Текст книги "Таинственный венецианец"

– Спасибо, моя дорогая, – улыбнулась графиня. – Мне и самой кажется, что я достаточно хорошо говорю по-английски. Ну что же, давайте допьем наш мартини, я думаю, что уже пора приступить к обеду.

Графиня поднялась из-за стола и взяла под руку Селесту.

– А сейчас, дорогая, ты должна мне все в подробностях рассказать о твоих покойных мужьях. И скажи, а ты не собираешься вступить в новый брак? Ведь тебе всего тридцать три года. Твоя жизнь только начинается. Ах, мне так хочется, чтобы ваше пребывание в Италии стало не забываемым!

Все это время Эмма чувствовала себя не в своей тарелке. У нее разболелась голова, и ей очень хотелось, сославшись на это, оставить светских дам вдвоем хотя бы на какое-то время, чтобы собраться с мыслями. Но она была слишком хорошо воспитана, чтобы не понимать, что такой поступок может оскорбить графиню. Кроме того, она прекрасно знала, какова будет реакция Селесты, если та догадается, что ее падчерица намерена пренебречь званым обедом.

В конце концов Эмма решила отобедать с дамами и насладиться едой, которая, как она полагала, будет изысканной, а заодно и послушать, о чем будут беседовать графиня и ее хитроумная мачеха.

Еда была действительно изысканнейшая, но Эмма едва замечала, что лежало у нее в тарелке. Даже десерт не вывел девушку из глубокой задумчивости.

К счастью, графиня разговаривала, главным образом, с Селестой, так что Эмме почти не приходилось врать, зато Селеста разливалась соловьем. Лгала она виртуозно, если это давало ей возможность возвысить собственную особу.

– Мой бедный Чарльз, – с горечью говорила Селеста. – Он был еще совсем молод, когда умер! Пятьдесят три года – разве это возраст для мужчины? Ах, какой это был чудный человек! – воскликнула Селеста и скосила глаза на Эмму. – Мы с моей девочкой очень глубоко пережили эту утрату и помогали друг другу как могли. Только то, что мы были вместе, и помогло нам пережить наше горе. – И Селеста глубоко вздохнула.

– Да, да, моя дорогая, – понимающе кивнула графиня. – Это очень тяжелая утрата. И тебе повезло, что рядом с тобой была подруга, близкий тебе человек, почти одного с тобой возраста. Но тем не менее тебя никак нельзя принять за мать этой девочки, – продолжала болтать графиня. – Ты выглядишь удивительно молодо, и вас можно принять за сестер.

Взгляд графини, устремленный на Эмму, когда она произносила свою тираду, говорил о том, что она считала Селесту слишком красивой, изящной и тонкой, чтобы иметь такую дочь, как Эмма.

– Да, – вздохнула Селеста, – мы с Эммой очень хорошие друзья. Она искоса взглянула на падчерицу, как бы предупреждая не отрицать ее слов. Однако Эмма даже не заметила ее взгляда, так как была поглощена собственными мыслями.

Обед подходил к концу.

Эмма почти все время молчала, думая о том, какое ей дело до чувств, которые испытывает к ней Селеста. Она узнала о них еще в те далекие дни, когда ее отлучили от дома и отправили в пансион. И сейчас она нужна Селесте как своего рода горничная-компаньонка. Не с добрыми намерениями она вытащила ее из прозаического существования в элегантный мир дворцов, графинь и богачей. Скорее всего, думала Эмма, Селесте надо было предстать перед графиней женщиной добросердечной, которая не бросила падчерицу, а несмотря ни на что, продолжает заботиться о ней. Это поднимало ее престиж в глазах старой графини.

Что бы ни думала Селеста об Эмме, девушка была отнюдь не глупа, и она не видела резона отказаться от бесплатных каникул, которые не так уж часто нам выпадают. Эмма поняла, что для Селесты она служила чем-то вроде защиты, если та собралась выйти замуж за наследника графини или еще за какого-нибудь титулованного мужчину.

Возраст будущего жениха скорее всего не имел значения, если учесть тот факт, что в Соединенных Штатах она вышла замуж за миллионера, которому было далеко за семьдесят.

