Текст книги "Огненный суд"

– Красное сукно? Пожалуй, не слышал.

– Это департамент камергера стула, сэр. Спальня короля.

Мистер Челлинг склонил голову, и его манеры стали заметно почтительнее.

– Как любопытно, сэр. Спальня короля? Шепнуть кое-что кому надо, и для нас случится чудо. Дело не в деньгах, видите ли. Я сталкиваюсь с препятствиями на каждом шагу от управителей этим заведением. Хуже быть не может.

Марвуд снова поклонился, выказывая желание помочь, не беря на себя обязательств. «На нем теперь флер придворного, чего раньше не было, – подумала Джейн Хэксби, – или, по крайней мере, человека, посвященного в государственные секреты». Ей это было безразлично. Он чуть повернул голову, и свет упал на его лицо. Он больше не выглядел придворным. Он выглядел больным.

Она гадала: кто умер? Была ли жива у него тогда мать? Может, отец? Она не припоминала, а возможно, просто не знала. Хотя Джеймс Марвуд и изменил ее жизнь, она поразительно мало о нем знала. Но одно она знала точно: если бы не он, она могла быть мертва или сидеть в тюрьме.

– У мистера Марвуда есть к вам вопрос, сэр, – сказал Хэксби.

Марвуд кивнул:

– Пустяковое дело. Мне встретились три имени: Твизден, Уиндам и Рейнсфорд. Насколько я понимаю, есть сэр Уиндам, один из судей Пожарного суда и…

– А-а, судьи, сэр. – Для большей убедительности Челлинг постучал по столу. – Мистер Хэксби привел вас к правильному человеку. Я хорошо знаком с сэром Уиндамом. По правде говоря, я знаком со всеми судьями. У нас их два десятка или около того. Они занимают комнаты под нами, на втором этаже. Они больше чем наши. Мы выделили им удивительно просторную гостиную, хотя, надо отметить, это я ее приготовил, а также комнату для совещаний и личные комнаты. Вот только на днях лорд главный судья был так добр, что сказал мне, как просторны комнаты и как удобны для работы Пожарного суда.

– И есть ли среди судей…

– Да-да, сэр, Уодам Уиндам один из них, как я сказал, и другой сэр Томас Твизден. Сэр Томас самый усердный в смысле посещаемости. Такой выдающийся человек. Вот помню…

– А что Рейнсфорд? – перебил его Марвуд.

– Ну да, сэр Ричард, но…

– Простите, сэр, один последний вопрос. У кого-то из судей могут быть инициалы Д. Я.?

Челлинг наморщил лоб и задумался:

– Не могу припомнить. Подождите, у меня есть список. – Он порылся в документах на столе и нашел бумагу, в изучение которой углубился. – Нет, такого нет. – Он поднял голову и вперился маленькими покрасневшими глазками прямо в Марвуда. – А почему вы спрашиваете?

– Простите, сэр, не имею права говорить.

Челлинг подмигнул:

– О, понимаю. Вероятно, дела Уайтхолла. Больше никаких вопросов. Осмотрительность – наш сторожевой пес.

Марвуд поклонился:

– Благодарю вас за помощь, сэр. Не смею вас больше задерживать.

– Непременно дайте мне знать, если я смогу вам еще чем-то помочь. – Челлинг попытался улыбнуться, но лицо отказывалось ему служить. – И, если появится возможность, я надеюсь, вы о нас не забудете.

– Не сомневайтесь, сэр.

– Если бы король знал о наших затруднениях, особенно связанных с нашими управляющими, которые…

– Мистер Громвель, не так ли? – перебил его Хэксби, вставая. – По-прежнему ставит палки в колеса?

– Громвель, сэр? – переспросил Марвуд. – Знакомое имя. – Тогда я вам сочувствую сэр.

Челлинг махнул рукой, словно отсылал Громвеля в тьму забвения:

– Мир был бы лучше, если бы вовсе о нем не знал.

– Отчего же? Что он такого сделал?

– Он один из наших членов правления, иначе говоря, членов, которые избираются для управления делами Клиффордс-инн. Он, в частности, отвечает за здания и их содержание. С сожалением могу сказать, что он не друг Пожарного суда.

– Но вы ведь платите что-то за пользование залом, я полагаю?

