Текст книги "Скандальный портрет"

Взрослые не торопясь последовали за ней, заглядываясь на все витрины, попадавшиеся по дороге, пока не дошли до магазинчика, где продавались всевозможные товары для художников.

Ноги Эмитист сами собой остановились. Может быть, именно здесь покупал свои краски Хэркорт? Или из-за обилия туристов он предпочитал какую-нибудь более дешевую лавку, известную только местным жителям? Хотя на те деньги, которые она заплатила ему за свой портрет, он, без сомнения, мог бы иногда заходить сюда и покупать самое лучшее.

Эмитист нахмурилась. Ей не нравилось, что ее мысли снова и снова возвращались к Хэркорту. Она годами боролась с этим. Каждый раз, когда его имя упоминалось в скандальных публикациях, все старые обиды напоминали о себе, и Эми на несколько дней оказывалась выбитой из колеи. Как неудачно, что, когда его слишком припекло в Лондоне, этот человек сбежал именно в Париж.

Услышав смех Софи, Эмитист обернулась и увидела, что вся остальная компания уже входит в магазин игрушек. Она мысленно обругала себя за то, что стоит здесь, уставившись через стекло на темноватый интерьер магазина для художников. В действительности она пыталась разглядеть среди посетителей знакомую фигуру. Однако не было никаких оснований полагать, что он придет сюда только потому, что она здесь.

Эмитист со вздохом заставила себя оторваться от витрины и подойти к следующему магазину, который оказался ювелирным. И снова ноги, помимо воли, упрямо заставили ее остановиться. Когда ее глаза принялись разглядывать красивые украшения, выставленные в витрине, в сознании раздался голос тетушки, презрительно отзывавшейся о женщинах, украшавших себя подобными безделушками только для того, чтобы привлечь внимание мужчин или показать другим женщинам, насколько они богаты.

«Да я скорее умру, чем потрачу свои с трудом заработанные деньги на такую вульгарную ерунду».

Эмитист прикусила губу и мысленно возразила, что если слишком много украшений и могут выглядеть вульгарно, то небольшое их количество никому не повредит.

Ее взгляд выхватил жемчужное колье, покоившееся на ложе из черного шелка. Когда-то в короткие недели своего первого сезона Эмитист носила такую же нитку. Какой счастливой она себя почувствовала, когда мать застегнула жемчуг вокруг ее шеи. Казалось, она стоит на пороге чего-то прекрасного. Надеть жемчуг матери означало проститься с детством и вступить во взрослую жизнь.

Внутри что-то болезненно сжалось, когда Эмитист вспомнила, как сняла его в последний раз. Когда мать привезла ее домой из Лондона, жемчуг отправился назад в свою шкатулку, и Эмитист несколько лет не видела его.

Точнее, два года. А потом он появился на шее у Руби.

А мать улыбалась и с гордостью смотрела, как отец ведет Руби под руку к алтарю, где она обвенчается с богатым купцом, торговавшим чаем, с которым она познакомилась в местном собрании. Родителям даже не пришлось вывозить Руби на сезон в Лондон. Нет, ей удалось найти мужа гораздо более экономным способом. Так что она заслужила этот жемчуг.

Возможно, это не так сильно задело бы Эмитист, если бы в тот день свадьбы сестры хотя бы заговорили с ней. Но, очевидно, им было дано указание ограничиться только сухими кивками. А она возлагала столько надежд на свадьбу Руби. Ей казалось, что раз родители передали ей приглашение, значит, она прощена, значит, они решили забыть о прошлом.

Ничуть не бывало. Они хотели еще раз напомнить ей о ее месте. Руби была примерной дочерью, а она – паршивой овцой. Руби заслуживала жемчугов и улыбок, цветов и богатого свадебного торжества.

А Эмитист даже не спросили, как она себя чувствует.

Порывшись в сумочке, она достала носовой платок и вытерла нос. Прошло уже столько лет. Ее больше не волновало, что думали о ней родители. Они так сильно ошибались во многих вещах. Тогда зачем она стоит здесь, думая о них, когда они не уделили ни секунды, чтобы подумать о ней?

