Текст книги "Государство"

В случае (в) условия наиболее жесткие; проблема «безбилетника» становится критически важной для формирования и выживания группы. Кооперативное решение здесь должно опираться на два фактора. Если начать со второго из них, то в кооперативном решении, достигнутом эгоистичными и завистливыми членами группы интересов, должно присутствовать принуждение к выполнению этого решения (способ обеспечения решения санкцией) [enforcement], подразумевающее эффективную угрозу наказания, возмездия[234]234
  В этой связи возникает соблазн считать группы интересов государствами в миниатюре, а теорию государства – частным случаем некоторой общей теории групп интересов. Если бы мы проделали это, то традиционная в политической теории граница, разделяющая естественное состояние и гражданское общество, была бы размыта. Против такого подхода есть серьезные возражения.
  (1) У государства есть уникальное свойство – суверенитет.
  (2) Такой подход вызывает ряд вопросов. В нем считается аксиомой, что для потенциальных членов «группы» (т. е. всех членов общества) «групповая выгода» превышает «групповые издержки», т. е. что от решения проблемы безбилетника есть выгода. Но как она проявляется? Обычно считается, что выгода от создания профсоюза заключается в повышении заработной платы или снижении продолжительности рабочего времени, а выгода от создания картеля – сверхприбыль. Выгода от реализации общественного договора – реализация всеобщей воли, очевидно, иной категории выгоды; даже ее алгебраический знак полностью определяется ценностями интерпретатора всеобщей воли – Благожелательного Наблюдателя «функции общественного благосостояния». (3) В рамках теории формирования групп интересов есть место для государства, внедряющего только такие кооперативные решения, которые улучшают положение у некоторых и не ухудшают ни у кого. В нее не умещается государство, реализующее решения, от которых кому-то лучше, а кому-то хуже, т. е. государство, которое является группой, перераспределяющей выгоды внутри себя. Не позволяет она описать и государство, обладающее собственным критерием максимизации и преследующее собственные цели вопреки целям своих подданных.
  Даже простое перечисление того, что может, что не может быть адекватно описано путем уподобления государства группам интересов, обладающих способностью к принуждению, демонстрирует, что подход к государству с позиций общественного договора является смирительной рубашкой для теории государства.


[Закрыть]. Там, где доступ к групповому вознаграждению технически легко контролировать, принуждение является пассивным. Оно напоминает турникет, управляемый монетками. Если вы кладете монетку, вас пропускают, если нет, то нет. Более запутанные ситуации требуют изобретения активных и, возможно, комплексных методов принуждения к исполнению решения. Прежде чем новый (или старый, но не очень сильный) профсоюз сможет навязать предприятию режим «закрытого цеха»[235]235
  Предприятие, имеющее право принимать на работу только членов данного профсоюза. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] [closed shop], может потребоваться общественный остракизм по отношению к штрейкбрехерам, преследование работодателя, «очернение» его сырья и продукции. Санкции против компании, снижающей цены и разрушающей картель, могут принимать самые изощренные формы. Но даже тогда они не обязательно будут эффективными. Джон Д. Рокфеллер, большой мастер таких хитроумных методов, столь слабо верил в их надежность, что в конце концов пришел к слиянию собственности – следствием чего стало создание Standard Oil. На американском Западе упрощенное судопроизводство применительно к нарушителям основных групповых представлений (например, что нельзя красть пасущийся скот и лошадей, захватывать застолбленные права на добычу минералов и приставать к одиноким женщинам) было попыткой укрепить рискованный образ жизни, устойчивость которого во многом зависела от отсутствия «безбилетников», от того, что в игру играли все.

Механизму принуждения к выполнению кооперативного решения должно предшествовать взаимное понимание, согласованное представление о правилах, подлежащих обеспечению санкцией. Какой будет доля каждого в групповом бремени и как будет делиться общая выгода (если, конечно, она не является абсолютно неделимой)? Немедленным рефлексом для большинства из нас будет ответ «поровну», «справедливо» или «честно». Поскольку это не описательные, а оценочные термины, то нет никакой гарантии, что большинство членов группы будет считать то или иное заданное распределение равным, справедливым и т. д. Еще менее гарантировано то, что, даже если бы оно считало его таковым, набор справедливых и т. д. условий договора имел бы наибольшую вероятность принятия в качестве «кооперативного решения», т. е. решения, обеспечивающего сплоченность группы. Члены группы, занимающие стратегически выгодные позиции, «уклонисты» или активно торгующиеся подгруппы могут выторговать для себя гораздо лучшие условия по сравнению с участниками, которым «больше некуда пойти». Очевидно, что чем лучшие условия отдельный участник или подгруппа сможет вырвать у группы, тем больше он приблизится к статусу «безбилетника», а значит, и к той границе, в пределах которой группа может выдержать наличие «безбилетника» и не развалиться.

