Текст книги "Однажды я выберу тебя"

ГЛАВА 9

Сайлас

– Черт подери, – пробормотал я в пустоту.

Я сидел в своем кабинете в «Марш Фарма». На столе остывала нетронутая чашка кофе.

Моя помощница превосходно справилась с заданием. Лучше всех. Высыпавшись из папки, передо мной лежали результаты ее исследования о том, какой ущерб причинила наша компания. Словно сочащийся кровью и тайнами раздутый труп, пятнающий безупречно чистый стол из красного дерева.

«Не один труп. Сотни».

Будто лесной пожар, ОксиПро пронесся по Аппалачам и вниз по Восточному побережью, от Балтимора до Джексонвилла, оставив после себя опустошение. За последние десять лет число смертей от передозировки резко возросло, достигнув астрономических цифр. А поскольку наркоманам нужны были средства, чтобы покупать таблетки, страну захлестнула волна преступлений, мелких и не очень. Когда таблетки подходили к концу, их заменяли тяжелыми наркотиками.

Я потер глаза, чувствуя все возрастающую головную боль.

Вдобавок к человеческим жертвам, от которых просто душа болела, стоило учитывать и юридические последствия. Все, что нашла Сильвия, легко раздобыть в интернете. В наличии у меня подобной информации не было ничего незаконного. Но, вероятно, я сильно сглупил, попросив помощницу раскопать нечто подобное. Перед мысленным взором возникла картина, как я стою в зале суда, а передо мной расхаживает адвокат.

«Сайлас Марш, что вам было известно? Когда вы обо всем узнали?»

Я обвел взглядом кабинет с окнами во всю стену. Я чувствовал себя, словно рыба в аквариуме. Только аквариум этот все глубже погружался в черноту океана, где со всех сторон возрастало давление.

«Значит, нужно выбираться».

Все могло быть так просто. Подать отцу заявление об уходе с поста исполнительного директора и отбросить все шансы возглавить фирму. Однако предполагалось, что все достояние отца, построенная им империя, должны остаться в семье.

Он безжалостно контролировал всю мою жизнь, даже отправил на Аляску, чтобы увериться в подобном исходе. Женитьба завершила бы прелестную картину. Я был не человеком. Подобно монстру Франкенштейна, меня создали, вылепили из кусочков, чтобы воплотить представления отца об идеальном сыне.

И я согласился с этим. Чтобы хоть одну гребаную секунду в жизни он мной гордился. Я много лет, как одержимый, пытался достичь той эфемерной высоты.

Я остался в память о маме, ведь ей хотелось бы, чтоб я заботился об отце. И ради Эдди, которому желал вручить весь чертов мир.

«Если я уйду…»

Если уйду, у меня ничего не останется. Отец угрожал этим сотню раз. Он полностью отречется от меня и разлучит с братом, который заслужил настоящую жизнь.

Пальцы теребили краешек папки. Если я уйду, наш препарат продолжит беспрепятственно наносить людям вред. Если останусь, чтобы помочь – продолжая играть свою роль, – то смогу попробовать что-нибудь исправить.

Я резко, грубо рассмеялся. Это как пытаться убрать потоп при помощи простой швабры.

«Мне нужно кому-нибудь довериться и рассказать об этом».

Макс.

Что-то шевельнулось в груди, в сердце, стоило лишь мысленно произнести его имя. Легкая боль, которой там не место. Как и ему самому. Он вторгся без разрешения. Снова. А я не смог помешать.

Если бы он узнал, что здесь происходит, то, вероятно, возненавидел бы меня. Перестал работать на отца, и я бы его больше никогда не увидел. Потому что у него есть принципы. Цельность. Он остается верен себе, а я с трудом могу смотреться в зеркало.

За окном садилось солнце. Я запихнул папку в сейф в кабинете, вышел и запер дверь.

Сильвия Тиммонс, моя помощница и потенциальная будущая главная свидетельница по делу «Народ против «Марш Фарма», сидела за рабочим столом.

– Сильвия…

– Да, мистер Марш?

Предложения громоздились у меня в голове, как машины в уличной пробке.

«Спасибо за данные. Конечно, есть кучка неудачников, злоупотребляющих нашим лекарством. Хотя причем здесь мы? Доброй ночи!»

«Пусть это останется между нами. Тебе нравится сумма три миллиона? Ты уволена».

– Мистер Марш? – На лице ее отразилось беспокойство.

– Доброй ночи, – устало сказал я и вышел.

