Текст книги "Красив и очень опасен"

Глава 4

Ричарду Тьернану никогда и в голову не приходило, что продолжение нескончаемой лжи может доставить ему удовольствие. Господи, сколько раз он повторял все это полиции, следователям, адвокатам и родственникам со стороны жены! Он прекрасно знал мельчайшие подробности – они были выгравированы на том, что заменяло ему сердце. Тьернан все это рассказывал Шону О'Рурку, который, в свою очередь, пытался подловить его на каких-то неточностях или неувязках. Со временем это превратилось у них в увлекательную игру; Шон ее обожал, а Тьернан стойко терпел. Как терпел свое нынешнее существование.

Однако теперь, сидя лицом к лицу с Кэссиди, он вдруг поймал себя на мысли, что беседа с ней ему вовсе не безразлична. Но вот сколько он может ей рассказать? Насколько близко к правде? И когда любопытство в ее взгляде уступит место отвращению и ужасу?

Что ж, уже очень скоро он это выяснит. Он удобно откинулся на спинку кресла и, вытянув перед собой ноги, пристально посмотрел на Кэссиди.

– Жена у меня была очень нежным и ранимым созданием, – начал он, стараясь говорить спокойно и бесстрастно. Что ж, хоть это было правдой. – Она была единственным ребенком – хрупкая, белокурая и поразительно чувствительная. Словом, настоящая сказочная принцесса.

Сначала Кэссиди просто смотрела на него, но затем положила перед собой на стол блокнот и принялась сосредоточенно записывать; не следи за ней Тьернан столь внимательно, он бы не заметил, что выражение ее лица почти неуловимо, но омрачилось.

– Она была родом из семьи военного. Но не просто военного. Она была дочерью генерала Эмберсона Скотта.

Это имя было Кэссиди знакомо – Тьернан понял это по ее небольшой заминке: на мгновение Кэссиди даже перестала строчить в блокноте. Что ж, не удивительно – почти все его знали. Да, бывший тесть Тьернана был героем недавней войны в Персидском заливе, баловнем прессы и красноречивым оратором, который умело и блистательно поддерживал свой геройский имидж.

– Они обожали друг друга, – продолжил Тьернан. – Мать же Дианы – тихая, скромная и незаметная, как мышка, женщина, всегда довольствовалась ролью безмолвной тени при своем знаменитом муже. В Диане они просто души не чаяли, баловали и пестовали всю жизнь, как малое дитя.

– Иными словами, ваша жена была избалована с детства, – заключила Кэссиди. На мгновение их взгляды встретились. – Это так?

– Можно сказать, что да, – согласился Тьернан. – Однако даже в своих капризах она оставалась прелестной и милой. Мы были счастливы.

– Как славно!

Тон ее был настолько едким, что Тьернан с трудом сдержал усмешку. Да, крепкая бабенка эта Кэссиди Роурки. И волевая. Впрочем, это ему и требовалось. Слабая женщина не вынесет участи, которую он ей уготовил.

– Генерал относился ко мне вполне сносно, мамаша была от меня без ума, а Диана наслаждалась ролью идеальной жены и матери. Она очень любила наших детишек. – Голос его звучал размеренно и ровно.

При упоминании детей Кэссиди едва заметно поморщилась. Тьернану это понравилось. А в следующий миг она подняла голову и посмотрела на него – без малейшего страха. И это понравилось ему еще больше.

– У вас ведь их было двое? – уточнила Кэссиди.

– Да. Ариэль и Сет. Ариэль к моменту гибели было пять, а Сету недавно исполнилось три. А Диана была беременна.

– Да, я помню. – В голосе Кэссиди, как она ни пыталась их скрыть, проскользнули сочувственные нотки. Как будто она различила в его голосе горечь. Очень глупо, ведь он-то прекрасно знал, что никакой горечи в его голосе и в помине не было. Как, впрочем, и каких-либо чувств.

Кэссиди вновь потупила глаза и взглянула на свои записи.

– Вы жили в Бедфорде?