И вдруг, прежде чем Эмитист успела сообразить, что происходит, ноги понесли ее в магазин прямо к кассе. Ее мать считала, что она не достойна жемчугов. Тетя придерживалась мнения, что вульгарно даже думать о таких вещах. Но теперь ни мать, ни тетя больше не распоряжались ни ее жизнью, ни ее состоянием. Если ей хотелось увешать себя жемчугами и бриллиантами, она имела полное право это сделать. Так почему бы не купить какую-нибудь вещицу, просто чтобы получить удовольствие, выбросив деньги на то, что было ей недоступно в прошлом?

Магазин был настоящей сокровищницей самых прекрасных украшений, которые ей приходилось видеть. Один предмет в особенности приковал ее внимание. Искусно вырезанная из слоновой кости заколка для волос, украшенная бриллиантовыми полумесяцами. А может быть, стеклянными. Имея маленький опыт в приобретении подобных вещей, Эмитист ни за что не смогла бы определить, из чего сделаны эти маленькие капельки жидкого огня, бриллианты это или подделка.

Но, как бы там ни было, ей хотелось получить эту заколку. Она была не такой бесполезной, как жемчужное колье. Кроме того, Эмитист решила, что не стоит покупать вещь, напоминавшую о том болезненном эпизоде из прошлого.

Она бросила неуверенный взгляд на мужчину, заправлявшего в магазине. Его оценивающий взгляд не отрываясь следил за ней. На какое-то мгновение Эмитист захотелось, чтобы рядом оказался месье Ле Брюн. Он не позволил бы хозяину магазина обмануть ее. В своей манере пресыщенного жизнью скептика француз немедленно поставил бы его на место.

Эмитист отбросила эту мысль прочь. Она справится сама. Может, она и не разбиралась в драгоценностях, зато хорошо разбиралась в людях. Тетя Джорджи научила ее, как в два счета распознать лжеца. Она не позволит хозяину заставить ее заплатить больше, чем стоит вещь по ее мнению.

Сделав глубокий вдох, Эмитист спросила, сколько стоит заколка.

– Madame понимает, что это бриллианты?

Обращение невольно взбесило ее. Почему французы упорно называли ее madame? Это заставляло ее чувствовать себя такой… старой. И немодной.

И еще больше укрепило ее в решимости заказать новое, более красивое платье.

Эмитист кивнула, стараясь выглядеть непринужденно, и обхватила себя руками, готовясь услышать огромную цифру. Когда хозяин назвал более чем скромную сумму, она от удивления невольно резко втянула воздух.

Это означало, что, скорее всего, бриллианты могли оказаться ненастоящими. Продавец действительно пытался обмануть ее.

Подобно всем мужчинам, он решил, что она слишком глупа, чтобы это заметить. Эмитист прищурила глаза. Она слегка выпрямилась и уже собралась что-то сказать, когда дверь резко распахнулась, и в магазин стремительно вошел Нейтан Хэркорт.

– Я уже почти утратил надежду застать вас в одиночестве, – начал он, схватив ее за руку.

Эмитист почувствовала, что Нейтан тащит ее подальше от окна в полутемный закуток магазина.

Она не должна была позволять ему делать ничего подобного. Но сегодня Эмитист была не настроена поступать, как положено.

Кроме того, что-то во взгляде Хэркорта заинтриговало ее. Она увидела в его глазах не злость, которую он демонстрировал в их предыдущие встречи, а что-то, больше похожее на… отчаяние. И его слова прозвучали так, как будто он выслеживал ее. Искал возможности поговорить с ней наедине. Эмитист не могла не почувствовать себя несколько сбитой с толку.

– Когда мы встретились в прошлый раз, я должен был сказать… что… проклятье! – Он провел пальцами по волосам, оставив борозды в густой непослушной копне.

Господи, он сгорал от возбуждения. Из-за нее.

– Я постоянно думаю о вас. Это просто пытка, знать, что вы здесь в Париже, так близки, но… недоступны.

Теплая волна женской гордости разлилась по всему ее существу. У нее едва не вырвалась наружу улыбка. Едва, но не совсем. У Эмитист хватило разума придать своему лицу равнодушное выражение.

Во всяком случае, она на это надеялась.

– Вы не думали о том, чтобы оставить своего француза?

Все ее попытки выглядеть холодной и спокойной и вести себя с достоинством пошли прахом.

И хотя ей удалось быстро взять себя в руки, Нейтан заметил ее реакцию.

