Текст книги "Вокруг Байкала за 73 дня"

Название посёлка происходит от лиственниц, растущих на ближнем Лиственничном мысу.

Довольно крупный по байкальским меркам посёлок, в виде трезубца «воткнутый» в залив Лиственничный. Главная байкальская пристань. По берегу Озера идёт центральная улица посёлка с отличной асфальтированной дорогой длиной в 5 км, вдоль которой, прилепленные к крутым склонам, один на одном громоздятся жилые дома, магазины, административные и другие здания и постройки. Основная же часть жилых домов находится в глубине падей Крестовая, Малая и Большая Черемшанки.

Впервые посёлок Листвянка упоминается в записях И.Г. Георги (1772–1773 гг.). Тогда здесь было только зимовьё жителя села Николы Романа Кислицина, построенное приблизительно в 1725 году. Вскоре здесь стоится первая почтовая станция и организовывается казацкий караул. В 1998 году водолазами найдена на дне Озера пушка петровских времён – видимо, всё, что осталось от казачьего караула. Отсюда начинается водная переправа через Байкал. До строительства железной дороги здесь была перевалка грузов летом и зимой. Через Байкал от Листвянки до Посольска и дальше Кяхту перевозили для продажи за границу меха, кожу, сукно, железо. В Россию ввозили по этому же пути шёлк, бархат, чай, сахар.

После строительства Иркутской ГЭС прибрежная территория попала в зону затопления, в результате чего первоначальная двухрядная застройка главной улицы преобразовалась в однорядную.

Самое крупное предприятие посёлка – судостроительная верфь, где построены и собраны многие суда байкальского флота.

Здесь же находится Байкальская астрофизическая обсерватория Сибирского института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн СО Академии наук РФ (Сибизмир), «Малый» хромосомный телескоп, 42-метровая громада в виде буквы «Л» большого солнечного вакуумного телескопа. Лимнологический институт и Байкальский музей.

Свято-Никольская церковь в глубине пади Крестовая имеет свою особую историю.

Согласно преданию, в началеXIX в. русский купец Ксенофонт Серебряков во время плавания через Байкал терпел бедствие. Ему грозила явная гибель. Но он не отчаялся, усердно молился о спасении святом Николаю, покровителю мореплавателей. Свершилось чудо: Ксенофонт увидел святого Николая, спешившего ему на помощь.

В знак глубокой благодарности за чудесное спасение Серебряков дал обет: построить храм в честь великого чудотворца. Строительство было начато в 1846 году в посёлке Никола на берегу Ангары и завершилось после смерти купца его женой Наталией. Церковь дважды переносилась. Первый раз на берег Байкала, вторично, в 1957 году, в связи со строительством Иркутской ГЭС и последовавшим подъёмом воды в глубь берега на расстояние 500 м от Байкала.

Колючий ветер жжет кожу. Трудно дышать от волненья и ветра. Сердце колотит и кружится голова. Страшно, как перед боем! Нам нужно успокоиться, сосредоточиться, остыть. Сейчас всё изменится. Сейчас мы шагнем в новую жизнь. Прошлое, оставшись за спиной, будет греть нас воспоминаниями. Призрачное будущее, рождаясь в наших мечтах, прибавит сил, заставит идти, не даст умереть. Лишь побеждая свои слабости, убивая собственные недостатки, преодолевая самих себя, мы сможем покорить Байкал, добравшись до финиша. Чем тяжелее будет дорога, тем сильнее станем мы, пройдя весь путь. Наш мир изменится, и мы переродимся. И вдруг стало ясно, почему мы здесь.

Оглядываюсь назад, закусываю губу, выдыхаю прошлое, достаю дневник, фиксирую: «11.05.92. 9.54. СТАРТ» … и мы шагнули в Новый Мир! Полный опасностей, приключений, неожиданных встреч, потерь, радостей и разочарований. То – ради чего потрачено столько сил, средств и времени – началось. И нет уже пути назад. Пусть воды Байкала омоют наши души! Ну, всё – с Богом!

