Текст книги "М.Ф."
Автор книги: Энтони Бёрджес
Жанр: Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Энтони Бёрджесс
М.Ф
Посвящается Лиане
Глава 1
– Господи помилуй, совсем голый?
Все это было давным-давно. Я в то время еще не достиг совершеннолетия и теперь накладываю на того неоперившегося юнца в спальне «Алгоикина» позы и речи, которые называю взрослыми. Не думаю, например, чтобы я в самом деле ответил:
– Скажем, функционально голый. Все оперативные зоны наружу.
– И при белом свете?
– При лунном. При девственном свете массачусетской луны.
Между нами лежала неутолимая печаль Лёве. Поверьте, что я сказал следующее. Всему поверьте.
– Идея была ее главным образом. Она сказала, можно считать это формой протеста. Сама, давно выйдя из студенческого возраста, не совсем вправе протестовать. Значит, это был, используя британское выражение, мой номер. Бесстыдное публичное совокупление как способ выражения возмущения. Против тиранических демократий, войн во имя мира, принужденья студентов к учебе…
– Вы признаете это бесстыдством?
– Скелетообразные индейские дети едят собачьи экскременты, когда посчастливится отыскать.
– Я спрашиваю, вы приз…
– Не было вообще никакого бесстыдства. Все произошло возле Мемориальной библиотеки Ф. Джаинату. Помощница библиотекаря мисс Ф. Карика только что заперла ее на ночь. Я отчетливо видел браслет-змейку, когда она ключ поворачивала.
Отчасти мысли мои были заняты сочиненьем шарады про Лёве.[5]5
Лёве (Löwe) – лев (нем.).
[Закрыть] Вот к чему я пришел:
Тевтонский гордый горлопан,
В зубах его зажат баран.
Лёве, юрист, опечаленно сидел в кресле, а я, нераскаянный, валялся на кровати. Голый, но не совсем. Он носил сдержанно радужный костюм из сингалина для свирепствовавшей снаружи нью-йоркской жары, жестокой, как зима. Из львиного в его внешности были лишь волосатые лапы, но это, в конце концов, родовое свойство животных. Однако фамилия вынуждала меня признать волосатость нечеловеческой и чувствовать при виде нее необъяснимый предостерегающий спазм внизу живота. С подобными спазмами – правда, в печени – я познакомился, когда профессор Кетеки излагал проблему той записи в дневнике Феивика от 2 мая 1596 года. Докурив сигарету, я ткнул ее в другие окурки. Лёве принюхался к дыму, как зверь. Спазм.
– Это… э-э-э… галлюциноген?
– Нет. «Синджантин». Продукт Монопольного управления Республики Корея.
Я вычитал это на белой с зеленоватым золотом пачке, и добавил:
– Я впервые наткнулся па них на Монреальской выставке. И именно там впервые почувствовал всю порочность разграничений. Пересек границу, но все же остался в Северной Америке.
Лёве вздохнул, издав как бы (спазм) миниатюрное взрывное рычание. В очках сверкнуло отражение пылающей Западной Сорок четвертой улицы.
– Не стоит говорить, – не стоило ему говорить, – как был бы шокирован ваш отец. Выброшен из колледжа за постыдный бесстыдный…
– Коллеги-студенты восстали за мое восстановление. В кампусе гремят выстрелы. На закате жгут книги – реакционера Уитмена, фашиста Шекспира, гнусного буржуя Маркса, Вебстера с его многословием. Студент вправе публично трахаться.
Я вытащил из пачки еще синджантинку и сунул обратно. Надо было следить за здоровьем. Я был худым и слабым. Страдал ревмокардитом, разнообразными типами астмы, колитом, нервной экземой, истечением семени. Признавал себя психически неуравновешенным. Предавался сексуальному эксгибиционизму, несмотря на малую физическую энергию. Мозг мой любил, чтоб его пичкали разрозненными крохами бесполезных сведений. Если факт оказывался бесполезным, я безошибочно его усваивал. Но я решил исправиться. Собирался разузнать побольше о произведениях Сиба Легеру. Хотя это действительно бесполезно – кто заинтересуется, кто захочет узнать, многим ли даже имя известно? А произведения Сиба Легеру волновали меня возвышением бесполезного, нежизнеспособного, неклассификабельного до…
– Боже мой, как же можно дойти до такого безумства?
– Все дело в лекции, прочитанной профессором Кетеки. О ранней елизаветинской драме.