* * *

Оставив позади высотные здания «Марш Фарма», «Рэндж-Ровер» въехал на подземную парковку роскошного, построенного в форме призмы многоквартирного жилого комплекса под названием «Шпиль». Вишнево-красный «Мини-Купер» уже занял стоянку рядом с моей.

Моя невеста приехала.

Она еще не поселилась у меня окончательно, и ночевала то здесь, то у себя… или в чьей бы то ни было еще постели.

Я прошел по парковке, больше похожей на пещеру, мимо рядов «БМВ», «Мерседесов» и «Ягуаров», везя за собой чемодан. Потом набрал код доступа на панели лифта. И поднялся в один из трех пентхаусов.

Остановившись у двери с номером «три», ввел очередной код, чтобы попасть к себе. Бросив чемодан у входа, я прошел по просторной гостиной к огромным окнам. Сияющей панорамой огней внизу раскинулся Сиэтл, контрастируя с черными водами залива Эллиот и темнотой опустившейся ночи.

– Сайлас? – донесся голос из спальни. – Это ты?

– Нет, не я, – тихо сказал я городу. – Меня не существует.

– Сайлас? Или кто-то вломился сюда, чтоб меня ограбить?

– Ради бога, это я, – отозвался я.

«Боже, я хочу выпить».

Я почти не пил алкоголь. Лишь позволял себе бокал вина на светских мероприятиях. Да и то, в основном, чтоб не привлекать ненужного внимания. Заметив, что я не пью, люди начали бы задавать вопросы. Напиться или просто позволить себе лишнего – не самая удачная мысль. Ведь в состоянии опьянения реакции организма менялись почти так же, как после приема наркотиков.

Но, черт, я только что узнал, что компания отца разрушила сотни жизней. Так что имел право выпить. Бокал вина, как взрослый.

Я подошел к бару, который не пустовал стараниями Фейт, и открыл бутылку «Шато Лафит Ротшильд». Наполнил бокал и залпом выпил его, словно глоток виски.

Потом налил еще.

«Не стоит…»

Я утопил слова в вине и со звоном поставил бокал. Моя привычка пошла прахом. И когда я зашагал по квартире – современной, оформленной в темных тонах с вкраплениями чисто мужских деталей, – то почувствовал, как по телу прошла волна тепла, а конечности стали двигаться свободней. Пока что этот пентхаус оставался холостяцким жилищем. В главной спальне я, сгорбившись, сел на край огромной кровати.

Фейт Бенсон стояла у зеркала в ванной, намазывая лицо кремом. Стройное тело скрывал банный халат, светлые волосы она замотала полотенцем.

– Привет, незнакомец. – Сквозь зеркало, все еще запотевшее после душа, она бросила на меня острый взгляд зеленых глаз. – Я уж решила, что ты собрался переехать к отцу. Как там дела?

– Как всегда, – проговорил я. – Болезнь папы никак не изменила его взгляды на жизнь.

Фейт усмехнулась.

– Неудивительно. А как ты? Выглядишь усталым.

«Я измучился до глубины души».

– Я в порядке.

– Ты всегда так говоришь. Расскажи мне. Плохие новости?

Почему бы не объяснить все Фейт? Она отличалась умом и ближе всего подходила под понятие «друга». Не считая рукопожатия с Максом. Потом я заметил у нее на шее маленькую красноватую отметину.

– Боже, Фейт, ты можешь хоть попытаться быть осторожней. Папа приглашает тебя на ужин.

– Когда?

– Как-нибудь. Не знаю. Ты уже давно не появлялась в особняке. Так что будь готова.

Она выгнула шею, чтобы лучше рассмотреть засос в зеркале.

– Он исчезнет задолго до «как-нибудь». А если нет… Есть же маскирующий карандаш. – Она нанесла на шею крем, баночка которого стоила шестьсот пятьдесят долларов. Я подарил его на день рождения. – Хотя ты прав. Я давно там не появлялась. Нужно создавать видимость. Плясать под его дудку.

Фейт подошла к прикроватному столику, открыла ящик и, достав обручальное кольцо с бриллиантом в шесть карат, надела на палец. Она всегда снимала его, когда собиралась заночевать в квартире очередного парня. Я почувствовал, как прогнулась кровать. Фейт, встав на колени позади меня, обвила руками шею.

– Когда бы ни потребовалось, я приложу все силы, чтобы создать нужное впечатление. Влюбленная подружка стала взволнованной невестой.

