Текст книги "Не оставляй меня"

Глава 9. Кейси

Снова запустили эту чертову бензопилу.

Я резко проснулась, моргая от раннего утреннего света, льющегося в комнату из маленького окошка. Он освещал спальню. Кровать, комод, тумбочка – все простое, в холостяцком стиле. На полу рядом с кроватью лежали моя сумка с вещами и маленький кожаный рюкзачок, служивший мне сумочкой. Из-за двери доносилось жужжание.

«Джона и его ужасный блендер».

Мне потребовалась целая минута, чтобы собрать воедино кусочки головоломки вчерашнего вечера. Воспоминания нахлынули, как разрозненные фотографии: барабанщик из Until Tomorrow – нашего разогрева, лапающий меня, прежде чем Джона надрал ему зад.

– Ты хочешь уйти?

И я чувствовала себя в полной безопасности…

Я медленно села и откинула одеяло, обнаружив, что на мне футболка и шорты для сна. Смутно вспомнила: Джона помогает мне снять кожаные джинсы, помогает переодеться…

Я поцеловала его. Только в шею и ухо… Но от него так хорошо пахло. Я попыталась затащить его в постель и…

– О боже мой, – стыд разлился алым по коже, и я обхватила руками ноющую голову, – нет, нет, нет… Только не Джона. Только не он.

Дело было не в алкоголе. Не совсем. Это была проклятая ненасытная потребность в связи, заставлявшая меня искать утешение везде и любым способом. Джона заботился обо мне, защищал меня, и я опустила его до уровня безымянных ребят из персонала, которых тащила в свою постель.

Я бросила взгляд на тумбочку. Стакан воды, две таблетки аспирина. На глаза навернулись слезы.

Часы показывали 7:04. Джона в любую минуту мог уйти в горячий цех. Я встала, открыла дверь спальни и вышла в узкий коридор. Блендер затих, и я услышала мужские голоса. Здесь был кто-то еще. Я встала на пятки, замерев. Часть меня умоляла вернуться в спальню и спрятаться, притвориться, что ничего не произошло. Другая половина, которая устала скрываться за «Егермейстером» и виски, толкнула меня в сторону кухни.

В джинсах и бледно-голубой футболке Джона был очень привлекателен. Он взял таблетку из воскресного отделения контейнера для лекарств, рассчитанного на неделю. Остальные отсеки были переполнены, их крышки не закрывались. Он запил таблетку чем-то, что выглядело как грязь с измельченной травой, налитой в высокий стакан. Гримаса, искривившая его губы, подсказала мне, что напиток на вкус ничуть не лучше, чем кажется.

Хриплый кашель вырвал меня из раздумий. Горячий парень с фотографий на стене гостиной, в черной футболке и джинсах, прислонился к стойке. Его мускулистые руки, испещренные племенными татуировками, были скрещены на широкой груди. Темные волосы коротко подстрижены, а на подбородке проступала щетина. Он был более громоздкой и грубой версией Джоны. Должно быть, его брат. Но при этом, если лицо Джоны очаровывало своей открытой, дружелюбной манерой, лицо брата было замкнутым, напряженным и мрачным. Его сердитый взгляд метался от лекарств Джоны ко мне, как будто он не мог поверить, что эти две вещи могут существовать в одном пространстве.

Ощущение, что я вторглась в чужие владения, снова скрутило мой и без того расстроенный желудок, а потом Джона повернулся ко мне. Улыбка, появившаяся на его лице, когда он увидел меня, согрела, как летнее солнце.

– Эм, привет, – сказала я, – доброе утро.

– Привет, – Джона заметил изумленное выражение на лице брата и попытался показаться нейтральным.

– Кейси, это мой брат, Тео. Тео, это Кейси Доусон. Она собирается остаться здесь на несколько дней.

– Приятно познакомиться, Тео.

Несмотря на его убийственный взгляд, мне хотелось его обнять, ведь я была большой любительницей объятий. И поскольку он был братом Джоны, я сразу почувствовала к нему расположение. Но его грозный взгляд пригвоздил меня к месту.