– Разумеется. И за эти помещения тоже. Но он считает это недостаточным за такую привилегию. Он совершенно игнорирует безвозмездный аспект этого дела. – Челлинг ткнул пальцем в сторону окна. – На днях я спросил, нельзя ли нам использовать поврежденную пожаром лестницу как хранилище. Это бы значительно облегчило нам жизнь, а ему бы ничего не стоило. Ею все равно сейчас никто не пользуется. Он решительно отказал.

Марвуд снова поклонился:

– Мне жаль, сэр.

Челлинг поклонился в ответ и чуть не упал.

– Если бы король знал…

На этот раз Хэксби удалось подняться на ноги. Джейн поспешила ему на помощь, зная, что после сидения ему трудно удерживать равновесие, но Марвуд ее опередил. Все трое попрощались с мистером Челлингом и стали медленно спускаться по лестнице.

– Бедняга, – прошептал Хэксби. – Цепляется за свои обязанности в Пожарном суде, как утопающий за соломинку. У Челлинга полно прекрасных качеств, но он всю жизнь был неудачником, отчасти из-за своего роста.

Они вышли на солнечный свет. Марвуд взглянул на Джейн Хэксби, и она знала, что он видит перед собой Кэтрин Ловетт.

Она посмотрела на него в ответ, надеясь, что он их оставит.

Хэксби повернулся к нему:

– Вы не отобедаете с нами, сэр?

Глава 8

«Барашек» находился на Уич-стрит, чуть севернее Стрэнда, в глубине двора, в старом здании с потертой почерневшей резьбой вдоль балок, поддерживающих верхние этажи. Оно был удобно расположено между чертежным бюро мистера Хэксби под знаком розы на Генриетта-стрит и домом, где он жил во дворе «Трех петухов». Первый этаж занимали лавки, а таверна была наверху.

Хозяин проводил их в небольшую комнату, слабо освещаемую окном с мелкой расстекловкой, выходящим на задний двор. Хэксби заказал обед на троих и велел подать вина и печенья, пока они ожидали. Джейн Хэксби беспокоилась, во что ему это обойдется.

Марвуд проскользнул на скамью, чтобы сидеть спиной к свету. Она поставила свою корзину и села напротив рядом с мистером Хэксби, занявшим единственный стул. Она украдкой изучала Марвуда. Лицо бледное, кожа туго обтягивала высокие скулы, под глазами темные круги от усталости.

Он принял приглашение, но без особого энтузиазма. Будто ему было безразлично, что с ним происходит. Съел одно печенье, потом другое и немного порозовел.

Он поймал на себе ее взгляд.

– Как поживаете, госпожа… – Выдержал короткую паузу и добавил с небольшим нажимом: – Хэксби?

Она оценила обращение «госпожа», как бы это ни было глупо с ее стороны.

– Очень хорошо, благодарю вас, сэр.

Он обернулся к Хэксби:

– Не хочу причинить неприятности. Вы не против, что вас могут увидеть вместе со мной?

– Мы не слышали ничего, что могло бы нас обеспокоить, – промолвил Хэксби приглушенным голосом. – По поводу того дела. – Они были в комнате одни, но он нервно заерзал и наклонился ближе. – Не думаю, что мистер Олдерли все еще ищет Кэтрин Ловетт.

Мужчины обменялись взглядами. Олдерли были ее кузенами. Она ненавидела своего кузена Эдварда больше всех на свете.

– Я тоже ничего не слышал, – сказал Марвуд. – Вообще ничего.

– Кэтрин Ловетт стала Джейн Хэксби, – сказал Хэксби. – Знаете, я сам почти поверил в это. Она мне очень помогает в чертежном бюро.

– Я все еще я, сэр, – сказала она резко. – И сижу здесь, подле вас. Я не забываю, кто я такая и что мне причитается. Я также не забыла, кто причинил мне зло. – Она пристально и холодно на них посмотрела. – По крайней мере, в этой компании я Кэтрин Ловетт.

Хэксби смутился:

– Прошу, не огорчайся.

Она увидела на его лице беспокойство.

– Не тревожьтесь за меня, сэр. Когда я была ребенком, у меня было прозвище Кошка. У меня есть когти.

– Вы довольны? – спросил Марвуд.