Можно подумать, что когда группа дойдет до этих пределов и встанет перед угрозой распада, то она будет стремиться к самосохранению, применяя новые, более эффективные методы для того, чтобы обеспечить санкцией соблюдение групповых представлений, распределения издержек и выгод или кодексов поведения, и станет более активно преследовать «безбилетников». Определенное ужесточение подобного рода действительно может быть уместным. Но группа – это не государство; у нее отсутствует большинство репрессивных возможностей государства; ее доминирование над своими членами имеет иную природу, и у них есть право покинуть группу в случае оказания на них давления[236]236
  Фундаментальное различие между «группами» (включая политические объединения), в которых люди могут «голосовать ногами», и другими группами, где это невозможно, см. в: Albert Hirschman, Exit, Voice and Loyalty, 1970.


[Закрыть]. Способность группы выработать механизм принуждения к исполнению групповых решений обусловлена прежде всего природой выгоды, ради которого она создается, и природой бремени, которое она должна нести ради появления данной выгоды. Отсутствует какое-либо допущение о том, что всегда или в большинстве случаев механизм обеспечения санкцией будет адекватным для целей разрешения проблемы «безбилетника», выживания группы и, более того, ее первоначального формирования.

В таком случае разумно приписать естественному состоянию – как экологической системе, в которой есть хищники, жертвы и паразиты, – некое равновесие групповой структуры общества. Равновесие зависит от деструктивного потенциала феномена «безбилетника». Этот феномен ограничивает количество и размер групп интересов, которым удается сформироваться. Результирующая совокупность групп, в свою очередь, определяет допустимое количество «безбилетников» и реальный объем «паразитических» выгод, совместимый с выживанием групп.

Благотворность или вредоносность групп интересов, получающих выгоды, недоступные отдельным индивидам в рамках сделок с другими индивидами, определяется главным образом ценностями наблюдателя. Если группы осуществляют трансакции полностью или преимущественно с другими группами интересов, то объективный наблюдатель может считать, что дополнительный выигрыш, полученный одной группой, в конце периода торга в целом компенсируется дополнительными выгодами, которых другим группам удается добиться за ее счет. Грубо говоря, именно такова точка зрения, утверждающая «конец идеологии», именно таков «плюралистический» взгляд на то, как функционирует современное общество. Вместо классов, борющихся за господство и прибавочную ценность, группы интересов торгуются друг с другом, пока не будет достигнуто некое неподвижное состояние. Хотя на самом деле современное общество функционирует не так, возможно, есть некоторые основания предполагать, что общество в естественном состоянии могло бы функционировать таким образом. Если оно полностью охвачено организациями такого рода, то можно надеяться, что чистые выгоды и потери от деятельности сплоченных групп будут небольшими (хотя «на бумаге» каждый в качестве организованного производителя выигрывает за счет неорганизованного потребителя, своего альтер эго). Более того, «чрезмерно» жесткий торг данной группы с другими, имеющими более слабые переговорные позиции, неизбежно приведет к возникновению тех же саморегулирующих, уравновешивающих друг друга эффектов, к которым «избыточное» количество «безбилетников» приводит внутри группы, так что если формирование групп остается в разумных рамках, то в таких же рамках остается и неумеренная эксплуатация силы группы, граничащая с поведением «безбилетников».

Теперь наша конструкция готова к тому, чтобы включить в нее государство. Нам нужен ответ на вопрос: какое влияние функционирование государства оказывает на групповую структуру общества в состоянии равновесия? Ясно, что там, где существует государство, в качестве средства для получения групповой выгоды за счет других к контрактам добавляется суверенная власть. Возникают рациональные стимулы к формированию помимо рыночно-ориентированных еще и государственно-ориентированных групп и групп, смотрящих в обе стороны одновременно – и на свой рынок, и на государство. Чем дальше простирается власть государства, тем больше масштаб извлечения выгод из нее, и, как Маркс не упустил случая заметить, государство росло «по мере того, как разделение труда внутри буржуазного общества создавало новые группы интересов, следовательно – новые объекты государственного управления»[237]237
  Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. Т. 8. С. 206.