– Но, как я понимаю, вы должны изучать бизнес-менеджмент.
– Не вышло. Мне посоветовали переключиться на что-нибудь бесполезное. Меня ужаснуло отсутствие океанических мистерий в бизнес-менеджменте. Впрочем, если подумать, елизаветинская драма может многому научить в бизнесе. Интриги, кинжалы во тьме, предательство братьев, отравленные банкеты…
– Ох, ради бога…
– Речь шла о записи в дневнике Фенвика. Он отмечал чудеса в жизни Лондона, привлекавшие провинциала или чужестранца-изгнанника. И летом 1596 года видел пьесу в театре «Роуз» в Бэнк-сайде. И записал о ней только одно: «Золото, золото, даже номинально». Профессор Кетеки был пьян тем утром. Жена его родила сына, первенца. В третьем ряду чувствовался запах скотча. Кетеки, с журавлиной фигурой, с совиной головой, пробубнил в высшей степени невразумительную лекцию, как бы отлакированную запахом скотча.
Наверно, последних слов я фактически сказать не мог. Но фактически сказал:
– Хотя вполне вразумительно предложил двадцать долларов каждому, кто сумеет назвать виденную Фенвиком пьесу.
– Слушайте, у меня клиент в…
– И меня озарило. Я встречался с мальтийской девушкой из Торонто, изучавшей родную литературу. В одном показанном ею тексте мне в глаза бросилось слово jew,[6]6
Еврей (англ.).
[Закрыть] которое произносится «джу». Она сказала, что это предлог «или». Но английский предлог «или» – оr – по-французски и в геральдике значит «золото». Вдобавок однажды она назвала меня похотливым, как фенек, то есть кролик. Таким образом, Фенвик вполне мог быть Фенеком, – полагаю, довольно распространенная на Мальте фамилия, – и англоязычным мальтийским агентом английского рыцарского капитула. Виденная им пьеса должна была быть «Мальтийским евреем» Марло. Я получил от Кетеки двадцать долларов, прежде чем он успел вытереть мел с пальцев. Эти деньги я пропил.
– Ах.
– В Риверхеде есть китайский ресторан под названием «Пу Кэтоу».[7]7
Кэтоу – церемония приветствия старшего в Китае.
[Закрыть] Риверхед, как вам, возможно, известно, получил название в честь места рождения лорда Джеффри Амхерста. Здесь этот Амхерст великий герой. Он от имени Франции позволил Северной Америке восстать против Британии. Его племянник Уильям Питт Амхерст был назначен британским послом в Китае. И испортил все дело, отказавшись пасть ниц перед императором.
– Слушайте, тот клиент придет в пять.
– Разве я не такой же клиент?
Лёве по-лисьи взглянул на меня. И спросил:
– Чего же вы хотите?
– Во-первых, закончить рассказ. Я хотел поесть, а вместо того напился. Там тоже выпивали тот самый тип и участвовавшая в игре дама. Она учила всех смешивать коктейль под названием «Косолапый». Жутко зверский – «Бакарди», бурбон, двойной ликер-крем. Просто заскочила, по ее словам, по пути в Олбани. И у нее была идея той самой игры.
Опустив взгляд на свою руку, я обнаружил, что абсолютно автоматически курю очередную синджантинку. Но решил исправиться. Мне почти двадцать один, летит время.
– Поймите, – сказал Лёве, – до совершеннолетия я для вас ничего не могу сделать.
– Я все знаю, – сказал я, – о том, что причитается мне в свое время. В данный момент еще забочусь о своем образовании. Хочу побывать на Кастите.[8]8
От латинского castitas – целомудрие, чистота, непорочность.
[Закрыть]
– Боже мой, где!
– Пятнадцатая долгота, к югу от Эспаиьолы. Триста миль к западу от Подветренных островов. Некогда британский протекторат. Столица – Гренсийта. Население…
– Знаю. Все знаю про это проклятое место. Одного не пойму…
– Зачем: очень просто. Профессор Кетеки заставил меня заинтересоваться неким Сибом Легеру, поэтом и художником с Каститы. Очень таинственным, очень талантливым. Вы о нем никогда не слыхали, и вообще никто. Его писания не опубликованы, картины осыпаются, никем не увиденные. Я читал ксерокопию рукописи. Изумительно. Один колониальный администратор сделал все возможное для работ Легеру после его смерти. Некий сэр Джеймс Писмир. Создал на Кастите нечто вроде музея Легеру, непосещаемый дом, ключ висит у табачника. Мне интересно. Хочу побывать.
