Текст книги "Певица Перна"

Нежась в лучах теплого солнца, Менолли начала успокаиваться. Всю ночь ее мучили тревожные сны, и хотя теперь, в ярком свете дня, она не могла припомнить подробности, осталось общее чувство тоски и беспомощности. Сильвине почти удалось прогнать мучившие девочку опасения. Да и Т'геллан не раз говорил ей: арфистов нечего бояться… Где-то на другой стороне двора звонкие юные голоса дружно грянули древнее сказание, которое разучивали раньше утром. Мощный звук вспугнул задремавших было файров, и они взмыли в воздух, но Менолли быстро успокоила их, и они снова расселись по местам.

И вдруг над двором полилась нежная трель, красиво оттеняя более низкие голоса поющих школяров – Красотка! К ней присоединились Крепыш с Нырком: крылья раскинуты, горлышки раздуваются, глаза полузакрыты, как у заправских певцов. Кривляка с Рыжиком слетели с карниза и тоже принялись подпевать. Правда, Лентяй по обыкновению не стал себя утруждать, да и обе Тетушки с голубым Дядюшкой, которые всегда пели без особого увлечения, на этот раз предпочли слушать, склонив головки, поблескивая выпуклыми глазами. Зато пятеро певцов, приподнявшись на задних лапках, старались вовсю, наполняя воздух высокими чистыми руладами.

Значит, им здесь понравилось, – решила Менолли и с облегчением подхватила мелодию – не потому, что ее голос был нужен файрам, а просто так, за компанию.

Они допели сказание почти до самого конца, когда Менолли внезапно поняла, что поют только она с ящерицами, мужские голоса давно смолкли. Спохватившись, она подняла глаза и увидела, что почти изо всех окон верхних этажей выглядывают слушатели, исключение составляли только окна зала, где занимались школяры.

– Кто это тут распелся? – осведомился недовольный тенор, и в одном из пустых окон появился незнакомый мужчина.

– А по-моему, Брудеган, вовсе неплохо проснуться под звуки такого хора! – произнес где-то над головой у Менолли звучный баритон Главного арфиста. Изогнув шею, девочка увидела, что он выглядывает из окна верхнего этажа.

– Доброе утро, мастер Робинтон, – учтиво поздоровался Брудеган, но по голосу его было ясно, что он отнюдь не в восторге от непрошенного вмешательства посторонних певцов. Менолли сжалась, мечтая, чтобы ее не заметили – оказаться бы сейчас в Промежутке!

– Я и не знала, что твои файры умеют петь, – заметила, показавшись из-за двери, Сильвина, и, как ни в чем не бывало, подняла со ступеней оставленные Менолли кружку и миску. – Неплохое дополнение к твоему хору – а, Брудеган? – крикнула она. – Робинтон, вам принести кла?

– Самое время, Сильвина! – Главный арфист высунулся из окна и обратился к девочке: – Целая стая поющих ящериц! Приятно просыпаться под такую музыку! Доброе утро, Менолли. – Не успела она ответить, как на лицо Робинтона набежала тень тревоги. – Как там моя ящерица, мое яйцо?! – И он исчез из виду.

– Теперь, пока его яйцо не проклюнется и он не получит собственного файра, не жди от него никакого толка! – добродушно рассмеялась Сильвина.

Певцы под руководством Брудегана снова затянули свою песню. Красотка чирикнула, вопросительно глядя на Менолли.

– Нет-нет, Красотка. Попели – и хватит.

– Зато им полезно порепетировать. – Сильвина кивком головы указала на окна, откуда доносилось пение. – А мне пора заняться завтраком арфиста и твоим устройством… – Женщина молчала, глядя на файров. – А с ними что будем делать?

– Они обычно спят, когда наедятся до отвала, как сейчас.

– Очень мило с их стороны… батюшки, да где же они?

Менолли едва удержалась от смеха, глядя на изумленную Сильвину: все файры, кроме Красотки, которая по обыкновению пристроилась у девочки на плече, разом исчезли. Она показала на крышу противоположного здания – там, как по волшебству, появилась разноцветная стайка.