– Да, и преуспевали. Мать Дианы была родом из несметно богатой семьи, да и сама Диана унаследовала весьма приличное состояние от своей бабушки. Я же зарабатывал – и довольно неплохо – собственным трудом.

– Где?

– Ваши досье этого не содержат?

– Нет у меня никаких досье, – отрезала Кэссиди. – Между прочим, я вообще старалась избежать каких-либо упоминаний или слухов о вашем процессе.

– Вам это не удалось.

– Сама знаю. Итак, где вы работали?

– Да, этот факт наша желтая пресса не слишком выпячивала, – задумчиво произнес Тьернан. Затем добавил: – Я преподавал в колледже свободных искусств. На скромной профессорской ставке. Как видите, профессия у меня была мирная и скромная, однако, к неудовольствию моих домочадцев, отнимала почти все свободное время.

– Вот бы не подумала, что вы можете быть хорошим педагогом, – честно призналась Кэссиди.

– И тем не менее дело обстояло именно так, – промолвил он. – Меня ценили, а большинство студенток – вы не поверите – вообще находили неотразимым.

– И как вы себя вели с ними?

– Что вас интересует – спал ли я с ними? Или убивал их? – спросил Тьернан, изучающе глядя на нее.

– Вы изменяли жене?

– Почитайте об этом в газетах, – предложил Тьернан. – Они лучше знают.

Кэссиди возмущенно прикусила губу, а Тьернан с интересом разглядывал ее.

– Что случилось в тот день, когда… – она запнулась, – …все ваши близкие погибли?

– Вы имели в виду, когда их убили? – Тьернан не без удовольствия наблюдал, как Кэссиди вздрогнула и едва заметно поежилась. По лицу ее пробежала тень. Да, не слишком благородно с его стороны, однако мог же давно лишенный каких-либо развлечений человек хоть таким образом позабавиться? – В ту пятницу я вернулся домой рано. На следующее утро Диана намеревалась отвезти детишек к родителям, и я хотел помочь ей собраться. Так вот, когда я вернулся, дверь была распахнута настежь, что показалось мне странным. Диана всегда настолько ревностно соблюдала правила безопасности, словно страдала манией преследования. Она никогда не оставила бы дверь нараспашку. Как бы то ни было, я вошел и обнаружил их.

– Их?

– Диана лежала у подножия лестницы в луже крови. Она была мертва. – Лживые слова посыпалась из его рта, как из рога изобилия, с привычной и отточенной уже легкостью. – Из ее сердца торчал нож.

Кэссиди содрогнулась и вновь зябко поежилась.

– И вот тогда, наверное, у меня временно помрачился рассудок, – продолжил Тьернан. – Я вихрем взбежал по ступенькам лестницы, пытаясь найти детей. Должно быть, по дороге каким-то образом испачкал руки в крови Дианы – потом мои окровавленные отпечатки пальцев нашли буквально по всей квартире. Но мне никак не удавалось найти детей. Когда же я их все-таки обнаружил… – Он настолько поднаторел в своей роли, что в этой части повествования голос его, как всегда, дрогнул и оборвался.

Кэссиди смотрела на него округлившимися глазами, в лице ее не было ни кровинки. Тьернан не представлял, сколько она сможет еще вынести. Судорожно сглотнув, он продолжил:

– Я нашел их в ванной. Они лежали на полу. Бездыханные. Больше я ничего не помню. Мой мозг попросту отключился. Когда прибыла полиция, я стоял на коленях перед телом Дианы, а вот дети исчезли. Кто-то убрал их тела и смыл следы крови. Я не сумел даже похоронить их.

– Но это… просто невероятно, – глухо прошептала Кэсс.

– К такому мнению единодушно пришли и все остальные, – заключил Тьернан, цинично усмехаясь.

Кэссиди ему поверила. Она слушала его как завороженная, однако последние слова Тьернана вывели ее из оцепенения. Она смотрела на него с побелевшим лицом, шокированная. Тьернан понимал, что она готова в любое мгновение сорваться с места и убежать. Так уж он на нее действовал. И все же он был уверен, что Кэссиди не убежит.