Лёве издал очередной взрывной рык. И сказал:
– Не хочется быть суеверным. Знаете, ваш несчастный отец встретил смерть в Карибском море.
– Забыл.
– Не имеет значения. Положение таково. Вы достигнете совершеннолетия, дайте прикинуть когда…
– В декабре. В Сочельник. Без двух минут полночь.
– Знаю. Знаю. Вам, конечно, известно условие наследования.
– Совершенно дурацкое.
– Не слишком сыновнее отношение, я бы сказал. Ваш отец принимал принцип смешанного брака очень близко к сердцу.
– Когда я женюсь, то только по любви.
– Ох, – сказал Лёве, – весьма юношеское замечание. Если б все женились по любви, мир стал бы адом. Любви учатся при выполнении прочих супружеских обязанностей. Остальное для поэтов. Молю Бога, – озабоченно продолжал он, – чтобы семейство Ань не узнало о вашем, о вашем…
– Если скажете, где оно, черкну записку.
– Нет, нет, нет, пет, нет.
– «Риверхед стар» ничего не сообщила. Руководство колледжа позаботилось. В более ответственных органах может что-нибудь просочиться, но имя упоминаться не будет. Протестующие студенты имеют лишь коллективное существование. Личность тонет в цели или в ритуале. Лозунги до оргазма. Гитары, барабаны бонго, песнь общечеловеческого братства. Лоснящиеся бороды юнцов распахиваются, со смертельным пылом приветствуя нас.
– Юная леди, мисс Ань, – очень достойная юная леди. Фотографии не отдают ей должного. И воспитана очень строго. Эти старые кантонские семейства нравственны, высоконравственны.
– Ничего себе, нравственность. Династический брак. Способ получить деньги. В остальном то же самое, что общая свалка в Солт-Лейк-Сити…[9]9
Большинство жителей города Солт-Лейк-Сити – мормоны, когда-то практиковавшие многоженство.
[Закрыть]
– Ну, – неуместно вставил Лёве, – невозможно представить, чтобы кто-нибудь в Солт-Лейк-Сити поступил так, как вы. Я хочу сказать, надежность продукта связана с нравственностью производителей.
– Полный абсурд.
– Что касается поездки на Каститу… В данный момент я ничего не вижу… Может быть, что-то есть в дополнительной папке… Посмотрю по возвращении в…
– Деньги принесли?
– Вы весьма невнятно говорили по телефону. Еще были под мухой?
– Телефон барахлил. Тысячу долларов?
– Существует статья насчет выделения разумных сумм на ваше образование. Именно на образование.
– Понятие очень широкое.
– Я велел мисс Касторино взять из банка пятьсот. Тысяча – слишком много. Пятьсот до вашего дня рождения вполне достаточно.
Лёве вдруг улыбнулся с устрашающей сахаринной сладостью. И спросил:
– Кроссвордами увлекаетесь, да?
И выкопал из разбросанных вокруг меня бумаг выдранную из какой-то газеты шараду. Теперь спазмы бились от члена до ануса.
– Трудная загадка. Слушайте.
Он прочел, или мне показалось:
Вверх – разлившийся поток;
Вниз – пахучий лепесток.
Ответ очевиден – цветок. Но спазм мне велел не давать Лёве ответа. Почему? Я в тот раз быстро ответил Кетеки. Теперь знал, почему пет. «Вверх» и «вниз» в этой шараде относилось к соответственному положению языка при произнесении дифтонгов в словах flow и flower.[10]10
Flow – поток; flower – цветок (англ.).
[Закрыть] Только лингвистический журнал ввел бы в шараду подобное заумное условие, а лингвистические журналы кроссвордами не увлекаются. Лёве молочно-сахарно улыбался.
– Ну?
– Простите, для меня слишком сложно.
Спазм прошел. Лёве как бы съежился, стал не столь волосатым. С удовлетворенным видом кивнул и сказал:
– Как я понимаю, вы сюда вернетесь задолго до своего дня рождения.
– Не уверен, что хочу вступать в права наследства. Пусть победит Солт-Лейк-Сити. Хочу себя чувствовать свободным человеком.
– Ох, боже мой, – усмехнулся Лёве. – Никто не свободен. Я хочу сказать, выбор ограничен врожденными структурами, предопределенными генетическими наборами и прочим.