Я закрыл глаза, вдыхая ее теплый аромат, запах дорогого крема, и попытался раствориться в объятиях Фейт. Позволить залпом выпитому вину завлечь меня в ее сети.

Я не двигался.

Даже спустя годы созданное на Аляске хранилище оставалось нерушимым. Тренер Браун с наставниками что-то во мне сломали, заставив личность схорониться в самом нижнем уровне души. Научили ненавидеть все, чем я был и чего хотел, а потом вдохнули в эту ненависть жизнь. Вожделение, желание к кому бы то ни было таило в себе опасность. Как та пара бокалов вина, пробудивших во мне зависимость. Если я позволю телу чувствовать хоть что-нибудь, оно проснется, возжелав того, чего я хотел на самом деле.

«Ничего не чувствуй, – прошептал тренер Браун, – ведь ты сам – ничто».

– Марш-старший захочет узнать последние новости о нашей помолвке, – проговорила Фейт, положив подбородок мне на плечо. – Разве не стоит этим заняться?

Я пожал плечами, и ее руки повторили то же движение.

– Наверное.

– А он не собирается в скором времени назвать тебя боссом?

– Нет. Я его знаю. Даже стоя на пороге смерти, он не отдаст ключи от королевства, пока мы не поженимся.

«Пока я не докажу, что достоин».

– Прояви чуть больше энтузиазма, – проговорила Фейт, крепче обнимая меня. – Вероятно, самый молодой генеральный директор в истории бизнеса. Управляющий миллиардами лишь движением руки…

«…а в скором будущем и совместный счет в банке».

Я почувствовал, что она наблюдает за мной, и повернулся, чтобы встретиться с ней взглядом. Фейт была прекрасна. Умна. Амбициозна. И начисто лишена романтизма. Идеальный деловой партнер для моих целей.

– Ты грустишь, – проговорила она, взлохматив мне волосы. – И натянут как струна. Может, чего-нибудь хочешь? Оральной стимуляции? Чтобы снять напряжение? – Она соскользнула с кровати и, встав на колени, погладила руками мои бедра. – По крайней мере, это я могу.

Но прежде чем она успела коснуться ширинки на брюках, я перехватил ее руки. Она надула губы.

– Серьезно? Ничего?

– Дело не в тебе, Фейт. И ты это знаешь. Я просто ни к кому ничего не чувствую.

Фейт вздохнула.

– Даже представить не могу. До конца жизни? Я по-прежнему считаю, что тебе нужно к психиатру. Это ненормально.

Я вздрогнул от этого слова.

– Больше не хочу об этом говорить.

– Честно говоря, для меня все это не имеет смысла.

Я оттолкнул ее руки и встал.

– А в этом и нет никакого смысла. Просто выполняй свою часть соглашения.

– А если старый добрый папочка придержит еще пару козырей в рукаве, даже после свадьбы? Может, ему захочется внука? Чтобы продлить род?

– Этого не будет, – проговорил я, направляясь к двери.

«Я просто не допущу подобного. Не позволю втянуть в этот фарс несчастного ребенка».

– Желаю удачи, – бросила Фейт. – Иначе тебе все-таки придется со мной переспать.

– Спокойной ночи, Фейт, – мрачно сказал я, направляясь в свою спальню – в комнату для гостей.

– Подожди, Сайлас… – она подошла ко мне, скромно потупив взор, пробежалась пальцами по лацканам пиджака. – У меня закончились «малютки-помощники». Будь добр, принеси мне завтра немного…

Я убрал ее руки.

– Я же говорил, они не разбросаны по офису, как конфеты на Хеллоуин.

– Тогда пусть твой служащий мне позвонит?

Ей требовалось снотворное, выпускаемый нашей фирмой аналог. Но не ОксиПро. Слава богу.

– Я не твой дилер, Фейт.

– Сайлас, это часть нашего договора. – Она бросила прощальный взгляд через плечо. – И, милый, ты – дилер для всего мира.

Я закрыл за собой дверь.

– Тоже мне новость.

В темноте скромной комнаты для гостей я, лежа на спине, смотрел в чистый белый потолок. Я вообразил, что он удерживает мир, не позволяя тяжести содеянного «Марш Фарма» придавить меня. Сегодня. Завтра же мне придется встать и что-то сделать. Но как, черт возьми, можно надеяться исправить все то, что уже сломалось?

