Текст книги "Когда я уйду"

Глава 6

Люк сидел в неудобном кресле сорок пять минут. Прождав минут десять, достал из кармана несколько последних писем от Натали. Он больше не носил с собой всю стопку, а каждое утро отбирал несколько особенно любимых из обувной коробки, которая стояла сбоку от кровати. Обычно Люк не читал их вне дома – могли возникнуть лишние вопросы, – но сейчас он лучше почитает письма жены, чем очередную брошюру из Мичиганского колледжа.

День 44

Дорогой Люк, пишу это во время третьего облучения. Сегодня я захватила с собой свитер. Жаль, что они не греют раствор прежде, чем поставить капельницу. Да и в палате далеко не жарко.

Бррр!

Я подумала, что лучше напишу тебе сейчас; скорее всего, позже мне станет хуже. За все надо платить. Зато десять фунтов сбросила, как мечталось. Выяснилось, что худоба мне не идет. Ладно, взамен наберу пятьдесят. Из-за лысой головы я здорово смахиваю на пришельцев из кино: серая кожа, глаза навыкате… Спасибо небесам за парики, накладные ресницы и карандаши для бровей. Хоть не приходится людей пугать.

Как меня все достало… Станет ли легче? Станет ли? Если ты это читаешь, значит, нет. В последнее время я много размышляю о своих перспективах. Почему именно в моем теле образовалась какая-то особо хитрая опухоль? Почему я не нащупала ее на лопатке до того, как она пошла в лимфоузлы? Третья стадия… Вылечить можно? Да. Страшно? Еще бы.

После того как мы пройдем два курса химии, предстоит операция и облучение, а потом еще несколько курсов. В прошлом году, в это же время, я блаженно вещала ученикам о вычитании двузначных чисел и ждала весенних каникул. А в следующем году меня, возможно, уже не будет. Я умру. Навсегда, как ты говоришь.

Не знаю, во что я теперь верю. Я долго соглашалась с твоими воззрениями, однако в глубине души держалась за Бога, как ребенок – за плюшевого мишку. Так что неизвестно, к чему теперь готовиться.

Если жизнь после смерти все-таки есть, я вернусь и буду тебя преследовать. Мой призрак, в смысле. Как в ужастиках про дома, построенные на старом индейском кладбище. Стану завывать тебе в ухо что-нибудь вроде: «Ты был не пра-а-ав, а я зна-а-а-а-ла».

Люк рассмеялся. И тут дверь кабинета распахнулась – и оттуда вышли люди. Он быстро сунул письмо в карман, досадуя, что дочитать не удалось.

Люк сразу узнал мисс Мэйсон, школьного психолога. Она приходила на похороны. Мисс Мэйсон была очень низенькой, не спасали даже туфли под зебру на высоких каблуках. Длинные вьющиеся волосы на концах отливали медью.

Когда Люк учился в школе, психолог следил за его кредитами, чтобы денег хватило на обучение до конца школы, а еще напоминал, что надо разослать по колледжам заявления. Наверное, так и должно быть, но кто знает, может, о тех учениках, что не кочуют из школы в школу, больше пекутся…

Пара, вышедшая из кабинета мисс Мэйсон, была весьма колоритной – взрослые Кен и Барби, которые поженились и родили наследника. Они энергично пожали руку мисс Мэйсон и заставили своего отпрыска с пирсингом и крашеной длинной челкой проделать то же самое. Мисс Мэйсон повернулась к Люку.

– Мистер Ричардсон, спасибо, что пришли. Извините, не сразу вас заметила. Заходите, пожалуйста.

Голос у нее был профессиональный, хорошо поставленный, но благодаря блестящей блузке и танцующим в ушах серьгам ее легко можно было принять за одну из учениц. Они вошли в кабинет.

– Еще раз спасибо. – Мисс Мэйсон крутила в наманикюренных пальцах серебристую ручку. – Как… как вы поживаете?

Этот вопрос задавали все и каждый. Наверное, есть какая-то особая инструкция с названием «Что следует сказать, когда кто-то умирает». Люк был уверен, что на самом деле никто не хочет знать правду, так что отвечал всем одно и то же:

– По-разному.

Мисс Мэйсон закивала.

– Могу себе представить. Трудное время.