Тео изучил меня с головы до ног, заметив мои растрепанные волосы, длинную футболку, которая закрывала шорты и создавала впечатление, что под ней ничего нет. Было очевидно, Тео предполагал, что происходит между братом и мной, и ему это не нравилось.

– Когда это случилось? – потребовал он ответа у Джоны, даже не потрудившись скрыть обвинительный тон.

«Это? Это он обо мне? Плохая идея, приятель».

Прежде чем Джона успел ответить, я сказала:

– Это случилось прошлой ночью. Мы ведь поженились в одной из этих придорожных часовен, не так ли, Джонни? Джордан? – Я щелкнула пальцами, нахмурившись в притворном замешательстве.

– Подожди, не говори мне… имя точно начинается на Дж…

Джона подавил смешок.

Тео сердито посмотрел на меня, но проигнорировал.

– Она останется здесь? Как долго? Когда ты собирался мне об этом сказать?

– Да, до вторника, и я как раз хотел рассказать, но Кейси опередила меня, – сказал Джона, – и, боже, Тео, ты чертовски груб. Даже по своим стандартам.

Богиня всех неловких молчаний опустилась рядом, пока братья смотрели друг на друга и вели личный разговор. Я практически слышала мысли, проскальзывающие между ними, будто это были слова.

Наконец я откашлялась и указала на пакет с продуктами на столе, рядом с которым стояли сливки и сахар:

– Что все это значит?

Джона медленно отвел взгляд от Тео:

– Я сходил, купил кое-что.

– Как мило с твоей стороны… Так рано утром, – я втянула воздух, – кофе без кофеина никогда еще не пах так хорошо…

– Это потому, что он обычный. – Джона достал из буфета кружку с эмблемой Невадского университета, наполнил ее и протянул мне.

– Спасибо, – я осторожно прошла мимо Тео. Неприязнь все еще исходила от него, как жар от печи. Я села на табурет по другую сторону стойки, слегка подтянув футболку, чтобы показать, что на мне шорты.

Я увидела, как взгляд Тео остановился на сахарном черепе, вытатуированном на моем левом бедре. На краткий миг выражение его лица смягчилось, стало любопытным. Я завела разговор о его татуировках, когда убийственное выражение вернулось на его лицо, как будто дверь захлопнулась передо мной.

Он оттолкнулся от стойки.

– Ты готов, бро? – сказал он, – давай сделаем это!

Джона допил свой протеиновый коктейль и поставил чашку в раковину.

– Я вернусь через несколько часов, – сказал он мне, – ты не останешься в обед без присмотра.

Глаза Тео расширились.

– Ты не собираешься работать до обеда?

– Первый раз за все время, – ответил Джона.

– Нет, я не хочу нарушать твое расписание. У тебя еще много работы. Мне здесь будет хорошо, правда, – я взглянула на Тео, – очень.

– Правда, – сказал Тео с каменным выражением на лице.

– Правда, я вернусь к обеду, – сказал Джона, – если тебе еще что-нибудь понадобится, тут есть мини-маркет примерно в десяти минутах ходьбы. Дай мне номер своего мобильного, и я позвоню, если задержусь.

Тео мрачно наблюдал, как мы с Джоной обменялись номерами.

– Ты ведь придешь сегодня на ужин, да? – спросил он. Его взгляд, направленный на меня, был жестким, – мы делаем это каждое воскресенье. Только семья.

Джона провел руками по лицу.

– Господи Иисусе, Тео.

Секунду Тео сверлил брата взглядом, потом его лицо снова приняло каменное выражение.

– Я буду ждать в машине, – он подошел к двери и с силой захлопнул ее за собой.

– Приятно было познакомиться, – сказала я своей чашке кофе.

– Мне очень жаль. С недавних пор он действительно стал занозой в заднице… – Джона коротко рассмеялся. – На самом деле, с рождения.

– Он тоже работает со стеклом? Так вот почему он едет с тобой…

– Нет, он татуировщик.

– Неужели? Я думала сделать еще одну татуировку. Жаль, что он меня ненавидит.

– Он не ненавидит тебя. Он просто… защищается. Иногда он помогает мне в мастерской. У меня есть помощник. Таня. Но по воскресеньям у нее выходной.

