Текст книги "Свет между нами"

Глава 8

Шарлотта

Я нажала на звонок, все еще пытаясь восстановить дыхание после забега от метро. Ной не ответил. Я ждала, и ждала, и ждала.

Позвонила снова. И еще раз. Уже нацелилась четвертый раз нажать на звонок, когда заработал домофон.

– Что? – злобно рявкнул Ной.

Я поморщилась. Второй дозы фирменного очарования Ноя совсем не хотелось, но мне нужна моя скрипка. Я редко прикасалась к ней в последнее время, но мне становилось дурно от одной мысли быть вдали от нее.

– Это я, Шарлотта. Я оставила в гостиной скрипку.

– Оставила что? – ответа Ной не ждал. – На кой черт ты притащила сюда скрипку?

– Люсьен попросил.

– Он что, впадает в маразм?

Я немедленно ощетинилась. Удивительно, как быстро Люсьен стал важен для меня.

– Сделаю вид, что не слышала этого.

– А подождать не судьба?

Я насупилась. Он это серьезно?

– Это займет пару секунд. Я войду и тут же выйду.

После короткой паузы дверь открылась.

Я вошла и взбежала по ступенькам на второй этаж, собираясь взять скрипку и сразу уйти… и еще, может, мельком взглянуть на свое будущее жилье. Я также ожидала, что Ной будет у себя, не желая общаться со мной, но вместо этого обнаружила его в гостиной, на последних трех ступеньках, ведущих на третий этаж. Ной сидел, свесив руки с колен и опустив взгляд. На меня он его не перевел.

– Эм… привет.

Я решила, что могу смотреть на него в упор сколько угодно, пока жду ответа, поэтому без всякого стеснения таращилась. Боже, он словно произведение искусства. Грубое, неприветливое и сердитое произведение искусства.

Через какое-то время я осознала, что Ной и не думает отвечать. Заметив на полу возле дивана скрипку, а на его подлокотнике синий нейлоновый дождевик, я нахмурилась. Ной выгнал меня из дома, и я, как побитый щенок, поспешила удрать, позабыв обо всем на свете.

«Больше не позволю ему так действовать на меня», – пообещала я самой себе и чуть из кожи не выпрыгнула, когда Ной заговорил.

– Неплохой план придумали.

– Я не знала ничего о…

– Не утруждай себя извинениями, – зарычал он. – Спасибо тебе и Люсьену за львиную долю снисхождения. За потерю моего времени на собеседование, результат которого был и так предрешен.

– Забавно, но я могу то же самое сказать о тебе.

Ной недоуменно моргнул и поискал меня глазами, расширившимися от удивления.

– И как же ты это поняла?

– Ты не проводил никакого собеседования. Не задавал мне никаких вопросов, не спрашивал о моей квалификации или рекомендациях. Я сомневаюсь, что ты знаешь мое имя. Ты просто перечислил мои обязанности, и все.

– И к чему ты это?

Я надела дождевик и скрестила руки на груди.

– К тому, что тебе было совершенно не важно, кто перед тобой сидит. Подобное «собеседование» ты проводил уже раз шесть, вероятно с мыслью, что человек перед тобой бросит работу через несколько недель.

Ной усмехнулся.

– Пока шесть из шести.

– Шесть из семи, – поправила его я. – Может, тебе и все равно, какие трудности ты доставляешь Люсьену каждый раз, когда ему приходится искать тебе другого помощника, а мне – нет. Он мне небезразличен, и ради него я постараюсь стать тебе хорошим помощником.

– Ну да, – фыркнул Ной. – А зарплата и бесплатное проживание, конечно же, не имеют к этому никакого отношения.

– Имеют, ты прав. Для меня они немаловажны. До этой выпавшей мне возможности я словно бегала на месте. Многое сейчас стоит на кону, – твердо сказала я, – так что можешь язвить и ворчать на меня сколько угодно, я никуда не уйду. Честно тебя предупреждаю.

В воцарившейся тишине я подумала, что, вероятно, перешла черту или что он поднимет меня на смех. Он ведь может подождать с недельку и уволить меня, сказав Люсьену, что я не справилась с работой. Чувствуя себя глупо, я ждала, пока Ной заговорит, ждала насмешек и издевок.

