я не спрятался, то оказался бы там же. Мария, жена брата, с двумя маленькими детьми осталась дома. Она, женщина очень симпатичная, все время уродовала свое лицо, рисуя коросты, чтобы походить на больную оспой, и немцы ее сторонились.

Вскоре после массовой насильной отправки жителей деревни в Германию, фашистские оккупанты согнали оставшихся людей из трех деревень в одну: переселили Бояры и Горяны в Сепищево. Мы не знали, что с нами хотят сделать немцы. Мы уже слышали о многих сожженных деревнях, и, конечно, о Хатыни. Поэтому боялись, что с нами хотят сделать еще одну Хатынь.

Немцы предприняли попытку очистить лес от партизан, и недалеко от деревни Сепищево произошел большой бой, в ходе которого немецкая часть была полностью разбита. Может быть это и спасло жителей трех деревень от уничтожения фашистами.

Жили мы в Сепищево в тесноте – три семьи в одном доме. Продовольствия и скота у нас не было, жили впроголодь. Трудно сказать, как мы выжили в эту зиму.

Карта местности 1939 года

Часто с моим другом Виктором мы ходили в свою пустующую деревню в поисках пропитания. Во время войны, чтобы немцы не отобрали, хранили овощи – картошку, бурак (свеклу), морковь, репу в земляных ямах, вырытых в огороде на разной глубине: для осени более мелкие, для зимы – глубокие, чтобы не промерзали. Там прятали также и зерно. На дно ям укладывали сено, сверху ямы закрывали досками и засыпали землей. Только хозяин ориентировочно знал, где находится его овощехранилище. Определяли точное место с помощью шомпола, который втыкали в землю, нащупывая твердые доски, покрывавшие яму. Из таких тайников мы и добывали продукты.

Как-то раз зимой мы с Виктором пошли на лыжах в деревню. Был сильный туман, а когда он рассеялся, нас заметил немецкий патруль, и они стали стрелять. Мы в это время были возле какого-то погреба. Виктор стал торопить меня, чтобы я скорее одел лыжи. А когда возле меня просвистела трассирующая пуля, оставляющая за собой красный след, и воткнувшись в бревно, продолжала шипеть и гореть, я понял, что стреляют по мне. До сих пор не пойму, откуда появился Фронка Очковский, отец Виктора, проезжавший по деревне на санях, в которые мы и прыгнули. У Фронки был «аусвайс» – пропуск, позволявший ему передвигаться по нашей местности – (очевидно потому, что его старший сын служил полицаем). Он сказал немцам, что мы с ним вместе, его дети, и нас не задержали.

Зима 1943-1944 года была самой голодной и тяжелой в моей жизни. Отовсюду приносили известия о жестоких расправах фашистов с мирным населением. Сжигание населенных пунктов немцы продолжали. В этом участвовали не только наземные силы, но и авиация. Похоже было на то, что фашисты поставили себе задачу сжечь все села и деревни Белоруссии. Поразительно, что население не только не растерялось, но даже духом не падало. Жители сел и деревень опасались того, что немцы уничтожат урожай, который получился в том году очень хороший. Многие пожилые люди говорили, что не помнят, чтобы так, как в том году, уродились еще когда-либо хлеба. Из зерна, которое нам удавалось приносить, варили похлебку, а, перемалывая его, пекли лепешки. Иногда, чтобы заглушить чувство голода, мы с мальчишками курили коноплю. Несмотря на голод взаимоотношение людей между собой оставались человеческими: никто не отбирал друг у друга кусок, не зверствовал, все жили ожиданием прихода войск Красной Армии, потому что чувствовали грядущую победу.

Наступила весна, стало полегче. Мы с ребятами собирали щавель, остатки гнилой картошки с полей. С востока уже доносилась канонада – звуки артиллерийской стрельбы, эти звуки с каждым днем приближались. И вот, в один солнечный день, когда мы что-то пытались собирать на огороде, вдруг вижу: солдат идет, на расстоянии еще один, а потом еще и еще… Когда я понял, что это бойцы Красной Армии, я стал кричать:

– Ура! Ура!

Один из солдат подошел ко мне:

– Молодец, что радуешься, что мы пришли!

Я начал подпрыгивать от радости и кричать, чтобы наши домашние услышали, что наступил наконец тот момент, который мы так долго ждали – пришли войска Красной Армии! Это были первые разведроты, которые появились поутру, а к вечеру пришли основные части. Возле деревни в ложбине расположилась войсковая полевая кухня и нас накормили кашей. Какая же это была каша! Такой вкусной каши мы не ели уже очень давно!

Часть постояла недолго. После небольшой передышки они двинулись дальше на запад, чтобы гнать фашистов с нашей исстрадавшейся за долгие годы оккупации земли.

