Текст книги "Сильвия"

12

Они стали добрыми друзьями. Все тяжелые вопросы были выяснены, и оба жадно пили из кубка молодой радости. Сильвия никогда еще в своей жизни не была так блаженно возбуждена. Волны восторга взметались в ней одна за другой и возносили ее высоко на свои гребни. Она смеялась, пела, она бездумно носилась над стремниной своей фантазии. И на прогулках слышала за собою топот лошадиных копыт: мечта сказочно воплощалась в действительность.

В то же время она не переставала изучать своего спутника. Она всегда внимательно вглядывалась в людей, которых встречала. Наконец-то, наконец-то она встретила человека, который может быть самим собою, который может смеяться и веселиться от всей души. Он сбросил с себя уныние, радостно скакал за нею и удивлялся ей, восхищался ею. И она чувствовала его восхищение, как горячее дыхание ветра.

Однажды она остановила лошадь, едва дыша от волнения.

– Ах, Господи, как я заговорилась. И мы, наверно, в нескольких милях от дома.

– Да, вероятно, – ответил он.

– А я еще не завтракала. Надо вернуться домой! Он ничего на это не сказал, и они поехали обратно.

– Приезжайте повидаться со мной. Завтра после обеда я уезжаю.

Он покачал головой.

– Не зовите меня, – ответил он. – Вы знаете, я не подхожу к вашему обществу.

Она хотела было возразить, но вспомнила Билли Ольдрича с его высокими воротничками и модными булавками, вспомнила Малькольма Мак-Каллума с его камердинером-японцем. Нет, не надо настаивать. И потом, она не хотела, чтобы эти люди узнали ее тайну.

– Но где же мы можем встретиться? – спросила она и сама изумилась своей отчаянной смелости.

– Мы могли бы и завтра утром прогуляться вдвоем, – просто и спокойно предложил он.

Она ответила согласием, и они расстались на том месте, где дорога поворачивала к парку миссис Венэбль.

Он начал было благодарить ее, но она вдруг испугалась чего-то и не в силах была дольше стоять перед ним и слушать его голос. Она быстро махнула ему рукой и отъехала, ослабев от волнения.

Ехать одной ей пришлось еще около мили, и все это время ей казалось, что он едет рядом с нею. Она слышала топот копыт его лошади и чувствовала на себе его взгляд. Вспомнила Леди Ди и не могла не рассмеяться. Что бы сказала Леди Ди? Сколько правил светского кокетства она нарушила в продолжение этих двух коротких часов! Подумав немного, она утешила себя мыслью, что в этой игре должны быть и такие ходы, такие приемы, о которых не ведала Леди Ди. Не так уж плохо она вела игру.

Немного времени спустя она все рассказала Гарриет Аткинсон. Она не хотела этого, но тайна ее рвалась наружу. Ей необходимо было рассказать кому-нибудь, чем полна была ее душа.

– О дорогая моя, – воскликнула она, – это удивительный человек!

– Кто? О ком ты говоришь? – спросила Гарриет.

– О Франке Ширли!

– Как! Вы познакомились?

– Познакомились! Мы ездили вместе верхом все утро, и он почти что сделал мне предложение.

– Сильвия! – изумленно воскликнула Гарриет.

– Да, – сказала Сильвия и вдруг притихла, задумалась и добавила: – Завтра он, быть может, окончательно объяснится со мною…

– Солнышко, – воскликнула ее подруга, – ты ангел или бесенок?

Сильвия ничего не ответила. Она села за рояль и запела любимую сентиментальную песенку.

Сильвия в этот день была вся во власти своих чувств. Помимо того, надо было все время быть на людях и исполнять свой светский долг: спуститься вниз к завтраку и извиниться за свое странное желание ездить верхом одной; участвовать в охоте на перепелов и напоминать Чарли Пейтону, чтобы он время от времени стрелял; надо было завить волосы и выбрать платье для обеда – и все это время сознание счастья было так сильно в ней, что порою едва не переходило в чувство мучительной боли.