– На какое-то время собралась вся семья. В Нью-Йорк прилетел генерал с женой, и мы вместе с ним потели, давая бесконечные интервью журналистам. До тех пор, пока следствие окончательно не зашло в тупик. Полиции так и не удалось обнаружить каких-либо признаков вторжения в дом, а тела обоих моих детей вообще исчезли бесследно.

На этот раз Кэссиди не вздрогнула и не поморщилась, хотя Тьернан заметил, что это стоило ей немалых усилий. Что ж, похоже, она постепенно приобретает иммунитет. Придется поднажать.

– И вот, стоило мне только попасть под подозрение, как ситуация начала резко меняться. Поначалу генерал защищал меня едва ли не с пеной на губах, но позже, по мере накопления косвенных улик против меня, он начал меняться буквально на глазах. И вот сейчас он возглавляет кампанию с требованием если не четвертовать меня, то хотя бы посадить на электрический стул. Не случайно ведь мое дело рассмотрели в нью-йоркских судах в рекордно короткие сроки. У моего тестя много влиятельных друзей, и он умеет нажимать на рычаги. Он жаждет моей крови и настаивает, чтобы меня казнили как можно быстрее.

– Но можно ли его винить за это? – спросила Кэссиди. – Ведь он уверен, что это вы убили его дочь и внуков.

– Я потерял свою жену и детей, – холодно ответил Тьернан. – Из-за него мое сердце кровью не обливается.

Кэссиди изучающе посмотрела на него, затем спросила:

– Что вы имели в виду, говоря о косвенных уликах?

– Мотив, возможность совершить это преступление, отсутствие алиби, наконец, следы, – сказал Тьернан. – Никто в тот день не видел, чтобы в наш дом входил хоть один человек. Судебно-медицинский эксперт отнес время смерти Дианы настолько близко ко времени моего прихода домой, насколько это только было возможно. Стены были в некоторых местах испещрены окровавленными отпечатками моих рук, а на орудии убийства – это, кстати, был наш кухонный нож, нашли отпечатки моих пальцев.

– Ну а мотив? – взволнованно спросила Кэссиди.

На мгновение их взгляды встретились, затем Тьернан покачал головой и заговорил:

– Все знали, что у меня характер не сахар, да к тому же я завел себе любовницу, что очень быстро выплыло наружу. Словом, в тот уик-энд Диана собиралась, прихватив детей, не просто поехать навестить родителей, но хотела уехать с ними насовсем, бросить меня. Она даже успела подать бумаги на развод с требованием запретить мне свидания с моими детьми.

– На каких основаниях? – нахмурившись, спросила Кэссиди.

– Из-за того, что я их избивал!

– А это правда?

– Нет.

– Тогда вам не из-за чего было беспокоиться. Если свидетельств насилия не было, ни один суд не запретил бы вам встречаться с детьми.

Тьернан задумчиво посмотрел на нее.

– Возможно, вы правы. Однако, к сожалению, суд присяжных не посчитал, что у меня хватило бы ума самому прийти к подобному заключению. Обвинение представило меня жестоким самодуром и законченным негодяем, который скорее убил бы жену и детей, чем позволил им уехать. К тому же исчезновением детей дело не кончилось. Примерно в это же время без вести пропала и моя любовница, так что присяжные с радостью навесили на меня еще одно вероятное преступление.

– Это правда? – упавшим голосом спросила Кэссиди. – Вы и в самом деле жестокий самодур, способный на убийство?

Тьернан встал и перегнулся через стол. У него закружилась голова от пряного аромата духов Кэссиди, смешанного с запахом кофе. Подрагивающая на ее шее тонкая жилка показалась ему очень соблазнительной.

– Вам придется попытаться выяснить это самостоятельно, – промолвил Тьернан.

Кэссиди уставилась на него словно загипнотизированная.

– А зачем мне это? – наконец спросила она.