Эмма чувствовала себя больной, ей было стыдно выслушивать вранье, которым Селеста услаждала слух старой графини. Ей было стыдно, что за удовольствие побывать в Италии, вынуждена платить ложью и потому после обеда, когда они с Селестой вернутся в свои номера, она скажет ей, что не хочет участвовать в обмане, и поэтому решила вернуться в Англию. Ну, а что касается мачехи, то может перебираться в палаццо и делать то, что ей хочется.

Неожиданно старая графиня перенесла свое внимание на Эмму. Некоторое время, она внимательно разглядывала ее, потом, улыбнувшись, спросила:

– Как вам понравилась Венеция, моя дорогая? Скажите, вас интересуют старые замки, музеи, картинные галереи? Или вас больше увлекает Лидо и тихие голубые воды Адриатики?

Эмма на мгновение задумалась.

– Знаете, графиня, – вежливо проговорила она, скрывая восторг, которым она до этого поделилась с Селестой. Графиня с любопытством глядела на девушку. – Я еще очень мало видела. Конечно, я уже побывала во Дворце Дожей, а сегодня утром выпила чашечку кофе на площади Святого Марка.

– А в Базилику вы еще не ходили?

Эмма покачала головой.

– К сожалению, у меня было очень мало времени, чтобы осмотреть все как следует, а просто пробежаться и ничего не разглядеть, мне не хотелось.

Графиня похлопала о край стола.

– Я вижу, что вы умеете ценить прекрасные вещи, и мне это приятно. В моей семье была огромная коллекция картин и скульптур; к сожалению, судьба распорядилась так, что многие из них пришлось продать. Но это не удерживает меня от желания посещать галереи и церкви, где хранятся бесценные произведения искусства. Их непременно надо осмотреть – это доставляет огромную радость! – Графиня рассмеялась и повернулась к Селесте.

– Когда я и твоя мать были студентками, мы обычно целые часы проводили в Лувре. Она, наверное, рассказывала тебе об этом.

– Конечно, дорогая тетя Франческа, – чуть поколебавшись, проговорила Селеста.

Однако Эмма почему-то была уверена, что она говорит неправду. Уж слишком безразличен был ее тон, а о таких вещах нельзя говорить без волнения. Она знала это по себе. Жаль, что завтра Эмме придется вернуться в Лондон и вряд ли когда-нибудь ей снова удастся повидать Италию.

Когда обед был закончен, Эмма, извинившись, попросила разрешения уйти. Сейчас она была уверена, что у Селесты это не вызовет раздражения, так как ей захочется многое обсудить с графиней в отсутствии падчерицы.

Эмма поднялась к себе в номер, взяла легкую накидку и снова спустилась вниз. Поскольку она решила, что утром покинет Италию, ей хотелось побольше насладиться вечером в этой прекрасной стране. Она не особенно беспокоилась о том, что ей придется путешествовать в одиночестве, хотя и знала, что молодые итальянцы, считая себя неотразимыми, не упускают случая пристать к одинокой молодой девушке. Эмма чувствовала себя способной отшить любого нахала. Она холодно встречала пылкие взгляды, которые бросали на нее мужчины, и пропускала мимо ушей самые изысканные комплименты.

Даже сейчас, в начале сезона, Рива дель Чевона была полна гуляющей публики. Отплывали от берегов гондолы, увозя веселые парочки в незабываемое путешествие. Фонарики на гондолах раскрашивали каналы в разные цвета.

Магазины, кафе еще были открыты, и Эмма решила посидеть за столиком и выпить чашечку кофе. Но тут она вспомнила, что забыла взять кошелек, а это значило, что ни чашечки кофе, ни поездку в гондоле она позволить себе не может. Погуляв еще немного, Эмма вернулась в отель. И едва она переступила его порог, настроение у нее начало портиться.

Так или иначе ей предстояла встреча и объяснение с Селестой, и этот разговор не обещал быть приятным. Эмма слишком хорошо помнила злобный характер своей мачехи, особенно если что-нибудь получалось не так, как она того желала.