И она ему не понравилась.

– Я понимаю, что выгляжу не самым лучшим образом, – сказал он, указывая на свою неряшливую одежду. – Но, по правде сказать, я не так стеснен в средствах, как можно подумать, глядя на мой костюм. Я надеваю его, когда работаю, вот и все. На меня сыплется пыль и уголь, и… впрочем, это не важно. Главное, что со мной вам будет лучше, чем с ним.

– Вы… вы это уже говорили, – ответила Эмитист.

Его предложение, подтверждавшее, что он считал ее женщиной определенного сорта, льстило и вместе с тем оскорбляло ее. Хорошо. Пусть она польщена, но она не позволит себе растаять у ног мужчины, который облекал свою лесть в оскорбительную форму.

– Вы имеете фантастическую наглость стоять здесь, критиковать мой вкус и мою мораль, ровным счетом ничего не зная обо мне. А потом позволяете себе говорить, что считаете себя наилучшей кандидатурой для меня?

Все получилось как-то неправильно. Эмитист хотела сказать, что месье Ле Брюн не является и никогда не являлся ее покровителем. И что, если бы таковой ей понадобился, она была бы более разборчивой в этом вопросе.

– А вы попробуйте, – проскрежетал Хэркорт и, прежде чем она успела сказать ему какую-нибудь колкость, которая поставила бы его на место, он схватил ее за плечи и стал целовать. Крепко. В самые губы.

Эмитист застыла, остолбенев от возмущения. Но только на одно мгновение. Потому что, к своему удивлению, почувствовала, как за всплеском негодования последовала волна такого поразительного наслаждения, что она едва не застонала.

О, но прошло так много времени с тех пор, как ее целовал мужчина. С тех пор, как этот мужчина – ее первая и единственная любовь – целовал ее. Только на этот раз его поцелуй был совсем другим. Тогда его поцелуи казались почти целомудренными. Неуверенными. Как будто Нейтан боялся испугать ее.

И в тот самый момент, когда Эмитист стало казаться, что он хочет наказать ее этим жестоким поцелуем, губы Хэркорта сделались нежнее. Его руки, скользнув по плечам Эмитист, обхватили ее за талию и сильнее прижали к себе. Она вдруг перестала понимать, почему так важно удержаться и не растаять у него на груди. Никогда в жизни не испытывала она ничего столь соблазнительного, как эти губы, касавшиеся ее губ, эти руки, обнимавшие ее, жар его тела, прижимавшегося к ней. Теперь ее целовал мужчина. Опытный мужчина, а не зеленый юнец. И это было совсем другое.

Но самым соблазнительным в его поцелуе была страсть. Томление, волнами исходившее от него, заставляло его тело содрогаться. Именно страсть – а не умение – делала его неотразимым. Потому что заставляла Эмитист чувствовать себя желанной.

Когда – как ей показалось, слишком быстро – Хэркорт отпрянул назад, она открыла глаза, с удивлением обнаружив, что закрывала их.

– Вы видите?

Что? Что она должна была увидеть? Все это время она ничего не видела, кроме него. Даже если бы в магазин ворвалась толпа вооруженных казаков, она бы ничего не заметила.

– Вы по-прежнему хотите меня.

Все удовольствие вмиг поблекло. Неужели Нейтан всего лишь пытался что-то доказать, взывая к их прошлому? И если так, то что?

– Зачем обманывать себя, Эмитист? Идем со мной.

Зачем обманывать себя? Он говорил так, словно завести любовника для нее было так же просто, как купить заколку для волос.

Тогда как это было совершенно не так. Даже если речь шла о нем. Хэркорт стоял, дрожа от желания обладать ею.

Это льстило Эмитист. Но она не была женщиной такого сорта.

Она отрицательно покачала головой.

Его лицо помрачнело.

– Чего вы боитесь? Какую власть имеет над вами этот человек? Скажите мне.

– Он не имеет надо мной никакой власти, – возмущенно ответила она.

– Тогда докажите это.

– Я не обязана вам ничего доказывать.

– Тогда я повторю свой вопрос: что вас удерживает?

– Вы в состоянии подумать о чем-то другом? – «Например, о том, что у меня есть определенные моральные принципы».

По его лицу пробежала тень сильного раздражения.

– Объясните мне.