– Я служанка, сэр. Я помогаю мистеру Хэксби в его работе. Я живу тихой жизнью. Чего еще могу я желать? – В ее словах слышалась горечь, и она резко сменила тему: – По кому вы носите траур?

Марвуд кутался в свой черный плащ, как черепаха прячется в панцирь. Хэксби прочистил горло, заполняя повисшую тишину. Ему было неловко из-за ее резкого неженского поведения. Он свыкся с ним, когда они оставались наедине, но ему было не по душе, когда она разговаривала настолько прямолинейно с другими.

– По отцу. С пятницы. – Марвуд опустошил второй бокал вина. – Его сбила телега на Флит-стрит.

– Мне очень жаль, сэр, – сказал Хэксби.

– Мне не следует утомлять вас своими горестями. Расскажите мне о суде, где заседают эти три судьи. Отчего они попали в один список?

– Оттого, что Пожарный суд обычно состоит из трех судей для слушания каждого дела, – ответил Хэксби немного холодно, поскольку Марвуд отклонил его попытку выразить сочувствие. – Возможно, было дело, которое они слушали вместе. Или будет.

– Трое судей для процесса?

– Не процесса, сэр. Суд существует, чтобы разрешать споры, возникшие из-за Пожара. Парламент и Сити заинтересованы, чтобы восстановление началось как можно скорее и чтобы затраты распределялись справедливо между всеми заинтересованными сторонами. Во многих случаях арендаторы и им подобные по-прежнему обязаны платить арендную плату за недвижимость, которой больше не существует. И это еще не все. Условия аренды делают их ответственными за восстановление. Естественно, часто у них нет средств на это, поскольку они потеряли во время Пожара все. Поэтому парламент учредил Пожарный суд и наделил его исключительными полномочиями разрешать подобные споры и создавать собственные прецеденты.

– Должен быть список предстоящих дел, – сказал Марвуд. – Если бы я знал, какие дела будут рассматривать эти трое…

Хэксби сказал:

– Это зависит от того, кто из судей свободен.

– Мистер Челлинг должен знать, – сказала Кэт. – Ему первому это становится известно.

– Но иногда назначение не объявляют публично до последней минуты. Чтобы не вызывать раздражение судей. Они не хотят, чтобы им докучали.

Марвуд помедлил.

– Не хотелось бы снова беспокоить мистера Челлинга.

Хэксби улыбнулся:

– Он несдержан на язык. А ваши связи произвели на него большое впечатление. Он будет пытаться использовать вас при любой возможности. Всем станет рассказывать, что вы его друг.

– А что, если вы наведете справки, сэр, – обратилась Кэт к Хэксби, – и так, будто речь идет о совершенно другом деле, скажем, о деле одного из ваших клиентов…

– Вы это сделаете, сэр? – спросил Марвуд с нетерпением.

Хэксби колебался.

– Ну, у меня сейчас полно дел, и я…

– Он сделает это, сэр, – перебила Кэт, прекращая ненужное притворство, – а вы сделаете кое-что для нас в ответ?

– Джейн! – воскликнул Хэксби. – Это невежливо.

– Мне плевать на вежливость, сэр.

– Чего вы хотите? – прямо спросил Марвуд в ответ на ее прямоту.

– Вы могли бы одолжить мистеру Хэксби денег?

– Джейн!

Кэт и Марвуд уставились друг на друга. «Может, – подумала Кэт, – он рассердился, что я попросила его об одолжении в такой момент». Но выглядел он вполне преуспевающим. И сейчас было не до сантиментов. Разве за добро не платят добром? В конце концов, речь идет о бизнесе, обмене услугами.

– Ну, – неуверенно промолвил Хэксби, – вообще-то, я не могу отрицать, что ссуда мне не помешала бы.

После обеда Хэксби и Джейн взяли экипаж и отправились на Генриетта-стрит.

Чертежное бюро на Генриетта-стрит служило для Кэт убежищем, ибо правительство не питало к ней симпатии. Репутации ее покойного отца и покойного дяди пристали к ней, как дурной запах, а живой кузен желал ей зла.

Но чертежное бюро мистера Хэксби было для нее больше чем убежище: это было место, где она, если повезет, могла научиться профессии, которую она ставила выше всех на свете. Подобно великому римскому архитектору Витрувию, она мечтала проектировать дома, которые были бы прочными, красивыми и полезными, подобно птичьим гнездам или пчелиным ульям.