Идти нудно, особенно по асфальтированной дороге среди поселка – хочется быстрее в тайгу и ноги сами несут, пока свежие, пока легкие – несут. Трусцой мы проскочили первые пять километров по Листвянке, на ходу разглядывая поселок и болтая без остановки. Летом здесь обычно интуристы шарахаются с фотоаппаратами. Весь посёлок летом засыпан дерьмом: фантики, бутылочки, этикетки. Вечно музыка, рыбный дым, дети выпрашивают жвачку, коровы бродят по дороге. Сейчас – холодные деревья, усталые дворники и замершие корабли. Асфальт холодный. Лед на море и стылое дыхание Озера горчит трубным дымом прибрежных лачуг.

Ребята конечно хрен сварили чаю – боялись ветром спалить городок. Тем не менее кукурузные сладкие палочки исправно сожрали, дав нам повод для дальнейших воспоминаний о них (и о палочках, и о ребятах). Женя понтовался с видеокамерой, а я, типа, с интервью для истории покорения Байкала и на радость спонсорам. Пролепетал какую-то чушь о наших намерениях, поблагодарил тех, кто нам отстегнул денег, заверил человечество в неизбежности нашего возвращения в порт Байкал. Потом мы еще немного потоптались у машины, поржали, отлили и тронулись. Ребята молчали и смотрели нам вслед. Мы уходили твёрдой походкой, а нас провожали, как в последний путь. За нас переживали. Было приятно.

Первые шаги по «Собачьей тропе». Женя крутился вокруг с камерой, фиксируя хруст прошлогодней гальки, и делая вид, что он крутой оператор (только бы с обрыва не шлепнулся). Потом отстал … и тишина. Звенящая тишина. Как два поезда встретились и разошлись. Звенящая тишина!

Дорога пошла в гору. Поблескивая новым, еще не закопченным чайником, Вова сопит впереди, а вверх по склону удирает красная лиса. Вот и всё, брат, тайга, дикие звери, красота и дышится легко.

А тропка, гори она огнем, действительно опасная, даром что Собачья. Хорошо хоть сухая. Соскользнешь – всё! Не соберут! Прав был Брянский. Его книгу «Здравствуй, Байкал» мы зачитали до дыр, и даже самые необходимые страницы с описанием маршрута взяли в поход: в лесу всё пригодиться и информация, и бумага. Это был единственный путеводитель по Байкалу, подробно описывающий береговую линию и возможные препятствия на пути, но, чего греха таить, мы были искренно удивлены, когда обнаружили в пади Облепиха бревно с зарубками, как описано в книге. С этой минуты мы стали Брянскому верить.

В сухой траве на прибрежной полянке в маленькой палатке типа «кокон» валялся иностранец. «Поляк» – подумали мы. Нет – Американец. Они интуристы за границей своей страны очень общительные, это им дома разговаривать некогда, а здесь – без умолку. Пока варили суп и ели, Американец нам поведал свою страшную историю прибытия на эту поляну. Зовут его Джеф. Работал он по контракту в НИИ в Москве. Что-то связано с химией. Доктор наук. Работа окончена, а виза еще нет. Поехал посмотреть Россию. На поезде: до Владивостока и обратно. Решил пару дней поболтаться на Байкале – много слышал, хотел видеть, теперь видит. Планирует дойти до Больших Котов и обратно. Часть одежды украли в поезде и ему немного холодно, но они американцы настырные парни в плане: Я должен это видеть! «Пошли с нами до Голоустного – там будет машина с нашими припасами и друзьями. Заберут тебя в Иркутск. Расстояние почти тоже самое, а увидишь больше, примешь участие в переходе, да и нам будет кому мозги парить.» Он согласился. Жрать толком не хотелось, и мы почти всё вылили в траву (тысячу раз я это вспомню!) Стали собираться и вдруг – КЛЕЩЬ! Два, еще, еще… В сухой траве их было миллион! Мы бросились осматривать одежду и вынимать их из всех, какие есть в одежде, складок. Господи, да сколько же их? Теперь каждый час пути приходилось раздеваться догола (донага, полностью, совсем, абсолютно) и выковыривать, выдергивать, выцарапывать их из одежды. Пропотев час, прыгая по скалам с сорокакилограммовыми мешками, нормальный человек, на таком ветру раздевшись, должен подхватить насморк, ангину, грипп, воспаление легких, но экстремальная ситуация, обогащающая организм защитными функциями, в нашем случае помогает. Думаешь больше о клещах, а не о насморке: надо – и в воду прыгнешь, лишь бы не укусил.