Погруженная в свои невеселые мысли, Эмма шла, не замечая ничего вокруг, и неожиданно с размаху уткнулась в грудь мужчины, который задумчиво вышел из бара. Она резко отпрянула от него, лицо ее залила краска стыда, она открыла рот, чтобы пробормотать какие-то извинения, но мужчина опередил ее.

– Ради Бога, извините меня, синьорита, – проговорил он. – Я задумался и не заметил вас.

– Ничего страшного, синьор, – ответила Эмма по-итальянски. Улыбка тронула ее губы.

Их глаза встретились, и Эмма почувствовала, что его опытный взгляд быстро оценил ее внешность. Она тоже с интересом оглядела его. Что-то в нем было такое, что резко отличало его от других итальянских мужчин, которых она встречала сегодня вечером. Не вызывало никакого сомнения то, что он был итальянцем. Он был очень высокого роста, строен, с широкими плечами. Одет он в исключительно элегантный вечерний костюм. Лицо незнакомца было очень загорелым, вероятно, он много времени проводил на открытом воздухе. Эмму поразили его ресницы. Они были такие длинные и густые, что позавидовать им могла любая красавица.

Она подумала, что многие женщины наверняка считают его симпатичным, но ей показалось, что главное в нем какое-то магнетическое обаяние и что именно такие мужчины заставляют женщину чувствовать себя женщиной.

Судя по всему, он был гораздо старше Эммы, она подумала, что его возраст где-то между тридцатью пятью и сорока пятью, а вообще он скорее всего напоминал человека без возраста. Это почему-то несколько огорчило Эмму, потому что она знала, что никогда не была привлекательной для мужчин, которые были старше ее. Кроме того, ее ровесники всегда казались ей более интересными, чем те, кто был взрослее, например, врачи в больнице, в которой она работала.

Но внезапно, стоя в холле напротив этого незнакомого мужчины, она пересмотрела свои прежние убеждения и поняла, что у нее слишком маленький жизненный опыт. Улыбнувшись, незнакомец спросил: – Вы говорите по-итальянски?

– Нет, – пожала плечами Эмма, – только в пределах итальянского разговорника.

– Отлично! – заметил мужчина по-английски с очень легким акцентом. – Значит, вы англичанка! Скажите, вы очень сильно стукнулись об меня?

Эмма покачала головой, умолчав о том, что, когда она так резко отшатнулась от него, кто-то сильно наступил ей на ногу и она болит до сих пор.

– Превосходно! Вы проводите здесь свои каникулы, синьорита?

– Да, синьор, – кивнула Эмма и вдруг поняла, что она позволила «подцепить» себя, как выражались у них в Англии. Она шагнула вперед, пытаясь обойти незнакомца, но он легко положил свою руку на ее и чуть сжал сильными прохладными пальцами.

– Не уходите, синьорита, – проговорил он, – позвольте предложить вам кампару и вы тем самым докажете, что извинили меня.

Эмма покачала головой:

– Спасибо, синьор. Но в этом нет нужды. Мои… мои друзья ждут меня, и я должна поторопиться. Я, конечно, принимаю ваши извинения. Ведь если разобраться, мы виноваты в одинаковой степени.

Глаза незнакомца повеселели.

– Понимаю, но тогда скажите мне, по крайней мере, как вас зовут!

Эмма улыбнулась:

– Хорошо. Мое имя Эмма Максвелл.

– Отлично. До свидания, сеньорита.

– До свидания, – кивнула Эмма.

Она решительно двинулась через холл к лифту, чувствуя, что он смотрит ей вслед, и испытывая какое-то необъяснимое волнение, Эмма поняла, что ей хотелось бы еще повстречаться с ним.

Лишь вернувшись к себе в номер, она вспомнила, что собиралась сегодня объясниться с Селестой и объявить ей, что завтра возвращается в Лондон. Эмма неуверенно подошла к зеркалу, желая увидеть свое отражение, оценить и подумать о том, как глупо она себя вела.