Эмитист взглянула поверх его плеча в сторону двери. Сюда в любой момент могла прийти Финелла, которая наверняка обеспокоена ее отсутствием и уже ищет ее.

Лицо Хэркорта смягчилось.

– Я забыл. Та маленькая девочка. Хорошо. Придумайте предлог, чтобы избавиться от своей компании, и приходите туда, где мы сможем поговорить. Чтобы вы смогли объяснить мне, что удерживает вас от того, чтобы отдаться страсти, которую вы не можете отрицать.

Поговорить. Эмитист решила, что может согласиться на это. И, о господи, ей хотелось снова увидеть его. Снова услышать его слова. Почти как в том сне, который она видела в первую ночь своего пребывания здесь, где он, склонившись у ее ног, умолял о поцелуе и о прощении за то, как обошелся с ней.

– Мы собирались пойти в Лувр, – сказала она. – Мне будет несложно оторваться от других…

– Я хожу туда при любой возможности, – ответил Хэркорт. – Вы сможете устроить так, чтобы быть там завтра?

– Да. – Легко.

– Тогда я буду ждать вас.

Он снова схватил ее за плечи и поцеловал, потом повернулся и быстро вышел из магазина.

Эмитист поднесли к губам дрожащую руку. Что она сделала? Согласилась встретиться с ним и позволить ему уговаривать себя вступить с ним в любовную связь, вот что.

Эмитист так сильно дрожала, что ей пришлось поискать опору. Добравшись до кассы, она положила на нее обе руки и сделала глубокий вдох. Когда содержимое магазина снова обрело четкость, Эмитист заметила, что хозяин, уложив заколку в маленькую коробочку с шелковой подкладкой, подталкивает ее к ней.

Эмитист уставилась на него.

Он быстро снизил цену на два франка.

С прагматизмом истинного парижанина он продолжил торговаться с ней, как будто не было ничего странного в том, что в магазин врываются мужчины, хватают потенциальных покупательниц, целуют их до такого состояния, что у тех начинают подкашиваться ноги, и убегают прочь.

Внезапно Эмитист почувствовала, что готова расхохотаться.

– Я возьму ее, – выдохнула она. Заколка будет напоминать ей об этом дне, об этом моменте. И о поцелуе, вернувшем ее в то состояние, которое она испытывала в юности, когда Нейтану удавалось поцеловать ее в каком-нибудь укромном закутке.

Эмитист не знала, что принесет завтрашний день. Но каждый раз, когда она будет закалывать волосы этой заколкой, вспыхнувший в темноте блеск камней напомнит ей о краткой вспышке их странной запретной страсти. И она вспомнит, какой желанной чувствовала себя.

На следующее утро Эмитист проснулась с улыбкой на лице. Где-то в городе Хэркорт в ярости ходил туда-сюда, ошибочно полагая, что она содержанка, и надеясь, что сможет заполучить ее. Впервые за десять лет Эмитист чувствовала себя привлекательной женщиной, по крайней мере в глазах одного мужчины. А поскольку мнение всех остальных мужчин ее мало волновало, этого оказалось достаточно, чтобы испытать такую же радость, какую испытала Софи, когда за руку с ней скакала вниз по бульвару.

– Куда вы намерены повести нас сегодня, месье Ле Брюн? – с трепещущим сердцем спросила она, когда он после завтрака явился к ней с докладом. – Я слышала, что стоит посетить Лувр.

– Конечно, я могу организовать вам осмотр произведений искусства, madame, – с готовностью отозвался месье.

– Ой, но вы же обещали отвести меня в зверинец посмотреть животных, – воскликнула Софи.

– Мы можем сходить туда в другой день, – поспешила вставить Финелла, как всегда стараясь выступать миротворцем.

– Нет, нет, – возразила Эмитист, делая вид, что смотрит в окно. – В другой день погода может испортиться. Вы непременно должны отвести Софи посмотреть животных. Тем более она уверяет, что вы дали ей слово. Вместе с тем мне бы хотелось, чтобы вы организовали посещение Лувра для меня, месье Ле Брюн. Мне бы не хотелось сидеть здесь без дела после того, как я закончу разбираться с бумагами.