Вместо этого Лейк наклонил голову и свел брови.

– Ты всегда так честна?

– Ну… да. Я не хотела грубить тебе, – я переступила с ноги на ногу.

– Честность лучше притворства, будто все вокруг чудесно и прекрасно, и уж куда лучше жалости.

– Поэтому ты всем грубишь? Чтобы тебя не жалели?

– Но ведь действует?

– Не на всех, – мой голос смягчился. – Я… я знаю о твоем несчастном случае. Люсьен рассказал мне, и я…

Ной поднял руку, обрывая меня на полуслове. В его голосе еще слышалась толика сарказма, но еще сильнее улавливались усталость и глубокое горе.

– Не вижу ни единой причины для обсуждения случившегося, а ты?

– Нет, – покачала я головой.

– Ты будешь жить на первом этаже, – вяло сказал Ной. – Я – на третьем. Если дело не касается твоих обязанностей, лучше меня не трогай. Второй этаж тоже в твоем распоряжении, если захочешь. Я редко сюда спускаюсь. Но это не значит, что ты можешь приводить сюда друзей и устраивать вечеринки. Я запрещаю это. Это все еще, черт возьми, мой дом.

– Хорошо, никаких проблем, – отозвалась я и, шокированная, уставилась на поднявшегося Ноя.

Мама дорогая! Я знала, что он высокий, но не до такой же степени, не под два метра ростом. Я всего сто шестьдесят. Если бы мы танцевали медленный танец, то даже на шпильках я доставала бы ему только до подбородка.

Танцевали? Откуда это взялось? Я захлопнула отвалившуюся челюсть и пронаблюдала за тем, как Ной медленно прошел в гостиную. Он держал руки опущенными, изо всех сил пытаясь выглядеть обычно, пока не уткнулся бедром в спинку кресла, на котором ранее сидел. Ной обошел его и сел.

Мое сердце слегка заныло – не из-за его слепоты, а из-за того, как усиленно, но тщетно он пытается делать вид, что ее не существует.

– Моя интуиция подсказывает мне, – произнес Ной. – Ты смотришь на меня?

– Да. Ты намного выше, чем я ожидала.

Он, естественно, не удержался от очередной насмешки.

– Я выше, чем ты думала, моложе, чем ты думала, а вот ты остаешься для меня загадкой. Давай разрешим ее. Как ты выглядишь?

– Прощу прощения? – остолбенела я.

– Это сложный вопрос? И присядь, пожалуйста, – Ной потер уголок глаза. – Я не знаю, куда направлять взгляд при разговоре с тобой. Помоги мне с этим, чтобы я не промахивался.

Я опустилась на диван. Собеседование, часть вторая. Пульс слегка участился. Ясное дело, этот разговор будет существенно отличаться от предыдущего.

– Ты хочешь знать мою внешность?

– Думаю, это справедливо при наших обстоятельствах?

– Полагаю, что да.

Услышав в моем голосе мягкость, Ной решил не давить на меня.

– Если тебе самой трудно себя описать, давай я помогу. Цвет волос?

– Эм… каштановый.

– Каштановый, – Ной почесал подбородок. – Господи, и это я слепец. Темный? Светлый? Какой он на солнце? Отдает в красное или в золото? Или это просто дурацкий скучный коричневый цвет?

– Светло-каштановый. Особенно на солнце.

– С легкой рыжиной, значит. Волосы длинные? Короткие?

– До плеч. Обычно я их закалываю, так как они густые и непослушные.

– Очаровательно. Глаза?

Я сложила руки на груди.

– Синие.

– Просто синие?

– Просто синие, хотя это и грубо с твоей стороны.

Ной вздохнул и провел рукой по своим темным волосам.

– Я помню краски и цвета. Множество. Все их комбинации, оттенки и полутона. Когда ты говоришь «синий», я не представляю, какой именно оттенок ты имеешь в виду.

– Синий с легким серым оттенком.

– Аллилуйя! Кожа?