Она пристально посмотрела на Люка, отчего тому стало не по себе. Он молчал, и мисс Мэйсон, глубоко вздохнув, продолжила:

– А что с Уиллом? Вы не замечали, как он себя ведет – так же или иначе?

– Он стал довольно замкнутым после того, как потерял маму. – Голос не дрогнул. С каждым разом говорить о смерти Натали все легче. – Зато хорошо общается с подругой нашей семьи. Они нашли общий язык.

Мисс Мэйсон постучала ручкой по столу, поскребла подбородок.

– Знаете, в школе у него дела не очень.

– Вы о чем? Об оценках? Я нанял репетитора.

– Знаю. С оценками все нормально. Будет.

– Почему будет?

– Ну, он не сдавал задания. А вчера выяснилось, что они все готовы и лежат в его шкафчике с вещами. Мы их вместе оттуда достали. Но он еще сказал мне кое-что.

– И что же?

– Трудно объяснить… Надеюсь, вам известно больше. После того как он показал мне все недостающие задания, я пригласила его сюда на разговор… Он недавно узнал о том, что его усыновили.

– Что-что? – Люк фыркнул, не удержавшись.

– Хм… судя по вашей реакции, он все выдумал.

– Ну да, мы его не усыновляли, это точно. А что именно он сказал?

– Он нашел в вещах у мамы документы об усыновлении. Поэтому я и позвонила. Может быть, вы отведете его к психотерапевту?

В вещах у мамы… Люк судорожно соображал. Он видел какую-то коробку под кроватью Уилла, когда будил его в школу, неделю назад. Почему не пригляделся? Почему блуждал в каком-то тумане, который прояснялся, лишь когда он читал ее письма?

– Мистер Ричардсон, вы меня слышите? – Мисс Мэйсон постучала ручкой по столу. Люк помотал головой, чтобы прогнать морок.

– Мы ходили к семейному психологу, когда Натали поставили диагноз. Но это было всего один раз.

Мисс Мэйсон вытянула из стопки лист бумаги и протянула Люку.

– Вот список терапевтов; они специализируются на работе с людьми, пережившими горе. Конечно, решать вам, но мы все очень волнуемся за Уилла. Он сильно переменился.

– Да-да, конечно.

Интересно, кто это – мы? Его сын начал выдумывать истории с усыновлением… Дело серьезное, нельзя пускать его на самотек.

Люк взял листок, сложил пополам и сунул в нагрудный карман.

Обменявшись парой вежливых фраз на прощание, они пожали друг другу руки. Чтобы встретиться с ним глазами, мисс Мэйсон пришлось запрокинуть голову. Люку стало неловко.

– Спасибо, что волнуетесь за Уилла. Ему очень нужна поддержка.

– Не за что. Держите меня в курсе, хорошо? Уилл – отличный парень. – Похоже было, что ее и впрямь искренне заботила его судьба.

Мисс Мэйсон пригласила зайти девочку-подростка, угрюмо уткнувшуюся в смартфон, а Люк торопливо вышел из школы и сел в машину. Только там он почувствовал себя в безопасности. Пробежав глазами список психологов, зажмурился и ткнул в него пальцем наугад. Отлично – выбранный доктор жил в пяти минутах от их дома.

Люк не особо верил в психотерапию. Он ходил на сеансы целый год после того, как его отправили в приемную семью, – так постановил суд. Его терапевта звали мистер Трэйджнелл; тот жутко не любил работать с усыновленными детьми. Особенно со свое-нравными.

После разыгравшейся с ним в детстве трагедии Люк только острее чувствовал, что люди вокруг него заботились о нем, лишь следуя профессиональному долгу, а тех, кто его искренне любил, он потерял. Поэтому ему и не хотелось поручать кому-то собственных детей. Но раз подключилась школа, выбора не оставалось. Если заупрямиться и не отправлять Уилла к доктору, может получиться гораздо хуже. Теперь предстояло как-то уговорить мальчика…

Люк машинально рулил к дому. Мысли с психотерапии переключились на коробку с вещами Натали. Почему Уилл решил, что его усыновили? Что он там отыскал? Смешно! Однако нельзя больше прятать голову в песок. Он сам допустил, что сын от него отдалился. Следовало догадаться, что что-то не в порядке, – по внезапным вспышкам гнева и долгим часам, которые Уилл проводил один в своей комнате.

