Текст книги "Рожденная второй"

6. В Цензе

Комната маленькая и прямоугольная. Промозглая и незнакомая. Камера – не комната. Вся обстановка – небольшой унитаз в углу и стальная раковина. Напротив меня железная дверь. Во рту странный металлический привкус. Спина ноет. Стоит пошевелиться, как у меня вырывается стон – от холода и неподвижности застыли мышцы. Я словно в могиле. Тянусь за мечом, но он исчез, как и форма. На мне плотная полуночно-синяя сорочка с длинными рукавами и свободные брюки того же цвета с эластичным поясом. Я лежу, свернувшись в комочек.

Вытягиваю ноги. Ступни голые, пол ледяной. По ноге, выходя снизу штанины, спускается длинная трубка. Она крепится к мочеприемнику, почти полному. Сколько я здесь торчу?

Вытаскиваю катетер и отбрасываю его в сторону. Под рукавом на правой руке скрывается внутривенное устройство. Скорее всего, накачивает меня лекарствами и физраствором. Не знаю, чем именно, но хочу от него избавиться. Дергаю за него, а оно колется, пока я тяну за трубку. Желудок урчит, будто переваривает сам себя. Ни разу в жизни не испытывала подобного голода.

Пытаюсь встать. Вытягиваю руки и морщусь, а потом трогаю то место, куда попал дротик. Оно все еще болит. Поднимаю рубашку и рассматриваю большущий синяк над сердцем: черный и отвратительный, однако кое-где уже желтеющий. Застарелый синяк. Выходит, без сознания я давно?

На панели возле двери есть идентификационный сканер. Смотрю на руку: моя метка не подает признаков жизни. Однако я все равно пытаюсь ее просканировать. Мне отчаянно хочется отсюда выбраться – начинает душить клаустрофобия. По руке пробегает голубой луч. Дверь не открывается. Колочу в нее и до хрипоты зову на помощь, но никто так и не приходит.

Голые ноги мерзнут на ледяном полу. Я дрожу. Прячу руки под мышками и подпрыгиваю, пытаясь согреться. Потом изображаю в своей темной камере бой на мечах. Когда устаю, опять сворачиваюсь клубком и жду. Иногда за дверью раздаются шаги, и я тут же настораживаюсь, но они каждый раз проходят мимо. В какой-то момент снова засыпаю, а просыпаюсь уже не в одиночестве. По коже бегут мурашки.

– Интересно, что тебе снится? – произносит хриплый голос цензора. – Щеночки?

Он сидит на металлическом стуле. Длинные ноги вытянуты вперед, руки покоятся на бедрах. Воротничок щегольской белой сорочки расстегнут. На шее красные воспаленные полосы. Жесткая улыбка призвана меня запугать, и это работает.

Сажусь и прислоняюсь к стене. Протираю сонные глаза и киваю:

– Бывает, мне снится радуга. Щеночки и радуга. Вам, наверное, тоже. Где я?

Агент ухмыляется.

– А ты крепко спишь. Я даже решил, что ты притворяешься.

– Это все транквилизаторы, – говорю я, пожимая плечами. – Такое ощущение, что мы под землей.

Он склоняет голову набок.

– Так и есть. Ты мой почетный гость в Цензе.

Он снимает перчатки, по очереди вытягивает черные кожаные пальцы, разглаживая морщины. На левой руке золотым венцом сияет метка. Нимб Удела Добродетели. Золотые метки бывают у перворожденных или же у не прошедших обработку, серебряными они становятся только после Перехода. Этому типу примерно двадцать пять, так что последний вариант отметается.

Я удивленно распахиваю глаза. При всем моем богатом воображении, не могу представить, почему он сейчас не в столице, в поместье, набитом второрожденными слугами. Большинство перворожденных обладателей меток Удела Добродетели – элита. По меньшей мере работают судьями, правоведами, принадлежат к правящему духовенству, занимаются политикой или снабжением. В доминионе Добродетели живут множество перворожденных и второрожденных, которым суждено служить правящему классу, но они не носят метки этого Удела. У них знаки Камней или Мечей – других Уделов.