Минимально покраснел и добавил:
– Так говорят.
– Вам многое предстоит узнать до своего дня рождения. В сговоренном браке нет ничего слишком страшного. Французская цивилизация основана на сговоренных браках.
– Я требую права выбора.
– Правильно, – снисходительно сказал Лёве, заталкивая меня в свою папку для бумаг. – Требуйте. Но больше не столь чудовищно аморальным способом. Это был очень постыдный поступок.
– Бесстыдный.
– И также бесстыдный.
Когда Лёве ушел, я позвонил в Карибскую авиакомпанию, заказал билет в один конец до Гренсийты. Следующий рейс отправлялся из аэропорта Кеннеди в 22.00. Значит, Лёве не было необходимости резервировать вот этот номер в «Алгонкине», за который мне придется платить из пятисот долларов (каждый цент нужен). Мы могли посовещаться па Центральном вокзале, куда я прибыл в мерзком поезде из Спрингфилда, штат Массачусетс. Или у него в офисе. Хотя здесь я все-таки получил какие-то реальные деньги. Я принял душ, откопал в саквояже чистую рубашку, зеленые легкие летние брюки. Перекладывая из синих летних брюк монеты, спички, перочинный нож, обнаружил скомканную бумажку. Записка фломастером. «Классный протест. Надеюсь, еще как-нибудь где-нибудь попротестуем. Мир тесный-претесный. Помни Карлотту». Как она умудрилась сунуть этот клочок? Да, конечно, шла адская драка между нашими соучастниками студентами и вооруженной полицией кампуса. Мы скрылись в толпе, поскорее прикрыв функциональную наготу, удостоверявшую нашу преступную личность. Она привела меня к себе в комнату в «Лорд-Камберленд-Инн», заказала сандвичи, кофе. Потом меня достал «Косолапый», и вырвало в туалете. Извергая и извергая рвоту, я все думал, что моя нагота до сих пор там шалит. Мой акт, подобно возвышенной проповеди, был широко транслирован идиотами протестантами. Фабер, вы исключены. Нет, нет, я уезжаю.
Приняв душ и одевшись, я поискал телевизор. Поскольку дело было в «Алгонкине», он прятался в тумбе красного дерева. Строгая литературная традиция, Росс, слепой Тербер, жирный Вулкотт, все кругом ниспровергавшая Дороти Паркер.[11]11
Росс Харолд Уоллес (1892–1951) – журналист, издатель, основатель литературно-политического журнала «Нью-Йоркер», где публиковались произведения юмориста Дж. Тербера (1894–1961), театрального критика А. Вулкотта (1887–1943), известной своим остроумием писательницы Д. Паркер (1893–1967).
[Закрыть] Я переключал капал за каналом, но они молчали, как бы утешая этих литературных призраков. Завывала поп-группа в грязных клетчатых рубашках и джинсах «ливайс». Шел какой-то старый фильм с похоронами, на гроб с рыданиями возлагали венки под музыку, звучавшую, как «Смерть и Преображение». Не вызывавший доверия молодой человек в черном говорил хрупкой вдове в трауре:
– Не плачь, ма. По-моему, он живет в своих делах и в нашей памяти.
Реплика насчет продолжения жизни годилась для моего собственного покойного отца, хотя от него не осталось отцовского образа, даже мои физические воспоминания были не вполне надежными. Я просто не мог увидеть никакого лица. Отец жил по собственной воле, столь полно выраженной в завещании. И тут я вспомнил о его смерти. Самолет – Карибской авиакомпании? – захваченный, направленный в Гавану, разбился при посадке. Куда он летел? По делам, в связи с делами, разведать открывавшиеся возможности в Кингстоне, в Сьюдад-Трухильо, может быть, даже в Гренсийте. «Анна Сыоэлл продактс», мое обусловленное наследство.
Я попробовал другой канал, там в замедленной съемке шла какая-то белиберда с батутом, спортсмены сонно левитировали под мелодию вальса – «Жизнь артиста», «Утренние газеты», «Венская кровь», что-то вроде. На другом канале гость шоу, краснокожий индеец в красивом костюме и шестиугольных очках, рассуждал про племена вескерини и ниписсинг, живущие ныне, увы, лишь в названиях неких псевдоиндейских курьезных поделок, производящихся в Висконсине. Я вспомнил: это члены семьи Великих Алгонкинов:[12]12
Группа индейских языков, включающая языки 32 племен, ныне существующих в США; такое же название носит отель Майлса.