– Вы любопытны, Кэссиди, – произнес Тьернан. – Вы ничего не можете с собой поделать – вас мучает любопытство. Вы вот смотрите на меня и пытаетесь понять, в самом ли деле я чудовище, способное хладнокровно зарезать жену и маленьких детей, либо же я – несчастная жертва нашей ненормальной судебной системы. Вы отчаянно хотите мне поверить – я чувствую это, – но, раздираемая противоречиями, не можете себе это позволить. Вы разрываетесь на две части. Никак не можете решить, что вам делать: утешить меня или подвергнуть остракизму.

На щеках Кэссиди заиграл легкий румянец, ее яркие зеленоватые глаза потеплели.

– А вы позволили бы мне себя утешить? – срывающимся голосом спросила она.

Для Тьернана эти слова прозвучали как удар бичом, вмиг сорвавший с него, словно капустные листья, несколько слоев защитной оболочки и проникший в то темное и пустое место, где когда-то билось его сердце. И Тьернан попятился; он отступил подальше от нее, подальше от ее смертельно опасного для него сочувствия – первой настоящей угрозы после того безумно далекого вечера, когда, вернувшись домой, он стоял на коленях в луже крови возле умирающей жены и смотрел, как угасает в ней жизнь.

– Нет, – промолвил он. Затем резко повернулся и быстро вышел, едва не сбившись на бег, охваченный каким-то необъяснимым, почти паническим страхом.

* * *

– Я вовсе не уверена, что это самый правильный выход, – промолвила Мабри, стоя в дверях.

Кэссиди, сидевшая за заваленным бумагами письменным столом Шона, приподняла голову и посмотрела на нее. С той самой минуты, как ушел Тьернан, она трудилась не покладая рук. Разбирала и сортировала бумаги, читала протоколы, все глубже и глубже погружаясь в мир ужаса и страха.

Перед ней лежал самый первый протокол, составленный полицией на месте преступления, и затем она прочла первый отчет судебно-медицинского эксперта. Причиной смерти Дианы Скотт-Тьернан стала большая потеря крови из-за перерезанной аорты. Плоду в ее чреве было около семи недель; вскоре после того, как сердце Дианы Тьернан остановилось, плод задохнулся.

Полиция обнаружила признаки борьбы. На теле убитой остались синяки, а под ногтями были найдены следы крови. Кровь оказалась той же группы, что и у мужа Дианы, руки которого были в свежих царапинах. По словам самого Тьернана, исцарапал его какой-то бродячий кот.

Кэссиди читала протоколы, пребывая в каком-то полуоглушенном состоянии. Снова и снова она повторяла себе, что не должна принимать случившееся столь близко к сердцу. В конце концов, никого из этих людей она толком и не знала. Она должна представить себе, что читает обыкновенный детектив, например творения Агаты Кристи, тогда ощущение легкой тошноты, почти постоянно преследовавшее ее в последнее время, отступит.

Кэссиди посмотрела на Мабри. Бледное холеное лицо жены Шона оставалось спокойным.

– Не самый правильный выход? – эхом откликнулась Кэссиди. – Почему ты так считаешь? Между прочим, именно ты вызвала меня сюда.

Мабри скорчила очаровательную гримаску.

– Шон твердо решил, что необходимо вытащить тебя, а ты сама знаешь, перечить твоему отцу, когда он на что-то настроился, невозможно. – Она величаво, с присущей классной модели грацией, проплыла в гостиную, почему-то старательно избегая зеленого кожаного кресла. Кэссиди, как ни старалась, так и не поняла почему.

– Значит, на самом деле он вовсе не болен? – спросила она. – Надул меня, что ли?

– Не знаю, – пожала плечами Мабри. – Несколько раз к врачу он ходил, а в те времена, когда мы с ним познакомились, об этом и речи не могло быть. Меня он с собой отказывался брать наотрез, а в ответ на все мои расспросы неизменно твердил, что речь идет о самом банальном запоре. Хотя, если хочешь знать мое мнение, с пищеварением у Шона все идеально.

– Как по-твоему, он и в самом деле болен?

Мабри провела тонкой рукой по волосам.

– Затрудняюсь ответить, – сказала она. – Впрочем, если он и болен, это никоим образом не связано с его желанием видеть тебя в Нью-Йорке.