Люк припарковался у дома рядом с бордовой «Кией» Джесси. Когда он вошел, из кухни донесся ее голос – она поздоровалась. Пахло ванилью и корицей. Приятно возвращаться домой, когда в нем бурлит жизнь.

– Уилл с тобой? – крикнул Люк в сторону кухни.

Джесси вышла ему навстречу.

– Привет, мистер Ричардсон. – На ней был старый фартук Натали с оборками и в сине-зеленых узорах, лицо перепачкано мукой. – Уилл уже сделал уроки, он у себя в комнате. Не знаю, чем он там занимается.

– Мне надо с ним поговорить. Ох, уже почти пять… Можешь чуть задержаться?

Джесси уперла руки в бока и чуть прикусила нижнюю губу.

– Что случилось?

Люк знал, что ей и в самом деле интересно. Почему-то при взгляде на девушку ему становилось грустно. Она так старалась всем угодить – совсем как Мэй, когда та клянчила новую «игрушку» на планшет. Джесси была из отличниц – тех, что садятся за первую парту и плачут из-за плохой оценки. Разве мог он поделиться с ней – такой неуверенной в себе и в своих силах – беспокойством по поводу Уилла? Очевидно, после смерти матери сын потерял почву под ногами. Что, если он откажется от помощи, совсем как ребенок, который отбрыкивается от укола? Вдруг эта трагедия скажется на его будущем? Люк не считал себя хорошим отцом; он полагал, что дети более или менее воспитаны только потому, что ими занималась Натали.

– Да так, школьные дела… Мне сегодня психолог звонила. Уилл не сдавал задания. Все тетрадки лежали у него в шкафчике с вещами. Хочу спросить, почему.

– Не может быть! Он каждый день уроки делал! Так почему не сдавал? Он же такой способный! Простите, это я недоглядела, надо было…

– При чем тут вы? – Люк аккуратно поставил ботинки на коврик и продолжил: – Не знаю, что там стряслось; сейчас выясним.

– Джесси, по-моему, все готово! – раздался из кухни голос Мэй. – Доставать из духовки?

– Подожди меня! – Джесси чуть улыбнулась Люку. – Пойду помогу. А вы говорите с Уиллом, сколько нужно; я задержусь, без проблем. – Она побежала в кухню и обернулась на пороге. – Удачи!

– Спасибо, – буркнул Люк и пошел к лестнице.

Он хотел постучать, но решил, что тогда у сына появится возможность припрятать улики. Потихоньку повернул ручку – не заперто – и рывком распахнул дверь.

Ну и бардак! Разбросанная одежда, грязные тарелки, вилки и стаканы. Вот почему посуды вечно не хватало! А они-то с ног сбились в поисках… Неделю назад Люк купил целую коробку пластиковой посуды, отчаявшись отыскать старую.

Уилл валялся на кровати в наушниках и что-то строчил в телефоне. Люк про себя посетовал, что сын даже не заметил, как отец картинно ворвался в комнату. Он резко потянул за провод наушников.

– Эй, что за?.. – Уилл перевернулся на кровати и сел.

Когда он успел так вырасти? Волосы у него темные и веснушки на щеках, как у мамы, а глаза в отца – прозрачно-голубые, и фигура такая же, сухая и поджарая.

– Пап, ты чего?

– Я сегодня побеседовал с мисс Мэйсон… – Люк присел на край кровати с Уиллом и обнял было его за плечи. Тот отстранился, отполз к стене и подтянул колени к груди. – Тебе интересно, что она сказала? – Он постарался, чтобы голос звучал заботливо, по-оте-чески.

– Ну да…

Похоже, Уилл раскаивается. Люку даже захотелось замять разговор, однако следовало выяснить все до конца.

– Уилл! – Как же непросто произнести эти слова, они тяжелы, будто кирпичи. – Почему ты сказал ей, что тебя усыновили?

Мальчик не отвечал.

– Знаешь, мы в последнее время почти не разговаривали, но я не могу это так оставить. Ответь мне.

– Хорошо. – Уилл хлопнул ладонью по смятой разобранной постели, запрокинув голову, бросил взгляд на старый плакат «Металлики», затем сорвался с места и полез под кровать. И выбрался оттуда с небольшой старой коробкой. На крышке почерком Натали было написано «Воспоминания».