– Они что же – и в Промежуток уходить умеют? – спросила Сильвина. – Значит, не зря Робинтон говорил, что они – вылитые драконы?

– В драконах я не очень-то разбираюсь, но то, что файры могут летать через Промежуток, это точно. Ночью она следовали за мной от самого Вейра Бенден.

– Молодцы они у тебя! Нет, чтобы школяры были хоть наполовину такими же послушными… – Сильвина поманила Менолли за собой, и они вместе вернулись на кухню. – Давай, Камо, поворачивай вертел. Крути вертел веселей, Камо. Я вижу, остальные больше следили за файрами, чем за приготовлением еды, – нахмурясь, проговорила Сильвина. Все повара и кухарки, как по команде, принялись греметь посудой, стучать ножами, сновать взад-вперед по кухне – словом, изображать бурную деятельность. – Знаешь, Менолли, было бы неплохо, если бы ты сама отнесла Робинтону его кла, заодно бы и яйца проверила. Все равно он скоро тебя позовет, так лучше мы его опередим, а то шуму не оберешься. А потом я хочу, чтобы мастер Олдайв посмотрел на твои ноги, хотя благодаря стараниям Маноры они и так уже почти зажили. И еще… – Сильвина поймала левую руку Менолли и нахмурилась, увидев красный рубец. – Откуда у тебя такой страшный шрам? И какой коновал тебя лечил? Рука-то хоть действует? – Сильвина уже поставила на поднос завтрак Главного арфиста, который довершил тяжелый кувшин с кла. – Вот, держи, – Она передала поднос Менолли. – – Его комната на втором этаже, справа от твоей. Камо, поворачивай вертел, что ты держишься за него без толку? Файры уже наелись и теперь спят. Еще успеешь на них поглазеть, когда проснутся. А пока не зевай, крути вертел!

Менолли поспешила выполнить поручение, насколько позволяли ее негнущиеся ступни. Она выбралась из кухни и по широкой лестнице поднялась на второй этаж. Красотка тихонько гудела ей в ухо, упрямо вторя мелодии сказания, которую звонко распевали ученики Брудегана. «Кажется, мастер Робинтон не рассердился, что файры подпевали хору, – размышляла Менолли. – А перед Брудеганом надо будет при случае обязательно извиниться. Я ведь не хотела помешать его занятиям – просто обрадовалась, что файры так успокоились, что даже захотели попеть».

Вот и вторая дверь направо. Менолли легонько постучала, потом еще раз, уже погромче, потом забарабанила так, что костяшки пальцев заныли.

– Входи, входи. И вот что, Сильвина… А, Менолли, ты-то мне как раз и нужна! – провозгласил Главный арфист, распахивая дверь. – Привет и тебе, гордая Красотка, – добавил он, ласково улыбаясь маленькой королеве, и она благосклонно чирикнула в ответ. Потом забрал у Менолли поднос. – Ох уж эта Сильвина – всегда угадывает все мои желания… Не откажи в любезности проверить мое яйцо – оно в соседней комнате, у очага. По-моему, оно еще больше затвердело. – В голосе Робинтона звучало явное беспокойство.

Менолли послушно направилась к двери, арфист последовал за ней. Проходя мимо письменного стола, он поставил на него поднос и налил себе кружку кла, а потом тоже прошел в соседнюю комнату, где в очаге горел огонь. Рядом стоял глиняный горшочек с яйцом.

Менолли открыла его и осторожно разгребла покрывавший яйцо песок. И правда, сейчас оно тверже, чем вчера вечером, когда она вручала его Робинтону в Вейре Бенден… правда, совсем ненамного..

– Все в порядке, мастер Робинтон, – сказала девочка, поглаживая руками горшочек, – песок достаточно теплый. – Она снова засыпала яйцо сверху и поднялась. – Когда мы два дня назад доставили кладку в Бенден, Госпожа Лесса сказала, что они должны проклюнуться через семь дней, так что у нас осталось еще пять.

Арфист вздохнул с преувеличенным облегчением.

– А теперь скажи, Менолли, как ты спала? Хорошо ли отдохнула? Ты давно на ногах?

– Да, уже довольно давно.