– Значит, он приехал сюда, чтобы забрать тебя?

Джона провел рукой по волосам.

– Да, мы… Мы близки. И он любит тусоваться.

– Значит, под этим хмурым взглядом и лаем он, на самом деле, мягкотелый.

Снаружи раздался автомобильный гудок, громкий и долгий.

Я расхохоталась.

Джона тоже засмеялся, а потом наступило короткое молчание. Я думала, что сейчас подходящий момент, чтобы извиниться за прошлую ночь. Сейчас или никогда.

– Очень мило с твоей стороны, что ты позволил мне переночевать в своей постели прошлой ночью. Я была… довольно пьяной. Я не хотел тебя выселять. Или…

– Все в порядке, – сказал Джона, – я не сплю в постели. Я не заходил в спальню около четырех месяцев.

Я моргнула.

– Эм, ладно… Где ты спишь?

Он кивнул головой в сторону гостиной.

– В кресле-качалке. Мой врач настаивает, чтобы я спал в полудреме. Для лучшего дыхания. Ничего серьезного, – быстро добавил он.

Я нахмурилась. Это звучало довольно серьезно. Что будет, если он заснет лежа? Он перестанет дышать? Я не могла спросить, поэтому вместо этого сказала:

– …удобно?

– Просто еще одна корректировка.

– Почему бы тебе не купить одну из этих причудливых кроватей? Где можно поднять голову?

– Не вписывается в бюджет, – сказал Джона, и кислое выражение исказило его лицо. Он наклонился вперед, положив руки на стойку и опустив голову на руки.

Мое сердце подпрыгнуло.

– Джона? – Каждый мускул в моем теле напрягся. – Ты в порядке?

– Отлично, – сказал он полу, втягивая в себя воздух, – просто тошнит.

– Хочешь немного воды? – Я уже слезла с табурета и рылась в шкафу в поисках стакана. Я наполнила его наполовину из крана и сунула ему в руку.

Он разогнулся и отпил немного.

– Спасибо, – сказал он, – все прошло.

Я чувствовала запах его лосьона после бритья – чистый и мужественный. Воспоминание об ощущении его кожи под моими губами заставило колени задрожать. Я скользнула обратно на стул, щеки горели.

Джона сделал последний глубокий вдох и отставил воду в сторону.

– Еще раз спасибо.

– И часто такое случается? – спросила я, – это из-за таблеток?

Он кивнул.

– Это иммунодепрессанты. Они мешают моему телу отторгать сердце, но их побочные эффекты – не шутки.

Я попыталась придумать что-нибудь, что сказать ему, утешительное или смешное, чтобы подбодрить, но все, о чем я могла думать: мне было жаль, что ему приходится все это терпеть.

Снаружи снова раздался автомобильный гудок.

– Мой брат – воплощение терпения, – сказал Джона, – увидимся через несколько часов.

Он стоял у двери, поворачивая ручку. Еще несколько секунд – и он исчезнет, а у меня оставалось, что сказать ему. Я собрала все мужество.

– Джона?

Он остановился и обернулся.

– Да?

– Я сожалею о прошлой ночи.

Он напрягся.

– Все нормально. Ничего страшного.

Я облизала пересохшие губы, соскользнула с табурета и встала за диваном – моей баррикадой.

– Нет, это очень важно. Для меня. Мне очень жаль, что я пыталась… это не вопрос секса, – я отщипнула кусочек несуществующего ворса на обивке, – ладно, немного о сексе. Кто не любит секс? – я слабо рассмеялась, а потом закашлялась. – Но, в основном, это просто чтобы почувствовать защищенность и спокойствие. Впоследствии. Когда меня держит в объятиях мужчина, пока я сплю. Я уверена, звучит жалко, но это то, что мне нравится, и мне жаль, что я пыталась сделать это с тобой. Ты – нечто большее.

Джона покачал головой, на его лице появилось страдальческое выражение.

– Я не могу быть чем-то большим, Кейси.