Люк узнал коробку. Нат привезла ее с собой, когда они поженились, и с тех пор примерно раз в год перебирала свои сокровища. Иногда показывала ему старую открытку или фотографию, но бо́льшую часть содержимого Люк никогда не видел. Сам он туда не заглядывал, понимая ее желание хранить часть памятных вещиц только для себя. Натали уважала его границы, и он отвечал тем же. Узнав, что Уилл влез туда, Люк рассердился.

– Это же мамина коробка, зачем ты в ней рылся?

Уилл запустил руку внутрь.

– Она умерла, папа! Ей больше ничего не принадлежит, ты сам мне так говорил давным-давно, разве не помнишь? – Он вытащил большой конверт. – Вот, смотри. Поэтому я и подумал про усыновление. Что все это значит? – Он смахнул с глаз челку и опустился на колени.

Люк неохотно взял конверт. С одной стороны, не хотелось предавать доверие Натали, с другой – надо было все выяснить. Последнее соображение перевесило.

На обороте были выписаны незнакомые имена, названия больниц и номера телефонов. Цвет чернил отличался – значит, записи сделаны в разное время. Некоторые были зачеркнуты, некоторые, наоборот, выделены. Как теперь узнать, что это за номера и для чего она их записала? И при чем тут усыновление?

– Ничего не понимаю. Может, пояснишь?

– Переверни.

На конверте было написано: «Для миссис Натали Ричардсон», а в углу с обратным адресом стоял штамп «Агентство по усыновлению «Маранафа»[4]4
  Маранафа – арамейское выражение, означающее «Господь пришел!», «Господь грядет!» или «Господи, гряди!» (1 Кор. 16:22).


[Закрыть], Чикаго, Иллинойс» и дата – месяц, когда родился Уилл. Люк заглянул внутрь, но конверт был пуст.

– А что в письме?

– Не знаю, я нашел только конверт.

– И решил, что мы врали тебе всю жизнь, только потому, что наткнулся на пустой конверт с какими-то странными надписями? – Люк почти кричал. Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, вспомнив, что Джесси внизу и может услышать. – Ты же видел фотографии, где мама беременна тобой, а еще из роддома, и то видео, когда тебя принесли домой… Ты что же, думаешь, мы их подделали?

Уилл, не глядя на него, начал всхлипывать. Люк сунул конверт в карман рубашки к списку докторов и обнял сына. Они не видели слез друг друга со дня смерти Натали. Иногда, проходя мимо комнаты сына, Люк слышал, как тот плачет, но полагал, что ему хочется побыть одному. Сейчас он понял, что ошибался. Уиллу нужен был отец, нужно было, чтобы кто-то поддержал его и сказал, что все наладится.

– Наверное, в глубине души я знал, что это невозможно, – всхлипнул Уилл.

– Тогда зачем ты сказал так мисс Мэйсон? – тихо спросил Люк, поцеловав сына в макушку, как в детстве.

– Потому что хотел, чтобы было именно так.

Признание поразило Люка в самое сердце.

– Неужели ты чувствуешь себя лишним?

Уилл отодвинулся.

– Нет, вовсе нет. Просто, когда я увидел письмо из агентства и дату, я все время об этом думал. Тебя же здесь не было, когда я родился. Вы рассказывали, что ты ездил в Китай по работе, пока мама была беременна. И что ей было очень тяжело. А я на месяц раньше родился, ты еще не приехал…

Люк уверенно положил руку ему на плечо.

– Бабушка была здесь, когда тебя принесли. Она присматривала за домом. Мама очень уставала, чувствовала себя неважно. И медсестры сфотографировали тебя на «Полароид», когда ты только родился, – специально для меня. Тем более что в агентстве не отдали бы ребенка в новую семью в отсутствие отца.

Уилл закивал.

– Знаю, но чем больше я об этом думал, тем сильнее мне хотелось, чтобы меня и вправду усыновили. Ведь если я приемный, значит, моя мама не умерла! Значит, она меня ждет…

Теперь Люк понял, почему людям так хочется верить в рай и жизнь после смерти. Если бы он только мог поверить в это сам… Поверить и сказать: «Не волнуйся, твоя мама ждет тебя. Вы обязательно увидитесь». А сейчас что ему говорить?