[Закрыть] редкостное совпадение. Западная Сорок четвертая улица была индейской территорией; несколькими домами дальше стояли ирокезы, традиционно именуемые врагами алгонкинских народов. Погружаясь в дремоту, я задался вопросом, почему алгонкины и ирокезы похожи на птиц. Дело вовсе не в перьях, которые они носили; постой, постой, – голуби. Я видел один документальный фильм о Берлинской стене, где комментатор довольно бегло упомянул о голубях; они промышляли тут и там, на востоке и на западе, перелетали через стену, присаживались, вили гнезда, в блаженном неведении о жестокой идеологии, разрезавшей город напополам. Граница между Канадой и мятежным Союзом[13]13
13 штатов, провозгласивших себя независимым государством – США.
[Закрыть] означала для ирокезов и алгонкинов лишь мимолетные объединения чужаков. Наступала Луна Ясных Ночей, за ней шла Луна Листьев; при Луне Снегоступов умирал долгий охотничий год; своевременно возвращались опечи и оваисса; каркали дахинды; Гитче Гуми, Большая Морская Вода, Старшее Озеро, терпеливо вбирало поток Муджекиви, и вава – дикий гусь – кричал над ним, хлопая крыльями: «вава-вава». А все белые люди становились на расстоянии бледнолицыми, француз и англичанин, роялист и республиканец, с их в конечном счете двусмысленными языками.
В моем сне возникла, шамкая, беззубая скво, почти вслепую нащупывая путь; вождь в уборе из перьев, длинном, как клавиатура, прогремел: «Она из коко-кохо». Совы бурей растрепанных перьев вспорхнули над ней и умчались. Одна сова села ей на левое плечо, покачнулась, устроилась, уставилась, как сова, мне в глаза и заговорила. «Эса, эса», – насмехалась она. Я выбрался наверх из лопнувших перьевых перин и проснулся. Лежал, тяжело дыша, чувствуя вкус соли на верхней губе, словно пил текилу. На нёбе грязным слоем лежал застоявшийся дым синджантинок. Длинный день шел к концу. Кружился остаточный образ птиц или ангелов. Это по телевизору шла программа об охоте в штате Мэн. Потом ворвалась реклама, что-то серьезное, про желудочную кислотность и язву. Я взглянул на свои часы, но они остановились в 19.17. Набрал ЯЗЗВА, и не получил ответа. Сбитый с толку рекламой, я вспомнил, что ЯЗЗВА надо набирать в Лос-Анджелесе, а в Нью-Йорке – ПСИХОЗ. На юге и на севере время столь же болезнетворно, как Mauer,[14]14
Стена (нем.).
[Закрыть] параллель, таксономия.[15]15
Таксономия – теория классификации и систематизации сложноорганизованных областей действительности.
[Закрыть] ПСИХОЗ сообщил мне, что пора обедать.
Глава 2
– Индианский (или иллииойсский) ореховый пирог.
– Яйца вкрутую.
– Шафранные тосты.
В любом случае, что-то вроде. Сны, думал я, предсказания (когда они вообще пророческие) – просто тривиальность. В яркой дешевой столовке на авеню Америки я заказал к горячему сандвичу с говядиной слабый, новый для себя напиток – «Коко-Кохо», изготовленный кондитерами в Шоуни, штат Мичиган. Бутылка в виде совы – первая грубая отливка стеклодува, впрочем, из зеленого стекла, – а на этикетке изображалось то, чего из экономических и упаковочных соображений нельзя было отлить, – пристальный взгляд, уши, клюв. Напиток оказался зеленым, пенистым, с легким привкусом ангостуры сквозь сахарин. Меня забавляла возможность отомстить за насмешки во сне, выпив подобие той совы вместе с шипеньем и прочим.
– Мерланг в эстрагоне, горячий.
Я ел горячий сандвич с говядиной на европейский манер, с ножом и вилкой. Даже будучи американцем, имея в подтверждение паспорт, я в детстве так долго жил вне Америки, что многие аспекты здешней жизни до сих пор странно меня поражали. Зачем, к примеру, сначала все резать, как в детской, а потом в каждый кусок тыкать вилкой? Инфантильность – любящая мамочка стоит рядом, одобряя голодные тычки в нарезанные мамулей кусочки? Пережиток срочной нужды Союза в образовании с зажатым в левой руке орфографическим словарем Ноя Вебстера? Возможно, левая рука схватила однажды вилку, готовя правую для кобуры? Одновременно грызи свое мясо и своего врага. А может быть, некогда, в дикой еще стране, предусмотрительный официант на фронтире[16]16
Фронтир – западная граница осваиваемой переселенцами территории США, где царило беззаконие и авантюризм.