Вино приглушало мысли, сглаживало их остроту, позволяя свободно блуждать и не терзать меня чувством вины.

«Макс Кауфман. Я мог бы все ему рассказать. Он бы посоветовал, что делать. Знал бы, что правильно. Как Поступил Бы Макс? К-П-Б-М? Стоит повесить это на бампер».

Я усмехнулся про себя и закрыл глаза. Перед мысленным взором тут же возник Макс. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, а на губах блуждала спокойная, чертовски смущающая улыбка. Макс – хороший парень. Даже слишком, чтобы втягивать его в это безобразие. Чертовски прекрасный, снаружи и внутри…

«Мужчин не описывают красивыми словами, – напомнил мне тренер Браун. – Настоящие мужчины – неприглядные грубые животные, которые берут все, что хотят, включая женщин. Потому что такими создала нас природа. Суровые мужчины. Ласковые женщины. Инь и Ян. Вот как должно быть… Так что живите так либо не живите вовсе. Выбирать вам».

Я глубже зарылся в постель, и за сомкнутыми веками белый потолок над головой превратился в бледное сентябрьское небо Аляски. Бесцветное, ровное, бесконечное. Я не хотел возвращаться, но так случалось, стоило в голове возникнуть неуместным мыслям о мужчинах. «Обучение» напомнило о себе, утягивая обратно в холод…

Нас было семеро. Вроде бы все подростки, примерно моего возраста или чуть моложе. Мы выстроились на безлюдной дороге посреди пустоты. Если это можно назвать дорогой. Бесформенная тропка из камней и утрамбованной земли, поросшая кустарником, петляла среди дюжины гниющих бревенчатых хижин, сложенных, казалось, еще на рубеже веков. Мы обменялись взглядами. В воздухе отчетливо виднелся пар от дыхания. До зимы оставалось еще несколько месяцев, а уже казалось чертовски холодно.

Мужчина, который приехал к нам в Сиэтл – отец представил его мне как тренера Брауна, – что-то обсуждал со своими наставниками. Тремя здоровяками, которые напомнили мне санитаров из фильмов о жутких психбольницах или вышибал в байкерских барах. Ничто в них не напоминало «наставников», тех, с кем хотелось бы обсудить свои проблемы.

В сравнении с ними тренер Браун казался просто тощим, но пугал меня больше всех. Он напоминал змею – темные глазки, большая голова, высокий лоб. В нашей гостиной он говорил о Чисане как о летнем лагере. Ребята, с которыми я буду делить спальню, сформируют «команду», цель которой – победить своего личного «противника» и восстановить то, что в каждом из нас сломалось. Он собирался наставлять нас в этом, и пока не добьется победы, уйти нам не позволят.

И три недели спустя я очутился на этой дороге в заброшенном шахтерском городке, отмораживая задницу с остальными шестью парнями. Не считая свиста ветра, в Чисане стояла пугающая тишина. Молчание. Я подумал, что, если закричу, звук отлетит лишь на несколько шагов, а потом его поглотит холодный сухой воздух.

Мне даже захотелось проверить.

Тренер закончил обсуждение, и его прихвостни ушли. Тридцать шесть часов они ехали на грузовике позади фургона тренера и теперь намеревались выгрузить вещи, сложив их в одном из главных зданий – том, у которого еще сохранилась крыша. Тренер сказал, что грузовик забили припасами, без которых нам здесь не обойтись: едой, водой в бутылках и электрооборудованием.

– Типа телевизоров? – еще по дороге спросил один из мальчишек с заднего сиденья. Совсем юный, лет четырнадцать. По имени Тоби.

– Точно, – подтвердил тренер. – А еще генератор, видеомагнитофон и… кое-что еще.

– Что такое видеомагнитофон? – полюбопытствовал парень по имени Холден.

– Сейчас на смену им пришли DVD. Будете смотреть на нем видео.

– Мы будем смотреть фильмы? – спросил Тоби, и глаза его загорелись.

– Да, конечно. – Тренер улыбнулся, показав маленькие зубы. – Это часть программы. Особые виды фильмов. А во время просмотра будем следить за реакцией вашего тела. Чтобы убедиться, что оно ведет себя как положено. Что-то вроде тренировки.

– Что за тренировка? – спросил я с пассажирского сиденья.

Тренер посадил меня впереди, чтобы держать поближе. Он уже возвел меня в разряд смутьянов.