Учитывая, что Софи непременно хотела посмотреть зверей, Финелла не стала возражать против такого плана. Так что не прошло и двух часов после того, как они ушли в ботанический сад, где располагался зверинец, а Эмитист уже прошла по первому этажу Лувра среди статуй и поднялась по лестнице, ведущей в галерею, где они с Нейтаном договорились встретиться.

Она крепко сжимала в руке зонтик от солнца. Вокруг было так много людей, пришедших посмотреть картины. Как она сможет отыскать среди них Нейтана? Да и хочет ли она этого? Что она ему скажет?

Эмитист не подумала об этом. Чувствуя, как бьется пульс в самом ее горле, она обратила невидящий взгляд к ближайшей картине, оказавшейся «Мученичеством святого Петра» Тициана.

– Мне всегда казалось, что у него такой вид, будто он очень гордится тем, что его убивают, – произнес голос Хэркорта, который каким-то образом нашел Эмитист в толпе и сумел незаметно подобраться к ней.

Она не стала оборачиваться. Ей казалось, что она не сможет взглянуть ему в лицо и не покраснеть. Эмитист провела слишком много времени, смакуя те ощущения, которые пробудил в ней поцелуй Хэркорта. И пытаясь представить, что могло бы последовать за этим, поскольку Нейтан ясно дал ей понять, что желает гораздо большего. От этих мыслей ее временами бросало в жар и в дрожь, а временами все ее члены наполнялись блаженным ощущением, как будто она романтичным розовым облаком парит над грязными улицами Парижа.

Это было смешно. Ведь в том, чего хотел от нее Хэркорт, не было ничего романтического.

И все же Эмитист не могла отделаться от чувства… своей женственности – она не знала, как описать его другими словами, – которого не испытывала с тех пор, когда, будучи наивной дебютанткой, грезила о фате и флердоранже.

Вот и теперь, когда Эмитист чувствовала у себя на щеке сбивчивое дыхание Хэркорта, наклонившегося, чтобы прошептать ей на ухо свои слова, ее охватило острое сознание собственной женственности. Нейтан стоял так близко, что она ощущала спиной жар его тела и чувствовала запах дыма, исходивший от его одежды, как будто он совсем недавно стоял у костра.

В попытке стряхнуть его чары Эмитист бросилась в атаку.

– Это ваш способ поздороваться со мной?

– Нет, конечно нет. Просто вы так внимательно разглядывали картину. И, как я уже говорил вам, я провел здесь много часов, восхищаясь работами истинных мастеров. Когда я вижу красоту, то не могу не восхититься ею. Поэтому меня, несмотря ни на что, так тянет к вам каждый раз, когда я встречаю вас в городе.

Совсем так же, несмотря ни на что, тянуло к нему Эмитист.

– Возможно, мне не следовало приходить…

Только бы ему не удалось достучаться до той Эми, которую она так старательно скрывала от всех. Той Эми, которая ночи напролет лежала в своей одинокой постели и так хотела, чтобы явился кто-нибудь, кто обнимет ее и скажет, что она нужна ему.

Та Эми не могла устоять перед желанием оказаться как можно ближе к Нейтану. Почувствовать спиной тепло его тела. Ощутить его дыхание на своей шее, когда он прошептал ей на ухо:

– Я рад, что вы пришли.

Какое-то время они стояли неподвижно, делая вид, что смотрят на картину, хотя на самом деле просто наслаждались ощущением близости. По крайней мере, она. И если бы с Нейтаном обстояло иначе, он наверняка отодвинулся бы. Однако он продолжал стоять, дыша так, что внутри у Эмитист все таяло от сладкого томления.

– Вы… вы говорите, что провели здесь много времени.

– Я художник, – резко произнес Хэркорт. Возможно, его рассердило то, что она намеренно прервала возникший между ними чувственный контакт. – Мне обязательно надо изучать работы великих мастеров, чтобы понять, как им удавалось создавать такие шедевры, тогда как я… – Он помолчал. – У меня нет такого таланта, как у них, как ни печально это звучит.

– Тогда почему вы продолжаете этим заниматься?

– Потому что человек не выбирает, быть ему художником или нет. Это его природа, его сущность. Я не могу просто восхищаться видом, не думая о том, как мог бы передать его великолепие на холсте. Точно так же как, увидев интересное лицо, не могу не сделать набросок. К примеру, ваши волосы…

– Мои волосы? – Эмитист обернулась и посмотрела на него через плечо.