Она находилась в состоянии неизъяснимого блаженства. Ей казалось, что она слышит дивную музыку – пение ангелов небесных, тихий нежный звон золотых колокольчиков. И во все ощущения, во все ее переживания вплетался образ Франка Ширли. Она видела его глаза, чувствовала на себе его взгляд. Слышала его голос, глубокий, грудной звук его голоса, когда он сказал:

– Подумайте, не встанет ли какая-нибудь преграда между нами?

За обедом она внезапно вспыхивала и много возбужденно говорила, чтобы скрыть свое смущение.

Едва она легла уже поздно вечером, она тотчас погрузилась в блаженное забытье и проснулась на рассвете смущенная, испуганная тем, что она вела себя слишком смело, без обычного достоинства и сдержанности. Она ведь чуть не бросилась на шею мужчине. И, конечно, он презирает ее и будет теперь избегать. Она выпила свой кофе, оделась, не переставая все время думать о том, как она будет держать себя с ним сегодня утром.

Выехала она из дома на полчаса раньше условленного времени. Светило солнце, которого она не замечала, пели птицы, которых она не слышала. А если он не приедет? Когда она увидела его далеко на дороге, она хотела повернуть лошадь и ускакать в другую сторону. Сердце ее громко стучало, щеки горели, в ушах звучал немолчный бубен. Она сжала руки, прикусила немного язык, и, когда он подъехал ближе, он увидел перед собою безукоризненную светскую даму.

Она с первого взгляда поняла, что и он тоже не такой, какой был вчера. Он, видимо, тоже много передумал и перечувствовал и приехал на условленное место сдержанный и решительный. Он вежливо поздоровался с нею, и, когда они поехали рядом, произнес два-три незначительных слова и замолчал. У Сильвии упало сердце. Он приехал потому, что обещал, но он, очевидно, раскаивается в том, что сказано было накануне. Ну, хорошо, хорошо, она покажет ему, что и она тоже умеет быть холодной. Она могла в своей уязвленной гордости становиться вдруг беспечным ребенком и совершенно не замечать чужих мучений.

Они молча ехали рядом. День был так прекрасен, сосновый лес так чудесно благоухал, птицы так радостно пели, что Сильвия скоро и на самом деле забыла про своего безмолвного спутника. Она улыбалась, тихо напевала песенку. Оглянувшись и увидев его, она отважилась обратиться к нему с незлобивой шуткой:

 
Рыцарь храбрый, о чем скорбят твои глаза,
О чем молчат твои уста…
 

И так как у него не оказалось готового стиха для ответа, ей вдруг стало скучно с ним, она тронула поводья и пустила лошадь галопом. Пускай скачет за нею, если хочет! Какое ей, в сущности, дело до него? Она отлично ездила верхом, и не любоваться ею было нельзя. В это утро она была без шляпы, и ни один мужчина не мог смотреть на золотой венец ее волос без сердечного трепета.

Он пришпорил лошадь, догнал ее, поехал рядом с нею, и она почувствовала, что он смотрит на нее. Она повернула к нему голову, улыбнулась ему вежливой, рассеянной улыбкой и, решив еще больше наказать его, спросила, который час. Он посмотрел на часы и ответил на ее вопрос.

– Я хочу доехать до ключа, – сказала она, – потом должна вернуться домой.

Она ждала протеста с его стороны. Но он молчал. Она уезжает, а ему и горя мало. О, что за человек!

Когда они подъезжали к ключу, Сильвии опять стало не по себе. Она была огорчена, что ему безразлично – уедет она или останется. Она остановила лошадь, чтобы дать ей передохнуть и чтобы полюбоваться окаймленным мхом прудом, покрытым ненюфарами.

– Как красиво, – сказала она и повторила, – как красиво.

Он молчал, а она ждала, что он предложит посидеть здесь немного.

Ее раздражение росло. Лошадь отдохнула, напилась воды, что еще можно было предпринять?

– Мне бы хотелось несколько ненюфаров, – внезапно воскликнула она.

Что это с ним? Отчего он так странно смотрит в пространство? Неужели он совершенно не умеет обходиться с женщинами?

– Я хочу несколько ненюфаров, – повторила она. Он недвижно сидел на своей лошади.

– Подержите, пожалуйста, мою лошадь, – сказала она и хотела было сама соскочить. Но он мгновенно спрыгнул на землю, взял поводья ее и своей лошади в одну руку, а другую подал ей. Это было первое его прикосновение, и, вздрогнув с головы до ног, она быстро побежала к пруду, где могла скрыть свое пылающее лицо и смущение.