– Воздействия на тело происходят со всех сторон, – пояснил тренер. – От запаха теплого пирога может заурчать в животе или слюнки потекут. Звук текущей воды способен вызвать желание помочиться. А отдельные зрительные образы могут заставить ваших солдатиков прийти в боевую готовность. Но лишь определенные картины должны вызывать подобную реакцию. Если же вашему телу понравится что-то другое… – он мрачно покачал головой, не отрывая взгляда от дороги впереди. – Ну, подобного не должно быть, правда? Так что просто переткнем проводки, и дело сделано.

От этих слов в животе возник холодный комок страха и, казалось, остался там навсегда. Как только мы пересекли границу между штатами Юкон и Аляска, дружелюбная улыбка тренера Брауна мгновенно исчезла.

А теперь, когда я стоял на пустой дороге в окружении горстки зданий, рассыпающихся от ветра и непогоды, тот ледяной страх, словно вирус, растекся по венам.

Тренер Браун повернулся к нам лицом, шагая взад-вперед вдоль строя, как сержант во время учений.

– Вот оно, ребята. Начало вашей новой жизни. Лучшей жизни. Вы сошли с прямой, строго обозначенной тропы и осмелились шагнуть на извилистый путь отклонений. Вас охватили неестественные желания, но мы поможем вам освободиться. Отриньте все непонятное, пока не поздно. Еще есть время вернуться в общество и занять подобающее место. Мы здесь, чтобы помочь. Чтобы научить вас ходить, говорить и вести себя как настоящие мужчины.

Он остановился и обратился ко всем нам:

– Разве вам не надоело чувствовать себя чужими? Так, словно не вписываетесь в определенные рамки? Вы не устали скрывать свою ненормальность от мира?

Несколько человек кивнули. Я и сам с трудом удержался. Мне пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы сдержать подступающие слезы. Слезы надежды, потому что отец ненавидел такого меня. Когда все закончится, может, он меня полюбит.

Но тоненький голосок шептал, что я предаю что-то, изначально присущее мне, и оно вовсе не сломано. Приехав сюда, я пожертвовал правдой о себе, чтобы заслужить любовь и одобрение. В тепле и безопасности гостиной моего дома, казалось, оно того стоило.

Сейчас же…

– Мы позаботимся о вас, – продолжал тренер Браун. – Приведем в порядок. А когда закончим, вам нечего будет скрывать. – Он остановился передо мной. – Только тогда вы сможете вернуться домой.

ГЛАВА 10

Макс

– Ребята, что вы знаете о репаративной терапии[16]16
  Репаративная терапия, также называемая «конверсионной», «переориентирующей» или «дифференцирующей» – совокупность методик, направленных на изменение ориентации человека с гомосексуальной и бисексуальной на гетеросексуальную.


[Закрыть]?

Даниэль и Малькольм застыли, Чарли поперхнулся пивом. Все трое пристально уставились на меня. Позади гремела ритмичная музыка драг-шоу. Будь все не так ужасно, подобное могло бы показаться даже забавным.

– Намекаешь, что не будешь участвовать, – проговорил Даниэль, перекрывая громкую музыку. Он захлопал глазами. – Что ты еще придумал, Максимилиан?

– Оправдаюсь тем, что мне сегодня не до драг-шоу.

– Так ты не пошутил, – пробормотал Даниэль. – Черт, к чему вообще эта тема?

Я пожал плечами и опустил глаза на стакан содовой.

– Я… прочитал статью, которая заставила задуматься, вот и все.

– Репаративная терапия, – Малькольм вздрогнул. – Бр-р-р. Отдает средневековьем.

Чарли закатил глаза.

– Молитвы об изгнании геев? Такое еще бывает? Мы до сих пор сжигаем ведьм на костре?

– О, милый, еще как бывает, – вступила в разговор барменша, драг-квин[17]17
  Драг-квин – мужчина, одевающийся в женскую одежду и пользующийся косметикой, как правило, в качестве участника развлекательных мероприятий.


[Закрыть] по имени Надежная Джен. Она оделась в стиле Марсии Брэди[18]18
  Марсия Брэди – персонаж американского комедийного телесериала «Семейка Брэди».


[Закрыть] в свободное платье кислотного цвета фасона семидесятых, а на веки нанесла ярко-синие тени. Джен оперлась рукой о стойку. – Моего кузена в подростковом возрасте отправили на курс репаративной терапии. Эта хрень ему долго жизнь портила.

– Черт, – пробормотал я. Сердце ушло в пятки. – Долго – это сколько?