Моя семья принадлежит к аристократии Мечей. Они равны первенцам Удела Добродетели, но лишь потому, что мать из Просветленных. Другие перворожденные Мечи по статусу ниже перворожденных Добродетели. Не могу представить, каким образом такой человек попал в цензоры. В основном оперативники Ценза, конечно, первенцы, однако они из младших Уделов – Удела Атомов, касты ученых, или Удела Морей, жителей рыбацких деревень. Как известно, они ни по достатку, ни по статусу не равны перворожденному Добродетели.

– Как мне вас называть? – интересуюсь я, стараясь держаться невозмутимо.

– Виноват – не представился раньше! Агент Кипсон Кроу, перворожденный Удела Добродетели. Я из Милосердия.

Столица Добродетели – Непорочность. Милосердие – его побратим, где расположены самые большие поместья.

– И что вы здесь делаете, агент Кроу? Разве вы не должны жить в столице, принимать новые законы для второрожденных и богатеть?

Агент Кроу растягивает губы в улыбке, и угольно-черные линии у его глаз изгибаются.

– Оказывается, принимать законы не так интересно, как следить за их исполнением.

– Что вам от меня нужно, агент Кроу?

– Зови меня Кипсон. А тебя как прикажешь называть?

– Просто моим именем.

– Это каким же?

– Вы знаете, что меня зовут Розель Сен-Сисмод.

– Неужели? Я все еще пытаюсь выяснить, кто ты такая.

– Ничего подобного.

– Намекаешь, что я вру? – Его голос звучит скорее недоверчиво, чем возмущенно.

– Вы верите, что я Розель Сен-Сисмод. Так что же вам от меня так нужно, что пришлось держать взаперти?

– Возможно, хочу узнать тебя получше?

– Зачем? Я второрожденная. Вы – первенец. Нет никакого смысла.

– Ты меня интригуешь.

– Как это?

– Розель, которую я видел на экране, казалась маленьким роботом с виртуальным доступом, – отвечает Кроу.

Он имеет в виду беспилотники с камерами, что неотступно сопровождали меня большую часть жизни, транслируя потоковое видео на каналы доступа. Мне предоставляли несколько часов уединения в день, но в основном моя жизнь была открытой книгой, которую нередко изучали вуайеристы с садистскими наклонностями вроде агента Кипсона Кроу.

– Думал, я ее знаю, но ты – точно не она. Розель бы никогда на меня не набросилась. Она бы подчинилась старшему по званию.

– Вы выстрелили мне прямо в сердце. В упор. Некоторые инстинкты невозможно подавить. Например, инстинкт выживания.

– Какие опасные вещи ты говоришь. Звучит как измена, – с леденящим душу весельем заявляет Кроу.

– Почему вы на базе Мечей, агент Кроу? Вы ведь не просто так здесь оказались? Это место не для вас. То есть работа в Цензе идеально вам подходит, но не эти подвалы. Это ниже вашего достоинства. – Я внимательно наблюдаю за лицом Кроу, стараясь уловить скрытые подсказки, как учил делать Дюна при допросе противника. Агент Кроу почти не выдает себя, только в глазах неуловимо мелькает какая-то тень. – Вы здесь не по своей воле. Вы наслаждаетесь своим амплуа охотника, но… вам пришлось пойти на это, потому что… – вслух размышляю я. Кроу косится на свою метку. – Потому что ваша метка не всегда была золотой. Раньше она была серебряной. Вы из второрожденных. – Мое сердце колотится, как у испуганного кролика.

– У меня была старшая сестра. Она умерла, – без капли раскаянья заявляет Кроу.

– Что с ней произошло?

– Несчастный случай. Понимаешь ли, в отличие от меня, Саба не умела плавать. Никто не научил бедную овечку – ведь она была перворожденной. Родители так тряслись над ней, все переживали, как бы она не поранилась. Одним прекрасным утром ее нашли плавающей лицом вниз в утином пруду.

Он убил ее – это видно по его глазам. Я уж думала, что он не может напугать меня сильнее, но я пугаюсь.

– Какое несчастье. И тогда ваши родители…

– Решили, что какое-то время мне лучше реализовать себя где-нибудь подальше, за пределами Удела Добродетели.

То есть они не могли обвинить убийцу, потому что тот стал их единственным наследником. Либо род продолжит Кипсон Кроу, либо кровная линия зачахнет. Собственность и активы родителей будут перераспределены, а им самим назначено скромное содержание. Возможно, их бы даже переселили в Удел Солнца или Удел Камня – без наследника или разрешения и возможности завести нового, им не позволили бы остаться в Уделе Добродетели.