Наемный экипаж означал дополнительные расходы, понимала Кэт, но это было неизбежно. Они ехали молча почти до самого конца, когда Хэксби обратился к Кэт:

– Мне не понравилось, что ты попросила денег у Марвуда. Да еще так прямолинейно.

– У нас есть другой выбор, сэр?

Когда они стали подниматься по лестнице, Хэксби оперся на руку Кэт. Они поднимались этаж за этажом, и чем выше они взбирались, тем сильнее он опирался на ее руку и тем медленнее переставлял ноги.

Чертежное бюро находилось на последнем этаже. Перестроенный чердак во всю ширину дома с широкими мансардными окнами, делающими помещение очень светлым. Два наклонных чертежных стола располагались под углом к окнам, на расстоянии друг от друга, их можно было свободно передвигать, чтобы увеличить, а иногда уменьшить свет, падающий из окон.

Как только мистер Хэксби и Кэт вошли, Бреннан отложил перо, встал и поклонился хозяину.

– Никаких визитеров? – поинтересовался Хэксби, направляясь к своему креслу.

– Нет, господин. – Взгляд Бреннана метнулся к Кэт. – Я закончил обводить чернилами северный фасад. Желаете проверить?

Хэксби опустился в кресло.

– Хорошо. Принесите сюда. – Он щелкнул пальцами в сторону Кэт. – Потом я продиктую записку милорду.

Кэт повесила плащ. В данном случае милордом был фригольдер, для которого Хэксби следил за слушанием дела в Пожарном суде утром. Собирая письменные принадлежности, она наблюдала, как двое мужчин изучают чертеж фасада. Или, скорее, она наблюдала за Бреннаном. Раз он следил за ней, она будет следить за ним.

Бреннан работал здесь около трех недель. Он явился с рекомендательным письмом не от кого-нибудь, а от самого доктора Рена, с которым Хэксби работал на нескольких проектах. Он был одним из тех, кто работал над Шелдонским театром в Оксфорде – занимался корректировкой чертежей после обсуждений с каменщиками, занятыми на строительстве. Он, по мнению Кэт, определенно был хорошим чертежником, этого у него не отнять, и к тому же работал быстро.

В течение следующего часа Кэт написала под диктовку мистера Хэксби несколько писем, переписала начисто, дала ему подписать и снова переписала их в книгу писем для учета. Не то чтобы ей нравилась такая работа, но она справлялась. И после она была вознаграждена: ей разрешили работать над планами дома и двора на Трогмортон-стрит. Прозаичное задание, но, чтобы она могла самостоятельно работать над деталями, разумеется, требовалось одобрение мистера Хэксби.

Бреннан сидел позади нее, и она чувствовала его взгляд. У нее мурашки побежали по телу. Она повернулась так, чтобы ему было видно только ее плечо. День заканчивался, и свет менялся. Она взяла циркуль-измеритель и воткнула в бумагу одну ножку, потом другую. Положила между ними стальную линейку, наморщила лоб, сосредотачиваясь, и провела карандашом на бумаге линию, едва заметную.

Готово. Основание архитрава. А теперь под углом в двадцать градусов…

Ее раздражение улетучивалось по мере того, как на бумаге появлялись линии восточного фасада. В ее воображении те же линии возникали в новом виде, переведенные из двухмерного измерения в трехмерное, где приобретали прочность и глубину, начиная жить в пространстве и во времени. Уже знакомое чудо, но от этого не перестающее изумлять.

Пока эти двое корпели за чертежными столами, мистер Хэксби сидел у камина. Он читал, иногда делая записи своим корявым почерком. Он проверял счета и счета-фактуры, а также делал пометы на полях писем. Он попросил плотника прикрепить по доске к обоим подлокотникам своего кресла и использовал их как письменный стол. Из-за лихорадки его почерк с трудом поддавался прочтению. Случалось, даже Кэт не могла разобрать написанное.

Шло время. Свет угасал. Колокола на близлежащих церквях пробили семь часов, хотя и не в унисон.