– Да много лет. Беднягу просто сломили. Короче говоря, сперва ему полгода твердили, какой он никчемный, а потом еще полгода учили «быть мужчиной». – Длинные пальцы с покрытыми лаком ногтями изобразили в воздухе кавычки. – Когда все закончилось, он пытался покончить с собой. Бедняга и по сей день пьет таблетки от депрессии и не способен на настоящие отношения.

– Боже.

– Вообще, эти терапии – скверная штука, но встречаются и откровенно плохие. За парней берутся всерьез и всю грязь скрывают очень глубоко. Ленни пришлось совсем несладко.

– Куда его отправили?

«Чисана, Аляска?»

Джен пожала плечами.

– В какое-то местечко в Миссисипи. Да он больше в этот штат ни ногой. – Мы ненадолго замолчали. На сцене три драг-квин в блестящих золотых нарядах синхронно открывали рты под песню Леди Гаги «Born This Way».

– Мы покончили с этой милой темой? – спросил Чарли. – Или сейчас самое время вспомнить, как моего кота в детстве переехала машина?

– А я бы хотел обсудить затянувшийся конфликт на Ближнем Востоке, – проговорил Малькольм. – Как и положено. В разгар драг-шоу.

– Ты слышал Леди Гагу. – Чарли указал большим пальцем на сцену. – Не будь занудой, Макс, просто будь королевой[19]19
  Имеется в виду строчка из песни Леди Гаги «Born This Way»: «Don’t be a drag – just be a queen». Здесь игра слов. В тексте песни в словах «drag queen» предлагается отбросить первую часть «drag», что означает «зануда», и просто быть «queen» – королевой.


[Закрыть]. Я закатил глаза.

– Да, да, сейчас заткнусь.

Даниэль нахмурился.

– С тобой все хорошо? Только честно.

– Я в порядке, – ответил я.

«Но если мои подозрения верны, то Сайлас явно не в порядке. Совсем».

– Ты ведь не собираешься снова скрыть свою суть? – слегка поддразнил Даниэль. – Потому что поезд уже ушел. Все эти «лечения» – полная чушь. Пути назад нет.

– Ну, мне и проявлять-то особо не пришлось, – проговорил Чарли. – Мама сказала, что я выскочил из утробы, размахивая радужным флагом.

– Мне тоже, – подмигнув, согласилась Джен из-за стойки и взмахнула накладными ресницами. – Я выпрыгнула, как газель, в боа из перьев и туфлях от Джимми Чу.

Я слабо улыбнулся и глотнул содовой. Остальные продолжали весело болтать и смеяться.

Мысли вернулись к тому моменту, когда я «вышел из тени». Точнее, отец выдернул меня за шиворот из-за проявленной неосторожности. Не было ни разговоров за кухонным столом. Ни семейных посиделок, где я мог бы предстать перед родными в истинном свете и надеяться, что они будут рады узнать настоящего меня. Вместо этого потрясение раскололо семью, как трещина в земной коре, отделив нас друг от друга широкой пропастью, через которую я все еще пытался перебраться.

Позже тем же вечером, по мере приближения к поместью Маршей – сияющему замку на воде – мне все сильнее хотелось попросить водителя «Убера» повернуть обратно.

– Черт тебя возьми, Эдди, – пробормотал я.

Водитель взглянул на меня в зеркало заднего вида.

– Простите?

– Ничего.

Эдди не стоило рассказывать мне о Сайласе и Аляске. Слова «перестройка личности» засоряли мысли, а меня это не касалось. Нечто настолько личное и важное принадлежало лишь Сайласу. И, если бы захотел, он бы мне рассказал. Или нет.

Но я не знал, сколько смогу молчать. Когда я оказался по шею в дерьме, мне и в голову не приходило просить чьей-либо помощи. Карл возник из ниоткуда; словно с вертолета спустилась лестница, чтобы вытащить меня из водоворота страданий.

Может, Сайласу тоже нужен спасательный круг.

«Или, может, ты все неправильно понял. Ты же не знаешь, что с ним случилось на самом деле».

Я забрался в постель в отведенной мне комнате в поместье Маршей и уставился в потолок.

– Не спрашивай, не болтай, – пробормотал я.

Уже начав погружаться в сон, я решил, что лучше всего именно так и поступить.

Просто быть рядом с Сайласом, если тому потребуется помощь. Именно для этого нужны друзья.