– Да, кожа у меня есть, – тихо рассмеялась я. Ной поморщился. – Вопрос был смешным.

У него дернулся уголок губ, но он ничего не сказал.

– У меня светлая кожа с горсткой веснушек. Я могла бы загореть, будь у меня на то время. Но его нет, и я уж молчу о том, что Нью-Йорк не славится пляжами с белым песком.

– Это точно.

На лице Ноя появилось отсутствующее выражение. Видимо, он вспомнил настоящие пляжи с белым песком, на которых бывал в своей «другой жизни». Я мысленно подметила, что лучше бы мне следить за своим языком. Но потом Ной открыл рот, и любое сочувствие к нему тут же улетело в окно.

– Рост, вес, сложение? Мне кажется, ты не полная, но маленького роста. Ты мелкая?

Я снова сложила руки в защитном жесте.

– Мое сложение к делу не относится, и спрашивать о нем крайне нетактично.

Ной резко рассмеялся.

– Ой, не обольщайся. Судя по всему, у меня пострадала не только черепушка, но и член, поэтому не бойся, что я буду к тебе приставать.

Я распрямила плечи.

– Мой рост сто шестьдесят сантиметров, и это все, что тебе нужно знать. И не заводи со мной разговоров о членах – пострадавших или нет. Я теперь твой наемный работник, и это считается сексуальным домогательством.

Он смутился, чем поразил меня.

– Как скажешь.

Последовало молчание. Ной, похоже, чего-то ждал. У меня появилось чувство, что, несмотря на вечно хмурое выражение лица, он получал удовольствие от нашей беседы.

Что ж, от меня не убудет, если я сама с ним заговорю. И потом, пора начинать отрабатывать зарплату.

– Так ты читал «Таинственный сад»?

– Что?

– Ты упомянул девочку, навещавшую больного мальчика. Ты ведь имел в виду «Таинственный сад»?

Ной пожал плечами.

– Я давно читал эту книгу.

– Ты всегда любил читать?

– Да. Тебя это удивляет?

– Немного.

– Почему? Потому что я был тупым спортсменом, любившим бросаться со скал?

– Возможно, – призналась я и отметила про себя, что предвзятое мнение у меня сложилось еще и из-за его привлекательной внешности. Никогда бы не подумала, что такой красавец будет читать книги, тем более классику. От стыда у меня запылали щеки.

– Если не читать много, заниматься писаниной вряд ли получится, а я писал статьи и делал фотографии. Для журнала, – на его лице промелькнула боль. – Какого хрена я распустил язык? Проехали. Разговор окончен. Можешь идти. И не забудь свою чертову скрипку.

– Не забуду, – меня охватил странный приступ разочарования. Я взяла футляр со скрипкой и поднялась.

– Для чего Люсьен просил тебя ее принести?

– Не знаю. Может, подумал, что ты захочешь послушать, как я играю. Он сказал, что, возможно, ты не услышишь мою игру наверху, хотя я буду практиковаться каждый день.

– Возможно, не услышу? – рыкнул Ной. – Я все слышу. Ты будешь заниматься каждый день? Хорошо играешь? Или мне будет казаться, будто кого-то режут или тянут кота за хвост?

– Я играю с пяти лет, – возвела я глаза к потолку, – и в прошлом году закончила Джульярд. Плохой мою игру точно не назовешь.

– А для чего практикуешься? Для прослушиваний в какой-нибудь крутой оркестр? В таком случае работа здесь лишена всякого смысла, не находишь?

– Нет, нет, я не хожу на прослушивания. Я не… Мне нужно практиковаться, чтобы не потерять навык.

Ной сузил глаза, направленные влево от меня.

– Что ж, давай.

– Что давать? – обомлела я.

– Сыграй что-нибудь.

– Оу. Я сейчас почти не играю перед людьми.

Он склонил голову набок.

– Ты выкинула сорок тысяч в год на обучение в школе, где тебя учили выступать перед людьми, чтобы не делать этого?

– Я выступаю в редких случаях.

– Сейчас как раз такой. Давай послушаем тебя.

– Ты серьезно?

– Я ведь сам об этом попросил?