Мистер Хэксби отпустил Бреннана. Чертежнику причиталась дополнительная плата за работу, которую он сделал дома. Хэксби сам достал деньги из кошелька и велел Кэт сделать отметку о платеже. Она прибавила это к списку различных текущих расходов. Пробежала глазами записи и увидела тревожащее количество уже сделанных отметок. Сложила в уме, и сумма ее потрясла. Оставалось два месяца до внесения квартальной арендной платы за чертежное бюро.

Чертежник подошел к ней, чтобы получить деньги и отметить инициалами выплату как полученную. Мистер Хэксби отлучился в свой кабинет по нужде.

Бреннан не спешил. Он стоял очень близко от Кэт. У него была светлая кожа, розовые щеки и россыпь веснушек на носу. Парика он не носил, волосы цвета песка. Кэт заметила двух серых вшей, копошащихся у корней волос, где они распадались на пробор с левой стороны.

Он положил перо и подул на свои инициалы, чтобы буквы просохли. Кэт почувствовала, как его дыхание тронуло ее щеку. Она непроизвольно отвернулась. Он взял бумагу. Уставился на нее своими бледными глазами, ни голубыми, ни серыми, похожими на речную гальку.

Она протянула руку за бумагой, чтобы он поскорее ушел. Он дотронулся до ее руки. Она отдернула руку.

– Меньше спешки, – сказал он, улыбаясь, – больше скорости. Зачем спешить? – Он облокотился о стол правой рукой. Левой рукой легонько, будто перышком, погладил ее шею. Она схватила свой циркуль и воткнула между его указательным и средним пальцами. Еще доля дюйма – и циркуль вонзился бы в пальцы.

Он отдернул руку. Острые ножки циркуля прокололи список расходов и вонзились в дерево стола.

Он вскинул руку:

– Черт побери, ты могла меня ранить. Тем более это моя правая рука.

– В следующий раз я вас заколю. – Кэт выдернула циркуль из стола и направила на него. – И одной рукой вы не отделаетесь.

– Ах так! – Он опустил руку и ухмыльнулся, показав длинные желтые клыки. – Чертовка. Мне нравятся женщины с характером.

Дверь кабинета открылась. Бреннан неторопливо направился к крючку, на котором висел его плащ.

– Как, вы еще здесь, Бреннан? – сказал Хэксби. – Я думал, вы давно ушли.

К чертежнику вернулось самообладание.

– Разговаривал с Джейн, сэр. – Он низко поклонился. – Желаю вам доброй ночи.

– Он подает большие надежды, – сказал мистер Хэксби, когда звук шагов Бреннана послышался на лестнице. – Особенно хорош в мелких деталях. Рен был прав.

Кэт подбросила еще лопату угля в огонь, старательно отворачивая лицо, чтобы скрыть румянец. В это время года огонь был роскошью. Снова расходы. Хэксби постоянно мерз, еще один симптом болезни. Как он говорил, кровь у него теперь сделалась холодной. И становилась все холоднее и холоднее. Она распрямилась и посмотрела на него.

– Подойди ко мне, – попросил он.

Она отложила лопату и встала у его кресла.

– Эти проклятые деньги, – сказал он. – Не надо было брать у тебя.

– Сэр, у вас не было выбора. У нас не было выбора. Иначе мы бы умерли с голоду.

Кэт на Благовещение одолжила ему шестьдесят фунтов золотом – все, что у нее было. Эти деньги она нашла у отца, когда тот умер. Хэксби запаздывал с выплатой квартальной арендной платы и жалованья работникам. Он задолжал своей квартирной хозяйке за стол за два месяца. Были и другие долги. Заказов было много, но редкие клиенты платили за работу своевременно. Если повезет, деньги придут в надлежащий срок, и тогда все будет в порядке. Пока надо было выжить.

– Деньги налагают обязательства, – сказал он. – Меня беспокоит, что я, возможно, не смогу вернуть долг.

– Разумеется, сможете. Но сейчас нам нужны наличные деньги. Вот поэтому Марвуд был подарком небес, сэр. Если идти к ростовщикам, они ограбят.

– Не могу добиться приемлемых результатов. – Хэксби поднял правую руку. Костлявые пальцы дрожали. – Все больше дрожат.