* * *

В следующую субботу мне выпал выходной, и я раздумывал, чем бы заняться. Из гостиной донеслись звуки мастерской игры на пианино, и я вспомнил, что субботы Сайлас проводил с Эдди.

Я тоже направился в гостиную. Не хотелось мешать братьям, но, черт возьми, Сайлас обладал невероятным талантом. Я не мог не слушать, и прислонился к двери. Он как раз закончил весьма сложную пьесу. Я такую не знал.

«Его место на сцене».

– Мистер Кауфман!

Я вздрогнул, заметив, что сидящий на полу Эдди, сверкая улыбкой, смотрит в мою сторону. Сайлас приподнял бровь, и в его холодных голубых глазах мелькнуло едва заметное изумление.

«Черт».

Эдди махнул рукой, указывая на комнату.

– Прошу, любезный друг, присоединяйтесь.

– Нет-нет, простите. Я не хотел мешать…

– Вы не помешали. Верно, милый брат?

Мы с Сайласом какое-то время смотрели друг на друга, потом он вновь отвернулся к пианино.

– Не помешал.

– И раз уж вы здесь… – проговорил Эдди. – Не стоит терять время, берите быка за рога и так далее. – Он подошел ко мне, впрочем, не пытаясь коснуться, и широким жестом указал на пианино. – Если вы позволите, сэр. Вас ждет урок.

Сайлас резко обернулся.

– Повтори?

– На днях мистер Кауфман дал понять, что подрастерял навыки игры, – пояснил Эдди. – Его исполнение полностью подтвердило сей факт.

Я фыркнул от смеха, но Сайлас нахмурился.

– Не груби, – попенял он брату, затем повернулся ко мне, и лицо его смягчилось. – Ты играл для Эдди?

– Не думаю, что слово «играл» здесь уместно, – проговорил я. – Так, немного постучал по клавишам.

Эдди сложил пальцы домиком.

– Стало быть, урок или два не помешают?

Сайлас сердито посмотрел на брата, а я лишь усмехнулся.

– Наверняка у Сайласа есть дела поважнее, чем учить бездаря вроде меня играть на пианино.

– Мой дражайший брат предоставил мне полную свободу действий касательно субботних занятий, – проговорил Эдди. – И я искренне желаю, мистер Кауфман, чтобы он поделился с вами своим даром.

Я закашлялся и почувствовал, как покраснела шея. Наступила тишина, и я почти не сомневался, что Сайлас выставит меня из комнаты. На какую-то долю секунды мне показалось, что он смутился, снова, как тогда, в машине.

– Ну? – наконец, пробормотал он.

– Что?

– Ты его слышал. – Он указал подбородком в сторону брата. – Субботы – для него. Так что если хочешь играть…

– Мне не стоит навязываться…

– Ничего такого. Но если не хочешь…

– Честное слово, вы слишком мешкаете, – заметил Эдди.

Мы с Сайласом переглянулись и хихикнули.

– Толку будет маловато, – проговорил я, – но я готов.

Сайлас уступил скамейку, и я почувствовал приступ разочарования от того, что не буду сидеть рядом с ним. Я положил руки на клавиши. Готов поклясться, что ощутил жар, еще сохранившийся на них после прикосновений Сайласа.

«Возьми себя в руки, парень».

– Что мне делать?

– Черт, откуда мне знать, – нервно хихикнул Сайлас. – Это и мой первый урок. Ну… сыграй что-нибудь. Чтобы понять, что ты умеешь.

Я исполнил «The Entertainer» и, подняв взгляд, заметил, как Сайлас сморщил нос, будто учуял что-то скисшее. Я снова хохотнул.

– Я предупреждал.

Сайлас покачал головой.

– Теперь я веду себя грубо. Ладно, давай посмотрим, что ты помнишь. Умеешь читать музыку?

– Нет. «The Entertainer» я играл по памяти.

– Можешь найти среднее «до»?

Я бросил на него взгляд и тронул клавишу.

– Просто позор.

– Я тоже через это прошел.

– Когда? В раннем детстве?

– Может быть.

– Сама скромность. Ты будешь учить или греться в лучах собственного таланта?

– И то, и другое.

Теперь он ухмыльнулся, показав идеально белые зубы. Черт побери, эта ухмылочка Сайласа Марша…

«У меня большие проблемы».

– Начнем с положения рук, – скомандовал он. – Согни пальцы. Слегка. Не так. Они напоминают когти. Не напрягай руки. И, боже, не клади запястья на пианино.