Зачем такому интересному и элегантному мужчине нужен такой идиотский подросток как она? Если бы она была так красива, как Селеста, то могла бы рассчитывать на кусочек счастья. Но ведь в ней не было ровным счетом ничего, что могло бы заинтересовать незнакомца: блондинка, прямые волосы спускаются ниже плеч, кожа на лице бледная, правда, она быстро загорает. Самое лучшее, с точки зрения Эммы, у нее были глаза. Огромные, широко раскрытые, какого-то таинственного зеленоватого цвета и еще ресницы. Вот они, пожалуй, не уступают ресницам незнакомца.

Потом Эмма посмотрела на свое розовое платье, которое с ее точки зрения уродовало ее, и подумала, что завтра с утра ей надо сбегать на один из небольших базарчиков, которых полно в Венеции, и купить пару платьев тех цветов, которые, как она знала, идут ей. Возможно, одно из них будет красное, а другое сине-голубое. Но самым главным было то, что предстоящий разговор с Селестой об отъезде в Лондон почему-то потерял для Эммы свою актуальность.

Глава 3

Селеста появилась в номере далеко за полночь. Она что-то тихо напевала, и из этого Эмма сделала вывод, что мачеха довольна проведенным вечером.

Эмме тоже не спалось, она долго сидела в кресле и читала какой-то роман, потом легла в постель, но заснуть никак не могла. Она думала о том, чем же могла старая графиня пленить Селесту, что та провела с ней так много времени.

В конце концов Эмма не выдержала, набросила на свое стройное тело легкий стеганый халат, осторожно приоткрыла дверь своей комнаты и вошла в общий холл, соединявший их спальни.

Селеста стояла посреди комнаты и курила, по ее лицу блуждала неопределенная улыбка. Услышав шаги падчерицы, от неожиданности она вздрогнула.

– Эмма! – воскликнула она. – Почему ты не спишь? Что ты так поздно бродишь по дому?

Эмма пожала плечами и прошлась по холлу.

– Я… Я почему-то никак не могу заснуть, – равно душно проговорила она. – Знаешь, Селеста, мне кажется, что будет лучше, если я завтра уеду обратно домой, то есть я имею в виду сегодня…

Выражение лица Селесты резко изменилось.

– Домой? Ты имеешь в виду Англию?

– Да, – напряженно ответила Эмма. – Я не знаю, какую еще ложь ты рассказывала и рассказываешь о наших взаимоотношениях, но что касается меня, то я определенно не способна обманывать эту милую старую даму.

Селеста удивленно посмотрела на Эмму, а потом презрительно расхохоталась.

– Эта милая старая дама, как ты ее называешь, больше всего на свете интересуется деньгами. Мои недостатки ее совершенно не волнуют, – фыркнула Селеста. – Твоя юная наивная голова еще не поняла причины, по которой я затеяла всю эту историю. Я хочу получить громкий титул и восстановить славу и богатство старинного рода Чезаре.

Селеста коварно улыбнулась.

– В какой-то степени ты нужна мне для достижения моей цели. Графиня, безусловно, заинтересована в деньгах, но, кроме того, у итальянцев на первом месте всегда стоит семья. Если бы я приехала сюда одна, без моей дорогой падчерицы, то боюсь, что ее заинтересовали бы причины этого.

– Ты могла ей сказать правду, что в Англии у меня есть работа.

– О нет, дорогая моя! С твоим маленьким умишком, тебе, конечно, никогда не приходило в голову поинтересоваться, сколько денег оставил мне Клиффорд. Но уверяю тебя, что эта милая старая дама знает мой банковский счет до последнего фартингаnote 22
  Фартинг равен четверти пенса.


[Закрыть].

– Но какое все это имеет отношение ко мне? – устало спросила Эмма. – Многие девушки, у родителей которых есть деньги, тоже зарабатывают себе на жизнь. Почему же я не могу так поступать?

Селеста неопределенно пожала плечами.

– Конечно, можешь, – задумчиво пробормотала она. – Но посуди сама, если у мачехи имеется несколько миллионов долларов наличными и, кроме того, целая куча ценных бумаг, – это выглядело бы, по крайней мере, странно.

– Несколько миллионов долларов? – тупо переспросила Эмма.