– Скорее потребовал. Ладно, – я снова села. – Что хочешь услышать?

– Удиви меня.

Я открыла футляр, достала скрипку и приложила к подбородку. В голове пронеслась сотня музыкальных произведений. Я коснулась смычком струн, решив сыграть двадцать четвертый каприс Паганини. Это невероятно сложное произведение, и, хотя красоваться не в моем стиле, мне хотелось стереть с лица Ноя сомнения и самодовольство.

Однако ни с того ни с сего из моей скрипки полилось адажио Моцарта к концерту № 5.

Я играла, и звуки, пламенные и тягучие, заполняли собой всю гостиную. Я была лишь сосудом для этой музыки и словно со стороны наблюдала за тем, как пальцы вибрируют, а смычок скользит по струнам. Подобное ощущение я не испытывала с прослушивания для квартета «Весенние струны». Я думала, что утратила его навсегда, но здесь и сейчас…

Прежде чем мелодия изменила темп на более интенсивный, я оборвала ее, дав последней нежной ноте ненадолго повиснуть в воздухе. Сердце колотилось как сумасшедшее, и я смотрела на смычок, удивляясь тому, что его держит моя рука.

Я перевела взгляд на Ноя. Он сидел совершенно ошеломленный.

– Почему ты остановилась? – в его голосе слышалась лишь тень обычной горечи.

Не в состоянии говорить, я молча вернула скрипку в футляр.

– Мне пора уходить.

– Шарлотта?

– Что? – обернулась я.

– Ты должна чаще играть для других.

Мне нечего было сказать на это. Я чувствовала себя странно уязвимой и преданной той музыкой, которая впервые за год вышла из-под моих рук. Я застегнула дождевик.

Ной повернулся к выходящим на улицу окнам.

– На улице дождь? Я его не слышу.

– Нет, дождя нет.

– Тогда зачем тебе дождевик?

Я опустила взгляд на рукав.

– Как ты узнал?

Ной снова помрачнел, голос ожесточился.

– Я слышу шорох нейлона. Неважно, иди.

Шорох нейлона. Ничего себе.

– Хорошо. Увидимся в понедельник, – я поморщилась. – То есть я вернусь в понедельник. Ровно в восемь утра.

И почти дошла до ведущей вниз лестницы, когда Ной ответил:

– Увидимся, Шарлотта.

Глава 9

Шарлотта

Рабочая неделя пролетела быстро, и в субботу я завербовала Энтони, Мелани и Эрикисэма помочь мне переехать. Впятером мы быстро с этим управились и уже к обеду перевезли мои скромные пожитки на первый этаж дома Ноя. Из уважения к нему я не пустила никого на второй этаж и ограничила все разговоры о нем до той минуты, пока мы не закончили с делами и не устроились в местной закусочной с пиццей.

– Так странно, что он не какой-то безумный старик, – сказал Энтони. – Я думал, затворниками становятся в довольно преклонном возрасте, лет так с шестидесяти пяти.

– Он не затворник, не прямом смысле этого слова. Он просто пытается привыкнуть к своей слепоте. Случившееся с ним ужасно, и он столько всего потерял…

– Надеюсь, ты будешь осторожна, – заметила Мелани. – Ты толком не знаешь этого парня, но при этом собираешься жить в его доме?

– С ним мне ничего не грозит, – ответила я. – И у меня замок на двери в спальню. Буду запираться, – успокоила я подругу, хотя знала, что мне это не понадобится. Ной тот еще грубиян, но он неопасен. Я это чувствовала, но объяснить не могла, поэтому даже не пыталась.

Мы поболтали об обязанностях на моей новой работе и о том, как «Счастливая семерка» и «Аннабель» теперь будут обходиться без меня. И там, и там все устроилось просто отлично. В ресторане две мои смены взял Харрис и одну – Клара. В баре, по словам Эрикисэма, Дженсон нанял «потрясную блондинку», которая, видимо, была их ожившей мечтой.

– Мы любим тебя, Шарли, – сказал Эрик, – но эта цыпочка… – он присвистнул.