13

Он медленно, спокойно привязал лошадей к частоколу, а она тем временем собирала цветы, ощущая, как она живописна и красива на этом зеленом лугу. Когда он подошел к ней, она сделала вид, что поглощена собиранием цветов. Несколько мгновений спустя она услыхала его голос:

– Мисс Кассельмен!

Она вся задрожала, но сделала усилие над собою и взглянула на него.

– Да?

– Я должен сказать вам, – начал он, – я не могу продолжать эту игру… Я… я совершенно неподходящий для вас партнер.

– Почему?.. Что вы хотите этим сказать? – промолвила она.

– Я хочу сказать, что я не из тех людей, которые играют своими чувствами, – ответил он. – Вы должны понять это теперь же. Для меня все это очень серьезно, и я хочу знать, так ли это серьезно для вас?

Вот оно! Внезапный вихрь грозил смести все ее ухищрения, весь карточный домик ее кокетства. Но лишиться этого домика она не могла! Это было единственное ее убежище, и она делала невероятные усилия, чтобы его сохранить.

– Почему вы полагаете, что я играю моими чувствами? – спросила она.

– Вы не своими чувствами играете, а чувствами других людей. Я знаю, я давно уже слышал об этом.

Она надменно выпрямилась.

– Вы не одобряете моего поведения, мистер Ширли? Очень жаль!

– Вы должны знать… – начал он.

Но она быстро продолжала, пытаясь прикрыться, как щитом, своей болтовней:

– Вы думаете, что я пустая кокетка, что я играю человеческими сердцами? Это все, на что я способна?

Она откинула голову назад и вызывающе посмотрела на него.

– Нет, мисс Кассельмен, это не все, на что вы способны, – сказал он.

Но азарт, бывший у нее в крови, унаследованный ею от предков, упорно нашептывал ей безумные слова.

– Нет, нет, я себя прекрасно знаю, – это все, на что я способна.

Она нагнулась и стала быстро срывать полевые цветы.

– Разбивать мужские сердца? – спросил он. Она презрительно рассмеялась.

– У меня была двоюродная тетка Леди Ди, – вы, может, слыхали о ней. Она говорила мне – и я убедилась, что она была совершенно права: – «Никогда не печалься и не горюй о мужчинах. Пусть они добиваются твоего расположения. У них все преимущества в игре. Они приходят, уходят, когда им угодно. Они приближают и отдаляют от себя женщину, когда им вздумается. А мы должны учиться покорять их себе. И, поверь мне, им это нравится. Они для этого, в сущности, и созданы».

– И вы согласны с поучением вашей тетушки?

Она высокомерно рассмеялась и опять стала собирать цветы.

– Когда я была совсем молода, мне это казалось жестокостью, а теперь я вижу, что тетя Леди была права. Самое лучшее, что могут делать мужчины, это любить нас. Разве это не лучше, чем напиваться допьяна или играть в карты ночи напролет, или ломать себе шеи в погоне за лисицами! Любовь поднимает мужчину над зверем, облагораживает его, как говорила моя тетя, и, чем больше мужчин ты облагородишь, тем лучше.

– Хладнокровное глумление над сердцем мужчины ваша тетушка называла облагораживанием его души?

– Она рассказывала мне, что, когда она заказывала свое свадебное платье, у нее было двенадцать женихов и она не знала, на ком остановить свой выбор. Тогда она написала им, что выйдет за того, кто придет первым.

Он спокойно улыбнулся. Сильвия не знала, как он относится к ее болтовне.

– А вам не казались странными эти разговоры о мужчине, как о центре вселенной?

– Нет, ведь Бог тоже мужчина.

Он рассмеялся, но тотчас замолк, и лицо его опять стало серьезным.

– А зачем, – спросил он, – нужно столько мужчин? Ведь замуж вы можете выйти только за одного.

– Да, к сожалению. Но если я выйду замуж, то за человека, которого я захочу иметь моим мужем. Ну, а для этого необходим большой выбор. Когда мужчина видит девушку, окруженную почитателями, когда он не может даже приблизиться к ней, тогда он поймет, что эта девушка для него самая желанная в мире. У тети Леди был мудрый опыт в этой области, – с глубокомысленным видом добавила Сильвия. – Она говорила, что мужчины – бараны.