– Нет, я имела в виду, что ты мой друг. Или, может быть, мы могли бы быть друзьями. Если ты хочешь. И это все, чего я хочу. Честно говоря, я не могу быть сейчас ни с кем, даже если бы захотела. На случай, если ты не заметил, я в полной заднице.

– Не больше, чем все остальные, – тихо сказал он.

В груди у меня все сжалось, на глаза навернулись слезы.

– Спасибо, что сказал, но мне кажется, это неправда.

Он улыбнулся, и хотя это была не та сияющая улыбка, которая освещала все его лицо и волновала меня, она была теплой и доброй. И утешительной.

– Мне действительно пора, – сказал он, – я опаздываю.

– Спасибо, – сказала я, когда он открыл входную дверь, – за кофе и разрешение остаться здесь. Спасибо за все. Я серьезно.

– Пожалуйста, – сказал он. – Я тоже серьезно.

Глава 10. Джона

Черный «Шевроле Сильверадо» Тео стоял на обочине.

– Чертовски вовремя, – сказал брат, нахмурившись, когда я сел. – Эта цыпочка уже сбивает тебя с толку.

– Это была не она, – сказал я, – это было чертово лекарство.

– Тошнота? – Тон Тео мгновенно сменился с гневного на беспокойный: – Ты в порядке?

Я бросил на него взгляд.

– «Эта цыпочка» принесла мне воды, и я почувствовал себя лучше.

Тео фыркнул. Он в последний раз окинул меня взглядом, затем завел свою машину, и мы поплыли сквозь легкий воскресный утренний поток автомобилей к мастерской. Я смотрел, как мимо моего окна проносится северный Лас-Вегас – торговые центры и заправочные станции, жилые комплексы поменьше и постарше моего, но все мои мысли были заняты признанием Кейси.

«Я не могу быть сейчас ни с кем…»

Идеально. Я тоже не могу.

Так почему же моя грудь болела, как старый синяк?

– Ты думаешь о ней? – спросил Тео.

– О Кейси?

– Нет, о Матери Терезе. Да, Кейси. Кто она, черт возьми?

– Почему ты так враждебно настроен? Она просто девушка, которая спит на моем диване.

Тео смотрел на дорогу, его плечи дрогнули.

– Я не хочу видеть еще одну хреновую ситуацию, как было с Одри.

– Я был с Одри три года. Я знаю Кейси только двадцать четыре часа. Ты можешь расслабиться.

– Как много ты рассказал ей о своей ситуации?

Больше, чем следовало бы. Я заерзал на стуле.

– Она знает, что у меня была операция.

Тео так долго смотрел на меня, что я подумал, он врежется куда-нибудь. Он снова перевел мрачный взгляд на дорогу.

– Ладно, выкладывай. Что у тебя с ней, на самом деле.

Я потер подбородок.

– Наши отношения означают, что она остается у меня на несколько дней, пока ее группа не уедет из города на гастроли. У нее перерыв. Вот и все. Серьезно.

– Почему бы ей просто не остановиться в отеле? И с каких пор ты рассказываешь об операции совершенно незнакомым людям?

– Она не справляется сама, – я взглянул на него, – ничего страшного здесь нет. Я помогаю ей взять перерыв, а еще она составляет мне хорошую компанию. У нее отличное чувство юмора. Мы хорошо ладим.

«Мы просто… понравились друг другу».

– Ты познакомился с ней вчера, – голос Тео был тихим, но я слышал, как гнев рокотал в нем, словно далекая гроза. Он сдерживался, жестко глядя на дорогу, – ты что, трахаешь ее?

– Господи, Тео, – и все же образ Кейси, распростертой на моей кровати, встал передо мной. Я хотел ее прошлой ночью, хотел уступить ей, чтобы женские руки и ноги обвились вокруг еще раз. Я хотел чувствовать мягкое женское тело под собой, быть на ней сверху и внутри нее…

– Чувак. Ты что, трахаешь ее?

Я забыл, что Тео может читать мое лицо, как первую страницу газеты.

– Нет, – ответил я, – и вообще не думаю, что тебя это касается. У нее перерыв до вторника, а потом она возвращается в тур со своей группой. Будет путешествовать по всему миру в течение нескольких месяцев.

– И тебя это устраивает?