Робинтон расхохотался, и только тогда Менолли поняла, что ее ответ прозвучал весьма кисло.

– Ты хочешь сказать, достаточно давно для того, чтобы переполошить уйму народа? А заметила ли ты, дитя мое, что во второй раз хор звучал совсем иначе? Твои файры вызвали школяров на состязание. А то, что Брудеган ворчал, так это просто от неожиданности. Скажи, они могут сразу, без подготовки, импровизировать любую мелодию?

– Я и сама толком не знаю, мастер Робинтон.

– Похоже, ты еще не совсем освоилась, юная Менолли? – на этот раз Главный арфист имел в виду вовсе не способности файров. В его голосе и взгляде было такое участие, такое понимание, что у девочки слезы навернулись на глаза.

– Просто я не хотела бы никому докучать…

– Позволь мне возразить тебе и по сути, и по форме… – Он вздохнул.

– Впрочем, ты слишком молода, чтобы оценить пользу от такой докуки, хотя то, что звучание хора весьма улучшилось, говорит в мою пользу. Однако, время сейчас слишком раннее для философских диспутов. Он проводил ее обратно в первую комнату. Менолли она показалась самым захламленным помещением, которое ей доводилось видать, особенно по сравнению с опрятной спальней мастера. Правда, музыкальные инструменты были аккуратно развешаны по стенам и разложены по полкам, зато груды исписанных листов кожи, чертежей, рисунков, каменных и восковых дощечек сплошь покрывали все горизонтальные поверхности, налезали на стены, громоздились в углах. На одной стене висела мастерски исполненная карта Перна; на полях ее были приколоты маленькие чертежи всех главных холдов и цехов. Длинный, усыпанный мелким песком письменный стол сплошь испещряли нотные записи, некоторые были бережно прикрыты стеклами, чтобы случайно не стерлись. Арфист установил поднос на центральное возвышение, делившее письменный стол на две половины. Теперь он подвинул его поближе к себе, предварительно подложив деревянную плашку, и принялся за еду. Намазав толстый ломоть хлеба мягким сыром, он взялся за ложку, собираясь отведать каши, и жестом предложил Менолли сесть на стул.

– Имей в виду, Менолли, что мы с тобой живем в эпоху перемен и преобразований, – заявил он, умудряясь одновременно есть и говорить, при этом не чавкая и не глотая слова. – И тебе, похоже, придется сыграть их переменах не последнюю роль. Вчера я, можно сказать, силком притащил тебя сюда, в Цех арфистов. Не спорь – так оно и было! Но только потому, что знал: твое место – здесь. И для начала, – он на миг замолк, чтобы отхлебнуть кла, – мы должны выяснить, насколько хорошо Петирон обучил тебя основам нашего искусства и в каком направлении тебе предстоит совершенствовать свое мастерство. И еще, – он указал глазами на ее левую руку, – что можно сделать, чтобы уменьшить неприятные последствия увечья. Я все же хочу слышать, как ты сама играешь свои песни. – Робинтон не сводил глаз с ее сложенных на коленях рук, и Менолли, спохватившись, поняла, что все это время бессознательно потирала левую ладонь. – Мастер Олдайв сделает все, что в его силах.

– Сильвина сказала, что сегодня он меня посмотрит.

– Скоро ты у нас снова заиграешь, и не только на свирели. Ты нам нужна, Менолли: ведь ты можешь сочинять отличные песни – вроде той, что прислал мне Петирон и тех, которые Эльгион откопал среди нот в Полукруглом. Впрочем, наверное, я должен тебе объяснить… – проговорил он со смущенным видом, ероша волосы на затылке.

Менолли несказанно удивилась: – Объяснить… что объяснить?

– Скажи, ты ведь, наверное, еще не закончила работать над той песней про королеву файров?

– Я… нет, не закончила… – Менолли совсем растерялась: она никак не могла взять в толк, к чему клонит Главный арфист. И вообще, с какой стати он должен ей что-то объяснять? Что касается песни, то она только вчера вечером набросала эту мелодию. И тут ей пришло в голову, что Робинтон говорит о ее песенке так как будто всем арфистам она хорошо известна. – Неужели Эльгион послал ее вам?