– И как же, по их мнению, вы должны себя реализовать?

– О, у меня много интересов. Один из них – охота на третьерожденных. Другой – пытки, но ты уже и так догадалась. Это написано у тебя в глазах, таких синих, таких огромных. Ты ведь все видишь, правда? Ты сразу признала меня своим господином и напугалась, потому и отреагировала соответственно.

– Вижу, – бормочу я.

Но я его не только вижу, но и чувствую. Весь его облик кричит о жестокости. Она тянется ко мне ледяными пальцами и холодит до мозга костей.

– Родители хотели, чтобы я избавился от этих наклонностей, особенно до того, как женюсь и возглавлю семью. Но у меня есть небольшой секрет. – Агент Кроу наклоняется ближе и шепчет: – Сомневаюсь, что мне когда-нибудь наскучит наслаждаться болью.

Он встает, медленно снимает плащ и бросает его на спинку стула. Расстегивает одну за другой золотые запонки в форме нимба, убирает их в карман брюк, а потом закатывает рукава. Кладет руки на пряжку ремня, с мучительной неспешностью расстегивает ее и резко вытягивает ремень из петель. Тот же самый ремень, которым я его душила.

Поднимаюсь, расставляя ноги на ширину плеч. Руки принимают оборонительную позицию. А вот страх контролировать сложнее.

– Я не дам себя пытать, агент Кроу. Мы же знаем, что у вас нет причин. Моя личность уже не ставится под сомнение, и это не допрос.

– Ты напала на меня. Подобная агрессия подозрительна. Солдаты видели твою реакцию на укол транквилизатора – это обычная процедура, когда невозможно проверить человека. Что и дает мне основания продолжать допрос.

– Вы можете установить, кто я, просто взяв образец волоса, – отвечаю я и отодвигаюсь, потому что Кроу тем временем пытается приблизиться.

– Предпочитаю взять образец крови.

Жду, что он предпримет. Кроу наматывает один конец ремня на кулак, отводит руку назад, бросает вперед и попадает по моему предплечью, поднятому в защитном блоке. Плотная ткань рукава смягчает удар, но отметины останутся. Впрочем, боль я едва замечаю. Дав ремню обвить мою руку, хватаюсь за него второй рукой, не давая противнику дернуть его обратно, и тяну к себе.

Босой ногой пинаю Кроу в живот так сильно, как только могу, вырывая ремень. Агент отлетает назад с гримасой боли и удивления на лице. Я не жду, пока он придет в себя. Когда Кроу складывается пополам, наношу удар ногой в челюсть. Агент спотыкается, а я с разворота бью его в голову. Он качается из стороны в сторону.

Дверь камеры открывается. Покосившись в ту сторону, вижу женщину в гражданской одежде в сопровождении еще одного оперативника Ценза, облаченного в черный кожаный плащ, такой же, как у Кроу. За ними следует несколько второрожденных солдат, некоторых я узнаю – видела их в Горне на обломках крушения после вражеской атаки. Среди прибывших выделяется хмурый Хоторн – он выше всех почти на голову.

– Я допрашиваю задержанную! – орет на незваных гостей Кроу, вытирая рукавом окровавленный рот, и громко щелкает ремнем.

– Похоже, без подмоги вам не справиться, – парирует Хоторн, показывая на наливающийся красный след на щеке агента.

– Прости, что прервали, старик, – перебивает Хоторна незнакомый цензор, – но, похоже, личность задержанной больше не вызывает сомнений. Образец волос, взятый по приезде, подтвержден. Это Розель Сен-Сисмод, вторая дочь Верховного Меча. – Он поднимает руку, показывая голографический чип, сверкающий в тусклом свете. – Я принес новую метку.

Кроу закипает от ярости. Его светлые волосы спутанными прядями спадают на лоб.

– Я не передавал образец волос на анализ, агент Лосиф. Каким образом его подтвердили?

Агент Лосиф переминается с ноги на ногу.

– Это Луна Агнес, – он указывает на привлекательную женщину. – Она второрожденный адвокат, приписанный к армии. Агнес подала ходатайство об освобождении второрожденной Сен-Сисмод.