– Работа барменом не для тебя, – более дипломатично добавил Сэм. – Ты всегда делала это с таким видом, словно у тебя есть более важные дела. Так что тут все стороны выиграли, да?

Хотелось надеяться, что он прав. Работа с Ноем может оказаться как раз тем, что мне нужно, а может обернуться кошмаром. Я слабо улыбнулась.

– Потом скажу тебе, да или нет.

Энтони проводил меня до таунхауса.

– Ты ведь позвонишь мне, если что не так?

Я обвила руками его шею, и он заключил меня в объятия.

– У меня все будет хорошо.

– В ресторане без тебя будет отстойно, – на темном лице Энтони сверкнула усмешка. – Нет, не так. Там всегда отстойно, а теперь будет еще хуже. Обещай, что будешь навещать меня.

– Шутишь? Ной столько заказывает там, что тебе покажется, будто я никуда и не уходила.

– Я это переживу.

Обняв друга еще раз, я со щемящим сердцем проводила его взглядом. Я познакомилась с Энтони, когда еще не отошла от двойного удара: потери Криса и предательства Кита. И уже не в первый раз жалела о том, что не встретила его до Джонстона или вместо него. Но люди занимают в нашем сердце определенное место, и попытки втиснуть их в другое принесут лишь страдания и боль. Мы с Энтони – друзья и ими останемся.

* * *

Дома, в своем новом жилом пространстве, я улыбалась так долго, что мои щеки заболели. Моя комната была размером с гостиную в прошлой съемной квартире. В ней хватало места не только для кровати, но и для стола, комода и двух тумбочек, купленных мною на уличной распродаже. По другую сторону от коридора находилась ванная комната с ванной и душевой и гостиная, окна которой выходили в маленький уютный дворик. Последний представлял собой огороженный забором травянистый пятачок с крохотной террасой. Больше там ничего не было, но какая разница? Это же зеленая зона в городе, а если мне захочется большего, то Центральный парк всего в пятнадцати минутах ходьбы в восточную сторону. Если же придет в голову посмотреть на воду – Гудзон прямо под рукой, на западе, в пяти минутах ходьбы.

«Уверена, из спальни Ноя открывается потрясающий вид на реку», – подумала я, и сердце тут же кольнуло. Какой бы вид там ни был, Ной его не видит.

Я плюхнулась на постель и позвонила в Монтану. Мама ответила на втором гудке.

– Шарлотта? Все хорошо?

Этими словами она встречала любой мой звонок после смерти Криса и произносила их с притворным радостным воодушевлением. Когда ты потерял одного из двух детей, наверное, сложно не зациклиться на том, кто остался.

– У меня все в порядке, мам. Даже отлично.

Я рассказала ей о своей новой работе и бесплатном проживании. Мама множеством междометий показывала, что слушает меня, но я знала: она не вполне со мной. Ее пичкали лекарствами, и мне повезло пообщаться с ней в момент «просветления».

– Как папа?

– Что? О, нормально. На работе. Милая, все это звучит замечательно, но как же твоя музыка? Ты подумываешь о прослушиваниях?

– Пока еще нет, мам. Я сейчас ищу покоя и тишины. И возможно, больше денег. Кстати, об этом, я могу прислать тебе небольшую сумму.

Я ненавидела предлагать деньги так же сильно, как и просить их. Мы не бедствовали, но и не жили в роскоши. И так как маме пришлось уйти с работы два месяца назад, я подумала, что с финансами дома туго.

Однако она отказалась от денег, и я почти видела, как она махнула при этом рукой.

– Да ты что, не надо. Ты много работаешь, поэтому отдыхай, когда есть время. Домой в скором времени собираешься заглянуть?

От одной мысли об этом меня прошиб холодный пот. Видеть надгробие Криса и понимать, что он где-то там, а не с нами – улыбающийся, глупо шутящий, самый лучший из всех, кого я когда-либо знала…

Я закусила губу.

– Если я нужна тебе, мам, я приеду.

– Нет, думаю, лучше не суетиться и не поднимать шум.

Глаза защипало от слез. Мама говорила как маленькая старушка. За этот год она постарела на десять лет.

– Как пожелаешь.