– Конечно, я не против. Что может случиться между нами? Или между мной и кем-то еще, если уж на то пошло?

Тео стиснул зубы.

– Не разводи апокалипсис. Ты не можешь знать наверняка, если… – он покачал головой, не желая озвучивать такую возможность. – Лекарства должны помочь. Они, наверное, работают.

– Тогда почему ты был таким придурком по отношению к Кейси?

Он дернул плечами.

– Мне не плевать. Доктор сказал, ты должен быть осторожен.

– Он сказал, я не должен перенапрягаться. Он не говорил, что я должен стать монахом. Я скучаю по женщине. По близости.

– Тебя не интересует секс на одну ночь… – сказал Тео. – Не очень тебя понимаю, конечно, – он провел рукой по волосам, – слушай, если ты хочешь поразвлекаться, то потрахайся. Я просто не хочу еще одной Одри. Не хочу, чтобы какая-то телка бросила тебя, когда все, чего ты ждешь, чтобы она оставалась рядом.

– Я тоже – сказал я. – Одри сделала… больно, но я не был в нее влюблен.

Мы остановились на светофоре. Тео повернулся в кресле.

– Что?

– Я любил Одри, но не был в нее влюблен, – я прислушался к собственным словам, ожидая, что за ними последует боль. Но боль возникла не из-за того, что я потерял, а из-за того, чего у меня никогда не было. – Я никогда не был влюблен.

Глаза Тео расширились.

– Ты не был влюблен в Одри? Правда? Поэтому ты провел с ней чертовски много времени.

– Я любил ее, но она не… поглотила меня. Я не терял ход своих мыслей, когда она входила в комнату, и не почувствовал того, что испытывают, – я покачала головой, подыскивая слова, – мы были хорошей парой, – как пара туфель, – подумал я, – но у меня не было такого чувства.

– Какого чувства? – с сомнением спросил Тео.

– Чувство, которое ты должен испытывать, когда находишься с женщиной, в которую влюблен. Не могу описать, потому что никогда этого не испытывал. А ты?

Тео бросил на меня лукавый взгляд.

– Я берегу себя до свадьбы.

Я фыркнул, смеясь.

– По-моему, у тебя устаревшие взгляды.

Глаза Тео снова посуровели.

– Значит, ты не был влюблен в Одри. И сейчас пришло озарение? Из-за Кейси?

Я смотрел в окно.

– Я только что познакомился с ней. Нет, я просто хотел сказать… раз уж мы заговорили… То, что я упустил. Влюбленность.

– Ничего ты не упустил, – сказал Тео, – возможно, если ты вернешься к Моррисону и сделаешь еще одну биопсию…

Я вздохнул, устав от разговора, который мы вели в миллионный раз.

– А что будет, если я это сделаю? Что, случится чудо? Атеросклероз не собирается внезапно исчезнуть.

– Нет, но он мог бы замедлиться или вообще остановиться. Может быть, у тебя есть больше времени, чем ты думаешь. Намного больше. Если бы ты не был так чертовски пессимистичен…

Он держался за надежду, которой не было, но я знал правду. Я ощущал ее до мозга костей, в слабеющем пульсе, в том, как стенки и проходы сердца медленно твердели, будто остывающее стекло.

– Если я сделаю еще одну биопсию, – сказал я, – потеряю по крайней мере один полный день в мастерской.

Тео ничего не сказал, и во мне вспыхнул гнев.

– Я вернусь к этому после открытия выставки, хорошо? Черт возьми, Тео, я просто пытаюсь поговорить о чем-то реальном для разнообразия. Мне не хватает кого-то в моей жизни. Я не эгоист, я знаю, что уже слишком поздно. Но я пропустил все, и это отстой, ясно?

– Да, чувак, – сказал Тео более спокойным тоном, – это круто. Мы просто никогда не говорили об этом раньше. О том, чего ты хочешь.

– Ты имеешь в виду, чего я хочу перед смертью? Ты можешь сказать это, Тео. Я бы хотел, чтобы ты сказал.

– Зачем? – огрызнулся он, – и кому, черт возьми, будет спокойнее?