– И тем не менее вряд ли он затеял весь этот спектакль, чтобы собрать свою семью, – заключила Кэссиди, потупив взор. Нет, она вовсе не обижалась. Она уже давно приучилась не обижаться на Шона.

– Да, это верно, – кивнула Мабри. – В противном случае он бы попытался вызвать сюда и Франческу, – рассудила она. – Сама знаешь – он просто без ума от нее.

– Знаю, – ответила Кэссиди, подавив приступ ревности. Как и все остальные родственники, она обожала младшую сестричку. Жаль только, что Шон никогда не признавал в ней самой подобного ума или привлекательности. – А когда ему втемяшилось в голову пригласить меня? Надеюсь, это не совпало по времени с освобождением из тюрьмы Ричарда Тьернана?

– А какую главную причину он привел, приглашая тебя приехать?

– Чтобы я помогла ему с новой книгой, – ответила Кэссиди. – По словам Шона, он никогда не занимался документальными вещами, и поскольку это слишком сложно для его творческой натуры, то мои профессиональные навыки были бы ему весьма кстати.

– И ты ему поверила? – осведомилась Мабри.

Кэссиди ответила не задумываясь:

– Ни на йоту. Шон не из тех людей, которые взывают о помощи, а я – последний человек на Земле, к которому бы он за ней обратился даже в случае крайней нужды.

– И все же, Кэсси, он не зря тебя позвал. И мне это не по душе. Я ему не доверяю, а фанатическая увлеченность делом Тьернана меня просто беспокоит.

– Фанатическая увлеченность? – переспросила Кэссиди.

– Да, он стал каким-то одержимым. Только о Ричарде и думает. Никогда еще на моей памяти он не отдавался работе с такой страстью, а ведь все из-за этого кошмарного злодеяния. Шон просто бредит этими убийствами. Прямо-таки помешался на крови. Одним словом, мне бы не хотелось, чтобы он и тебя втянул в эту жуткую историю.

– Значит, ты веришь, что Ричард убийца, – вздохнула Кэссиди. – Что он хладнокровно умертвил жену и собственных детей. Тогда как же, черт побери, ты терпишь его под крышей своего дома? Как у тебя хватает духу с ним разговаривать?

– Я вовсе не говорила, что считаю его убийцей, – поправила ее Мабри, откидывая назад пышные волосы.

– А если не считаешь, то почему…

– Я и этого не говорила, – улыбнулась Мабри. – По большому счету, я и сама не знаю, кому верить. Достаточно заглянуть Ричарду Тьернану в глаза, и все внутри переворачивается. Потом этот взгляд будет долго по ночам сниться.

Кэссиди поежилась; по спине ее пробежал холодок. Она знала, что Мабри почти начисто лишена воображения. Именно ее расчетливость и практицизм так высоко ценил Шон. И если даже Мабри разглядела в глазах Тьернана нечто потустороннее, то, значит, оно определенно там присутствовало.

Кэссиди вдруг обуял почти панический страх. Ей хотелось удрать из отцовского дома и бежать без оглядки. Бросить отца, которому она впервые в жизни понадобилась, и спрятаться в каком-нибудь безопасном месте.

До чего жаль, что это невозможно!

– Вы с Шоном женаты уже почти десять лет, – сказала она, стараясь взять себя в руки. – Кому, как не тебе, знать, что лишнего слова из него клещами не вытянешь. Впрочем, я уверена, рано или поздно он сам поделится со мной своим замыслом, – со вздохом закончила она.

Мабри с сомнением посмотрела на нее.

– Что ж, вполне вероятно. Надеюсь только, что он не станет особенно затягивать с принятием решения. В противном случае может оказаться слишком поздно.

Кэссиди резко встала. Ей вдруг захотелось вдохнуть свежего воздуха, побыть на солнышке, увидеть вокруг улыбающиеся лица. Ничего из этого на Манхэттене и днем с огнем не найти. Как, впрочем, и надежного места, где она могла спрятаться.

– Слишком поздно, Мабри? – спросила она. – Для чего?

Но Мабри лишь покачала головой.