– Откуда же еще, по-твоему, я мог ее узнать? Мы столько времени не могли тебя найти! – В голосе арфиста звучала явная досада. – Как подумаю, что ты жила одна в пещере, с больной рукой, что тебе не позволяли закончить эту прелестную мелодию… Вот и пришлось мне сделать это за тебя.

Он встал и, порывшись в груде восковых дощечек, сваленных под окном, извлек одну и вручил Менолли.

Она покорно уставилась на покрывавшие дощечку нотные значки. Ноты казались знакомыми, но девочка никак не могла сосредоточиться и прочитать мелодию.

– Мне просто позарез нужна была песенка про файров. я уверен, что они еще сыграют важную роль, хотя никто этого пока не понимает. И твоя мелодия… – он со значением постучал пальцем по твердому воску, – оказалась именно тем, о чем я мечтал. Я всего лишь подчистил в ней некоторые огрехи да слегка подсократил эту трогательную историю. Ты наверняка и сама сделала бы это, представься тебе случай поработать над ней подольше. Я не стал трогать общий мелодический строй – иначе песня утратила бы свое очарование… Что с тобой, Менолли?

Девочка неотрывно глядела на него, не в силах поверить, что Главный арфист хвалит ее пустяковую мелодию, которую она кое-как нацарапала. Опустив глаза, она виновато уставилась на дощечку с нотами.

– А ведь мне так ни разу и не удалось сыграть ее самой… В Полукруглом мне не разрешали играть свою музыку. Я дала отцу обещание, ну и…

– Менолли!

Девочка вздрогнула и подняла глаза – так неожиданно строго прозвучал голос Главного арфиста.

– Теперь я хочу, чтобы ты дала обещание мне – ведь отныне ты моя ученица. Так вот, обещай мне записывать каждую мелодию, которая придет тебе в голову. И еще, я настаиваю, чтобы ты играла свою музыку как можно чаще – ты меня поняла? Именно для этого я и привез тебя сюда. – Он снова забарабанил пальцами по дощечке. – И знай: эта песня была хороша еще до того, как я приложил к ней руку. А мне отчаянно нужны хорошие песни.

Когда я говорил о переменах, то имел в виду, в первую очередь, Цех арфистов: ведь именно мы, арфисты, даем толчок грядущим преобразованиям. Своими песнями мы, с одной стороны, обучаем, а с другой – помогаем людям усваивать новые веяния, привыкать к необходимым изменениям. А для этого от арфиста требуется особое искусство.

Тем не менее, приходится считаться с правилами и порядками нашего цеха. В частности, это касается и твоего из ряда вон выходящего случая. Тут придется соблюсти все необходимые процедуры. А как только покончим с формальностями, сразу же приступим к твоему дальнейшему образованию, и чем скорее, тем лучше. И запомни, Менолли: твое место – здесь, твое и твоих файров тоже. Клянусь, сегодня утром я получил немало наслаждения от их пения. О, это ты, Сильвина! Доброе утро, и вам тоже, мастер Олдайв…

Менолли отлично знала, что глазеть на людей неприлично, и поэтому, поняв, что глазеет на мастера Олдайва, поскорее отвела взгляд. Но Главный лекарь действительно приковывал внимание – на вид он был даже ниже Менолли, но только потому, что его большая голова была постоянно наклонена вперед. Из-под кустистых бровей на Менолли глянули огромные темные глаза, и ей показалось, что Олдайв видит ее насквозь.

– Извините, мастер Робинтон, мы вам помешали? – спросила Сильвина, нерешительно остановившись на пороге.