[Закрыть].

Если общество состоит только из индивидов, семей, в крайнем случае – из очень маленьких групп, то при демократии они дают или не дают свое согласие на правление государства, реагируя на имеющиеся стимулы. Они являются, так сказать, совершенно конкурентными «продавцами» своего согласия – по замечательному выражению Джорджа Стиглера, они являются «агентами, не оказывающими влияния на цены» [price-taker]. «Цена», которую они принимают или отклоняют, заложена в том глобальном предложении о перераспределении, которое государство вырабатывает для покупки большинства при наличии конкурирующих предложений. Однако государственно-ориентированная группа интересов вместо того, чтобы просто реагировать на выставленное предложение, активно участвует в торге и обменивает представляемые ею голоса и влияние на более выгодные условия перераспределения, чем те, которые ее члены могли бы получить, не объединяясь. Тогда групповая выгода представляет собой избыточную долю в перераспределении, которую ей удается получить благодаря своей сплоченности. Как и любой другой «агент, влияющий на цену» [price-maker], она до некоторой степени может воздействовать в свою пользу на цену, по которой ей платят. В политическом контексте это цена лояльности и поддержки.

Выгода – субсидия, освобождение от налогов, тариф, квота, проект, связанный с общественными работами, грант на исследования, контракт на армейские поставки, мера в рамках «промышленной политики», региональное развитие (не говоря уж о Kulturpolitik!) – «дается» государством лишь в в том смысле, что оно является ближайшим в цепочке перераспределения. Это ясно видно при чистом перераспределении, «налогообложении Петра, чтобы платить Павлу», но становится более скрытым в менее чистых (и более распространенных) формах, особенно когда эффект перераспределения создается одновременно с другими эффектами (например, индустриализацией). Конечные «доноры» – налогоплательщики, потребители того или иного товара или услуги, конкуренты, соперничающие классы и слои, группы или регионы, которым некоторая политика не благоприятствует, хотя могла бы, – скрыты от бенефициаров неразрешимыми загадками о том, кто именно несет издержки (Кто «на самом деле» в конечном счете платит, скажем, за контроль над ценами? Кто несет бремя налоговых льгот? Кто и чего лишается, когда спортсмены страны получают новый стадион?), и самим размером и толщиной буфера между ощущениями выигравших и проигравших, каковым является система государственных финансов.

Группа, которая путем лоббирования и торга успешно получает от государства некие преимущества, обычно не без оснований считает, что его издержки бесконечно малы по любым разумным меркам, которыми пользуются люди, привычные к общественным делам[238]238
  Как сказал один американский сенатор о дискуссиях в сенатском комитете по финансам: «Миллиард туда, миллиард сюда, и вот вы уже говорите о настоящих деньгах». Это слух, но se non e vero, e ben trovato [ «даже если это неправда, то хорошо придумано» (итал.). – Перев.]


[Закрыть], каковыми мерками могут быть сумма всех подобных особых преимуществ, уже предоставленных другим, большое благо, которое будет достигнуто благодаря этому, весь государственный бюджет и т. д. Подобно карикатурному бродяге, протягивающему шляпу со словами: «Мадам, не пожалейте одного процента от валового национального продукта», – группа будет склонна формулировать свои запросы исходя из совершенно разумного соображения, что для государства их удовлетворение будет означать очень маленькое изменение. Она может никогда не просить безвозмездной помощи у частных лиц и других групп, даже гораздо меньшей по порядку величины, поскольку она и не собиралась просить о благотворительности. В то же время, если даже она и пойдет на это, то далеко ли она продвинется с одним процентом дохода Петра и Павла? И каким образом она сможет успешно упросить достаточное количество людей, чтобы это было стоящим предприятием? При наличии выбора обращение со своими просьбами к другой группе, а не к государству является худшей тактикой. Причины этого связаны с природой quid pro quo[239]239
  Услуга за услугу (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть], а также с тем фактом, что только государство обладает полным набором «инструментов» для того, чтобы размазать и сгладить издержки тех, на кого они лягут. Есть только один инструмент, государство, положение которого как всеобщего посредника позволяет успешному претенденту подобраться не к некоторой достаточно умеренной доле дохода некоторых людей, а к доходу всей страны.