– Так, – угрюмо произнес он, – но я в таком состязании принимать участия не хочу.

– Решимости нет?

– Быть может. Говорят, что скромность – величайшее качество. Вы видите, как я понимаю любовь. Для меня это не игра, а большое серьезное чувство. Я боюсь, что в этом отношении мы с вами совершенно разные.

Бедная Сильвия! Она отчаянно старалась припоминать и пускать в ход все мудрые жизненные правила, внушенные ей воспитанием. Но ее учили править парусом на мирном озере, и никто не предполагал, что судьба вынесет ее утлый челн в такое бурное море. Она чувствовала себя растерянной, как мореплаватель, изо всех сил гребущий поломанным веслом и с ужасом взирающий на приближающийся огромный вал.

Этот человек слов на ветер не бросал. Она подошла к нему со своими вздорными уловками и только вызвала в нем чувство неприязни. Он сейчас уйдет от нее, и она уже не в силах будет вернуть его. Он сказал, что любовь никогда не будет для нее серьезной вещью. И с внезапными слезами в голосе она воскликнула:

– Нет! Нет!

Он мгновенно изменился. В глазах его вспыхнул огонек. Он двинулся к ней, но она тотчас отступила назад. Выставив вперед огромный сноп цветов, она сунула его ему в руки и отбежала дальше на усеянное цветами поле.

Он стоял, смущенный со своей нежданной ношей в руках. Потом молча повернулся, подошел к лошади и стал привязывать цветы к седлу. Она подбежала раньше, чем он успел справиться со своей задачей, и вскочила на свою лошадь, бросив равнодушным тоном:

– Поздно! Вернемся!

Они молча поехали рядом. Он заговорил первый.

– Вы сегодня уезжаете домой?

– Да!

– Где же я увижу вас?

– Вы приедете к нам. Он помолчал немного.

– Это будет для меня тяжелым испытанием. Вы поддержите меня?

Она поспешно ответила:

– Вы приедете к нам так же, как приехал бы всякий другой человек. Вы должны научиться не считаться с чужим мнением.

Он грустно улыбнулся. Но разве это так легко? Когда все, точно спевшись, известным образом относятся к человеку, то не замечать этого или не считаться с этим довольно-таки трудно.

Он опять был самим собою – простой и искренний. Он предвидел недружелюбное отношение со стороны ее родни, ужас ее знакомых. Он откровенно сказал ей об этом. В силах ли она будет одолеть все это? Быть может – да, быть может – нет. Во всяком случае, она ко всему должна быть готова.

– Мои родители хорошо встретят вас, в этом я уверена. И когда он с сомнением усмехнулся, она быстро добавила:

– Предоставьте это мне. С ними я столкуюсь.

14

Сильвия одевалась к завтраку и одновременно в дорогу и говорила Гарриет Аткинсон:

– Тебе не кажется, что я влюблена?

– В кого?

Сильвия сделала вид, что не расслышала коварного вопроса.

– Я ему не нравлюсь. Он думает, что я пустая, тщеславная девушка, что я играю чужими сердцами.

– А ты бы хотела, чтобы он иначе думал о тебе?

– Он не похож на других мужчин, Гарриет. Перед ним мне стыдно за себя. Кажется, с ним я должна была быть другая…

Гарриет вдруг сделала серьезное лицо.

– Послушай, Солнышко, не распускай свои нервы. Ты можешь еще проиграть.

– Но если он и играть вовсе не хочет?

– Заставь его. И послушайся моего совета, не делай никаких новых экспериментов. У тебя своя школа, свои приемы, и тут тебе равной нет в мире. Не падай духом в критическую минуту.

Сильвия смотрелась в зеркало, удивляясь сама своему очаровательному лицу.

– Я не знаю, что я теперь должна делать! – воскликнула она.

– Господь Бог печется о младенцах и блаженных, – сказала Гарриет. – Он не оставит тебя в беде.

Сильвия ничего не ответила на эту шутку. Загудел гонг, и они спустились к завтраку.