– И да, и нет. Не думаю, что мне удалось до конца убедить Менолли, но всему свое время. А пока займемся неотложными делами. Мы еще вернемся к нашему разговору, Менолли, – сказал Главный арфист. – А пока отправляйся к мастеру Олдайву. И пусть он над тобой как следует поработает. Имейте в виду, мне крайне необходимо, чтобы эта юная девица снова смогла играть. – По улыбке, с которой Главный арфист жестом велел Менолли следовать за лекарем, было видно: Робинтон ничуть не сомневается в его таланте. – Да, Сильвина, Менолли уверяет, что в ближайшие четыре, а то и пять дней моему яйцу ничто не угрожает. Но ты уж лучше позаботься, чтобы кто-нибудь…

– А лучше всего Сибел. Он присматривает за своим яйцом, ведь так? А потом у нас есть Менолли… – донеслись до девочки слова Сильвины, прежде чем мастер Олдайв, пропустил ее вперед, закрыл за собой дверь. – Сильвина попросила меня посмотреть твои ноги, – сказал лекарь, направляясь вместе с Менолли к ней в комнату. Голос у него оказался неожиданно звучный. Такой невысокий с виду, Олдайв легко поспевал за длинноногой Менолли. Когда лекарь повернулся, чтобы открыть перед ней дверь, девочка поняла, что его странная осанка вызвана ужасным искривлением позвоночника.

– Вот оно что! – воскликнул вдруг лекарь, пропуская Менолли вперед.

– А я-то подумал, что ты тоже горбунья, вроде меня! А это, оказывается, ящерица притаилась у тебя на плече, – рассмеялся он. – Ну что, будем друзьями? – обратился он к Красотке, и та, поняв, что Олдайв говорит с ней, мелодично чирикнула в ответ. – Ты, видимо, хочешь сказать: если мне удастся поладить с твоей Менолли? Придется тебе, Менолли, дописать к песенке о королеве файров еще один куплет, и пусть в нем говорится о награде за проявленную доброту, – добавил он, подвигая к себе стул, и предложил ей присесть на постель, поближе к окну.

– Но это не моя песенка… – проговорила Менолли, снимая шлепанцы.

– Как это – не твоя? – непонимающе нахмурился мастер Олдайв. – Главный арфист нам все уши прожужжал, что эту песенку сочинила ты.

– Мастер Робинтон ее… переделал. Он мне сам сказал.

– Ну, это обычное дело, – махнул рукой мастер Олдайв. – А ноги ты себе здорово отбила, – задумчиво произнес он, рассматривая сначала одну ступню, затем другую. – Бегала, небось?

В его словах Менолли послышался упрек.

– Видите ли, – поспешила оправдаться она, – Нити настигли меня на открытом месте, вдали от пещеры, вот и пришлось бежать… ой!

– Я сделал тебе больно? Ну, извини. Кожа еще очень нежная. И довольно долго останется такой же чувствительной.

Олдайв принялся втирать в ступню какую-то едучую мазь, и Менолли невольно дернула ногой. Но лекарь только крепче ухватил ее за лодыжку, чтобы довести процедуру до конца, а в ответ на сбивчивые извинения заметил, что это лишний раз показывает: хоть она и сбила себе ступни чуть ли не до костей, нервы, к счастью, не задеты.

– Постарайся пока ходить поменьше. Я предупрежу Сильвину. А эту мазь будешь втирать утром и вечером. Она ускоряет заживление, да и чесаться будет меньше. – Он надел девочке на ноги шлепанцы. – А теперь показывай руку.

Она на миг замешкалась, предчувствуя, что его приговор о качестве врачевания раны скорее всего совпадает с мнением Маноры и Сильвины. Странно, но где-то в глубине души упрямо жила верность по отношению к матери, к родному холду.

Олдайв пристально взглянул на девочку, словно желая угадать причину ее колебаний, потом протянул руку. Повинуясь его невозмутимому взору, она подала искалеченную кисть. К ее удивлению, выражение лица лекаря осталось прежним – на нем не было ни осуждения, ни жалости, всего лишь интерес специалиста, который встретился со сложным случаем. Что-то бормоча себе под нос, он принялся ощупывать грубый рубец.

– Сожми пальцы в кулак.

Это ей почти удалось, но когда лекарь велел вытянуть пальцы, шрам не позволил распрямить их до конца.

– Все вовсе не так уж плохо, как мне расписали. Наверное, рана воспалилась?