Кроу с прищуром смотрит на соблазнительную рыжую леди.

– Здесь ее полномочия недействительны. – Он берет себя в руки и снова начинает вести себя холодно и расчетливо.

Я все еще стою в оборонительной позиции: Кроу непредсказуем, ведь он считает, что обладает абсолютной властью.

Агнес расправляет плечи, демонстрируя браслет с блестящим синим дисплеем. Она взмахивает им в сторону Кроу.

– Не хочется вас прерывать, однако пришло распоряжение транспортировать второрожденную Сен-Сисмод для дачи показаний. Также ей предстоит пресс-конференция, где она обратится ко всей Республике.

– Чье распоряжение? – рявкает Кроу.

– Просветленного Боуи. По его прямому указанию, второрожденная Сен-Сисмод должна дать интервью о нападении на ее доминион. Пересылаю вам подтверждение, – Агнес нажимает на дисплей браслета. Голубая подсветка падает на лицо агента Кроу. Он кладет свой ремень на металлический стул. Стучит по экрану коммуникатора, прокручивает послание от Агнес.

– Задержанная дала повод подозревать, что связана с предателями Республики. Допрос проводится с целью выяснения ее причастности к атаке на Удел Мечей.

– Неужели вы и правда хотите огорчить Просветленного Боуи? – удивляется Агнес, и ее вздернутая бровь прячется под рыжей челкой.

– Рискну, пожалуй, – сердито бурчит Кроу.

– Мы забираем задержанную согласно полученному приказу, – наставляя на Кроу винтовку, сообщает Хоторн. – Отойдите от девушки.

Гилад тоже поднимает оружие, двое других бойцов следуют его примеру.

Агент Кроу награждает Хоторна ледяным взглядом.

– Это же ты привез ее на базу. Разве сейчас ты не должен спасать своих собратьев из-под обломков рухнувшего города? А еще лучше, искать виновников. Необходимо выяснить, что она знает о нападении. Эта информация может быть полезна твоим второрожденным командирам. Я поделюсь данными, а вы заработаете «заслуги».

Боюсь даже дышать. Если они соблазнятся подкупом Кроу, мне больше никто не поможет. Но Хоторн не опускает оружия, а смотрит на меня.

– Розель Сен-Сисмод, приказываю вам идти с нами.

Я осторожно двигаюсь к Хоторну и двери, но успеваю сделать лишь шаг.

– Стоять! – рявкает Кроу.

Я замираю.

– Она не выйдет отсюда без метки. Ставить ее должны только мы. – Он подходит ко второму агенту и протягивает раскрытую ладонь. Лосиф бросает на нее блестящий голографический квадратик. Кроу сжимает метку в кулаке и демонстрирует вторую руку с имплантатором, который используется для введения чипов.

У меня по коже бегут мурашки.

Кроу открывает разъем прибора и вставляет метку внутрь. Раздается щелчок, и я вздрагиваю. Кроу заглядывает мне в лицо. В его взгляде бушует океан эмоций: злость, похоть, агрессия. Пытаюсь подавить дрожь…

Кроу берет меня за руку, потирая кожу между большим и указательным пальцами.

– Да у тебя здесь родинка, – замечает он.

Прикладывает инструмент рядом с родинкой и нажимает кнопку. Наконечник выбрасывает мне на кожу облачко белого дыма, чувствительность сразу притупляется. Тонкий лазерный луч делает надрез. Я прикусываю губу – жжется! Но боль вполне терпимая.

Поднимаются завитки пара. Агент Кроу глубоко втягивает в себя воздух, наблюдая за мной. Лазер гаснет; из цилиндрического корпуса инструмента показываются небольшие лапки. Они раздвигают разрезанную плоть, и внутрь ныряет стальной щуп. Он извлекает испорченный чип, покрытый кровью, и бросает его на пол. Потом ныряет обратно в инструмент, возвращается с новым идентификатором и водружает его на место.

Новая метка фиксируется в мышце, и я немного прикрываю веки: больно. Кроу наблюдает, смакуя мои страдания. Лапки и зажим снова втягиваются в имплантатор. Красный лазер закрывает разрез, оставляя за собой розовый пульсирующий шрам.

Кроу подносит мою руку к губам и целует бороздку. Я пытаюсь вырваться, но он держит крепко.