– Не знаю, Кэсс. Просто у меня дурное предчувствие. Причем я очень боюсь, что дальше будет еще хуже.

* * *

Тем временем Ричард Тьернан лежал в темноте, вытянувшись во весь рост на кровати, принадлежавшей в свое время одной из дочерей Шона. Спал он всегда мало, чаще урывками, а когда начинало светать, возвращалась боль, и ему ничего не оставалось, как отгородиться от мира хотя бы темнотой задвинутых штор и закрытых дверей. Ему не хотелось сейчас никого видеть.

А вот Шон был не из тех людей, которые обращают внимание на закрытые двери. Когда его коренастый силуэт нарисовался в дверном проеме, в темной комнате забрезжил свет. В квартире было тихо, как в склепе.

– Женщины ушли, Ричард, – произнес Шон. – Наверное, за покупками отправились.

– Кто-нибудь говорил вам, что вы женоненавистник? – спросил его Тьернан, не поворачивая головы.

– Да, тысячу раз, – ухмыльнулся Шон. – Все эти феминистки. Их мнение для меня как награда. Между прочим, можете ли вы назвать хоть одну женщину, которая бы не обожала делать покупки? Скажем, ваша покойная супруга? По-моему, счета ей выставляли просто космические.

– Вы читали стенограммы судебных заседаний, Шон, – кивнул Тьернан. – Знаете все это не хуже меня, причем ничего не забываете.

– Да, это верно, – самодовольно осклабился Шон. Войдя в спальню, он прикрыл за собой дверь, и в комнате вновь воцарился кромешный мрак. Шон присел на стул возле кровати, на которой лежал Тьернан.

– Ну что, как она вам? – спросил он.

Тьернан не стал делать вид, что не понял.

– Вы уже спрашивали меня об этом.

– А что случилось этим утром? Я ведь оставил вас вдвоем и думал, что…

– Что вы думали, Шон? – свирепо прорычал Тьернан. – Что я наброшусь на нее и разложу прямо на вашем столе с задранной юбкой?

– Я, между прочим, ее отец, – холодно напомнил Шон. – Следите за выражениями.

– Вы ее отец, но вас нисколько не заботит участь вашей дочери после того, как она окажется в моих руках.

– Нет, отчего же, заботит, – ухмыльнулся Шон. – Но я готов рискнуть.

– Между прочим, Шон, рисковать будете вовсе не вы, – ощерился Тьернан. – А вдруг я и впрямь отъявленный убийца? Кровавый маньяк вроде Джека-Потрошителя. – Он приподнялся и щелкнул выключателем. Вспыхнул свет, и Шон заморгал, как ослепленная сова. – Знаете ведь, что все говорят. Что я зарезал жену, детей, а также, по всей вероятности, еще целую кучу женщин. Тело Салли Нортон до сих пор не нашли, и лишь поэтому на меня до сих пор не навесили еще одно убийство. А что, если я чисто физически не способен удержаться? Может, у меня и правда мания, и, оттрахав женщину, я непременно должен ее зарезать?

Шон криво усмехнулся.

– Стращать меня пытаетесь, Ричард? Запугать хотите? Нет, приятель, меня голыми руками не возьмешь, я орешек крепкий! И я прекрасно понимаю, что у вас были причины ухлопать свою супругу. Но с какой стати вам убивать Кэссиди, ума не приложу?

Тьернан сел на кровати спиной к стене; отъявленный эгоизм писателя уже начал действовать ему на нервы.

– Может быть, причина состоит в том, чтобы насолить вам, поскольку вы уже меня достали!

– Я вас давно уже достаю, Тьернан, – процедил Шон. – Нечего мне мозги пудрить. Мы заключили с вами сделку, как Фауст с Мефистофелем. Я отдаю вам дочь в обмен на правду из ваших уст. Вам нужна девка, и вы по какой-то причине остановили выбор на моей дочери. Так тому и быть. Мне нужна профессиональная помощь для подготовки рукописи, а Кэсси – весьма приличный редактор. Даже талантливый. Все, Рубикон перейден! Я на попятный не пойду. А вы?