[Закрыть] торопился как можно скорей забрать нож, чтобы тебе не вздумалось, нарезав мясо, перерезать кому-нибудь горло. Американский пунктик против ножей. За завтраком позволяется лишь один нож, отчего жирная ветчина попахивает клубничным джемом. Рудименты того или другого.
Я опять прибег к явному наложению.
А еще это дело насчет горячего сандвича с говядиной – виртуального воскресного обеда за полтора доллара. Британцы, среди которых я получал начальное образование, считаются великой расой преуменьшителей, но назвать сандвич воскресным обедом – окончательная литота,[17]17
Литота – троп, противоположный гиперболе; намеренное преуменьшение.
[Закрыть] или что-нибудь вроде того. Под толстым куском мяса кастрированного бычка, картофельным пюре, кружочками помидора, горошком, непременной рифленой баночкой шинкованной капусты (лишь маргинально съедобной росписью Духа Американской Кулинарии Быстрого Обслуживания) действительно лежит пропитанный подливкой, пористый, словно губка, пласт белого хлеба, но это просто этимология, ничего больше.
– Синхроническая метафора диахронии. Здешний суп моментального приготовления символизирует отрицание Новым Светом истории, но во Франции до сих пор есть кухни, где суп кипит все четыре столетия.
Снова Франция. Голос быстрый, с французским акцентом. Я не видел его обладателя, так как в том заведении не желавшие есть на эффектной публичной сцене за огромной полукруглой стойкой уединялись между деревянными перегородками. Я уединился, говоривший тоже.
– Итак, хороший мясной бульон закипел приблизительно во времена Камбрейской лиги; при сраженьях Гастона де Фуа в Италии в пего добавили кусочки колбасы; когда Гизы крошили гугенотов, накрошили капусту, фронду аристократов отметили несколькими свежими говяжьими косточками, свежей свиной строганиной – Ахенский мир…
Мазохизм? Преподаватель французского, слишком красноречивый для наших утилитарных классов, поэтому бедный и жаждущий растворимого супа?
– Зашеина при якобинцах, требуха – кодекс Наполеона, пряные травы – Эльба.
Явно очень способный, только эта страна не для таких вздорных фантазий. Кажется, его собеседник отвечал на идише – Shmegegge, chaver, что-то вроде, – но, может быть, это чей-то другой собеседник. Что делает человек, говорящий на идише, в некошерной обжираловке? Пора мне пить кофе и уходить.
– Мичиганский (или миссурийский) устричный суп.
– Филей.
– Яичница-болтунья.
– Ребрышки.
Я обнаружил, что обладатель французского акцента говорит по-английски в миниатюрный магнитофон «Имото».
– Погаси огонь, дай бульону остыть, и история растворится в аморфном, дурно пахнущем вареве, именуемом экономичностью природы…
Пухлый, яркоглазый; может быть, не сумасшедший; лет шестидесяти пяти, абсолютно лысый, в дорогом летнем костюме цвета меда из кассии; и, если понимать под французом Вольтера, Клемансо и Жан-Поля Сартра, то не француз. Рядом с ним костыли. Левая рука похожа на искусственную: пальцы движутся, только кажутся целлулоидными, кукольными, или как у дешевых религиозных статуэток. Чашка с супом стояла, почти холодная, на розовой столешнице из огнеупорной пластмассы, сверху суп затягивала тонкая пленка жира. Он взглянул на меня и кивнул с некой робкой самонадеянностью. Я нахмурился, выпустив дым синджантинки. Лицо не совсем незнакомое. Это не обязательно значит, что мы встречались раньше; подобная самонадеянность скорее подразумевала, что я видел, должен был видеть его публичный образ. В самом деле, не видел ли я мельком это лицо, не слыхал ли акцент в каком-нибудь выходящем из моды телевизионном шоу, где дают кратко высказаться эксцентричным личностям, – восстающим из-под земли, гадающим на магическом кристалле, приверженцам маточного молочка, читающим вслепую? Поскольку для удовлетворения своего двадцатичетырехчасового и двадцати-четырехкаиалыюго аппетита телевизионная утроба вскоре проглотит каждую физиономию в Соединенных Штатах, Электронная Деревня претворится в реальность, не останется незнакомцев, исполнитель будет приветствовать предполагаемого зрителя, удостоверяя телевизионный контакт; односторонность исчезнет, ибо зритель и исполнитель легко взаимозаменяются. Поэтому я слабо улыбнулся в ответ, приметив у него черный ящичек с магнитными кассетами внутри, а на ящичке блеклый золотой листик, должно быть, с его отчеканенным именем, хотя безусловно немыслимым – З. Фонанта.