За столом уже сидел новый гость, прибывший только накануне. Сильвию посадили рядом с ним. Его звали Пендельтон. Сильвия подумала, что он сам позаботился о своем соседстве, и ее испугала перспектива разговора с ним в течение длинного завтрака. Она умышленно заговорила с Чарли Пейтоном, сидевшим по другую ее сторону.

Уже был подан десерт, когда в столовую вошел другой лакей и что-то тихо сказал хозяйке. Миссис Венэбль тотчас поднялась, воскликнув:

– Франк Ширли приехал!

Наступило всеобщее молчание. Сильвия с преувеличенным вниманием принялась за свой десерт. Хозяйка вскоре вернулась в сопровождении Франка Ширли.

– Садитесь, – сказала она, – хотите шербет?

– Я уже завтракал, – ответил он, – я полагал, что и у вас завтракают рано.

Он сел, однако, за стол. Наступила долгая пауза. Все ждали от него какого-либо объяснения, но он невозмутимо молчал.

Напротив Сильвии сидела Белла Джонстон, вульгарная, самоуверенная девушка, считавшаяся почему-то остроумной.

– Вы не думаете, мистер Ширли, что будет дождь? Сильвия готова была вцепиться ей в лицо.

– Нет, отчего же, погода прекрасная…

И нельзя было понять, самообладание ли это, или он просто не понял насмешки.

Гарриет, видя с каким отчаянным аппетитом ее приятельница уплетает свой десерт, сочла своим долгом прийти ей на помощь.

– Вы, наверно, привезли мне письмо от вашей сестры? Я жду от нее известия.

Но Франк Ширли явно не хотел замечать никаких намеков.

– Очень сожалею, – ответил он, – но я никакого письма не привез.

Сильвия была вне себя от ярости. Неужели у него нет никакого такта, никакого умения держать себя в обществе? Надо было подождать ее в саду, там его появление не бросилось бы так в глаза, а не сидеть здесь, молчать, как устрица, смотреть на нее и ждать. Рано или поздно все должны были заметить, что он ждет именно ее.

Она внезапно повернулась к новому гостю, сидевшему рядом с нею, и сказала:

– Как жаль, что вы приехали так поздно!

– Я не только жалею, я… я… – промямлил он, внезапно просияв.

– Я должна уехать сегодня, – продолжала она. Поощренный ее доверительным тоном, он ответил:

– Я должен сказать вам кое-что.

– Говорите.

– Я приехал сюда лишь затем, чтобы встретить вас. Я был у моих друзей, Алленов, на приеме в день Благодарения, и там только и говорили, что о вас.

Сильвия уже не в первый раз слушала такое вступление.

– Что же там говорили? – спросила она, бросив быстрый взгляд в сторону Франка.

– Говорили, что вы не отпустили от себя до сих пор ни одного мужчину, не ранив его сердца. Разве только это был такой человек, на которого совершенно не интересно было тратить время…

– О, какие ужасы! – воскликнула она. – И это не испугало вас?

– Напротив. Заинтересовало. Я сказал себе: «Хотел бы я видеть, как она меня ранит».

Сильвия вскинула свои длинные ресницы и взглянула на него долгим взглядом, в котором было четыре пятых презрения и одна пятая вызова.

– О, – воскликнул Пендельтон, – не глядите на меня так!

– Не смотреть на вас? – презрительно спросила она.

– Вы, очевидно, убедили себя, что вы самая очаровательная, самая красивая девушка в мире. Право же, вы заблуждаетесь!

– Не дразните меня.

– Отчего?

– Вы будете раскаиваться в этом.

– Я готов дорого поплатиться, Я люблю наблюдать женщину в игре, если она искусна.

Шутливый разговор продолжался в том же тоне. Он показывал свое светское искусство, она умело отражала его остроты, высмеивала его и будила в нем любопытство и интерес. Он относил ее вызывающие взгляды на счет своего обаяния, весь трепетал, не замечая этого и уверяя самого себя, что его чары действуют на Сильвию. Таких встреч и перестрелок у Сильвии были уже сотни в течение ее краткой светской жизни, и все они одинаково мало увлекали ее. Но сегодня она испытывала шальную радость, потому что свидетелем ее торжества был другой человек – этот ужасный человек, сидевший против нее, пронзив взглядом ее душу.