– Мне. Это мне на пользу. Так я не буду себя чувствовать…

– Как?

«Так чертовски одиноко».

Мы въехали на стоянку у горячего цеха, и Тео припарковал машину.

Он сидел прямо, глядя вперед, пока говорил:

– Слушай, если тебе что-то нужно… просто скажи мне, ладно? Ты всегда говорил, не надо составлять список «Сделать перед смертью». Но если ты чего-то хочешь и я могу это сделать для тебя, скажи, хорошо? Все, что угодно.

Я уже знал, что смерть – это не командный вид спорта. Одиночный. Все, кого я любил, стояли на суше, в то время как я был один в лодке, пока она медленно отходила от берега, и никто ничего не мог с этим поделать, кроме как наблюдать.

Я почувствовал себя дерьмово, что позволил гневу выплеснуться на Тео, что позволил себе рассказать, что я пропустил, или хотел, или никогда не мог иметь. Добавил ему на плечи новый груз. Еще одну вещь, с которой он ничего не мог поделать. Боль проступала в каждой черте его лица.

– Ладно, спасибо, Тео. Спасибо, что присматриваешь за мной. – Я выдавил улыбку и хлопнул его по плечу, – пошли. Давай приступим к работе.

Глава 11. Джона

Тео мог бы стать художником по стеклу, если бы захотел. Он был талантлив и совершенно бесстрашен. Он любил огонь, но ненавидел хрупкость стекла. Тео нравилось постоянство. Он работал с густыми черными чернилами, пробивал кожу, заставлял ее кровоточить, чтобы чернила остались в ней навсегда. Отец считал, что он растрачивает свой невероятный талант художника, работая с татуировками, но эта работа была как раз для брата.

Мы трудились почти в тишине: несмотря на рев и шипение печи, в горячей мастерской было тихо, и мои мысли вернулись к нашему разговору, к Тео, который был со мной во время болезни, во время предательства Одри. Она не бросила меня, просто сказала Тео, а затем уехала из города, так что новость сообщил мне брат.

Я катал трубку в руке, наблюдая, как пламя обволакивает ее, заставляя раскаляться добела…

Я сидел на стуле в кабинете доктора Моррисона. Не в той белой смотровой, где он обычно меня принимал, с длинным белым столом и маленьким подносом с инструментами, латексными перчатками и шприцами в индивидуальных упаковках. Эта комната предназначалась для пациентов, которые получали лечение. Пациентов, которые все еще боролись.

Сегодня я был в личном кабинете доктора Конрада Моррисона – сердечно-сосудистого хирурга и специалиста по трансплантации сердца. Это было не поле боя, а место, где выпивали шампанское победы… или поднимали белые флаги капитуляции.

Тео сидел рядом, ссутулившись, грызя ноготь большого пальца и стуча ногой. Я чувствовал, как энергия младшего брата выплескивается наружу. Он взял желтый отблеск своего страха и разжег, пока тот не раскалился докрасна, готовый вспыхнуть.

Я ожидал, что меня охватит ужас. Но я ничего не чувствовал. Никакого страха. Даже его. Я ушел за границу страха. Будто онемев.

Мы прождали в кабинете пять минут. Я смотрел, как часы отсчитывают каждую минуту. Пять минут, которые казались годами, а у меня не было времени. Дверь открылась, и вошел мрачный доктор Моррисон с папкой под мышкой. Мое позаимствованное сердце ударилось о грудную клетку, разрушая оцепенение. Я сразу захотел вернуть его. Ничего не чувствовать было лучше, чем окунуться в пронизывающий до костей ужас.

Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не соскользнуть вниз.

Доктор Моррисон был похож на преподавателя обществознания в восьмом классе: лет пятидесяти, с редеющими волосами, высокий и долговязый. У него был острый взгляд. Глаза хирурга, в которых отражались богатство медицинских знаний и опыта.

Он слабо улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.

– Джона. Рад тебя видеть. Простите, что задержал вас.

Я приподнялся на ватных ногах и пожал ему руку.