– Зима была тяжелая, сэр. Все так говорят. Но теперь лето не за горами, скоро станет тепло…

– Я был у докторов. Эта моя лихорадка никогда не пройдет. Со временем это может коснуться не только тела, но и разума. С твоей помощью, с помощью Бреннана и, возможно, других чертежников мы протянем несколько месяцев. Возможно, несколько лет. Но дальше…

– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Кэт. – Если станете больше отдыхать и меньше тревожиться, лихорадка будет прогрессировать медленнее.

– А как я верну тебе долг, если не смогу работать? Или Марвуду?

– Вы даете мне кров, сэр, и работу. Это ваша выплата. А с Марвудом что-нибудь придумаем. Он выглядит вполне преуспевающим, чтобы подождать немного.

Помолчав, он сказал:

– Что будет с тобой, когда меня не станет?

Повисла тишина. Кэт не хотела думать о возможности смерти Хэксби. Не только его дрожь усиливалась, его дух был угнетен.

Хэксби выпрямился в своем кресле, расправил плечи, будто готовился к бою.

– Найди-ка мне бухгалтерскую книгу, Джейн. Проверим счета. Узнаем, насколько плохи наши дела.

Глава 9

– Мой муж, – сказала Джемайма, сидя за туалетным столиком на Пэлл-Мэлл и рассматривая свое отражение в профиль в зеркале, – удачливый человек.

И Мэри, чье отражение дрожало и смещалось позади отражения хозяйки, отозвалась, как искаженное эхо:

– Да, миледи, хозяин очень удачлив. Не сомневаюсь, он сам это знает.

«Да, – подумала Джемайма, – а когда мой отец умрет и Сайр-плейс и все остальное станет моим, он будет еще удачливее. Благодаря мне». Когда отец умрет, ее муж станет управлять Сайр-плейс и всем остальным. Включая свою жену, если только она не научится искусству управлять им.

Окончив туалет, она спустилась по лестнице, держась за перила одной рукой, а другой опираясь на Мэри. На ней было платье из серой тафты, строгое, но элегантное, и кулон с бриллиантом размером с голубиное яйцо. Мэри уложила ей волосы, припудрила лицо и украсила его мушками.

Вместо того чтобы пойти сразу в столовую, где уже слышался гул голосов, она спустилась в кухню. Ее встретили запахи предстоящего ужина, и ее затошнило. Она положила руку на живот. Неужели она беременна?

На кухне птицы вращались на шампурах над огнем, шипел жир, капая на жадное пламя. Кухарка и посудомойка присели в реверансе. Хал, кучер, снял шляпу и поклонился, а мальчик, сын Хала, попытался спрятаться за дверью в посудомойню, но Хал вытащил его оттуда и надавал таких пощечин, что тот ударился о стену. Лимбери не держали в Лондоне большой штат, и все их слуги были сейчас в кухне, кроме Ричарда и Хестер, прислуживающих за столом наверху, и садовника.

Джемайма молча и пристально смотрела на них. Она обычно посылала Мэри с распоряжениями. Но не вредно и самой показаться на кухне, даже если не хочется. Брак – это контракт, объяснял ей отец, и она готова исполнять свои обязательства, даже если муж даст слабину.

Дать слабину. Какое ничтожное, пустое, глупое выражение!

– Итак? – сказала она.

Кухарка снова сделала реверанс:

– Да, миледи. Все идет как надо.

Она задержала взгляд на кухарке, как учила ее мать когда-то давно в Сайр-плейс, а потом посмотрела на все повернутые к ней лица поочередно.

– Цесарка превратится в угли, если вы не досмотрите.

Кухарка придушенно вскрикнула и бросилась к очагу. Не произнеся больше ни слова, Джемайма оперлась на руку Мэри и отвернулась. Поднимаясь вверх по лестнице, она ощущала, если не слышала, как в кухне все выдохнули с облегчением.

В холле она остановилась в нерешительности. Она не видела Филипа с тех пор, как он заходил к ней накануне днем. Хотя утром он прислал слугу узнать, будет ли она обедать с ними сегодня. Она не любила встречаться с незнакомыми людьми, даже у себя дома. Ей также не хотелось видеть Филипа.

Словно уловив тревогу хозяйки, Мэри тронула ее за руку и прошептала:

– Вы прекрасно выглядите, миледи. Не припомню, чтоб вы выглядели лучше.