– Просто наслаждайся своей новой работой и новым жильем. И не тяни со звонками нам, хорошо?

– Хорошо. Я люблю тебя, мам. И папу.

– Я тоже люблю тебя, Шарлотта. Больше, чем землю, море и небеса над головой.

По моим щекам текли слезы. Эти слова мама говорила нам с Крисом, когда мы были маленькими.

– И я тебя, мам.

Я подождала, чтобы она первой повесила трубку. Никогда больше не буду той, кто первой закончит наш разговор. Мама сама должна решить, когда и как мы его завершим, тогда ей не придется слышать тишину там, где только что раздавался мой голос.

Пусть это и малость, но я могла сделать это для нее.

* * *

В субботу Люсьен совершил со мной экскурсию по верхним этажам таунхауса. Я поднялась за ним по лестнице, которая вела в коридор, идущий перпендикулярно ступенькам.

– Дальше по коридору справа маленькая гостевая ванная, а за ней гостевая спальня. От тебя требуется лишь иногда протирать в ней пыль и проветривать ее. Ни ванной, ни спальней никто не пользуется.

Слева холл был длиннее. Люсьен открыл дверь в комнату, похожую на кабинет. Она была заставлена оборудованием для тренажерного зала, у окна стояла беговая дорожка. Окно выходило на стену соседнего здания, но комнату заливал яркий солнечный свет прекрасного весеннего дня.

– Не переставляй тут ничего, гантели или что-то еще, – заметил Люсьен с улыбкой. – Лучше возьми за правило не переставлять вещи без его ведома.

– Конечно.

Справа находилась небольшая прачечная с самой современной техникой.

– Покупай только нейтральные моющие средства, без ароматизаторов, и никогда не используй кондиционер. Ной очень чувствителен к запахам, поэтому, пожалуйста, не душись. И не зажигай благовония и ароматические свечи. Свои вещи тоже стирай тут. Ни к чему тебе ходить в прачечную, когда у нас столько техники.

Я вцепилась в его руку в притворном шоке.

– Больше не надо собирать четвертаки и тащить сумки с одеждой по улице? Люсьен, ты святой!

– Чем больше мы облегчим тебе жизнь, тем лучше.

Он, конечно же, хотел сказать несколько другое: «тем дольше ты тут пробудешь». Я подписала договор на год, но знала, что Люсьен расторгнет его, если работа станет для меня невыносимой.

Дальше по коридору располагалась хозяйская спальня. Комната Ноя. Дверь была слегка приоткрыта, и, судя по полумраку в ней, шторы внутри задернули.

Постучав, Люсьен распахнул дверь.

– Ной? Я привел Шарлотту.

Комната была огромной и изысканно обставленной, ее центральным элементом была двуспальная кровать современного дизайна с балдахином, застеленная бежевым пуховым одеялом. Навеса как такового не было. Четыре стойки соединялись с балками, образовывавшими каркас в форме куба, и с одной из них свисала белая длинная ткань, обмотанная за верхний угол.

Напротив кровати на стене висел телевизор с плоским экраном – сборник пыли. По бокам от него находились две гардеробные. «Женская и мужская», – предположила я, так как дом принадлежал родителям Ноя. В конце комнаты нашлось место и для гостиной зоны: у большого окна стояли столик и два мягких французских кресла. Вид из окна, должно быть, был фантастическим, но его закрывали плотные шторы. На фоне свежей бежевой современной комнаты эти шторы были черным пятном, полностью отрезающим находящийся за окнами мир.

Ной сидел в одном из кресел, спиной к нам, опустив плечи. У него в ушах торчали наушники, белый провод тянулся к серому устройству, похожему на специализированный портативный CD-плеер.

Люсьен улыбнулся.

– Он читает, – в его голосе слышалась легкая грусть. – Ной, allô[21]21
  Привет! (фр.)


[Закрыть]! – уже громче позвал Люсьен.

Ной не обернулся, но снисходительно махнул рукой, давая понять, что знает о нашем присутствии.

– Наверное, слишком увлекся книгой, иначе отложил бы ее и поприветствовал тебя надлежащим образом, – криво улыбнулся Люсьен.