– Я буду мечтать о тебе, Розель, – обещает он.

У меня в жилах стынет кровь.

Моя новая метка в форме меча впервые светится. Она больше не золотая – серебряная, а значит, отныне я обработанная второрожденная, совершившая Переход. Агент Кроу ухмыляется, а я вырываю у него руку и направляюсь к двери. Меня сразу окружают Хоторн, Гилад и остальные солдаты.

Кроу поворачивается к Хоторну:

– Никогда не забываю ни лиц, ни оскорблений, – заявляет он.

– Я тоже, – парирует Хоторн, а ствол его винтовки все еще целится в агента.

Первыми выходят Лосиф и женщина с меткой в виде луны. Солдаты из отряда Хоторна выводят меня, сам он не опускает оружия до самого выхода из камеры, потом поворачивается и смотрит мне в глаза.

– Шевелись, – приказывает он с самым мрачным видом.

7. Момент просветления

Агнес и агент Лосиф возглавляют процессию. Коридор, по которому мы идем, такой пустынный, словно находится на задворках мира. На холодном полу босые ноги промерзают до костей, но я этого почти не замечаю. Мы поворачиваем за угол, потом за другой, проходим через пропускной пункт, где проверяют наши метки и задают вопросы. Я окончательно теряю ориентиры.

Наконец мы возобновляем движение, и Хоторн кладет мне руку на талию, направляя к лифту.

Заходим в кабину, но Лосиф медлит, придерживая дверь.

– На поверхность вы можете выйти и без сопровождения. Я бы посоветовал какое-то время сюда не соваться. Кроу не из тех, кто спустит подобное с рук, – говорит он, обращаясь к Агнес.

– Надеюсь больше ни с кем из вас не увидеться, – коротко отмахивается та.

Створки закрываются, и она тяжело приваливается к стене, сверля зелеными глазами Хоторна.

– Если тебе еще что-то понадобится, даже не думай обращаться ко мне. Знала бы, что придется противостоять Кипсону Кроу, ни за что бы не поддалась на твои уговоры.

– С меня причитается, Агнес.

– У тебя «заслуг» не хватит расплатиться, Хоторн. И мы больше не можем встречаться. Нельзя, чтобы нас видели вместе.

– Знаю. Спасибо.

Она насмешливо смотрит на меня.

– Розель Сен-Сисмод… Никогда бы не подумала, что ты фанат!

– Я научился у нее приему Сен-Сисмодов, за мной был должок.

Он говорит о серии постановочных ударов мечом, призванных дать в поединке на тер-клинках максимальный напор и силу. Живя во Дворце, я должна была демонстрировать этот прием по виртуальным каналам.

– Так и знала, что все из-за меча, – строит кислую мину Агнес.

Я вся дрожу. Хоторн из набедренного кармашка достает блестящий кусок ткани цвета меди, расправляет его – получается одеяло. Хоторн укрывает меня им. Я все еще трясусь, одеяло шелестит и шуршит, зато, к счастью, согревает. Лифт поднимается на поверхность, створки раздвигаются – перед нами металлический бункер. Охранники еще раз проверяют наши метки и только потом открывают широкую стальную дверь. Луна озаряет нас приглушенным светом. Блестят пришвартованные на ветвях корабли, покачиваясь на ветру.

Я спешу за Хоторном, прочь от бункера Ценза.

– Долго я там была?

– Трое с половиной суток, – отвечает красавчик. – Думал, быстрее тебя вытащу. Пришлось забросать их ходатайствами и запросами. Агнес чинила всевозможные юридические препятствия, которые только могла выдумать.

Такое вмешательство просто ошеломляет.

– Чего ради вы на это пошли? – потрясенно спрашиваю я.

– Потому что ты теперь одна из нас, а мы своих не бросаем. Верно, Гилад?

Тот смотрит с усмешкой.

– А то. Можем сами тебя вздрючить, но больше никому не позволим. Кодекс второрожденных Мечей: полезешь к нашему, получишь сдачи.