– Это все слизь голована…

– Вот оно что… Да, это штука вредная. – Он еще раз согнул ее кисть. – Но, я вижу, рана не так уж давно зарубцевалась, ткани еще можно подрастянуть. Еще несколько месяцев, и дело могло обернуться плохо – было бы слишком поздно. Значит, будешь делать упражнения – сжимать в ладони твердый шарик, который я тебе дам, и вытягивать пальцы. – Он показал, с силой выпрямив и разведя ее пальцы, так что Менолли невольно вскрикнула. – Если во время упражнения будешь чувствовать боль, знай: дело идет на лад. Наша цель – растянуть загрубевшую кожу, ткани между пальцами и сжавшиеся сухожилия. Еще я дам тебе мазь – будешь хорошенько втирать в шрам, чтобы он стал более мягким и податливым. Конечный результат будет зависеть только от твоего усердия. Впрочем, я надеюсь, что подгонять тебя не потребуется. Не успела Менолли пробормотать слова благодарности, как этот удивительный человек уже вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Красотка издала непонятный звук – нечто среднее между насмешливым чириканьем и одобрительным воркованием. Во время осмотра маленькая королева покинула свой пост на плече у Менолли и бдительно наблюдала за процедурой, зарывшись в меховое покрывало. Теперь она подошла к хозяйке и потерлась головой о ее руку.

Из окон зала, где занимались школяры, с новой силой грянули юношеские голоса. Красотка склонила голову набок и довольно замурлыкала, когда же Менолли шикнула на нее, ящерица недоуменно покосилась на девочку.

– Нам пока лучше помолчать, но ты права: хор действительно звучит превосходно.

Менолли уселась у окна, поглаживая Красотку и наслаждаясь пением. «До чего слаженно звучат голоса, – думала девочка, – чувствуется отличная выучка и долгие часы репетиций».

– А ты их здорово взбодрила, – стремительно входя в комнату, заявила Сильвина. – Приятно в кои-то веки услышать это старье, исполненное с должным воодушевлением.

Менолли не успела выразить недоумение по поводу странного замечания Сильвины, потому что главная смотрительница сунула ей в руки узелок с вещами, а сама принялась аккуратно скатывать спальное покрывало.

– Сейчас мы отправимся к Данке и поселим тебя у нее в домике, – как ни в чем не бывало, продолжала Сильвина. – Тебе повезло – комната с окнами наружу как раз свободна… – Она пренебрежительно сморщила нос. – Эти девицы из холдов не выносят наружных комнат, но к тебе это не относится. – Сильвина улыбнулась. – Олдайв сказал, чтобы ты не особенно разгуливала, но придется все-таки немножко пройтись. Кстати, ты же в хоровой группе – вот и еще один прекрасный повод поселить тебя у Данки. – Сильвина нахмурилась и воззрилась на маленький узелок в руках у Менолли. – Это что же, все, что ты привезла с собой?

– И девять файров вдобавок.

Сильвина так и прыснула.

– Воистину, несказанное богатство! – Она выглянула из окна, чтобы посмотреть на стайку файров, которые все еще нежились на залитой солнцем крыше. – Значит, эти непоседы могут-таки оставаться на месте, если им велят?

– В общем-то, могут. Правда, не знаю, как на них повлияет такое количество народа и непривычный шум.

– Или такие вот приятные неожиданности, – улыбнулась Сильвина, кивая в сторону окон, откуда лились звуки музыки.

– Ведь они всегда подпевали мне… А я не сообразила, что здесь нельзя…

– Откуда ж тебе было знать, милая? Не стоит так переживать. Скоро ты здесь прекрасно освоишься. А теперь давай-ка свернем твои пожитки, и я провожу тебя к Данке. Потом, сказал Робинтон, тебе нужно будет подобрать себе гитару. У мастера Джеринта наверняка найдется что-нибудь подходящее. Потом тебе придется самой сделать для себя инструмент. Если, конечно, ты уже не сделала в Полукруглом, когда училась у Петирона.

– Нет, своей гитары у меня никогда не было, – тихо ответила Менолли, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Но ведь Петирон взял свою гитару с собой. Тебе, конечно…

– Да, мне довелось на ней играть. – Менолли удалось и здесь не выдать свои чувства, хотя на нее лавиной нахлынули воспоминания о том, как ее лишили драгоценного инструмента, как отец выпорол ее за то, что она, нарушив его запрет, осмелилась сыграть свою песню. – Еще я смастерила себе свирель, – поспешно добавила она, стараясь отвлечь Сильвину от дальнейших расспросов. Порывшись в узелке, девочка достала свирель, которую вырезала, когда жила в пещере на морском берегу.