Существуют еще более мощные способы, посредством которых шансы на получение выгод «от» государства, а не рыночным путем и не напрямую от отдельных индивидов или групп в рамках гражданского общества преобразуют среду, в которой организуются и выживают группы интересов. Конкретное вознаграждение может быть достаточно значительным для потенциальной группы, чтобы побудить ее сформироваться и предпринять совместные действия, необходимые для получения выигрыша. Сопутствующие этому издержки, благодаря посреднической роли государства, оказываются настолько размазанными по всему обществу, а задача определения того, на кого они в конечном счете падают, становится настолько сложной, что «никто по-настоящему их не ощущает» и «их может понести любой». Извлекая выгоду, издержки которой несет остальное общество, государственно-ориентированная группа исполняет роль «безбилетника» по отношению к обществу точно так же, как член группы – по отношению к оставшейся части группы.

В отличие от индивида-«безбилетника», который с некоторого момента либо сталкивается с определенным сопротивлением, либо разрушает свою группу, и в отличие от рыночно-ориентированной группы-«безбилетника», которой сопротивляются те, кто согласно ее ожиданиям будет вынужден уступать слишком невыгодным условиям контрактов, государственно-ориентированная группа сталкивается не с сопротивлением, а с соучастием. Она имеет дело с государством, для которого попустительство «безбилетникам» является неотъемлемой частью построения базы согласия, которую (по уму или по глупости) оно выбрало в качестве опоры для своей власти. Построение согласия путем перераспределения в существенной степени определяется давлением политической конкуренции. Государство, конкурируя с оппозицией, обладает ограниченным самостоятельным выбором относительно того, чьи запросы оно удовлетворит и в какой степени. Оно быстро оказывается во главе все более сложной и все менее прозрачной схемы перераспределения. Когда на борт пускают очередного «безбилетника», «пассажиры с билетами» имеют все шансы остаться в неведении об этом, как и о доле каждого из них в покрытии дополнительной «платы за проезд». Хотя они скорее всего получат какое-то общее представление о присутствии «безбилетников» и даже могут иметь преувеличенное представление о масштабах этого явления, но в силу самой природы данной ситуации они не смогут ощутить небольшое увеличение «безбилетничества» в каком-то узком сегменте. Соответственно от них нельзя ожидать и защитной реакции по отношению к дополнительному «безбилетнику».

Хотя размывание издержек, имеющее место благодаря обширности и сложности перераспределительной машины государства, смягчает сопротивление «безбилетникам» – группам, «безбилетники» внутри ориентированных на государство групп интересов становятся сравнительно безвредными благодаря особой природе бремени, которое члены группы должны нести ради получения группового выигрыша. Рыночно-ориентированная группа должна полностью (хотя и не обязательно «поровну» или «справедливо») распределить среди своих участников бремя, связанное с групповыми действиями: издержки содержания кооперативного автобуса, поддержание дисциплины и потери в зарплате, которые происходят в случае подчинения призыву к забастовке, упущенную прибыль вследствие ограничения продаж, самопожертвование, необходимое для соблюдения кодекса поведения. Если не выполнено хотя бы одно из условий, сформулированных выше в данном разделе (альтруизм, отсутствие зависти и значительное превышение групповой выгоды над групповыми издержками, а также успешное ограничение «безбилетничества»), то проблема «безбилетника» избавит от проблем, создаваемых группой интересов, еще до того, как та успеет возникнуть: группа распадется, развалится на части либо с самого начала не сможет достичь понимания, требуемого для взаимодействия.

В то же время государственно-ориентированная группа обычно несет бремя, которое легче пуха. Ей не нужно просить у своих участников многого. Производителям молока достаточно существовать как таковым для того, чтобы государство, подгоняемое оппозицией, выработало политику в отношении молока (а также масла и сыра), которая принесет им бóльшую прибыль, чем может принести рынок без помощи такой политики. В ответ группе даже не требуется доказывать эффективность неявного политического контракта путем «предоставления голосов». У производителей молока будут широкие возможности уклониться от групповых обязанностей двумя путями: они могут голосовать за оппозицию (если это станет известным, то может просто заставить государство удвоить свои усилия по разработке более эффективной политики в отношении масла), а также могут не платить членские взносы на финансирование лоббистских усилий молочной отрасли.