– Увы, в Уделе Лун такого кодекса нет, – вздыхает Агнес, теребя ремешок наручного коммуникатора. Ее серебряная метка в виде луны отражает толику света, испускаемого оригиналом над головой. – Мне остается надеяться только на себя, так что не думайте: если понадобятся ответные услуги, я их потребую. Особенно у тебя, Розель. Впрочем, сомневаюсь: если этот урод снова за тобой вернется, ты и себе-то помочь не сумеешь. Тебя спасет только эта пресс-конференция с Алмазами. Они жаждут взять у тебя интервью.

– Хочешь сказать, настоящая пресс-конференция? – удивляюсь я.

Не представляю, как вытерпеть ужин, не говоря уже о допросе и интервью.

– Думаешь, я сунулась бы в Ценз, не будь это правдой? – прищуривает зеленые глаза Агнес. – Конечно, пресс-конференция состоится. Ее организовали нужные люди. Мы все представили так, чтобы они решили, что пропаганда необходима. Нападение видели все. Теперь ты должна успокоить народ.

– Почему вы мне помогаете?

– Твой друг попросил об услуге, – бормочет Агнес. – Так что просто поблагодари.

– Спасибо…

Мы пересекаем мощеный двор, минуя первое Древо из множества. Все они из стали и бетона, каждое размером с небоскреб. Освещенную аллею патрулируют второрожденные Мечи в полном боевом снаряжении. Нас догоняет скоростной армейский аэрокар. Его единственный пассажир – Камень Эммит. Он открывает дверь и осматривает меня сверху донизу, прищелкивая языком.

– Обработка не пошла тебе на пользу, Розель, – сообщает он вместо приветствия и хватает меня за руку: – Что на тебе надето? А эти волосы, а ногти!

Неодобрение Эммита могло бы даже показаться комичным, вот только я растеряла остатки чувства юмора. Стащив одеяло с моих плеч, он вручает его темноглазой девушке из отряда Хоторна. Бирка на ее форме гласит: «Хэммон».

– Ты что, не мог дать ей обувь? – ворчит Эммит на Гилада, а тот, в свою очередь, рычит на него.

Пытаясь успокоиться, Эммит хватается за шею и отступает на шаг.

– Нужно подготовить тебя к съемке.

Он толкает меня к аэрокару.

– Это мать приказала? – спрашиваю я. При мысли, что она все же переживала за меня и спасла, мое сердце пускается вскачь.

– Никто не хочет, чтобы ты снова обесчестила семью. Тебя подготовят и принарядят.

Я замираю, глядя ему в глаза:

– Я обесчестила семью?

Удар сокрушительный. Эммит не смог бы ранить меня сильнее.

Он упирает руки в бока, притопнув ногой.

– Ты испортила метку! Севиль приказала не сходить с маршрута, но вы с твоим ментором покинули «Виколт». А ведь ты знала, что за тобой следят дроны! Из-за тебя вся Республика стала свидетелями нашего позора!

Меня так и тянет возразить. Неважно, осталась бы я в «Виколте» или нет – атака была неотвратима. Мне бы все равно грозила опасность, а метка была бы уничтожена. Неужели мать хотела скрыть нападение?

– Мы с тобой. – Хоторн отталкивает Эммита и заводит меня в аэрокар. Гилад ныряет следом. Агнес, Хэммон и еще один солдат устраиваются позади нас. Эммит – на переднем сиденье. Машина трогается, и он оборачивается к нам через плечо.

– На самом деле в сопровождении нет необходимости. Дальше я сам справлюсь. Она не нуждается в вашей помощи.

– Мы за нее отвечаем, – качает головой Хоторн. – У нас приказ охранять ее вплоть до прибытия в подразделение.

Удивленно смотрю на Хоторна. Он устремляет на меня взгляд потрясающих серых глаз.

– Нет, за нее отвечаю я! – спорит Эммит. – Вернетесь, когда она закончит. У нас очень много дел – ее нужно подготовить.

– Мы не станем вмешиваться, просто понаблюдаем, – возражает Хоторн.

Эммит зажимает пальцами переносицу.

– Второрожденные Мечи такие зануды! Вы не представляете, под каким давлением я нахожусь, пытаясь заставить ее соответствовать строгим стандартам Просветленной.

– Может, отрезать ему язык? – интересуется у Хоторна Гилад.

– Почему бы и нет? – отзывается красавчик.

Эммит фыркает и отворачивается, резко откинувшись на сиденье.