– Конечно! Неужели ты думаешь, что я вышла замуж за Клиффорда для того, чтобы наскрести несколько монет на пакетик жареных орехов? Зачем он мне тогда сдался?

У Эммы слегка закружилась голова.

– Что ты говоришь, Селеста?

– Итак, – решительно проговорила Селеста, – будь благоразумной, Эмма. Что плохого в том, если эта старая благородная дама будет думать, что мы находимся в прекрасных отношениях и не чаем души друг в друге? Ну хотя бы для того, чтобы удовлетворить ее понятия о приличиях.

Размышляя над тем, что сказала Селеста, Эмма стала приходить к мысли, что она чересчур придирается к мачехе. Если графиню интересуют только деньги Селесты, то почему бы мачехе не использовать свой шанс приобрести титул, который столь важен для нее. Кроме того, Селеста такой человек, что она все равно добьется своего даже в том случае, если Эмма не захочет помочь ей. Эмма покачала головой:

– Все это достаточно противно. И если именно это тебе позволяют делать деньги, то я рада, что у меня их нет.

– Почему, дорогая? – искренне изумилась Селеста. – Разве тебе не хочется стать графиней?

– Нет, не хочется. Я лучше выйду замуж за человека, которого люблю, чем за плейбоя средних лет, который поправляет свое состояние за чужой счет.

Селеста рассмеялась:

– Ох, Эмма, ты сильно ошибаешься в отношении графа Видала Чезаре. Он совсем не стар и весьма привлекателен. То, что ты узнала от меня, не имеет значения. Но мне приятно сознавать, что мне не придется искусственно симулировать страсть у отца моих будущих детей.

– Селеста! – воскликнула Эмма, отвернувшись. – Ты говоришь ужасные вещи!

– Ты слишком чувствительна, моя дорогая, – беспечно заметила Селеста. – Если ты побудешь со мной немного подольше, то, я надеюсь, избавишься хотя бы от части своей щепетильности и станешь более реально смотреть на жизнь. Прости меня, дорогая, но ты, наверное, понимаешь причину, почему графиня остановила свой выбор именно на мне, а не на женщине, которая постарше и побогаче. Дело в том, что я красива и могу произвести здорового наследника, которого она так страстно желает своему внуку. Понятно?

Эмма пожала плечами:

– Все ясно. Это твои проблемы, а я, если ты не возражаешь, буду держаться в стороне. Я вернусь домой, а ты устраивай свои дела без меня. У тебя и так все замечательно получается, и я не думаю, что у тебя есть необходимость чувствовать за меня какую-то ответственность. Как выяснилось, я вполне могу существовать в своем спокойном мире.

– Нет, – строгим голосом проговорила Селеста, – ты останешься.

– А я полагаю, что – нет, – твердо заявила Эмма.

– Я прошу тебя подумать об этом как следует, Эмма. Графине ты очень понравилась, и у меня нет желания выдумывать разные причины, которые вынудили тебя вернуться в Англию. Ты останешься здесь. И не вздумай со мной спорить! И поверь мне, что твое непослушание я без последствий не оставлю, и в этом виновата будешь ты.

– Не запугивай меня, Селеста, – вспыхнула Эмма. – Я от тебя не завишу ни в коей мере, так как сама себя содержу. И в помощи твоей я не нуждаюсь.

– Не волнуйся, я найду способ тебя угомонить. Больница, в которой ты работаешь, пользуется некоторыми благотворительными фондами, и если ты поступишь против моей воли, я найду способ, что твоя больница перестанет получать нужные ей средства.

– Надеюсь, ты шутишь? – спросила Эмма.

– Никогда в жизни я не была более серьезна!

– Но есть другие больницы, и я… – неуверенно заговорила Эмма.

– Я всегда смогу найти тебя. У меня, моя дорогая, есть деньги, а за деньги можно купить все, что угодно.

– Понимаю, Селеста, что ты имеешь возможность охотиться за мной, – удивленно сказала Эмма, – но я не могу понять, зачем тебе это надо. Почему? Что я тебе сделала?