Теперь я увидел, что на идише говорил японец, а его слушатель с виду малаец. Тут никаких загадок. В Нью-Йорке многие моноглоты иммигранты нанимаются кошерными официантами, с радостью учат идиш, считая его английским, пока хитрый хозяин старается не лишать их иллюзии.
– A nechtiger tog!
Стояла скорее дневная ночь в жарком тиффаниевом[18]18
Компания «Тиффани» занимается дизайном, производством и сбытом ювелирных и подарочных изделий; оригинальные вазы, светильники, декоративные плитки, ювелирные изделия из стекла художника-декоратора и дизайнера Луиса Камфорта Тиффани (1848–1933) ныне воспроизводятся для массовой продажи.
[Закрыть] Манхэттене, похожем сейчас на ювелирную треску, но завтра на голый пенис в синих трусах, изливающий сперму в канал Баттермилк (весьма эксцентричное, может быть, не совсем зрелое наложение) или в катетер Бруклинского моста. Скорей живой искусственный член, если рассматривать Гарлем-Ривер в изолированном порядке Гудзона и Ист-Ривер как тонкий нож, отсекающий твою крайнюю плоть, белый мальчик. Рикерс-Айленд где-то справа от меня, шагавшего на север, – крошечная плывущая мошонка с уместно там расположенным мужским Исправительным заведением. Я шагал к Сорок четвертой улице, восхищаясь рвущимися ввысь зданиями, отодвигавшими ночь до предела, особенно новой метлой Партингтон-Билдинг с более коренастыми фланкирующими его Пенхоллоу-Сентер и Шиллабер-Тауэр. Восхищался я также обширным, искусственно возбуждаемым потребительским аппетитом этой цивилизации, отраженным в витринах, в заоблачных вывесках. Безопасней выдерживать бомбардировку уговорами съесть, сесть за руль, поиграть, вымыть голову шампунем «Голдбоу», чем поставить Мэдисон-авеню с ее притоками на службу идеологии правящей власти. Свободное общество.
Может быть, эта свобода проявилась в акте грабежа, совершенном где-то близ 39-й улицы троицей косматых юнцов над стариком с бородой раввина. Никакого насилия, лишь торопливый поиск бумажек и мелочи для парней, отчаянно жаждавших дозы. Никаких хулиганских пинков, нету времени причинять боль, разве что при оказанном сопротивлении. Старик, плача, стоял на коленях. Немногочисленные прохожие поглядывали без особого любопытства: ежедневная уличная мыльная опера. На стене позади кто-то мелом написал В ЗАДНИЦУ МЕЙЛЕРА; индифферентный рабочий высоко на лестнице позвякивал осколками разбитого окна.
Изложу свои, а в действительности его мысли и чувства, как таковые, следующим образом.
Сел па иглу, потом полный рабочий день будешь дозу искать; работать, значит, невозможно, даже если какому-то работодателю сгодится трухлявый, изъеденный червями скелет, способный оживиться только чтобы ограбить, добыть нужную пуще хлеба дозу, наполнить шприц, отыскать еще непродырявленный лоскут кожи. Никаких тебе на дозу благотворительных грантов, ни частных, ни государственных. Единственный способ – грабеж, значит, вмешиваться жестоко, даже если благоразумно. Как бы ни нуждалась жертва, их нужда больше. Помочь жертве после бегства напавших на нее грабителей? Снова неблагоразумно. Запоздалое появленье полиции, легавых, привод в участок, допросы; на молодежь, совершившую хоть какой-нибудь общественный жест по отношению к старикам, падет подозрение. Ты видишь просто телевизионное шоу. Аспект Электронной Деревни. Тут не место эмоциям. Нам надо учиться по-новому чувствовать или, вернее, ничего не чувствовать. Единственный путь к выживанию. Кроме того, я должен спешить. Надо успеть к вертолету на Кеннеди. Уже позже, чем я думал. Добрый самаритянин мог быть добрым, располагая временем, а также деньгами. Он не летал по воздуху, не ездил ни в поездах, ни по скоростному шоссе. Аминь.