Мы парим у большого водоема. Знак возле него гласит: «Озеро Аспен». На водной ряби играет свет серебристой луны. По ту сторону озера стволы уже не каменные, а красивые, стеклянные. Они мерцают в ночи – царственные, величественные и совершенно непрактичные.

Древо, у которого мы приземляемся – одно из самых высоких. Если смотреть под этим углом сквозь прозрачную крышу, то кажется, что строение, со всей его путаницей ветвей, уходит в бесконечность.

Эммит выходит наружу, дожидается меня и машет рукой:

– Сюда!

Он направляется к двери. Иду за ним, мои сопровождающие – следом. Путь преграждают стражники и сканируют у всех нас метки. Когда Агнес подставляет руку, сканер вспыхивает красным. Охрана достает тер-мечи и преграждает ей путь.

– Вы не Меч либо не внесены в списки посетителей. У вас нет допуска. Возвращайтесь обратно.

Агнес разочарованно глядит на Хоторна. Они обмениваются многозначительными взглядами.

– Здесь я вас покину, – бормочет она.

Хоторн отводит ее в сторону. Слежу за ними краем глаза. Они не прикасаются друг к другу, но будто безмолвно ласкают. Их речи не слышны, но язык тел напоминает о последнем танце. Все длится не более минуты. Никаких прощальных поцелуев; Агнес просто поворачивается, возвращается в аэрокар и уезжает.

Эммит ведет нас в приемную стеклянного Древа. Хоторн догоняет процессию и пристраивается рядом со мной. Уголки его губ опущены, в глазах отражается недавняя боль. Он крепко прижимает к груди винтовку. Хочется сказать что-нибудь, развеять грусть, но я не нахожу слов.

– Вот уж не думал, что побываю внутри офицерского дуба, – присвистнув, заявляет Гилад.

Хэммон награждает его нежной улыбкой, на щеках появляются ямочки.

– Потому что твое фамильное древо – кустарник.

Гилад в подробностях описывает, что он хотел бы сделать с ее кустиком. Мои щеки заливает краска. А Хэммон запросто выслушивает эту чушь, кокетливо смеясь.

Здание поглощает звук наших шагов и голосов. Над головами на сотни этажей вздымается конический атриум. Лабиринт стеклянных переходов, бетонных пандусов и винтовых лестниц поддерживают тяжелые колонны. Вытягиваю шею, осматривая стены. По всему первому этажу висят огромные портреты перворожденных адмиралов. Большинство мне знакомы, а некоторых я даже встречала. Это главы самых влиятельных семейств Удела Мечей. В центре – изображение моей матери. Рядом портрет Габриэля, действующего наследника, а по другую сторону – отца.

Золотая табличка под ним гласит: «Кеннет Абьорн – Меч-Консорт». Кеннет ненавидит номинальное звание супруга Верховного Меча.

Он не принял фамилию Оталы, поскольку происходил из семьи повлиятельнее. А она не взяла его фамилию из-за своего титула. Верховные Мечи всегда были из Сен-Сисмодов. Мать не хотела, чтобы наше имя умерло с ней, поэтому ее отец прописал в брачном контракте, что дети Оталы будут Сен-Сисмодами. Были и другие спорные моменты, но этот родители до сих пор друг другу припоминают, когда вынуждены общаться.

Отец любит упоминать, что его семья – наследники титула главы Удела Добродетели, однако умалчивает о том, что перед ним в очереди – еще четверо. И прежде чем титул достанется ему, все предшественники должны умереть. Однако он все равно любит бросать в лицо матери, что он станет Просветленным Добродетели до нее – ее семья пятая в очереди. В том-то и была идея их брака по расчету: вместе они стали еще могущественнее.

Я смотрю на портрет отца. Руки он сложил на коленях, выставив напоказ золотой нимб голограммы Удела Добродетели. От мрачной красоты отца и его чувственной блудливой улыбки многие слуги во Дворце Мечей теряли голову. Я не видела его несколько лет. Интересно, как он поживает – слышал ли о моих проблемах при Переходе? Если ему, конечно, не плевать.