Для «безбилетника» ни один из видов уклонения не ведет к значительному или хотя бы какому-нибудь снижению его эффективности в получении выигрыша. Даже если группе интересов «больше некуда идти» в политическом смысле, т. е. если скрытая угроза отдать свою поддержку в пользу оппозиции неэффективна в силу неправдоподобия или когда переговорная сила группы по какой-то иной причине меньше, чем сила молочников, т. е. ей требуются усилия, чтобы добиться своего, то суммы денег, которые она сможет с пользой потратить на лоббирование, политические взносы и т. п., как правило, очень малы по сравнению с потенциальным выигрышем. Если в долю затрат входят не все члены группы, то несколько участников могут без труда покрыть необходимые издержки для всей группы (а некоторые иногда так и поступают). Практически то же самое скорее всего произойдет, если групповые интересы потребуют от членов группы размахивать знаменами, маршировать, браться за руки или бросать камни. Многие «безбилетники» останутся дома, но в нормальной группе обычно найдется достаточное количество участников для того, чтобы выполнялись условия случая (б) (с. 305) и хорошая шумная демонстрация имела требуемый эффект. В итоге, поскольку политические действия в целом чрезвычайно дешевы, государственно-ориентированные группы интересов почти полностью защищены от «безбилетников» в своих рядах.

Если источником вознаграждения для групп интересов является государство, то проблема «безбилетники» теряет большую часть своего деструктивного потенциала, сдерживающего образование и выживание групп. В терминах использованной выше «экологической» аналогии жертва, хищник и паразит больше не будут уравновешивать друг друга. Защитные реакции жертвы притупляются: не существует рыночного механизма, сигнализирующего обществу о том, что данная группа интересов предъявляет к нему некие требования; ее поборы скрываются от него благодаря масштабу и сложности фискального и других перераспределительных механизмов государства. Более того, в то время как механизм добровольных двусторонних контрактов действует симметрично в том смысле, что он одинаково эффективен для того, чтобы принимать приемлемые условия и отклонять неприемлемые, демократический политический процесс настроен на асимметричную работу, т. е. на то, чтобы скорее соглашаться на многообразные групповые притязания, нежели отвергать их. Таким образом, даже если «жертва» в точности знает о «хищнике», у нее не будет отлаженного защитного механизма, чтобы с ним справиться.

Более того, «хищнические» группы, в терминах моего рассуждения об относительной дешевизне сплоченных политических действий, могут выживать и питаться за счет общества практически независимо от того, насколько оно заражено своими собственными «паразитами» – «безбилетниками». Вследствие этого паразит может процветать без негативных последствий для способности хищника носить на себе и питать его. Увеличение одного не влечет за собой сокращение другого. Любое большое или малое количество «безбилетников» может существовать в популяции групп интересов, которые, в свою очередь, могут вести себя как «безбилетники» (хотя бы отчасти) по отношению к большой группе, которую представляет собой общество.

Вышесказанное может предполагать наличие некоей нестабильной, невесомой неопределенности, при которой группы интересов могут сокращаться так же быстро, как и расти. Не имея собственной, присущей им динамики, они выбирают первое или второе лишь по случайности. Любое подобное предположение, которое, конечно, противоречит массе исторических свидетельств (о том, что со временем количество групп интересов и их влияние скорее возрастает, чем наоборот), практически опровергается двумя другими особенностями, свойственными взаимодействию группы и государства. Во-первых, вне зависимости от того, способствует ли предоставление группового выигрыша завоеванию поддержки группы и укреплению государственной власти, оно, как правило, увеличивает государственный аппарат, интенсивность и изощренность его деятельности, поскольку предоставление каждого такого выигрыша требует соответствующего усиления органов контроля, регулирования и принуждения к исполнению государственных решений. Но в общем и целом чем больше государство управляет, тем большими становятся потенциальные выгоды, возникающие в том случае, если удается успешно договориться с ним о поддержке, и тем выше будет выгода от образования группы. Во-вторых, предоставление каждого группового выигрыша показывает «слабость» государства, связанного рискованной ситуацией конкуренции. Тем самым для потенциальных групп, которые считают свое положение в чем-то аналогичным друг другу, каждый выигрыш является сигналом, повышающим в их глазах вероятность на деле добиться получения данного потенциального вознаграждения, если они организуются, чтобы выдвинуть соответствующее требование.