Хэркорт как зачарованный разглядывал завитки, случайно выбившиеся из-под ее шляпки.

– Ни у одной другой женщины я не встречал волос такого оттенка. Он не поддается определению. Филдинг всегда говорил, что вы просто брюнетка. – Нейтан усмехнулся. – Он никогда не замечал этих глубоких рубиновых переливов, которые мерцали в их глубине, когда вы проходили вдоль ряда канделябров.

Эмитист шумно вздохнула, и Нейтан посмотрел ей прямо в глаза. Они стояли так близко, что, казалось, дышали одним и тем же воздухом. Ему стоило лишь слегка наклонить голову, чтобы их губы коснулись друг друга в поцелуе.

Словно подумав о том же, Хэркорт опустил взгляд на ее губы. Они стояли так, глядя друг на друга, и тяжело дышали.

Сердце Эмитист успело сделать несколько ударов, прежде чем он хрипло произнес:

– Если вы так боитесь лишиться покровительства этого француза, то, может быть, он разрешит мне написать ваш портрет? Только голову и плечи. Ваши волосы не дают мне спокойно спать. Если бы вы пришли ко мне в мастерскую, тогда, возможно…

– Месье Ле Брюн не мой покровитель, – перебила его Эмитист.

Хэркорт мог сколько угодно говорить, что хочет только написать ее, но она понимала, что на самом деле он хочет гораздо большего.

И тоже этого хотела.

Боже правый, она тоже этого хотела. Это было плохо. Возможно, даже порочно. Но мечтать о романтической любви и свадебных колоколах было уже слишком поздно. А перед ней стоял мужчина, сгоравший от желания. От самой настоящей страсти. Ведь он даже понятия не имел о том, как она богата. Напротив, он считал, что она живет на содержании у другого мужчины, но и это не мешало ему… желать ее. Может быть, каким-то женщинам этого показалось бы недостаточно, но, так или иначе, то, что вспыхнуло между ними, было настоящим.

– Если вы хотите написать мой портрет, вам достаточно попросить об этом меня.

Глаза Хэркорта сверкнули с такой силой, что сердце Эмитист на миг перестало биться.

– Вы должны будете прийти ко мне в мастерскую, – сказал он.

– Да, конечно.

– Вы знаете, где она находится?

– Да. – Эмитист вспыхнула. В тот же день, когда Нейтан нацарапал свой адрес на обратной стороне рисунка, она выяснила, где он живет, под предлогом простого любопытства расспрашивая Ле Брюна о том, где находятся те ли иные улицы. Ей даже удалось проехать мимо hotel, где жил Нейтан, гадая, за какими из этого множества окон находятся его комнаты.

– Вы можете прийти одна?

Сердце Эмитист с силой ударилось в грудь. Она так и знала. Он спрашивал совсем не о том, можно ли написать ее портрет, он хотел знать, согласна ли она стать его любовницей. Эмитист пронзил резкий всплеск возбуждения. Неужели она действительно может это сделать? Завести любовника?

Если кто-нибудь об этом узнает, всем ее надеждам на заключение уже подготовленных сделок придет конец.

Да и Финелла… будет шокирована.

– Если я приду, вам придется обязательно написать мой портрет, – сказала Эмитист. До тех пор пока он будет работать над картиной, она сможет убедить Финеллу, что ничего плохого не происходит.

Эмитист так сильно хотела его. Совсем не так, как в юности. Теперь, лежа в своей слишком большой одинокой постели, она грезила не о свадьбе.

– Я могла бы прийти одна…

Хэркорт схватил ее за руку, не обращая внимания на то, что они стояли на виду у десятков других туристов.

Тем не менее, завороженная сиянием его глаз, она даже не сделала попытки убрать руку.

– Сегодня?

– Сегодня? – Внезапно то, о чем она думала, приобрело гораздо большую реальность. Одно дело поцелуй, но все остальное… И так скоро?

Несмотря на свою девственность, Эмитист знала, чем занимаются мужчины и женщины, закрывшись наедине в своих спальнях.

Ее тетя могла презрительно отзываться о девушках, которые «задирают юбки, чтобы удовлетворять самым безумным желаниям мужчин». Но ведь ее тетя никогда не любила. А если бы любила, то поняла бы, что иногда достаточно лишь взглянуть на мужчину, и весь мир перевернется. И ты таешь. И чувствуешь, что готова на все, лишь бы снова почувствовать, как его руки обнимают тебя.