И я вернулся в «Алгоикин». Оставил саквояж в номере, не у портье, ребячески решив получить свои деньги. Столь же ребячески собрался наверху помочиться, не спуская воду в унитазе, точно кот, утверждающий посредством запаха свои права. Моча у меня всегда сильно пахла. Я поднимался наверх; лифтер, украинец без шеи, хмурился над бейсбольными результатами в вечерней газете, бормоча:
– Броском з центра пола вин выбыл ррраннера з базы.
Открыв ключом дверь номера, я обнаружил Лёве, сидевшего на кровати, обняв одной рукой мой саквояж, как собаку. На стуле сидел предположительно штатный сотрудник Лёве, хотя на законника не похожий, скорей наоборот. Без пиджака, без галстука, он звучно занимался любовью со спелым персиком. Взрывной хлюп (не рык, как у Лёве): шшшшурп. На коленях у него лежал обильно истекавший соком бумажный пакет, под ногами в сандалиях валялись персиковые косточки. Он вполне любезно кивнул мне, моложавый, лысый, крупный мужчина с очень широко расставленными глазами, как квадрантные циферблаты окуляров судового компаса. Я наполовину улыбнулся в ответ, испытывая в каком-то второстепенном безумном чуланчике своего мозга смутную радость, что номер в мое отсутствие не пропадал совсем уж напрасно. Но сказал Лёве:
– Как и зачем?
Лёве был в белом смокинге, в черной шелковой рубашке с рюшевым воротом на слишком молодежный для него манер. Курил «панателу» и, судя по тону, как бы репетировал городские ритмы послеобеденной беседы.
– Не хотелось обременять администрацию или, если на то пошло, с ней встречаться, поэтому присутствующий здесь Чарли открыл дверь пилочкой для ногтей. Инструмент с аурой не только респектабельности, но и положительного достоинства. Им обычно пользуются ЦРУ, ФБР и прочие агентства национальной безопасности.
Чарли, простой поступок которого лишился таким образом благородства, сверкнул мне зубами в персиковом соке.
– Насчет «зачем», – продолжал Лёве, – затем, чтоб сказать: вы не едете на Каститу. То есть прямо сейчас не едете. Я имею в виду, можно было понять, что никакой спешки нет. Но сумка уложена, вы как бы с ног сбились, торопитесь. Ваше упоминание нынче днем про Каститу прозвучало глухим звонком. Я позвонил в Майами Пардалеосу. Пардалеос подтвердил то, что мне было изложено в виде простого… простого…
– Намека на что-то?
Лёве это проигнорировал, хотя Чарли под впечатлением прервал возню с персиками.
– Необходимо, – сказал Лёве, – сделать определенные вещи, произвести определенную корректировку, прежде чем вы сможете безопасно отправиться на Карибы. Поверьте мне. Скажем, два-три дня. Оставайтесь здесь. С вами останется Чарли: он не возражает против бесконечного бдения и охраны на службе ценному клиенту. Я условлюсь, чтобы счет прислали мне в офис. А теперь, для надежности, будьте добры вернуть деньги. Я ошибся, признаю добровольно. Еще несколько дней, и они вновь будут ваши.
– Слушайте, – сказал я, – добровольно признайте, что это в высшей степени не по-адвокатски.
И все это время, прости Господи, я сочинял шараду на Пардалеоса;[19]19
Самка льва, львица (лат).
[Закрыть] и уже вышло вот что:
Ответный треск в долине, и пред нами
Кость римская, и с римскими губами.
– Слушайте, – парировал Лёве, – я поставил себя in loco parentis.[20]20
На место родителя (лат.).
[Закрыть] Присутствующий здесь Чарли с большим удовольствием встанет in loco fratris.[21]21
На место брата (лат.).
[Закрыть]
– Я хочу знать больше, – сказал я.
– Боже, – устало сказал Лёве. – У меня был утомительный день, день был сам по себе утомительный, согласитесь. Историю долго рассказывать, кроме того, история довольно огорчительная. Будьте хорошим мальчиком, сделайте по-моему. Потом хватит времени на объяснения. Я опаздываю на званый обед. Отдайте деньги.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