В столовой джентльмены встали и поклонились, когда она вошла, а Ричард тотчас ринулся к ней, чтобы предложить помощь. Ричард был лакеем Филипа, еще из прошлой жизни, до их женитьбы. Он был одет в ливрею и носил вставные зубы и потому выглядел респектабельно. Мэри говорила, что он ненавидит вставные зубы, поскольку они натирают десны.

Джемайма присела в реверансе и позволила проводить себя к столу.

– Моей жене нездоровилось в последние дни, – сказал Филип, – но она не могла остаться в постели, узнав, что вы будете у нас обедать, сэр Томас. И наш дорогой друг Громвель тоже.

– Какой очаровательный бриллиант, – сказал Громвель, глядя c восхищением, но уважительно в направлении груди Джемаймы. Несмотря на свою неприязнь, она вынуждена была признать, что он был высоким привлекательным мужчиной. Когда-то он был богат, но теперь его средства значительно сократились. – На миледи Каслмен был похожий на днях, но не столь совершенный. И к тому же не такой крупный.

– Это принадлежало моей матери, – холодно произнесла Джемайма, равнодушная к его попытке обворожить ее. Когда они встречались в последний раз в Клиффордс-инн, он и не пытался быть обходительным.

– Просто потрясающе, – пробормотал он, оставляя всех гадать, относился ли комплимент к бриллианту или к ее груди.

Сэр Томас прочистил горло и отважился высказать пространное и полное тонких деталей мнение, которое, хотя поначалу было не совсем ясным, все же предполагало, что это обладатель бриллианта украшал его собою, а не наоборот.

Филип улыбнулся, глядя на нее с обожанием ласковыми карими глазами. Такая улыбка была призвана растопить ее сердце, и, когда он начал за ней ухаживать, ее сердце растопилось помимо ее воли.

– Люциус прав, любовь моя, – сказал он, – и сэр Томас тоже, ты прекрасно выглядишь сегодня, прекраснее, чем когда-либо, если такое вообще возможно.

– Как можно улучшить совершенство? – вопросил Громвель. Его манеры были обходительны, но, как и его желтый костюм, слегка старомодны. – Но миледи это удалось. Она обладательница двойного чуда, чуда природы и логики.

– Изволите шутить, сэр, – сказала она рассеянно, и ее губы дрогнули в подобии улыбки.

– Я никогда не шучу по поводу священных вещей, мадам.

«Ах ты, паразит!» – подумала она, улыбнулась и кивнула, а джентльмены рассмеялись и подняли бокалы в ее честь. Отдав долг вежливости, они вернулись к своему разговору.

– Я и не представлял, что вы будете слушать дело о Драгон-Ярде, – сказал Филип, обращаясь к сэру Томасу. – Какое совпадение. – Как Джемайме было хорошо известно по горькому опыту, он обладал способностью говорить самую нелепую и очевидную ложь с такой уверенностью, что она становилась истиной, не требующей доказательств. – Вызывает восхищение, что вы, судьи, заседаете из любви к стране и к городу, а не ради золота. Вы будете служить образцом для будущих поколений. – Он поднял бокал. – Тост. За здоровье и процветание наших судей Пожарного суда.

Они торжественно выпили, и тут в дверях появилась Хестер с цесарками, перед подачей на стол политыми соусом. Джемайма попробовала кусочек и заключила, что мясо отлично прожарилось. Это ее порадовало, так как еда, подаваемая у нее за столом, была предметом ее гордости, как и другие вещи, которые принадлежали ей.

– Я иногда сам посещаю слушания, сэр, – сказал Громвель. – Не то что у меня какой-то личный интерес. Как вы понимаете, меня интересует само качество решений.

– Вы юрист, сэр? – спросил сэр Томас. – Кажется, не имел чести видеть вас в суде.

– Никогда не практиковал, сэр. Однако в молодости провел много полезных часов, изучая юриспруденцию, и, как мне кажется, сохранил способность оценить обоснованное дело и взвешенный вердикт. – Он отвесил поклон сэру Томасу.