– Мама жила, она существовала. У нас остались воспоминания.

– Это да.

Уилл засунул коробку обратно под кровать и подтянул джинсы. Люк в задумчивости почесал голову.

– Если ты все еще сомневаешься по поводу усыновления, давай я позвоню в это агентство. Выясним, зачем они ей писали.

Надо сделать все возможное, чтобы успокоить Уилла; впрочем, на самом деле ему и самому хотелось выяснить, в чем дело. Вне всякого сомнения, Уилл – его сын. Но что значит этот конверт, что за списки имен?

– Правда? Позвонишь? Ты ведь уверен, что все неправда?

– А вдруг ты опять начнешь рассказывать мисс Мэйсон байки об усыновлении? Лучше убедись.

Уилл напряженно раздумывал.

– Да, было бы неплохо.

– Вот и хорошо. Проведем расследование. Кстати, мисс Мэйсон сказала, что тебе не мешает походить к психотерапевту.

– Ни за что. Не собираюсь я говорить про маму с каким-то чужим дядькой!

Люк оказался не готов к очередному витку противостояния. Он погладил сына по спине.

– Не надо было выдумывать эту историю. Давай ты походишь… курс длится всего шесть недель. А пока будешь сдавать задания вовремя и исправишь оценки. А потом забудем об этом. Годится?

Уилл хмыкнул, но не стал возражать.

– Годится.

Они обнялись.

– Да, и посуду отнеси, пожалуйста, на кухню. В посудомойку сложишь. С этого дня ты ужинаешь вместе со всеми. И делаешь уроки. Ясно?

– Ладно, ладно!

Уилл состроил кислую физиономию и собрал тарелки.

Люк вышел из комнаты сына, впервые чувствуя себя нормальным отцом. Он глянул на часы. Джесси задерживалась уже на полчаса. Он помчался вниз, перепрыгивая через две ступеньки. И тут из его кармана выпал сложенный листок бумаги. Сперва Люк подумал, что это одно из писем Натали, но они лежали в кармане пальто. Это был загадочный конверт из той коробки.

Люк еще раз осмотрел его. Ничего нового: агентство по усыновлению, Чикаго; на штемпеле – месяц, когда родился Уилл. Может, Натали пыталась помочь какой-нибудь подруге? Вполне в ее духе… Ничего, скоро он все выяснит и успокоит сына. И сам успокоится.

Люк покачал головой. Сын еще слишком мал, чтобы понять – они с Натали были лучшими друзьями. Рассказывали друг другу всё. Все секреты и тайны. Она всё о нем знала. А он – о ней. Не знал вот только, что хранилось в коробке… И про те письма…

Люк посмотрел на список имен. Доктор Нил… Где он встречал это имя? Кажется, у Натали в телефонной книжке на смартфоне. Тогда он решил, что это кто-то из ее врачей. Выходит, ошибся…

Март

Глава 7

Люк осторожно закрыл дверь в спальню Клейтона. У него вошло в привычку заглядывать к детям перед тем, как лечь самому. И каждый вечер он вытягивал из пальчиков Клейтона мобильный Натали, чтобы поставить на подзарядку.

После смерти жены Люк нашел телефон в постельном белье на больничной койке. С тех пор малыш засыпал под голос матери, читающий какую-нибудь из шести книжек. Она записала, как читает, на видео. Еще она спела несколько песен и рассказала о самых ярких моментах из детства Уилла, Мэй и Клейтона. Люк избегал смотреть эти записи. Натали сделала их в гостиной – после химиотерапии, в то время, как готовилась умереть и планировала собственные похороны. От той женщины, что годом ранее вошла в кабинет к онкологу, осталась лишь тень. Однако детям, похоже, ролики пришлись по душе. Особенно Клейтону.

Обычно Люк не забирал телефон – если малыш проснется посреди ночи, пусть нажмет на кнопку и вновь услышит голос матери. Но сегодня смартфон был нужен ему самому. Он прокрался на цыпочках к себе в спальню и потихоньку прикрыл дверь.

До сих пор Люк не смотрел внимательно, что там хранилось, – было слишком больно. Сразу после ее смерти он наспех пролистал файлы: фотографии, видео, электронные письма от друзей и родственников, записная книжка из пятидесяти контактов – среди них и доктор Нил, – а потом отдал телефон Клейтону.