Из небольшого уголка отдыха неподалеку доносятся громкие раскаты смеха. Перворожденные офицеры высшего ранга – экзо, которые, скорее всего, и живут в этом Древе, посматривают на меня с веселым любопытством. Они пьют золотистое вино, ведут приглушенные разговоры. Их парадная форма, украшенная безупречными черными накидками, резко контрастирует с моим арестантским нарядом, боевым снаряжением второрожденных бойцов с серебряными эмблемами Древа на нагрудных щитах и их смертоносными винтовками. Каждый офицер-экзо экипирован тер-мечом с тисненым фамильным гербом на рукояти. Мой собственный клинок, скорее всего, затерялся где-то в недрах Ценза. Он сломан, но я все еще хочу его вернуть.

Ко мне подкрадывается Эммит.

– Чувствуешь себя обделенной? – спрашивает он, кивая на портреты.

Вооружаюсь отцовской улыбкой, точно щитом.

– Предпочитаю не соваться туда, где мне не рады, Эммит.

Тихий солдат, что прибыл с нами из подвалов Ценза, тянет шею, глядя наверх. На его бирке значится: «Эджертон».

– У нас в Древе все по-другому… – замечает он. Парнишка впервые подает голос.

– Как по-другому? – спрашиваю я.

Эджертон скребет белокурую бороду. Оказывается, у него недостает переднего зуба.

– В наших нет окон, кругом бетон. – Он показывает на стеклянные стены.

Серьезные карие глаза встречаются с моими.

– И где тебе больше нравится?

Эджертон задумчиво смотрит на меня какое-то мгновение, явно удивляясь вопросу. Или удивляясь, что я вообще завела с ним разговор. Он снова таращится наверх и указывает на окно, куда проникает свет луны.

– Здорово видеть ночное небо не на поле боя.

– Да уж, – соглашаюсь я.

Эджертон улыбается. Из фонтана в центре в такт музыке взлетают струи воды – откуда-то доносится чудесное соло. Мне знакома мелодия, и я начинаю тихонько подпевать.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Эджертон.

– Да. А ты?

– Неа, – пожимает плечами он, качая головой. – Откуда? Я перешел в десять лет, как Хоторн. В тот же год.

Он шаркает ногами по мрамору, инкрустированному мозаичными листьями – оранжевыми, багряными, золотыми. Словно их сбросило само Древо.

– Это Девяностая симфония Совена. Называется «Насилие над разумом».

Мы заходим в лифт и молча поднимаемся по недрам ствола.

Открываются двери, и нас встречает ассистент матери по связям с общественностью, Алмаз Клара.

– Эммит, ты ее нашел! – с облегчением стонет она. – Просветленная обещала прикончить меня, если я сразу не доложу.

Клара не шутит. У нее даже губы побелели от страха. О темпераменте матери слагают легенды.

Мы выходим из лифта, и Клара берет меня за руку. Не возражаю: не только ей хочется убедиться, что она сегодня не умрет, но и я нуждаюсь в поддержке.

– Ты должна отчитаться о происшествии. Помоешься позже.

Я шагаю в ногу с ней и Эммитом. Нас сопровождают Мечи, с любопытством и благоговением глазея по сторонам. Антуражу явно недостает привычной изысканности, однако мои босые ноги ступают по мягкому ковру. Идем по длинному коридору, проходящему по краю атриума. Минуем мостики, ведущие к круглым платформам, которые висят в воздухе несколькими этажами ниже. Напротив самой большой Клара останавливается. Эммит толкает меня вперед к стеклянным сходням со стеклянными же перилами. Посередине я замираю.

Остальных Эммит не пропускает:

– Дальше Розель идет одна! Можете подождать здесь.

Хоторн отодвигает его в сторону, но Эммит не поддается.

– Я просто пытаюсь спасти твою шкуру. Разговор конфиденциальный. У тебя нет допуска к секретной информации, ты не можешь присутствовать. Даже у меня такого допуска нет, – клянется Эммит, для убедительности прижимая руку к груди. – Постережешь ее здесь. Она никуда не денется. Клара удостоверилась, что никого, кроме нас, тут нет.

Хоторн смотрит на меня и неохотно кивает. Продолжаю путь, держась за стеклянные перила, и наконец оказываюсь на платформе в виде розы. Платформа парит над атриумом, и возникает чувство, что мы плывем по воздуху. На сто футов вокруг со всех сторон – ярусы балконов. Заглядываю за ограждение: кажется, что попала в грудную клетку гигантского левиафана.