Джентльмены закусывали, выпивали и снова выпивали. В комнате становилось теплее. Сэр Томас был вынужден удалиться за ширму – облегчиться. Джемайме хотелось посмеяться над ними, над этой пародией дружбы, но вместо этого она нехотя ела и улыбалась комплиментам, которые ей бросали, как объедки суке под столом. Время от времени, как следует хорошо воспитанной хозяйке, она задавала вопрос – но не для того, чтобы что-то узнать, а чтобы предоставить собеседнику возможность блеснуть в ответе. Но к Громвелю она не обращалась.

Позже – через полчаса? час? – беседа вновь вернулась к Пожарному суду.

– Это не суд общего права, – говорил сэр Томас явно для нее, – однако наши решения имеют силу закона и могут отменять такие положения, которые обычно считаются неприкосновенными. Например, договоры аренды и контракты, касающиеся имущества.

– И если я правильно вас понимаю, сэр, – вставил Громвель с видом прилежного ученика, – ваши решения не создают прецедента и применимы только в отношении рассматриваемого иска.

– Точно. – Сэр Томас рьяно закивал и протянул бокал для добавки. – Вы совершенно правильно меня поняли, сэр. – Он лучезарно улыбнулся Громвелю. – Если позволите, юриспруденция только потеряла оттого, что вы решили применить свои силы в других отраслях знания. Наши усилия просто направлены на то, чтобы помочь Лондону вернуть свою славу как можно скорее, на благо городу и королевству в целом. – Он стукнул кулаком по столу. – Да что уж – всему миру. Разве наша торговля не охватывает весь земной шар и не обогащает все, к чему прикасается?

За этим последовал еще один тост, после чего Филип произнес, улыбаясь:

– И если все пойдет хорошо, сэр, при мудрой помощи судей мы не только восстановим Лондон. Мы приумножим его славу на грядущие столетия.

– Я полагаю, Драгон-Ярд станет частью этого, – сказал Громвель. – Так, Филип? Конечно, если на следующей неделе будет принято решение в вашу пользу.

«Вот оно, – подумала Джемайма, – наконец-то мы достигли цели этого утомительного застолья».

Громвель обратился к судье:

– Я изучил планы. Какой превосходный проект, сэр! Это будет самый благородный район с домами первого класса, спроектированными и построенными таким образом, чтобы они были защищены от будущих пожаров. Безопасные, просторные – украшение города. К тому же все это на благо населению и торговле, как я понимаю. Откроется новый проезд на Чипсайд, что избавит от заторов на дорогах.

У Твиздена сделалось серьезное лицо. Он стал похож на раскрасневшегося сыча.

– Без сомнения, сэр, без сомнения. Хотя все это потребует значительных вложений.

– Не станем утомлять сэра Томаса деловыми разговорами. – Филип улыбнулся всем сидящим за столом. – Не сыграть ли нам партию-другую в карты, сэр?

Судья преисполнился радостью:

– Если ее светлость не станет возражать. Ну и Громвель, конечно, тоже.

– С превеликим удовольствием, – отозвался Громвель, улыбаясь. – Как насчет лантерлоо? И может, начнем с шиллинга или двух?

– Почему бы и нет? Это добавит азарта, не так ли?

– Думаю, сэр, – сказала Джемайма, – если вы не возражаете и если сэр Томас и мистер Громвель не сочтут меня неучтивой, я оставлю вас наслаждаться игрой.

– Разумеется, они вас простят, любовь моя, – сказал Филип. – Вы еще не совсем оправились. Вам нельзя переутомляться. Мы можем играть как вчетвером, так и втроем. Ричард! Пошли за Мэри, пусть она поможет хозяйке подняться по лестнице.

Через пару минут Джемайма удалилась. Сэр Томас так низко поклонился ей, что наткнулся на стул и чуть не упал.

– Все хорошо, миледи? – ласково поинтересовалась Мэри, когда они поднимались по ступеням.

– Вполне хорошо.

Джемайме хотелось добавить «для твоего хозяина», но она удержалась. Она могла побиться об заклад, что Филип заранее узнал о страсти Твиздена к лантерлоо и что он договорился с Громвелем о том, чтобы судья выиграл у каждого из них фунт или два.

Когда сэр Филип Лимбери за ней ухаживал, он казался человеком импульсивным, а его любовь к ней казалась такой же чистой и искренней, как само солнце. Однако вскоре после свадьбы она узнала, что он почти ничего не делал случайно. Практически во всем, что он говорил или делал, была цель. Иногда их было несколько.