5. Сын полка

Через два дня после появления в деревне Сепищево войсковой разведки Красной Армии, пришли основные части. Для нас это была большая радость. И хотя война продолжалась, мы ощущали этот победный дух, это счастье, что мы выжили. Конечно, мы сразу стали возвращаться в свои деревни – и наша, Бояры, и соседняя, Горяны, остались целыми, несожженными и неразрушенными. Люди спешили в свои дома: ехали на телегах с малыми ребятишками, шли пешком, тащили свой малочисленный скарб, ведь главное было – не имущество, а несломленный дух, желание возродить жизнь после пережитых испытаний. Как нам повезло! Ведь много деревень было сожжено! Через много лет после войны были опубликованы документы – акты о сожжении деревень (9), которые составляли в основном партизаны, эти акты невозможно читать без содрогания сердца.

Жители стремились как можно быстрее наладить мирную жизнь. Активировали работу и органы НКВД, задачей которых было выявление и отправка в спецлагеря лиц, активно сотрудничавших с оккупационным режимом. В один из дней, где-то через месяц после нашего возвращения в деревню к нам в дом пришел старшина или сержант Красной Армии:

– Талашов Емельян?

– Это я, – ответил я.

– Одевайся, едешь со мной! – я испугался.

– У тебя брат есть? Егор? – спросил красноармеец.

– Да, – ответил я.

– Тебя отвезу к нему в военную часть, одевайся!

Мои чувства переполняли меня! Ведь все время войны я мечтал о встрече со старшим братом, представлял нашу встречу. Я знал, что он служит в рядах Красной Армии, но никаких вестей от него до сих пор не было, и я только мечтал о том, чтобы он был жив и взял меня с собой на войну. Мне тогда самому очень хотелось жить, чтобы встретиться с Егором. Оделся я в мгновение, попрощался с Марией и малышами – Надей и Володей, и мы поехали на машине в военную часть. Добрались за один день, проехав почти пятьсот километров до расположения армейского подразделения.

Долгожданная встреча произошла. Меня привели в какую-то палатку, где навстречу мне из-за стола встал строгий офицер высокого роста в майорских погонах и подошел с вопросом:

– Миля, это ты?

– А ты Егор? – спросил я.

– Да! Я твой брат! – он меня обнял, мы расцеловались.

– Теперь ты будешь со мной! Будем бить немцев до конца!

Это был знаменательный день в моей жизни. Меня одели сначала в красноармейскую форму, которая была велика мне, а через некоторое время подогнали под мой рост и шинель, и гимнастерку, и брюки. И я на территории своей родной Белоруссии стал рядовым 232-го инженерно-саперного батальона (ИСБ) в составе 36-й инженерно-саперной бригады (ИСБР).

Егор Талашов был назначен командиром ИСБ⁶, прошел с бригадой почти до Варшавы, занимаясь работами по разминированию и ремонту Варшавского шоссе, строительству мостов и переправ через реки для обеспечения наступления основных сил нашей армии на запад. Иногда приходилось действовать на передовых рубежах, участвуя в боях, с потерями техники и людей. При переправе через реку Западный Буг мой брат был ранен, и я встретился с ним уже после его лечения в госпитале.

По официальной версии, которую я всегда излагал в биографии по просьбе моего брата Егора, я неизменно сообщал, что меня взяли в войска Красной Армии, а Егор меня случайно там встретил. Видимо он стеснялся, что взял меня – близкого родственника, подростка – в свой батальон. Егор оформил все необходимые документы, и я являлся сыном полка (бригады), единственный мальчишка среди взрослых бойцов.

В бригаду я прибыл, когда они в составе 28 армии располагались лагерем возле Бреста (10). Там проходила боевая учеба, так как прибыло большое пополнение военных. Посещали нас и генералы – представители ставки Верховного Главнокомандующего, прошел парад бригады, и даже был концерт. У всех было воодушевленное настроение, мы уже стояли на рубежах нашей Родины, чтобы идти до конца и уничтожить гитлеровцев на их земле! Основной лозунг, который звучал на собраниях и политинформациях: «Добить раненого фашистского зверя в его собственной берлоге!»

Мне выдали автомат ППШ с круглым диском и сумку с двумя запасными дисками, все заряженное. Было предписано только три места, где я должен был находиться: или при штабе, или при кухне, или при командире. Для меня все было непривычно, ново, и я старался овладеть многими навыками, которых у меня не было.