– Никаких проблем, – сказал я, разглядывая папку, зажатую у него под мышкой. В ней были анализы тканей, диагностика, анализ крови, лабораторные исследования, информация о срочной операции, длинный список иммунодепрессантов и, наконец, результаты биопсии. Их было семнадцать. Восемнадцатая была накануне. Ее результаты будут решающими.

– Тео, – кивнул доктор Моррисон. Он не протянул руку, и Тео не поднялся со своего места, только кивнул в ответ. Его нога начала отстукивать ритм быстрее. Доктор Моррисон повернулся ко мне: – Результаты вашей последней биопсии – не такие, на которые мы надеялись…

Он заговорил, и я услышал слова, вереницу медицинских терминов, с которыми я так часто встречался за последний год, так что мне не требовался перевод для дилетантов. Такие слова, как атеросклероз, стеноз, васкулопатия сердечного аллотрансплантата и ишемия миокарда. Сплетение латыни с английским, соединенное наукой и авторитетом и собранное наконец воедино, чтобы вынести диагноз.

– Мне очень жаль, Джона, – голос доктора Моррисона был тяжелым и низким, – жаль, что у меня нет новостей получше.

Я молча кивнул. Мне придется рассказать маме.

Эта мысль глубоко проникла в меня, как кипящий яд, выжигая последнее оцепенение. Меня чуть не вырвало прямо на колени. Каким-то образом мне удалось заговорить.

– Как долго?

Доктор Моррисон сцепил пальцы:

– Учитывая быстрое развитие болезни, шесть месяцев – весьма щедрая оценка.

Я кивнул, мысленно прикидывая в уме.

Шесть месяцев.

Моя художественная инсталляция должна быть закончена для выставки в галерее в октябре, через пять месяцев.

Времени у меня в обрез.

Тео вскочил со стула, возвращая меня в настоящее. Он вышагивал, как пантера, не сводя темных глаз с доктора Моррисона. Боль в его голосе поражала:

– Шесть месяцев? Что случится за эти шесть месяцев? Ничего. К черту ваши шесть месяцев. Он возвращается в список, верно? Список доноров? Если это сердце не работает, тогда вы даете ему другое.

Доктор Моррисон поджал губы.

– Есть некоторые этические последствия…

– К черту последствия, – сказал Тео, – если он есть в списке, значит, есть. Появляется новое сердце, и он его получает. Верно? – он повернулся ко мне с горящими глазами. – Правильно?

Я не мог взять еще одно сердце, отобрав у кого-то из ожидающих возможность прожить с ним долгую и счастливую жизнь. У меня был редкий тип тканей. Самый редкий. Найти донора, который был бы близок к такому же, было почти невозможно. Тринадцать месяцев назад, стремясь спасти мою жизнь, они дали мне лучшее сердце, какое только могли, самое близкое, и моя иммунная система разрушила его. И она сделает то же самое с другим.

– Да, Джона снова в списке, – он повернулся ко мне: – Но твой редкий тип ткани снова будет фактором, и хроническое отторжение проявится снова, а то, как ваши почки справляются с иммунодепрессантами… Я не могу обещать, что совет директоров одобрит повторную имплантацию…

Я чувствовала гнев Тео, он был словно горячий ветер в спину.

– Что значит – не одобрит? Они просто… они позволят ему… – Он был на грани, я слышал и больше не мог этого выносить. Я должен был защитить младшего брата, как и всегда. Беречь его. Я поднялся на ноги, теперь мои ноги были сильными.

– Спасибо, доктор Моррисон, – я протянул руку, – мы будем на связи.

Доктор Моррисон тоже встал, но не пожал мне руку. Вместо этого он по-отечески потрепал меня по щеке, – я буду молиться за тебя, Джона.

– Молитва, – выплюнул Тео на стоянке, – какого хрена, а? Что хорошего в молитвах? Он же ученый. Ему нужно затащить свою задницу в лабораторию или еще куда-нибудь и придумать, как остановить этот чертов отказ сердца.

И тут меня осенило. Все это. Словно молния ударила в макушку и рванула вниз, едва не разрубив пополам.

Я схватил Тео за руку, и он резко остановился.

– В чем дело? Джона? Скажи, в чем дело?