Я тоже ответила ему насмешливой улыбкой.

– О да, я в этом уверена.

Люсьен подвел меня к гардеробной по левую сторону от телевизора, и я бросила взгляд на Ноя. Он был одет в черную футболку и серые спортивные штаны. Я скользнула восхищенным взглядом по его длинным ногам и рельефным мускулам на руках. Жаль, что он сидел согнувшись, положив локоть на стол и прикрыв ладонью глаза, словно в глубоком раздумье.

Мне ужасно не нравится слово «измученный», оно звучит слишком мелодраматично, но Ной выглядел именно так. Его тело создано для того, чтобы покорять океаны и лыжные склоны, а не для того, чтобы горбиться в темных комнатах.

– Тут у нас настоящий хаос.

Я оторвала взгляд от Ноя и присоединилась к Люсьену, вынужденная согласиться с его замечанием. Вещи торчали из ящиков, валялись на полу и едва держались на вешалках.

– Почти все нуждается в стирке, – сказал Люсьен. – Может, назначим понедельник днем стирки?

Я кивнула. В гардеробной царил бардак, но она почему-то завораживала. Воздух пропитался запахом дорогой одежды и ароматом одеколона. По обе стороны гардеробной висели шикарные костюмы, брюки и рубашки, которыми, похоже, не пользовались.

Я последовала за Люсьеном в ванную, располагавшуюся на противоположном конце комнаты, как и окна. Та оказалась огромной, просторной и самой красивой и уникальной из всех, что я когда-либо видела. Она была отделана модными яркими красками: галечная плитка на стенах в гигантской душевой и вокруг большой ванны была сине-зеленой расцветки, а двойные раковины обрамлял желтый мрамор. Если бы не груда валявшихся на полу полотенец и остатки зубной пасты в раковине, то эта ванная выглядела бы как картинка из журнала «Дом и сад».

– Ничего себе! Впервые в жизни вижу желтый мрамор.

– Миссис Лейк постоянно переделывает что-то в доме по своему вкусу. Фантазии у нее не занимать, – объяснил Люсьен. У него зазвонил мобильный. – Подожди минутку, пожалуйста, – поднял он палец.

Люсьен вышел, чтобы ответить на звонок… и спустился на второй этаж. Морщась, я оглядывала свинство в ванной, не горя желанием все это вычищать, и тут Ной заговорил. От неожиданности я подскочила на месте.

– Я нанял службу уборки, – произнес он со своего места у зашторенных окон. – На тебе только стирка, еда и мои поручения.

– О. Я думала, уборка тоже на мне, – я вышла в спальню. – Думала…

– Ты ошиблась.

– Хорошо. Но… почему?

– Ты хочешь мыть туалеты?

– Эм… не очень.

Ной хмыкнул и пожал плечами, словно я сама ответила на свой вопрос. Он слегка развернулся, так что его красивое лицо теперь было обращено в профиль ко мне. Взгляд уперся в стену, один наушник торчал в ухе, другой свободно висел. Я начала осознавать, как много мы улавливаем по глазам других людей, по выражениям их лиц, по тому, как они смотрят на тебя. Ной не мог видеть меня, и я терялась в догадках, что мне делать дальше.

– Что ты слушаешь? – небрежно спросила я. – Книга интересная?

– Достаточно интересная. Экскурсия закончена, – он повернулся ко мне спиной и нажал кнопку на своем устройстве. Наушник вернулся на место.

По всей видимости, у Ноя свои фирменные намеки.

Люсьен закончил разговор, и я рассказала ему о нанятой Ноем службе уборки.

– Я думала, это входит в мои обязанности.

Заигравшая на губах Люсьена улыбка озарила все его лицо.

– Это была идея Ноя, ma chere, и я в восторге от нее. Я уже не говорю о том, с какой молниеносной скоростью он привык к мысли, что ты будешь здесь проживать, – Люсьен довольно покачнулся на пятках. – Если это не прогресс, то я не знаю, как это назвать.

Я нахмурилась.

– Но зачем платить кому-то еще? Почему не позволить мне это делать?