– Ничего! Это не имеет никакого отношения к делу. Ты мне нужна и именно здесь. Но если ты восстанешь против моей воли, я превращу твою жизнь в ад, и ты очень и очень пожалеешь, что не пошла мне навстречу. – Селеста вздохнула и сказала миролюбивым тоном: – Дорогая моя, в конце концов я прошу у тебя такую малость – всего шесть недель твоего времени, которые ты проведешь в одном из самых замечательных городов мира. Разве я прошу у тебя слишком много?

Эмма молчала, от гнева она не могла вымолвить ни слова. Она повернулась и молча ушла в свою комнату. Ей было всего девятнадцать лет, и она была слишком молода, чтобы обладать каким-то жизненным опытом. Поэтому угрозы мачехи ее напугали.

Во всем мире не было ни одного человека, который мог бы ее приютить, не считая пары дальних родственников в Англии, для которых ее судьба была совершенно безразлична. Скорее всего ей придется подчиниться требованиям Селесты, потому что в настоящее время она не могла ей противостоять.

На следующее утро за завтраком они вели себя так, как будто никакого разговора между ними не состоялось. Селеста держалась по отношению к Эмме снисходительно. И, если она полагала, что Эмма несколько молчалива и, возможно, даже подавлена, то своей веселой болтовней она ловко скрывала эту ситуацию.

Селеста весело рассказывала Эмме, как вчера вечером встретилась с графом Видалом Чезаре.

– Он присоединился к нам после обеда, – вспоминала Селеста. Она чем-то напоминала кошку, нализавшуюся сливок. – К сожалению, он не мог пообедать с нами, так как у него на это время была назначена важная встреча, которую он никак не мог отменить. После того, как графиня отправилась к себе отдыхать, мы прекрасно провели с ним время, катались на гондоле. Ах, Эмма, дорогая, это было прелестно! Надо подыскать и для тебя какого-нибудь молодого человека, который сопровождал бы тебя то время, пока ты находишься здесь, потому что одной по ночной Венеции путешествовать опасно.

– Спасибо, Селеста, но я думаю, что мне это не понадобится.

Селеста строго взглянула на нее.

– Ты не уезжаешь, – проговорила она, и это было сказано скорее утвердительно, нежели отрицательно.

– Нет, Селеста, я остаюсь. Но предупреждаю, чтобы ты не вздумала мною маневрировать, я не собираюсь развлекаться в компании какого-нибудь повесы, родственника твоего графа.

– Не будь такой упрямицей, дорогая, – усмехнулась Селеста, – никто не собирается заставлять тебя делать то, чего тебе не хочется… сейчас.

Она легко и изящно поднялась из-за стола.

– Я пойду переоденусь, а ты уж, будь добра, закончи упаковку моих вещей. Гондола прибудет за нами в одиннадцать часов. Лакея графини зовут, кажется, Джулио, он погрузит наши вещи и отвезет нас в палаццо Чезаре.

Эмма представляла себе, что этот палаццо скорее всего был каким-то древним замком. Возможно, по-своему он был и красив. Но не эти мысли были главными в ее голове. Главной была Селеста, ее совсем не радовала необходимость провести с ней шесть недель.

Селеста слегка поеживалась, когда они проходили через холодноватый полутемный нижний холл, затем поднимались по лестнице следом за Джулио, который был нагружен большими тяжелыми чемоданами Селесты. Эмма несла небольшой чемодан и сумку, а в холле стоял еще огромный сундук, наполненный вечерними платьями, туфлями и драгоценностями Селесты.

– Здесь придется сделать лифт, – шепнула Селеста Эмме. – В Штатах никто не ходит наверх пешком.

Графиня ожидала их в огромной гостиной, и Селеста с радостью отметила, что в этих апартаментах установлено центральное отопление и мебель выглядит довольно современной и удобной.

Она не видела причины поддерживать внутренние комнаты дворца в том же виде, как выглядели внешние стены.

А Эмма подумала, что Селеста сейчас подсчитывает, во что ей обойдется – обновление палаццо, если ей удастся стать графиней Чезаре.