Я притянул его ближе, кровь прихлынула к мозгу, и слова вырвались из легких порывом воздуха. Голова распухла. Я чувствовал, как время бежит мимо, секунда за секундой, а я еще не мог закончить. Я еще не закончил.

– Помоги мне, Тео.

– В чем дело?

– Ты должен мне помочь.

– Ты… тебе нужен доктор?.. – он обвел взглядом ряды припаркованных машин, готовый позвать на помощь.

– Ни один врач. Больше нет. Тео, послушай меня. Мне нужна твоя помощь.

– Расскажи мне, – попросил он, – что тебе нужно? Что угодно, Джона.

– Помоги мне закончить, – сказал я, сверля его взглядом, – я должен закончить ее, Тео. Инсталляцию. Несмотря ни на что. Мне нужно оставить после себя что-то.

– Не говори так, – сказал он, – ты никуда не исчезнешь…

Я должен был заставить его понять. Я обнял брата, крепко прижал к себе. Он был твердым и настоящим, в то время как я уже рассеивался в воздухе, частица за частицей.

– Не дай мне исчезнуть, Тео. Пожалуйста. Помоги мне… – глаза Тео вспыхнули от моих слов, и он болезненно сжал мне руки.

– Я помогу тебе, – сказал он сквозь стиснутые зубы, – я помогу тебе. Все, что ты хочешь или в чем нуждаешься… я здесь. И ты тоже. Ты не исчезнешь, Джона. Черт возьми, не так.

Я кивнул и сделал несколько глотков воздуха.

– О’кей. Хорошо, спасибо. Прости, я запаниковал, но теперь все в порядке. Извини. Пойдем. Теперь мы можем идти.

Я пошел дальше, и ему ничего не оставалось, как последовать за мной. Я чувствовал, он наблюдает, как ястреб. Его твердость еще больше успокаивала. Не его гнев был щитом между ним и миром, а то, что лежало под ним. Его преданность тем, кого он любил. Непоколебимый и нерушимый. Постоянный.

Кровь отхлынула от головы, и мое одолженное сердце успокоилось. И все же с каждым ударом оно отсчитывало время. У меня было конечное число импульсов, которые можно было сосчитать и измерить.

Шесть месяцев.

– Я справлюсь, – подумал я, когда мы забрались в пикап Тео. Если я составлю расписание и буду придерживаться его. Если бы я работал столько, сколько мог, без остановок, я бы сделал это. Я бы оставил что-то после себя. Я бы не просто дышал, а использовал свой воздух, чтобы наполнить и сформировать расплавленное стекло, сохранить мое дыхание в нем, и когда оно затвердеет, часть меня останется запертой внутри навсегда.

«Навсегда, – подумал я, чувствуя, как свинцовая тяжесть исчезает, как уменьшается темная тень, тянущаяся за мной, даже в ярком солнечном свете пустыни. – Немного надежды, которая поможет дойти до конца. Цель. Пора приниматься за работу».

Осколки стекла на моей трубке стекали обратно в печь, вырывая меня из воспоминаний. Как и стекло, моя жизнь была расплавленной, податливой и полной возможностей. А теперь она застыла, загорелась и затвердела. Никакого повторного выстрела. Не начинать все сначала с кем-то новым, потому что не было времени, чтобы кто-то новый стал кем-то значительным. У меня была инсталляция. Что-то такое, что пройдет проверку временем, что не зачахнет и не умрет. И будет существовать долго. Я поставил перед собой эту задачу два месяца назад, но ничего не изменилось. Пора было приниматься за работу.

– Давай перекусим и продолжим, – сказал я Тео. Его брови поползли вверх.

– Да? Я думал, ты собираешься…

– Я напишу Кейси и скажу ей, что мне нужно поработать. Она может заказать пиццу или что-нибудь еще, – сказал я, игнорируя отвратительное чувство, чувство вины, что я бросил ее. Тео потер подбородок, выглядя как человек, который прокладывал себе путь, чтобы получить личную выгоду, и теперь ему было плохо от этого.

– Если ты уверен…

– Я уверен, – сказал я, вытаскивая телефон, – я должен придерживаться графика.

И это было правдой.

Конец истории.