Люсьен выгнул свои кустистые седые брови и скромно пожал плечами:

– Je ne sais pas[22]22
  Я не знаю (фр.)


[Закрыть]. Он на этом настаивал. Самое поразительное в этом то, что зарплату тебе платят Лейки, а службу уборки Ной будет оплачивать из собственного кармана.

– Как? – я недоуменно потерла лицо. – У него даже нет работы.

Люсьен понизил голос:

– Пока Ной работал на журнал «Планета Х», многие его расходы они брали на себя. Вследствие этого он скопил приличную сумму денег. Если честно, он, наверное, вообще не тратился.

– Умно.

Люсьен задумчиво почесал подбородок.

– Нет, я ошибся. Одну покупку он все же сделал. Старая машина, «Шевроле-Камаро» 1968 года. Черная, с белыми вставками, если я правильно помню. Вы, американцы, зовете ее «маслкар» или «хот-род». Он восстановил этот автомобиль и вернул ему былую мощь и великолепие. Гонял на ней время от времени, заставляя свою маму переживать за него снова и снова. Ной всегда любил скорость, и эта машина, как мне говорили, была любовью всей его жизни.

– Где она сейчас?

– Стоит в гараже во Флориде. Я как-то завел с Ноем разговор о ее продаже. Всего раз, – Люсьен многозначительно поднял бровь.

Я могла только представить, как прошла эта беседа, но понимала, почему Ной держится за эту машину. Она для него вроде памятного сувенира о тех днях, когда опасность и скорость были его вторым «я». Теперь этот автомобиль спрятан где-то в темном гараже и никогда больше не поедет.

– Пора, моя дорогая, перейти к самой важной из твоих обязанностей.

Люсьен подал мне листок бумаги: рецепт, подписанный несколькими докторами. Внизу стояла моя фамилия в качестве уполномоченной пополнять запасы лекарств. В списке я увидела какие-то антидепрессанты. И лекарство, о котором я никогда не слышала.

– Это рецепт на все лекарства Ноя. Антидепрессанты он не принимает, поэтому купишь их, если только он сам об этом попросит, а вот последнее в списке ему необходимо. Оно от мигреней. Ною разрешено принимать небольшую дозу за один прием, так как лекарство очень сильное и вызывает привыкание, но оно должно быть куплено прежде, чем Ной опустошит предыдущий пузырек. – Люсьен вложил листок в мою ладонь. – Я подчеркиваю: эти таблетки всегда должны быть у Ноя под рукой! Мне страшно подумать, что может произойти, если они закончатся не вовремя и у него начнется жуткая мигрень.

Меня передернуло.

– Эти боли настолько ужасны?

– Они чудовищны, – глаза Люсьена затуманила грусть. – Помню, как Ной страдал, пока они не дали ему это лекарство. Кажется, ничто другое не способно унять ту боль, которая изводит моего бедного мальчика.

У меня пересохло в горле.

– И часто его мучают такие мигрени?

– Где-то раз в месяц. Главное – сразу принять нужный препарат, тогда страдания минимальны.

Я мрачно кивнула и взяла листок.

– Обещаю, буду тщательно следить за этим.

Люсьен пошел на выход. У входной двери он остановился, взял меня за руку и нежно ее похлопал.

– Я так рад тому, что ты будешь рядом с Ноем. Я живу в городе, но часто уезжаю по делам и всегда боюсь, как бы с ним не случилось беды в мое отсутствие. Впервые за эти три месяца у Ноя будет постоянная поддержка. Дай ему время, он потеплеет к тебе, и тогда возможно… – Люсьен не договорил, но его глаза засияли. – Надежда не покидает меня. Спасибо тебе, Шарлотта, за то, что ты тут.

Люсьен не хотел этого, но я почувствовала давление от его полной надежд улыбки и сердечных слов. Мне хотелось сказать ему: «Я не существую для Ноя, пока не понадоблюсь ему», и идея о том, что он потеплеет ко мне, так же маловероятна, как внезапно проскакавший по этому дому табун единорогов.

Но Люсьен смотрел на меня с такой добротой.

Я натянула улыбку.

– Уверена, мы замечательно поладим.