По обеим вышеуказанным причинам система склонна к тому, чтобы способствовать процветанию групп интересов. Запускается ли процесс в результате предложения услуги государством или в результате наличия спроса со стороны группы – это вопрос о том, что было раньше, курица или яйцо, и как таковой представляет крайне ограниченный интерес. Независимо от первоначального импульса стимулы и формы противодействия, по-видимому, выстраиваются таким образом, что политика перераспределения и формирование групп интересов взаимно поддерживают и усиливают друг друга.

Взаимодействия между давлением групп и перераспределительными мерами не обязательно должны ограничиваться вопросами узкого эгоистического интереса. Группы могут создаваться и действовать в интересах третьей стороны, например рабов, душевнобольных, «третьего мира» и т. д. Такие «увещевательные лобби» могут не обладать достаточным влиянием, чтобы напрямую обменивать политическую поддержку на благоприятную для этих интересов политику, но они могут успешно воздействовать на общественное мнение вплоть до того, что государство, оппозиция или оба сразу решат включить требуемые меры в свои платформы и сочтут это хорошей политикой. Будучи принятой, подобная бескорыстная мера расширяет принятый масштаб государственных действий и аппарата для их осуществления и одновременно служит как прецедент, провоцирующий другие «увещевательные лобби» организовываться и пропагандировать очередную благую цель[240]240
  Ср.: W. Wallace, “The Pressure Group Phenomenon”, in Brian Frost (ed.), The Tactics of Pressure, 1975, pp. 93–94. Уоллес также утверждает, что эти благие цели подпитываются за счет СМИ, а СМИ подпитываются за счет этих благих целей, откуда можно далее заключить, что даже в отсутствие государства мог бы происходить некий кумулятивный процесс. Однако смотрели бы люди так много телевизионных передач в естественном состоянии? Т. е. не является ли привычка к длительному просмотру телевидения отчасти результатом того, что людей меньше интересуют предметы, которыми пришлось бы заниматься в естественном состоянии, – либо потому, что это их больше не радует, либо потому, что за них все делает государство?


[Закрыть].

За каждым стóящим делом тянется очередь из других дел сопоставимой ценности. Если исследования рака заслуживают государственной поддержки, то почему не помогать борьбе с полиомиелитом, а также другим важным направлениям медицинских исследований? И разве потребности в медицинских исследованиях не подтверждают необходимость поддерживать другие ценные области науки, как технические, так и гуманитарные, а также физическую культуру и т. д. все более расходящимися кругами? Легко представить, как одна за одной возникают группы давления, выступающих за научные исследования, культуру, спорт, а откровенно антикультурные или антиспортивные группы давления кажутся попросту немыслимыми. Повторюсь: ситуация несимметрична таким образом, что ее развитие будет идти вперед и вширь, включая все новые благие цели, настаивая на все новых требованиях, перераспределяя все новые ресурсы, стимулируя тем самым новые потребности, а не назад и не в сторону свертывания, к менее выраженной групповой структуре и менее перераспределительному, более «минимальному» государству.

В общественном подсознании образованных либералов долгое время было укоренено ощущение различия между хорошим или плохим перераспределением, между отданием должного заслуженным достоинствам и попытками снискать расположение. В своей недавней довольно здравой книге Сэмюел Бриттан многое сделал для того, чтобы это различие стало явным[241]241
  Samuel Brittan, The Role and Limits of Government: Essays in Political Economy, 1983.


[Закрыть]. Перераспределять доходы так, чтобы обеспечивать социальную справедливость и защищенность, здравоохранение и образование – это в целом хорошо. Плохо перераспределять с целью потакания конкретным группам интересов. Субсидии фермерам, «промышленная политика», регулирование арендной платы, ускоренная амортизация, налоговые вычеты при обложении процентов за ипотеку или доходов от инвестирования пенсионных накоплений – все это в целом плохо, потому что искажает распределение ресурсов – в том смысле, что национальный доход становится ниже, чем он мог бы быть в противном случае.