Нельзя сказать, чтобы Эмитист была влюблена.

Ей просто хотелось снова испытать то, что она чувствовала, когда Хэркорт обнимал ее. И снова ощутить, как его губы касаются ее губ. И… если Нейтан желал большего, в чем она не сомневалась, то она хотела бы узнать, что это такое. Эмитист случалось слышать, как шептались и хихикали служанки, говоря о том, чем занимались со своими дружками в постели. Судя по их голосам, они получали от этого большое удовольствие.

Но даже если ей это не понравится, нет никакой нужды делать это снова. Она должна сама узнать правду. Как говаривала ее тетушка: «Никогда не принимай ничего на веру».

К тому же Эмитист столько лет старалась быть хорошей. Пыталась заслужить одобрение других людей, хотя они по-прежнему думали о ней самое худшее. Она так дорого заплатила за грех, которого не совершала.

Так почему бы не совершить его?

Она вздернула подбородок и посмотрела Хэркорту прямо в глаза.

– Не сегодня. – Это слишком рано. Ей требовалось сделать кое-какие приготовления. Эмитист ни под каким видом не хотела бы иметь внебрачного ребенка. И она не собиралась явиться к Нейтану в мастерскую, наивно полагая, что он позаботится об этом.

Впрочем, Эмитист не нуждалась в его заботе о ней и ее ребенке. Проблема была совсем не в этом. Ее богатства хватило бы на то, чтобы обеспечить себя и любое количество детей, которых она могла завести. Но Эмитист не хотела, чтобы на ее совести оказалось рождение несчастного невинного ребенка, отмеченного ужасной печатью незаконнорожденности.

– Но когда?

– Завтра вечером. – Если ей удастся найти аптекаря, который достаточно хорошо знает английский, чтобы понять, что ей нужно. Не просить же об этом месье Ле Брюна! – Или, может быть, в другой день, – если окажется, что найти такого слишком сложно.

Хэркорт выпустил ее руку и сделал шаг назад. На его лице появилось жесткое выражение.

– Вы можете меня не застать, – сказал он.

Его может не быть на месте? Она только что приняла важное решение, выходящее за границу общепринятых приличий, а он готов с легкостью отмахнуться от этого, как будто это ничего не значит?

Хорошо. Она могла последовать его примеру.

Так она и сделала, заявив с самым равнодушным видом, какой только смогла изобразить:

– Значит, я зря потеряю время на дорогу к вам.

Эмитист повернулась и пошла от него прочь. Она не собиралась просить Нейтана изменить свое отношение или выказать больший энтузиазм.

– Подождите, – произнес Хэркорт, догнав Эмитист и идя с ней рядом. – Назначьте любую конкретную дату и точное время, и я буду на месте.

Увидев то, как он смотрит на нее, Эмитист сразу же успокоилась. Нейтан хотел ее. Действительно хотел. Он просто был слишком горд, чтобы просить.

– Тогда в субботу, – сказала она. Нейтан был отчасти прав. Если она не назначит конкретный день, то может так и не набраться храбрости сделать это. – И если я по какой-то причине не смогу выполнить нашу…

– Договоренность, – подсказал Хэркорт, отметая все возможные сомнения в том, что речь идет о написании ее портрета.

Эмитист сглотнула.

– Я сумею известить вас, чтобы вы не были разочарованы.

– Я непременно буду разочарован, если вы не придете, – хрипло отозвался он. – Однако, – он вздернул подбородок, – я не стану преследовать вас. Вы сами должны сделать выбор, приходить вам ко мне или нет.

Сказав это, Хэркорт повернулся кругом и пошел прочь. Эмитист хмуро смотрела ему вслед. Его последние слова оказались совсем не теми, каких можно было ожидать от завзятого соблазнителя женщин. По правде сказать, можно было подумать, что, если она не придет к нему, как обещала, это заденет его гордость.

Но это абсурд. Что она для него, если не очередная женщина из длинной череды его побед? Одна из тех, кем он насладился, чтобы затем бросить.

Она значила для Хэркорта не больше, чем другие. Конечно нет.

И для ее же блага лучше не искать признаков того, что это не так.