Горничная Анна подала кофе и бисквиты, и после нескольких чашек ароматного напитка и пары сигарет Селесту и Эмму торжественно проводили в их апартаменты.

Комната Селесты оказалась столь огромной, что скорее всего напоминала конюшню. Это был зал с массивной кроватью под балдахином с бархатными драпировками, которые свисали с центрального карниза. И если их опустить, то они полностью скроют обитателей этой роскошной постели. Мозаичный пол был застлан мягким шерстяным ковром. Мебель была сделана из темного мореного дерева, которое подчеркивалось яркими тонами покрывал и штор.

– Божественно! – удивленно воскликнула Селеста. – Эти апартаменты напоминают небольшой зрительный зал.

– Может быть, в давние времена это помещение и использовали в таком качестве, – заметила Эмма, на мгновение забыв о своих проблемах. – Ведь могло быть так, что прежние графини собирали у себя в спальне придворных, как это раньше делали короли и королевы.

– Вполне возможно, – усмехнулась Селеста, сделав прелестную гримаску на лице. – Впрочем, это не имеет значения. По-моему, эта кровать вполне удобна, так что не о чем беспокоиться. Хотя мне кажется, что в жаркий вечер из-за этих драпировок будет довольно душно.

– В таком месте? – покачала головой Эмма. – Я не могу представить себе, чтобы в таком огромном помещении могло быть душно. Ведь это здание построено из камня. Это же палаццо, и камням надо набрать слишком много тепла, чтобы нагреться.

– А где ванная комната? – вздохнув, спросила Селеста. – Надеюсь, что она вполне современно оборудована.

Ванная комната тоже была немалых размеров. В ней могло мыться сразу, по крайней мере, полдюжины человек. Водопровод был современным, и, когда включили кран, в фарфоровую раковину потекла горячая вода.

Анна предложила Селесте распаковать ее вещи, и поэтому Эмма, оставив мачеху на попечение прислуги, решила осмотреться.

Ее собственная спальня не была так импозантна, как у Селесты, но все равно она размещалась в довольно большом помещении. Хотя кровать была современного диванного типа и стояла на четырех деревянных ножках. Почему-то это открытие вызвало у Эммы некоторое разочарование. Она гораздо больше Селесты ценила старинные вещи и лучше в них разбиралась. Когда Эмма вернулась в гостиную, там уже никого не было, но из приоткрытой двери слева проникали какие-то звуки. Эмма подумала, что там, наверное, находится кухня и скорее всего старая графиня наблюдает там за приготовлением к ланчу.

Она прошла назад и вышла на длинную галерею, которая тянулась вдоль внутреннего фасада здания. Эмма посмотрела немного на пустой и довольно темный холл внизу и попыталась представить себе, как выглядел палаццо, когда холл наполняли гости, когда все пространство было заполнено красивыми, великолепно одетыми в парчу, шелк женщинами и наряды их были усыпаны драгоценностями.

Головы мужчин, вероятно, украшали парики, а может быть, и нет. Они танцевали здесь разные старинные танцы, возможно менуэты, звучали божественные звуки скрипок. А те, кто постарше, наблюдали с этого балкона за младшими.

Эмма совсем размечталась. Неожиданно она услышала, что внизу открылась входная дверь. Луч солнечного света осветил мрак холла, и Эмма увидела, что в палаццо входит человек, у которого в руках футляр от гитары. Не замечая ни Эмму, ни ее испытующего взгляда, он молча миновал холл, беззвучно открыл первую попавшуюся дверь и скрылся за ней.

Нахмурившись, Эмма склонилась над балконными перилами, у нее почему-то замерзла левая щека, но она даже не почувствовала этого.

Было что-то странное в человеке, которого она только что видела, она не могла понять, что именно: то ли осторожность, с которой он двигался, то ли что-то другое. Но она могла поклясться, что он не желал быть кем-либо замеченным. А если это так, то кто же он и что он делает внизу.

Эмма тяжело вздохнула: она ничего не понимала. Из того, что ей рассказала Селеста и из разговоров старой графини, она сделала вывод, что апартаментами на первом этаже пользуются только графиня и ее внук. А если это так, то кто же еще имеет право входить в нижний этаж да еще с гитарой. В этом была какая-то загадка. Эмма ушла из галереи. Что бы здесь ни происходило, ее это не касается.