Тьернан скривил губы в волчьей усмешке.

– Я тоже, – проронил он. – Хотя у меня есть к вам один вопрос.

– Только один? – игриво осведомился Шон. – Валяйте.

– Кто из нас Фауст, а кто – Мефистофель?

На мгновение воцарилась почти могильная тишина. Затем Шон сказал:

– А вот это, мой мальчик, и сделает мою книгу классикой жанра!

* * *

Кто-то за ней следил. Кэссиди, правда, миновала не один квартал, прежде чем в затылке ее возникло неприятное ощущение. Обернувшись, она ничего примечательного не заметила; никто не проявлял особенного интереса к высокой и довольно соблазнительной рыжеволосой женщине, одетой для Верхнего Ист-Сайда довольно неброско.

Кэссиди была права насчет солнца и улыбающихся лиц. Утро, поначалу такое ясное, постепенно помрачнело, а лица прохожих, опасливо поглядывавших на темнеющие небеса, казались угрюмыми и озабоченными. В воздухе удушливо пахло выхлопными газами.

Кэссиди направилась к парку. Конечно, это было не самое безопасное место, но ей вдруг остро захотелось побыть среди деревьев, пусть даже чахлых и постепенно погибающих от загрязненного воздуха. Она мечтала увидеть играющих детишек, чтобы хоть как-то отвлечься и выкинуть из головы Ричарда Тьернана с его изломанной судьбой.

И все-таки за ней следили. Она вошла в парк со стороны Семьдесят второй улицы и тут же поняла, что один из окружавших ее людей, шедший за ней по пятам вот уже несколько минут, преследовал ее неспроста. Но кто он – моложавый бизнесмен в дорогом костюме, неряшливо одетая женщина, разговаривающая сама с собой, полицейский или толстячок, лениво бегущий трусцой, – она не представляла. Не говоря уж о том, что преследователем ее вполне мог оказаться продавец жареных сосисок или элегантный джентльмен с военной выправкой.

Но уже в следующую минуту она это поняла.

Кэссиди брела вперед наугад, без всякой цели, чтобы облегчить задачу человеку, проявлявшему к ней столь очевидный интерес. Она купила пакетик жареной кукурузы, потом присела на скамейку и принялась кидать кусочки попкорна голубям.

Мужчина остановился в конце аллеи, наблюдая, как она кормит голубей, которые, сбившись в кучу, жадно клевали лакомство. К голубям присоединилось и несколько белок с облезлыми, словно побитыми молью, хвостами. Во избежание потасовки, Кэссиди пришлось раскидать им почти все содержимое пакета.

– У вас доброе сердце.

Мужчина присел на скамью рядом с ней. Кэссиди осторожно взглянула на него, надеясь, что сумеет скрыть обуявший ее страх.

– Просто я всегда стою за справедливость, – призналась она.

– Я тоже.

– За справедливость? – переспросила Кэссиди. – А может быть, за месть?

Эмберсон Скотт, генерал в отставке, одобрительно кивнул.

– Вы не только красивы, но и умны. Меня привлекает это качество в женщине. Так вот, в данном случае понятия справедливости и отмщения совпадают.

Да, выглядел тесть Ричарда Тьернана весьма представительно. Он совершенно не походил на баловня прессы, каким со времен «Бури в пустыне» представляла его Кэссиди. Несмотря на элегантно пошитый гражданский костюм, генерал держался так, словно был в парадном мундире; с горделивым достоинством и мужеством, он просто источал непоколебимую уверенность в собственной правоте и силах. Не удивительно, что он оказался столь могучим свидетелем обвинения.

– Ваш отец – круглый болван, – вдруг заявил он.

– Ничего подобного, – с неожиданной для себя горячностью возразила Кэссиди.

– Тогда он играет в крайне опасную игру, – сказал Эмберсон Скотт, – хотя в свои годы должен представлять, чем это может обернуться. Ричард Тьернан – страшная личность, настоящая угроза для общества. В нем нет ни капли человечности. Лишь настоящий монстр способен хладнокровно убить беременную жену и детей, а после этого еще преспокойно спать по ночам.