Спустя ровно два месяца пришло письмо. «День 60». В нем опять фигурировал доктор Нил. Этот доктор постоянно выскакивал, как черт из табакерки, – сперва в записной книжке, затем на том конверте, а теперь и в письме. Вдобавок ко всему, Люку совсем не понравилось, как она говорила о нем.

День 60

Дорогой Люк, паршивый сегодня день. Знаю, со стороны кажется, что для больного раком каждый день не слишком хорош, но это не так. По крайней мере, в моем случае. Обычно я почти не думаю о болезни, честно. У меня есть, о чем подумать, – дети, школа, ты, Энни… Обычно эти мысли помогают продержаться. Только не теперь.

Сегодня утром я шла через университетский городок. Мне нравится приходить в колледж пораньше. Мы ведь все равно платим няне, так что, наверное, я имею право воспользоваться этой возможностью и выделить время для себя. Я дожидаюсь начала занятий в вестибюле. Там, под лестницей, обычно «зависает» стайка девиц. Совсем юные, почти дети. Конечно, они здорово действуют на нервы – ржут и матерятся похлеще дяди Стэна. А на днях я почуяла запах… Они курили травку прямо в городке! Прямо в здании! Я пришла в ужас.

Сперва я думала позвать кого-нибудь из администрации – я все-таки учительница, профессия накладывает свой отпечаток, – а потом подумала и не стала. Ну, выпихнут их из колледжа, и что? Не желаю я все это затевать. Я сунулась под лестницу. Их было трое: две брюнетки среднего роста и крошечная блондинка. Скорее всего, она и была зачинщицей. В невозможно коротких шортах поверх розовых колготок. Как же отчаянно нужно жаждать внимания, чтобы вырядиться так зимой…

Ох, что-то я отвлеклась. Так вот, эта девица даже не потрудилась спрятать «косяк». Посмотрела на меня, будто я без спроса ворвалась к ней в гостиную, смерила эдаким взглядом… Мой платок от нее тоже не ускользнул. Точно не помню, что она сказала, – что-то вроде того, чего мне здесь надо.

Я растянула губы в приятной улыбке и закрыла за собой дверь, а потом включила «учительский голос»:

– Знаете что, юные леди? Я еще в вестибюле запах вашей травы учуяла. Вы бы потушили «косяк» и спрятали где-нибудь.

Блондинка закатила глаза и выдала тираду в духе (нецензурщину уберу из цензурных соображений):

– Твое какое дело, своих детей поучай, ты мне не мамочка!

Где-то наверху хлопнула дверь, послышались шаги. Брюнетка с осветленными кончиками поежилась и сказала:

– Тифф, может, пойдем?

– Да, Тифф, лучше идите!

Она опять одарила меня недобрым взглядом, но «косяк» все-таки потушила и сунула в карман. Пока они возились, сверху спустился доктор Нил, что преподает методику. Высокий, на две головы выше этих девиц.

– И что тут у нас творится? – Он сунул руки в карманы твидового пальто. У него даже заплатки на локтях были, всё как полагается – классический такой препод. – Разве вы не в курсе, леди, что у нас в здании вообще не курят, не говоря уже о запрещенных веществах?

Подружка довольно ощутимо подтолкнула эту Тифф к выходу, однако та показала на меня.

– Платок видели? У нее рак, а им бесплатно траву выдают.

Я сперва дар речи утеряла от такой наглости – это ж надо, еще и рак мой приплести! Ну, думаю, я вам устрою, расскажу вашим родителям, каких они «цветочков» вырастили; а потом остыла и говорю:

– Что б вы понимали! Лысая башка в платке – последний писк сезона.

Тифф не сообразила, что я подыгрываю.

– У вас что, от химии крыша поехала?

Доктор Нил покачал головой, и я поняла, что это она зря. Он отправил меня в аудиторию сказать остальным, что задержится. Я успела услышать, как он попросил у тех девиц студенческие.

Сумка моя лежала под лестницей, там, где я ее оставила. Я быстро проверила – всё на месте. Я закинула сумку на плечо, и тут меня толкнули изо всех сил. Я упала на стул. Сзади стояла Тифф:

– Спасибо тебе, сука! Надеюсь, что ты сдохнешь!