Она едва знала графиню, чтобы задавать ей лишние вопросы и интересоваться тем, кто еще имеет право пользоваться нижними апартаментами.

Она проходила мимо тяжелых деревянных, украшенных резьбой дверей и испытывала неодолимое желание заглянуть хотя бы за одну из них. Ей было интересно узнать, какие за ними хранятся тайны.

Небольшое происшествие, свидетельницей которого она оказалась и которое, возможно, совершенно невинно, взволновало ее. Она решила, что лучше вернуться на то место, где она увидела незнакомца, чем дать возможность разыграться воображению, которое может лишить ее самообладания.

От испуга она чуть было не выпрыгнула из собственной кожи, когда за спиной услышала голос:

– И куда же вы идете, синьорита?

Эмма резко обернулась, прижав к губам пальцы, чтобы не закричать от испуга. Но увидев стоявшего перед ней человека, лишь прошептала: – Вы?

Это был тот самый незнакомец, с которым она разговаривала в фойе отеля «Даниэли». У него был вид человека, захваченного врасплох. Он глядел на Эмму, чуть прищурившись.

– Что вы здесь делаете? – сдержанно спросил он, но Эмма почувствовала, что он чем-то рассержен.

– Я, – запинаясь, заговорила Эмма. – Дело в том, что графиня Чезаре пригласила погостить мою мачеху. Но… А кто вы?

Выражение лица незнакомца несколько смягчилось.

– Значит, вы – падчерица Селесты Воган?

– Да, – кивнула Эмма. – Но вы не ответили на мой вопрос…

Неожиданная мысль поразила ее.

– А вы, значит, граф, внук графини Чезаре? – очень тихо спросила Эмма.

– К вашим услугам, – галантно произнес граф.

– Значит… – пробормотала Эмма. – Но откуда вы появились… Я имею в виду то, что я не слышала, как вы вошли… Так, значит, это вы были там внизу, в холле?

Граф нахмурился.

– Вы стояли на галерее или услышали что-то и поспешили выяснить, в чем дело?

– Боюсь, что я просто размечталась. Извините, я не знаю, как к вам обращаться: синьор граф или просто синьор? – спросила Эмма, покраснев.

– Это не имеет значения. Итак, вы сказали, что о чем-то размечтались.

– Да… А потом я увидела, что кто-то вошел в холл с футляром для гитары… Мне показалось это очень странным… Ведь графиня говорила, что нижними комнатами никогда не пользуются. Конечно, если бы я знала, что это были вы, то я знала бы, что это вы… – закончила Эмма, совершенно запутавшись. Граф провел рукой по своим темным волосам, внимательно разглядывая девушку.

– В этих комнатах я иногда храню кое-какие свои вещи, вот и все.

Эмма машинально кивнула головой.

Какое-то время они молча стояли друг против друга. И это молчание показалось Эмме осязаемым. Все было странным: граф, за которого Селеста собиралась выйти замуж, и этот человек, который вчера наполнил ее каким-то изумительным чувством самоуверенности, потому что его глаза сказали ей, что он считает ее привлекательной, и который пригласил се вчера в бар. Все это было невероятно, неприемлемо и вообще ужасно.

Неужели он может позволить себе продаться за богатство, которое поможет восстановить материальное благосостояние семейства графов Чезаре? Эта мысль показалась Эмме отвратительной.

Эмма знала, что он смотрит на нее, а она, опустив глаза, разглядывала свои синие джинсы и голубую майку. Внезапно она вспомнила, что собиралась купить себе новые платья, но ссора с Селестой заставила ее позабыть об этом. Странно улыбнувшись, граф заметил:

– А я думал, что падчерица Селесты – ребенок и еще ходит в школу.

Эмма покраснела.

– Мне уже девятнадцать лет, – сообщила она. – А через несколько месяцев исполнится двадцать.

– Понятно, – пробормотал граф. Эмма пожала плечами. – Да… Может быть, нам следует пойти в комнаты?