– А почему вы считаете, что он спит по ночам? – спросила Кэссиди, прекрасно отдавая себе отчет, что задает совершенно дурацкий вопрос, не имеющий ни малейшего отношения к делу, если не считать воспоминаний о том, как Тьернан подносил ей к губам стакан горячего молока.

Эмберсон Скотт покачал головой.

– Я много раз пытался поговорить с вашим отцом, но он неизменно отказывался даже выслушать меня. Ричарда приговорили, и я очень надеюсь на наше правосудие. Преступник должен понести заслуженную кару. Он заплатит жизнью за смерть моей дочери и ее детей, и я хочу сам присутствовать при казни.

Говорил он настолько спокойно и рассудительно, что Кэссиди ни на мгновение не усомнилась: Эмберсон Скотт отвечает за каждое сказанное слово.

– А что, если вы все-таки ошибаетесь? – спросила она. – Вдруг мой отец сумеет доказать, что Ричард Тьернан невиновен?

Но Скотт только помотал головой.

– Нет, я все-таки был более высокого мнения о ваших интеллектуальных способностях, – вздохнул он. – Ваш отец без зазрения совести раскрыл мне правду. Может, вам стоит самой поинтересоваться у него, о чем именно он собирается писать книгу?

– Я и сама знаю, о чем, – вызывающе ответила Кэссиди. – Он собирается изложить всю эту историю с точки зрения самого Тьернана. Взглянуть на случившееся его глазами. И он докажет, что Тьернан не убивал жену и детей. – Говоря, она и сама не слишком верила в правдивость собственных высказываний.

Генерал Скотт вновь покачал головой.

– Ничего подобного. Да, он изложит эту историю с позиции Тьернана. Но сделает он это для того, чтобы показать, как функционирует мозг убийцы.

– Я вам не верю! – пылко вскричала Кэссиди. Однако душу ее точил червь сомнения.

– Шона О'Рурка никогда не заинтересовала бы банальная криминальная история, – продолжил генерал. – Нет, он рассчитывает создать подлинный шедевр и не постоит ни перед какой ценой.

– И какова, по-вашему, эта цена? – ледяным тоном спросила Кэссиди.

– Если он рассчитывает создать правдивый образ Ричарда, то должен заплатить ту же цену, что и я. Отдать ему жизнь своей дочери.

Ветер усилился; подхваченный порывом обрывок газеты взмыл в воздух и полетел, кружась, над аллеей. Вдалеке Кэссиди увидела неясный образ Ричарда Тьернана и жирный заголовок в одно слово:

УБИЙЦА

Проще всего было бы сейчас уступить страху, ледяные пальцы которого, почти не отпуская, сжимали горло уже почти двадцать четыре часа. Со времени приезда в Нью-Йорк. Но Кэссиди твердо знала одно: ударившись в бега, остановиться уже не сможет. К тому же она пока не хотела покинуть сцену, где режиссер отдал ей главную роль.

Она поднялась со скамьи, высокая и статная, и генерал поднялся следом, вежливый и импозантный, хотя и уступая ей в росте на добрых несколько дюймов.

– Я прекрасно вас понимаю, генерал Скотт, – промолвила Кэссиди. – И очень хотела бы вам помочь, однако боюсь, что…

– И тем не менее вы можете мне помочь, – сказал он, и Кэссиди внутренне ощетинилась, уже понимая, что за этим последует. Он, конечно, попросит ее приглядывать за Ричардом, по возможности, мешать отцу, а также…

– Постарайтесь остаться в живых, – попросил ее Эмберсон Скотт. – Он уже убил по меньшей мере двоих женщин, хотя в полиции бытует мнение, что число его жертв многократно больше.

– Но… – попыталась возразить Кэссиди, чувствуя, как к горлу подступает предательская тошнота.

– Не позвольте ему убить снова. – Голос генерала прозвучал жестко и требовательно. Затем Эмберсон Скотт повернулся и, не попрощавшись, зашагал прочь по аллее мимо рассыпавшихся в стороны голубей.