Я откинулся на спинку скамьи.

– Эдди, твой брат всегда такой властный?

– Да.

Я бросил взгляд на Сайласа.

– Попался.

Он закатил глаза.

– Подвинься.

Сайлас скользнул на скамью рядом со мной, окутав ароматом одеколона и какого-то геля, нанесенного на волосы, чтобы придать блеск. В обтягивающей черной футболке он выглядел почти так же сексуально, как в купальных шортах или джинсах. Почти. Я ощущал его присутствие рядом. Он сидел очень близко, повернувшись в профиль, и я рассматривал линию подбородка, резко очерченные скулы, мягкие, идеальной формы губы…

Пришлось приложить усилия, чтобы вернуться к уроку. Он заново знакомил меня с простыми аккордами до-мажор и соль-мажор и, время от времени поправляя положение руки, касался локтем.

Двадцать минут спустя я смог сыграть детскую версию «Оды радости» Бетховена.

– Неплохо, старина, – похвалил Эдди. – Но и не хорошо. Еще несколько недель, и будет все как надо.

– Несколько недель? – При мысли о том, чтобы проводить каждую субботу с Сайласом, в голове возникли вереницы образов, но я подавил их все, даже не дав возможности развиться. – Нет-нет. Думаю, что уже испытал пределы терпения Сайласа. К тому же это твои субботы. Мне не стоит в них вторгаться.

– Скорее всего, у Макса есть дела поважнее, чем болтаться с нами, – добавил Сайлас. И снова то же смущение во взгляде, от которого сердце мое пу– стилось вскачь. – Я не против. Но, конечно, решать тебе.

Я ухмыльнулся.

– Договорились.

– Великолепно. – Просияв, Эдди захлопал в ладоши. – Мы будем пить чай с канапе, а Сайлас нам сыграет. А потом даст вам урок, мистер Кауфман. Мы отлично повеселимся.

– Притормози, Эдди, – проговорил Сайлас. – Давай не будем забегать вперед.

Я ткнул его локтем в бок.

– Ты имеешь в виду, субботы мы будем «проигрывать на слух», не опираясь на ноты?

Он застонал и тоже пихнул меня локтем, наши взгляды снова встретились. И чем дольше мы смотрели друг на друга, тем сильнее, казалось, смягчался Сайлас. Словно смех, прежде остававшийся на поверхности, все глубже проникал ему внутрь. И я не мог отвести глаз. Как и Сайлас. Он рассматривал мое лицо так же, как и всегда, будто что-то искал. Ответ на вопрос, который не осмеливался задать.

– Каламбур, мистер Кауфман, – низшая форма юмора, – нараспев произнес Эдди с дивана.

– Верно. – Я встал со скамейки. – Твоя очередь, Сай. Очисти воздух от моих ужасных шуток и отвратного исполнения Бетховена.

Когда Сайлас с любопытством принялся меня разглядывать, я ощутил очередную волну жара.

«О, черт, я назвал его Сай».

– Извини, просто… вырвалось.

– Нет… неважно. – Он прочистил горло. – Эдди, что мне сыграть?

– Может, что-нибудь посложнее. Например, Рахманинова. Думаю, «Прелюдия» подойдет. Покажите мистеру Кауфману, на что способны. Стоит услышать Рахманинова в исполнении дражайшего Сайласа.

– Несомненно, – проговорил я и сел на диван рядом с Эдди. – Подожди. Нужно подготовиться. Ведь мне предстоит греться в лучах твоего таланта.

– Заткнись, – пробормотал Сайлас и нервно кашлянул. Боже, взволнованный Сайлас казался чертовски милым.

Он на мгновение закрыл глаза и положил пальцы на клавиши. Вдох, выдох, и комната наполнилась музыкой. Сперва медленной, почти мрачной, а затем ритм ускорился, и пальцы Сайласа замелькали с головокружительной скоростью. Казалось, эта мелодия создавалась с целью бросить вызов любому, кто попытается ее исполнить.

Зачарованный, я наблюдал за мастерски играющим Сайласом и чувствовал, как кровь в жилах ускоряет бег. Он словно господствовал над инструментом. Подчинял своей воле. Он извлекал звуки, то лишь слегка касаясь клавиш, то сильно и точно ударяя по ним. Бугрящиеся мышцы на предплечьях застыли от напряжения. Он сидел, сгорбив спину, а пальцы порхали по клавишам. Музыка казалась электрическим током, а Сайлас – ее проводником.