И она сдернула с меня платок. У меня дыхание перехватило. Все уставились на меня, как на прокаженную, зашептали: «У нее рак, у нее рак!»

Даже Тифф оторопела. Но тут показался доктор Нил, и она улетучилась. Он подошел, увидел, что я чуть не плачу, поднял мой платок, подал руку и отвел в пустой класс.

Мы вошли в темную старую комнату, и я разрыдалась. Доктор Нил отдал мне сумку и платок и спросил, как я себя чувствую.

Что тут сказать – физически в порядке, но на душе было паршиво. Конечно, все знали, почему я ношу платок, но без него я чувствовала, будто меня прилюдно раздели.

Ну, я и соврала, что все нормально. Утерла слезы в надежде, что ресницы не отвалятся.

– Не волнуйтесь, эта девица за все ответит. Я записал ее имя.

Нил стал похож не на профессора, а на прокурора. Настаивал, чтобы я пожаловалась и Тифф выгнали из колледжа. Он был в ярости. Я сказала, что не хочу. На минуту мне показалось, что он будет настаивать, однако потом Нил глянул на часы и сказал, что мы опаздываем. Мне на занятие идти не обязательно, конспекты он пришлет по электронке.

Я утерла нос рукавом и отказалась. Если вернусь домой, значит, Тифф победила. Сказала, что приду через пару минут, вот только платок завяжу. И попыталась улыбнуться.

Тогда он отобрал у меня платок, развязал узел и произнес:

– Моя жена тоже такой носила…

А потом попросил разрешения помочь.

Нил действительно не смотрел на меня, как остальные, с эдаким унизительным сочувствием. Для него я была обычным человеком. Он подошел поближе и развернул меня спиной, потом чуть погладил меня по плечам – оказывается, я была в жутком напряжении после стычки с Тифф, – и только тогда я выдохнула. Хорошо, когда рядом тот, кто все понимает. Кто уже много раз повязывал платок на облысевшую голову и беззвучно плакал, хотя слезами горю не поможешь.

Я ощупала голову – все идеально, лысина прикрыта. Он ушел. Выждав пару минут, я отправилась за ним. И день пошел по накатанной.

Сейчас я уже дома. Не буду рассказывать тебе эту историю. Во-первых, снова разрыдаюсь, а ты и так в последнее время видел слишком много моих слез. А во-вторых, я тебя знаю. Ты тут же помчишься к Брайану или в колледж. Требовать, чтобы эту Тифф наказали, заставишь ее извиняться передо мной… Лучше я все это напишу, а ты потом прочитаешь. Если я умерла, значит, извинения мне больше не нужны… Хотя кое-что ты сможешь сделать. Если встретишь доктора Нила, поблагодари его от меня.

Надеюсь, у тебя и у детей день прошел получше. Поцелуй их за меня. Люблю вас!

Натали

Когда Люк впервые прочитал это письмо, ему захотелось прыгнуть в машину, разыскать ту девицу в шортах и сунуть ей под нос фотографию мертвой жены. Он доехал до главного шоссе и только тогда сообразил, что сзади в детском сиденье пристегнут Клейтон, которого он забыл завезти к Энни. Пришлось разворачиваться.

В течение трех дней Люк постоянно перечитывал письмо, не зная, что беспокоит его больше – жестокость Тифф или обходительность доктора Нила. Доктор Нил… вряд ли это совпадение. Просто преподаватель? Почему тогда он так часто фигурирует в записях Натали?

Люк отыскал номер доктора в телефонной книжке жены после того, как встретил его имя на конверте из «Маранафы». Однако телефоны были разные. Люк и решил, что люди тоже разные, а теперь не знал, что думать. Он тупо пялился в мобильный Натали, в темный заляпанный экран. В нем зрело ощущение, что она где-то рядом – точнее, ее часть, пусть крошечная, почти мультяшная, похожая на диснеевских принцесс, которых обожает Мэй. Больше всего на свете ему хотелось оставить свою спящую красавицу в покое, но список вопросов становился все длиннее, а список причин, по которым можно ускользать от ответов, – все короче.