Когда встали из-за стола, Сильвия быстро подошла к Гарриет Аткинсон и взяла ее за руку.

– Гарриет, – шепнула она ей, – ты должна помочь мне.

– В чем?

– Я не могу его видеть.

– Почему?

– Потому, что он станет читать мне проповедь, а я проповеди слушать не желаю. Я уйду в сад, уведи его куда-нибудь в другое место. Пожалуйста!

И, заметив, что Франк направляется к ней, она изо всех сил ущипнула Гарриет за руку, почти выбежала из комнаты и спряталась в садовой беседке.

Не известно, как это случилось: то ли попытки Гарриет удержать Франка оказались безуспешными, то ли она выдала свою подругу, но, как бы то ни было, не успела Сильвия собраться с мыслями, как услыхала шаги, и, выглянув из беседки, увидела Франка, подходившего по узкой тропинке.

– Уходите! Уходите! – крикнула она, когда он остановился в дверях беседки.

Иных слов у нее не нашлось в эту минуту. От всей ее светскости не осталось и следа.

Он несколько мгновений молча смотрел на нее.

– Мисс Кассельмен, – сказал он затем, – я приехал повидаться с вами. Но сожалею о том, что приехал, – добавил он, и голос его звучал холодно и жестко.

– Это ужасно, – проговорила она, – вы ни одной минуты больше не должны оставаться здесь.

Сердце ее отчаянно билось, лицо залила густая краска. Он пытливо взглянул на нее и сказал:

– Я думаю, вы не понимаете даже того, что говорите.

– В самом деле? – пролепетала она ослабевшим вдруг голосом.

Он подошел к ней. Она забилась в угол скамьи, но он взял ее за руки и, несмотря на сопротивление, поднял. Ей показалось, что огненная струя переливается в ее жилы от его рук.

– Сильвия, – прошептал он, – Сильвия, взгляните на меня!

Она инстинктивно, повинуясь его воле, подняла глаза, и взгляды их встретились.

– Вы любите меня? – спросил он.

Она слышала частое биение его сердца, его горячее дыхание на своей щеке и чувствовала сжимавшие ее объятия.

– Я люблю вас! – шептал он.

Она закрыла глаза. Лицо ее горело под его поцелуями. Ей казалось, что она растает от его ласк.

Все существо ее ликовало от счастья. Его любовь окрыляла ее. Но вдруг в ней проснулся страх, внушенный ей воспитанием. Все женщины, просвещавшие ее насчет мужчин и любви, говорили ей, что самое ужасное – это позволить мужчине какую-нибудь вольность. И ее охватил мучительный стыд. Она оттолкнула его от себя.

– Не целуйте меня! Это нехорошо!

– Сильвия! Ведь я люблю вас!

– Молчите! Молчите! – испуганно молила она.

– Вы любите меня, Сильвия?

– Молчите, ради Бога, молчите!

Он выпустил ее из своих объятий. Она, вся дрожа, опустилась на скамью.

– Ах, не надо было этого, – простонала она.

– Почему?

– Меня никто еще не целовал! – И мысль о его поцелуях вновь обожгла ее огнем. Она заплакала. – Нет, нет, не надо было делать этого!

– Сильвия! – вскрикнул он, пораженный и тронутый ее слезами. – Неужели вы не понимаете, что любите меня?

– Я не знаю. Я боюсь чего-то. Я должна подумать. – Она судорожно зарыдала. – Вы теперь уже не будете меня уважать.

– Ну, что вы говорите, Сильвия! Как это могло вам прийти в голову?

– Вы поедете домой, вспомните все это и будете меня презирать.

– Сильвия, – заговорил он тихим, успокаивающим голосом, как говорят с детьми, – я люблю вас, и я уверен, и вы меня любите. И я имею полное право вас целовать, и никакого стыда в этом нет. Сильвия!

Не столько слова, сколько звук его голоса успокоил ее. Она даже вспомнила одно из изречений Леди Ди: «Женщина никогда не должна плакать в присутствии мужчины. От слез бледнеют щеки и краснеет нос». И она решила в душе, что лучше до его отъезда остаться в спасительной тени садовой беседки.