Занятия по боевой подготовке проходили каждый свободный момент времени, и первоочередной задачей моего военного образования стало научиться хорошо владеть оружием. Ведь несмотря на то, что инженерно-саперный батальон[6]6
  Инженерные войска ведут инженерную разведку; отрывают механизированным способом траншеи, ходы сообщения, окопы и котлованы, возводят фортификационные сооружения; устраивают и содержат инженерные заграждения; подготавливают к разрушению важные объекты и содержат их; проделывают и содержат проходы в инженерных заграждениях; устраивают переходы через препятствия и разрушения; разминируют местность и объекты; подготавливают и содержат пути движения и маневра; оборудуют и содержат переправы, пункты (районы) добычи и очистки воды; участвуют в выполнении задач по скрытию и имитации важных районов (объектов) с применением средств инженерного вооружения и местных материалов; обеспечивают преодоление войсками районов разрушений и зон затопления; участвуют в ликвидации последствий ударов противника и опасных факторов природного и техногенного характера. (11)


[Закрыть] не был предназначен для военных действий на передней линии фронта, а шел следом за передовыми частями и занимался починкой дорог, постройкой мостов и переправ через реки и каналы, разминированием проходов для пехоты и танков основных сил Красной Армии, а также минированием участков для исключения контратак противника, нам конечно приходилось участвовать и в боях. Мы не ходили в атаку, но держать оборону и в любой момент быть готовыми к отражению проникновения фашистов нужно было всегда. Настоящие бои шли в тех местах, где мы делали понтонные переправы.

Я очень радовался, когда на передние рубежи подъезжали «Катюши» – их оглушающие артиллерийские удары стали символом наших побед! Главное, после залпового огня надо было незамедлительно отвести установки в другое место и всем быстро разбежаться подальше в стороны, так как немцы наносили ответный огонь именно на участок расположения нашей легендарной техники с таким ласковым девичьим именем «Катюша».

В составе нашей бригады были саперы, минеры, технические разведчики, дорожники, мостостроители. Двигался большой обоз с техникой, строительными материалами, техническим снаряжением. За нами шли основные части армии для наступательных операций.

Недели через две после размещения в войсковом лагере наш батальон двинулся по территории Белоруссии к Литве. Когда мы продвигались по Гродненской области, то видели много сожженных деревень, разрушенных кирпичных домов. Армия шла по дорогам, а в города, если они были освобожденными, мы практически не заходили.

С незапамятных времен на местности, где граничат Польша и Литва, исторически проживало преимущественно польское население. Поэтому несмотря на то, что мы продвигались по Литве, у меня было впечатление, что мы шагаем по Польше. Литовские поляки очень тепло нас встречали: женщины и дети бросались к солдатам, обнимали и целовали, а старики становились на колени и целовали землю и солдатские сапоги. Люди искренне радовались, что пришла армия-освободительница, говорили и по-польски, и по-русски. Советские воины подкармливали поляков: давали им хлеб и консервы. А когда останавливались на передышку, многие девушки и женщины были не против провести время с русскими солдатами. Был такой случай, когда бригада остановилась на несколько часов в каком-то населенном пункте. Мы попали в здание, где было очень много женщин в разных помещениях. Меня один сержант попросил постоять у дверей, пока он вступит в контакт с приглянувшейся ему полячкой:

– Если будет идти командир, ты покричи.

Конечно, бойцам было непросто жить без супруг и подруг, некоторые при виде женщин становились разъяренными, как быки на корриде. У нас в армии только у высшего командного состава могли присутствовать жены или даже семьи вместе с ними, для остальных военнослужащих это запрещалось.

В Литве я не видел такой жуткой разрухи, как в Белоруссии. Здесь сохранились деревенские дома, хозяйственные постройки, усадьбы. Видел даже большой парк при каменном доме, говорили, что это усадьба Огинских, представитель рода которых написал полонез «Прощание с Родиной».

На подходе к немецкой границе у нас была длительная остановка. Все – от командиров до рядовых – готовились к вступлению в Восточную Пруссию. Для немцев эта земля была очень важным плацдармом, они чувствовали в ней свои корни, уходящие в глубину столетий. Начиная с XIII века тевтонские рыцари строили здесь прочные каменные крепости и замки. Это была самая укрепленная провинция Третьего рейха, приграничная земля изрезана траншеями и военно-инженерными сооружениями.

Для защиты Восточной Пруссии гитлеровское командование издало приказ бороться за каждый метр, и немцы зачастую сражались уже не за фюрера, а за родной город, поселок, дом, за своих близких, которые там остались.

Нашим войскам впервые за всю войну предстояло действовать на вражеской земле на территории Восточной Пруссии. Учиться тактике ведения войны по-новому требовалось и генералам, и командирам подразделений, и солдатам. Хотя у всех за спиной уже была суровая боевая школа, однако теперь в сложных условиях наступательного боя с прорывом заранее подготовленной, глубоко эшелонированной обороны противника, усиленной дотами, нужно было готовиться по-иному, не так как раньше. В сжатые сроки нужно было выявить слабые места в обороне противника.