Люк ввел пароль и пролистал приложения на экране, разбросанные хаотично. Быть может, именно поэтому ему не хотелось копаться в ее телефоне – слишком много приложений, слишком много времени надо потратить, чтобы в них разобраться…

Он полез в сообщения. Как же не по себе! Люк ощущал себя ревнивцем. Последнее сообщение пришло от доктора Нила. Надо же! Именно он – тот самый человек, от которого его жена получила последнее в своей жизни сообщение. Люк осторожно коснулся экрана, будто опасаясь, что тот укусит.

«Как я счастлив, что мы нашлись».

И всё. Люк пролистал остальные сообщения – от доктора Нила больше ничего не было.

Что за ерунда? Странное послание от преподавателя… И вряд ли это сообщение было единственным. Выходит, предыдущие жена удалила?

Люк просмотрел журнал вызовов. Увидев первые четыре, он выдохнул. Все вполне естественно: мама, Люк, Энни и Тамми, медсестра из хосписа. Люк прокрутил список дальше. Пятым номером значился доктор Нил. Они проговорили двадцать минут за неделю до того, как она умерла. Ну и ну!

Люк отбросил телефон, словно обжегшись. На глазах закипели злые слезы, и он вытер их кулаком. Нет-нет, жена была ему верна, нельзя ее подозревать…

Он собрался было снова взять телефон, когда дверь приоткрылась и в комнату проскользнул Клейтон, щурясь от яркого света.

– Эй, сынок, ты что тут делаешь? Уже… – Люк бросил взгляд на часы на тумбочке, но они моргали на цифре 08:00 – батарейка села неделю назад, а он так и не удосужился ее заменить. – Очень поздно, малыш. Что ты хочешь? Попить? На горшок?

– Хочу к мамочке!

Какой же он еще маленький – в детском одеяльце, палец во рту, весь взъерошенный… Люк притянул его к себе.

– Знаю, малыш. Я тоже по ней скучаю.

Клейтон вскарабкался к нему на руки и свернулся клубком, как котенок. Удивительно, он до сих пор пах духами Энни.

– У тебя есть я, а у меня есть ты. Можешь поспать со мной, если хочешь.

Клейтон вдруг охнул и выдернул палец изо рта.

– Мамочка! – Он метнулся по кровати за телефоном. – Я нашел мамочку!

Привычным жестом малыш листнул иконки приложений и нашел видеозаписи, которые Люку до сих пор не хватало духу посмотреть.

Что ж, у Клейтона теперь телефон вместо мамочки. Из динамиков послышался голос Натали. Люк нажал на паузу, пытаясь не смотреть.

– Прости, сынок, это я взял телефон. Хочешь, бери его с собой.

– Да, буду спать с мамочкой сегодня.

– Хорошо, спи с телефоном.

Люк хотел сказать, что это не мамочка, что у него была настоящая – из плоти и крови, что она носила его под сердцем девять месяцев, а потом кормила грудью. Обнимала его. Разве он забыл? Разве может ее заменить дурацкий телефон?

Но Люк промолчал. Он отнес сына в постель, подоткнул пиратские простыни и поцеловал в лоб, а затем нажал на кнопку проигрывателя. Закрывая дверь, слышал, как голос Натали запел колыбельную, а Клейтон сонно повторял слова – совсем как в те времена, когда мама была жива.

Люк покачал головой. На сына он не сердился. Ребенок помнил маму, и благодаря этим записям будет вспоминать ее, когда станет старше. Люк злился на Натали и на эти письма, которые заставили усомниться в ней впервые за все то время, что они прожили вместе.

Не важно, который час. Нужно подумать. В углу валялась гора грязной одежды, приготовленная в стирку. Порывшись в ней, Люк отыскал шорты и старую футболку с надписью «Мичиган». Затем спустился в подвал. Там было куда холоднее, чем в доме. Он обернул руки хлопковыми бинтами, затянув так, что едва чувствовал пальцы.

Срочно требовалось выпустить пар и подумать. Люк бросился к боксерской груше и ударил в тяжелый коричневый мешок. Еще раз и еще раз. Снова и снова. И вот уже пот заструился по лбу, намокли волосы. С каждым ударом летели капельки пота.

Люк отступил на шаг назад. В голове прояснилось. Он утер лицо полотенцем, свисавшим с трубы. Пусть окажется, что его подозрения лишены оснований, – все равно нужно выяснить, что там у нее с этим доктором Нилом. Он выспросит тайны Натали у Энни. Они ведь были лучшими подругами – кому все знать, как не ей.