– Тростниковая? И, судя по всему, вырезана простым ножом? – заключила Сильвина, подойдя к окну и критическим взором окинув творение Менолли. – Что ж, неплохая работа для обычного ножа, – одобрительно произнесла она, возвращая инструмент Менолли. – Что ни говори, а учить старый Петирон умел.

– Вы хорошо его знали? – Менолли снова остро ощутила тоску от потери единственного в родном холде человека, который относился к ней по-доброму.

– Как же, конечно, знала. – Сильвина испытывающе глянула на Менолли.

– Неужто он никогда не рассказывал тебе о Цехе арфистов?

– Нет, с какой стати…

– Как это, с какой стати? Ведь он тебя учил, поощрял тебя к сочинительству… И песни твои Робинтону отправил… – Сильвина долго с искренним удивлением разглядывала Менолли, потом, тихонько рассмеявшись, пожала плечами. – Впрочем, у Петирона были свои причуды, вечно-то он мудрил. Но человек был хороший.

Менолли молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она корила себя за то, что в нескончаемые тоскливые дни, потянувшиеся в Полукруглом после кончины Петирона, осмелилась усомниться в том, что он выполнил свое обещание. Хотя в последнее время память частенько подводила старого арфиста…

– Да, пока не забыла, – нарушила ее раздумья Сильвина, – сколько раз в день нужно кормить файров?

– Обычно самый большой аппетит у них по утрам, хотя они всегда не прочь закусить – может быть, потому, что мне самой приходилось добывать для них пропитание, а это занимало много времени. По-моему, у диких таких проблем не возникает…

– Стоит их один раз покормить, и они от тебя уже не отстанут – так?

– Сильвина улыбнулась, чтобы смягчить не очень лестное для файров замечание. – Повара сваливают все отходы в большой глиняный чан в кладовке… большую часть сжирают сторожевые звери, но я распоряжусь, чтобы ты получала столько, сколько тебе понадобится.

– Мне не хотелось бы никому надоедать…

В ответ на эту робкую попытку извиниться за беспокойство Сильвина наградила девочку таким взглядом, что Менолли умолкла на полуслове.

– Не волнуйся, когда ты мне и вправду начнешь надоедать, я сразу дам тебе это понять, – усмехнулась Сильвина. – А если не веришь, спроси у любого школяра, он подтвердит.

Так, переговариваясь, они спустились по лестнице и вышли из главного корпуса Цеха арфистов, вырубленного в высокой скале. Пройдя под аркой, они попали на широкую мощеную дорогу. И нигде не было видно ни травинки, ни листочка.

Менолли впервые представилась возможность оценить размеры Форт холда. Одно дело – знать, что это самый древний и большой холд, а другое – увидеть воочию.

Должно быть, скальные холды и отдельные домишки, прилепившиеся к могучему утесу, вмещают тысячи жителей! Ошеломленная величием открывшейся перед ней панорамы, Менолли замедлила шаг. Впереди начинался широкий подъем, подводивший к просторной площади перед главным входом в Форт холд, который был расположен выше, чем здание Цеха арфистов. А еще выше вся поверхность горы, почти до самых огненных высот, была прорезана бесчисленными рядами окон. Дома, в Полукруглом, все жилые помещения располагались в толще горы, здесь же к утесу примыкали каменные корпуса, образуя четырехугольник, похожий на здание Цеха арфистов. По обе стороны подъема от главных корпусов разбегались здания помельче. Вдоль мощеных дорог, веером расходившихся в нескольких направлениях, – на юг, где лежали поля и пастбища, на восток, вниз по долине, круглившейся пологими холмами, на запад, к перевалу, за которым возвышались снеговые вершины Главного Фортского хребта, – тянулись жилые предместья.