Инженерные части занимались инженерной разведкой капитальных сооружений и заграждений противника, минеры и саперы изучали возможности проходов в минных полях, а также способы закрепления захваченных рубежей.

В октябре 1944 года наша бригада вошла на территорию Восточной Пруссии. Одним из первых населенных пунктов, который после тяжелых боев, преодолев пограничную оборону противника, взяла Красная Армия, был городок Эйдтхунен. Он стоял разрушенный и обезлюдевший. Сейчас это поселок городского типа Чернышевское в Никитинском районе Калининградской области.

Когда мы вступили на прусскую землю, у наших солдат как будто психологический спусковой крючок нажали – они стали срывать свою накопившуюся ярость и злость. Стали уничтожать и разрушать дома, били окна, посуду, хозяйственные постройки. У каждого был свой счет к фашистам. И сколько нам вбивали в головы: убивай немцев!

Помню как-то вдвоем с сержантом хотели зайти на небольшой хутор, а оттуда по нам стали стрелять, мне попали в фуражку. Я как дал очередь из автомата: одну круговую, вторую, третью. Там столько кур кудахтающих вылетело из сарая! Но стрелять больше не стали. Мы развернулись и не пошли на этот хутор.

И вот Сталин издает приказ: за мародерство и за грабеж – военный трибунал. В войсках стали проводить разъяснительную работу, что воюем мы, товарищи, не с мирными жителями. И надо всегда помнить об этом! На всех собраниях особое внимание обращалось на повышение бдительности бойцов и командиров при действиях на вражеской территории.

Инженерные части выполняли временами боевые задания. Наступали мы ночью: перебросили наш батальон на участок, где не хватало пехоты. Участок был на подступах к городку Гердауэн и чтобы к нему добраться, надо преодолеть озеро.

Мы поплыли на лодках и успели перебраться на берег. Это было не озеро, а водохранилище, в котором немцы открыли шлюзы, и вода стала стремительно убывать. А если бы мы задержались, то сели на мель где-нибудь в середине этого водоема и оказались бы в ловушке! Когда мы вышли в этот городок и огляделись, то обнаружили, что жителей вообще нет.

Стоят маленькие аккуратные одно-двухэтажные симпатичные новые домики, как игрушечные, и в них никого нет. Заглянули в один дом, там на плите жарится яичница, горячая еще. Мы стали звать хозяев, осмотрели дом, даже в подвал посмотрели – никого.

Вид на г. Гердауэн. Довоенная немецкая открытка

Где спрятались? А на сковороде все горячее и аппетитное.

– Попробовать? – спросил один из солдат.

– Нет! Ни в коем случае! Оно может быть отравлено! – ответил офицер.

Оказывается были случаи, что наших военных так отравляли. В подвал зашли, чего там только не было: и мед, и варенье, и компоты в банках. Мы посмотрели, но ничего не взяли. Из еды мы ничего не брали, так как опасались, что может быть отравлено. И тогда у меня появлялись такие мысли: «Так хорошо жили! И что им надо было, что они пошли нас убивать!»

Центральная площадь города Гердауэн до войны

Крупнейшими операциями в Восточной Пруссии стали Шталлупенновская и Гумбиненская, эти города были укреплены несколькими линиями обороны с блиндажами, уходящими под землю на несколько этажей, соединенные ходами сообщений. За линией траншей – полоса железобетонных дотов, многие из которых имели вращающиеся башни. Подступы к переднему краю были сплошь заминированы и простреливались перекрестным огнем из пулеметов.

Подготовка к взятию Шталлупеннена, крупнейшего железнодорожного узла, а затем и Гумбиненна, велась скрытно. Предпринимались действия по дезинформации противника. Чтобы перекрыть любую утечку информации, все документы в штабах писались в одном экземпляре. Все телефонные и радиопереговоры о ходе операции были запрещены. Вот на этом участке я выполнял функции посыльного, потому что всех знал и мог быстро, бегом передать нужное сообщение. Рации были разбросаны вокруг, но важную информацию по ним не передавали. Иногда командир писал записки, которые надо было отнести конкретному человеку. Бегал я быстро, был небольшого роста, юркий, мог пролезть там, где взрослому не удастся. Поэтому посылали меня везде для связи. А иногда меня использовали как посыльного и в других целях. Помню случай, когда приносил запалы для минеров. Участок по ширине фронта минировался, когда наши войска подходили и останавливались, чтобы исключить контратаку противника. Сама мина не взорвется, к ней нужен запал, который взрывается от нажима. К каждой мине должен быть свой тип взрывателя. А в этот раз к минам приложили другие запалы. Поэтому нужно было доставить им две пачки соответствующих взрывателей, чтобы минирование завершилось. Я быстро бежал по простреливаемому немцами полю, где-то падая, где-то продвигаясь по-пластунски, но запалы нужные принес в целости и сохранности.