Здесь следует сделать два коротких, но необходимых наблюдения. Во-первых, если мы преднамеренно не определим «искажение» таким образом, чтобы получить нужный ответ, ничто не дает нам возможности предполагать, что налогообложение, призванное мобилизовать средства на достижение стóящей цели или для осуществления справедливости, не «искажает» распределение ресурсов, существовавшее до налогов. Априори, все налоги (включая «нейтральный» паушальный налог, некогда бывший Святым Граалем экономической теории благосостояния,), все трансферты, субсидии, тарифы, ограничения цен сверху и снизу и т. д., вообще говоря, неизбежно изменяют спрос и предложение взаимосвязанных продуктов и факторов производства. Когда мы говорим об искажении, мы имеем в виду лишь то, что не одобряем происходящие изменения. Мягко говоря, это самообман – убеждать себя в том, что наше одобрение представляет собой нечто большее, чем отражение собственных предрассудков, что это информированный диагноз, функция некоего «объективного» критерия, такого как аллокативная эффективность, каким-то образом отражающаяся в национальном доходе (а не в более неоднозначных «совокупной полезности» или «благосостоянии»). Приведет ли распределение ресурсов после налогов, субсидий, тарифов и т. д. к возрастанию или снижению национального дохода по сравнению с ситуацией до введения налогов, тарифов и т. д. – это проблема индексирования, для которой нет werfrei[242]242
  Нейтральный, свободный от ценностных суждений (нем.). – Прим. перев.


[Закрыть], «объективного решения». Это не вопрос знаний, а вопрос суждения, которое, конечно, может быть «здравым». Большинство разумных людей согласится с суждением о том, что если бы все государственные доходы формировались, скажем, за счет высокого акциза на некий товар, такой как соль, который людям просто необходим, и полностью расходовались на удовлетворение капризов мадам де Помпадур (очаровательно упрощенный взгляд на старые недобрые времена, который мало кто принимает полностью, но в который многие все же отчасти верят), то национальный доход (не уже говоря о полезности) будет ниже, чем при большинстве других известных в истории конфигураций перераспределения[243]243
  Мадам де Помпадур потратила бы весь свой доход на севрский фарфор, а остальные люди потратили бы весь свой доход на соль, если бы соляной налог был достаточно высоким для того, чтобы не оставлять им денег на что-либо еще. Заметим, что, поскольку спрос на соль не зависит от цены, обложение налогом соли (а не товаров с более эластичным спросом) не должно привести к значительным искажениям! Тем не менее, поскольку весь национальный доход тратится на соль и фарфор, мы можем решить, что соляной налог приведет к его сокращению.


[Закрыть]. Однако влияние менее причудливой политики доходов и расходов на национальный продукт может привести в настоящее замешательство. Даже те, кто меньше всего склонен к агностицизму, могут искренне оспорить «неискажающую» природу какого-либо налога, сколь бы благородной ни была причина его введения.

Другое наблюдение является более простым и в то же время более важным. Оно состоит в том, что на самом деле нет практической разницы, можем ли мы «объективно» отличить хорошее распределение от плохого. Если у нас есть одно, то будет и другое. Политическая система, которая благодаря конкуренции за согласие ведет к перераспределению, способствующему, по нашему мнению, равенству или справедливости, приведет и к такому перераспределению, которое мы сочтем потворствующим групповым интересам. Но совершенно неясно, есть ли «объективные» основания отличить одно от другого. Еще менее ясно, какими средствами можно было бы ограничить или предотвратить одно, дав возможность осуществить другое.

Подведем итоги. Хотя в политической системе, требующей согласия и допускающей конкуренцию, государство по логике вещей неизбежно порождает перераспределение, оно не «определяет» в обычном смысле этого слова его величину и охват. Однажды начавшись, перераспределение, природа которого способствует выработке зависимости, запускает непреднамеренные изменения характера индивидов, а также семейной и групповой структуры общества. Хотя одни изменения могут считаться хорошими, а другие плохими, избирательный контроль над ними представляется невозможным. Эти изменения оказывают обратное влияние на тип и масштабы перераспределения, которым вынуждено заниматься государство. Возрастает вероятность того, что может быть запущено множество разнообразных кумулятивных процессов. Их внутренняя динамика всегда направлена вперед; по-видимому, у них отсутствуют ограничивающие, уравновешивающие механизмы. Попытки государства ограничить эти процессы провоцируют абстинентный синдром и могут оказаться несовместимыми с политическим выживанием в условиях демократии.