Сильвина подвела девочку к опрятному домику. Все пять окон на втором этаже были наглухо закрыты ставнями. Подойдя поближе, Менолли поняла, что выстроен он давным-давно. И дверь у него – металлическая! Просто невероятно! Сильвина открыла дверь и стала звать Данку. Пока они ждали, Менолли успела разглядеть, что запоры у металлической двери такие же, как в Цехе арфистов, – колесико, приводящее в движение толстые засовы, которые уходят в пазы, выдолбленные в полу и потолке. – Вот, Менолли, познакомься с Данкой. У нее живут девочки, которые учатся в Цехе арфистов. Менолли почтительно поздоровалась с маленькой толстушкой: глазки у нее были черные и блестящие, а щеки – как бока у рыбы-пузана. Данка пронзила Менолли колючим взглядом, совершенно не сочетавшимся с ее добродушной внешностью, как будто примеряла к девочке те сплетни, которых уже успела наслушаться. И вдруг толстушка заметила Красотку, которая выглядывала у Менолли из-за уха. Она взвизгнула и отскочила.

– Это что за тварь?!

Менолли принялась успокаивать Красотку, которая шипела и била крыльями, пока одно из них не запуталось у Менолли в волосах.

– Данка, ты ведь наверняка слышала, что Менолли запечатлела девять файров, – с упреком произнесла Сильвина, и острый слух Менолли явственно различил прозвучавшее в ее тоне недовольство; услышала его и маленькая королева, которая тихонько заворчала и, угрожающе вращая глазами, уставилась на Данку.

Менолли мысленно приказала ящерице угомониться.

– Слышать-то я слышала, да только я не всегда верю тому, что мне говорят, – ответила Данка, отодвинувшись от Менолли, насколько позволяли размеры помещения.

– Очень разумно с твоей стороны, – парировала Сильвина. То, как она поджала губы, и насмешливый огонек, загоревшийся в ее глазах, подсказали девочке, что главная смотрительница не особенно жалует Данку. – Я знаю, что у тебя свободная комната с окнами. Так вот, по-моему, лучше всего поселить Менолли там.

– Нет уж, я не потерплю, чтобы во время Падения очередная трусиха потеряла голову и перепугала всех до полусмерти, вообразив, что в дом пробрались Нити!

Сильвина взглянула на Менолли, и в глазах ее заплясали смешинки.. – Нет, Менолли голову не потеряет. Кстати, она младшая дочь морского правителя Януса из Полукруглого холда, входящего в бенденские владения. Я думаю, тебе известно, что море закаляет души и сердца. Данка покосилась на Менолли, ее блестящие глазки превратились в узкие щелочки. – Так, значит, ты знала Петирона?

– Да, знала.

Домоправительница презрительно фыркнула и, резко повернувшись, так что широкая юбка взметнулась колоколом, направилась к каменным ступням, что вели наверх. Поддернув подол, она стала взбираться по лестнице, что-то недовольно ворча себе под нос.

По обе стороны от лестничной клетки расходились тускло освещенные узкие коридоры. Данка повернула направо и, дойдя до конца, отворила последнюю дверь.

– Лентяйки несчастные, – злобно прошипела она, возясь со светильником, – снова не удосужились сменить!

– Где они у вас хранятся? – спросила Менолли, желая снискать расположение домоправительницы, а сама подумала: «Неужто и здесь мне придется бегать вверх и вниз по узким лестницам, разнося светильники?» – Где же твоя служанка? – осведомилась Сильвина. – Это она должна следить за светильниками, а вовсе не Менолли. – Подойдя к окну, она распахнула сначала внутренние ставни, а потом и наружные, впустив в комнату поток солнечного света.

– Что ты делаешь, Сильвина?!

– Успокойся, Данка. Раньше, чем через два дня Падения все равно не будет. А комнату нужно проветрить.

В ответ раздался визг Данки: в открытое окно ворвалась стайка файров и, возбужденно чирикая, заметалась по комнате. Им было не на что присесть – вокруг лишь голые стены без карнизов, тюфяка на постели нет, меховое покрывало свернуто на сундучке. Две зеленые Тетушки и голубой Дядюшка опустились было на спинку стула, но, испугавшись воплей Данки, выпорхнули наружу. А толстуха забилась в угол и, прикрыв голову подолом юбки, кричала так, будто ее резали.