Так промучившись остаток дня, километрах в семи от Больших Котов мы наткнулись на подходящее место для ночлега. Клещей здесь, кажется не было, по крайней мере не было видно. Разбили лагерь, разожги костер, сварили ужин, развалились на ковриках, хлебая супчик, и вдруг почувствовали, как мы устали.

Стемнело. Я сытый валяюсь у костра, вспоминаю дом, мечтаю о будущем, слушая паровозный стук и гудки с той стороны Байкала. Когда же я буду там? Скорее бы! Это как в Армии – в первый день очень хочется скорее дембельнуться. Там, вдали той стороны мелькают огни поездов и станций, и небо еще над горами светлое – пока все как на прогулке: нет ощущения глухой тайги, нет ощущения долгой дороги, да и до города-то рукой подать – километров тридцать. Ещё ВСЁ было сегодня, ещё ели с тарелок и спали в перине – цветочки, но уже на лирику растащило. Обмяк, загрустил. Вова – молодец – втирает Джефу, что я работник КГБ, особист, страшный человек – выкормыш комсомола («видишь – форма военная»). Что-то про спец. задание о подводных лодках на севере Байкала. Кожаные перчатки на моих руках, которые я всегда одеваю в лес против травм и царапин, подтверждают Вовины слова и внушают американцу тревогу. Джеф, как ребёнок, таращится на меня, а я усиленно делаю вид, что, как настоящий разведчик, прикидываюсь, что не слышу, хотя, коню понятно, что слышу всё, всё контролирую, всё запоминаю и фиксирую. Как бы случайно перевожу тему на медведей, после которой для правдоподобности приходится рюкзаки вешать на деревья, чтобы Мишка не разорвал. Джеф в замешательстве, но свой мешок тоже вешает на сук и покорно лезет в нашу палатку. Мы кладем его, одетого в наши теплые вещи, в середину, т. к. у него тонкий спальный мешок. Не удобно после дивана спать на жестких сучьях и корнях, но усталость берёт свое, и полепетав ещё с американским химиком о цикле трикарбоновых кислот, объясняя, что теплее будет если жирного перед сном напороться (даром что ли в меде учились?), мы осторожно засыпаем.

12.05.92
Первая ночь. Первое утро. Большие Коты. «Чёртов мост». Мыс Кадильный. Ночёвка на кромке Моря на каменном берегу

Первая ночь. Холодная, душная, тесная, жёсткая первая ночь. От пережитых впечатлений дня и неуюта толком не знаешь: спишь ты или только собираешься. Любое покалывание тела явно означает нападение (именно нападение) клеща. Истерично лезешь под толстый слой ночной одежды за этой тварью, абсолютно точно понимая, что пока лезешь, с рукавов сам себе ещё напихаешь клещей, но лезешь. Отмахать тридцать верст по тропам, кишащим клещами, сбрасывать их сотнями с себя во время пути и не упустить в складках одежды или рюкзака хотя бы одного – маловероятно. А ночью он обязательно, сволочь, куда-нибудь тебе вопьётся. Успевай реагировать, пока не глубоко! Так всю ночь и дергаешься – какой тут, к чёрту, сон? К тому же, тело ломит с непривычки и больно глотать. Остывающие почки требуют отлить, но холод не позволяет вылезать из мешка. Пока выкарабкаешься, пока обуешься в темноте, расшнуруешь палатку– даже думать страшно. Буду терпеть до утра или сколько смогу. Одно радует – я тут такой не один.

Наконец-то сквозь палатку стало видно, что светает. Первое утро. Всё первое – все по другому, по новому – то, к чему мы должны как можно быстрее привыкнуть. Я сто двадцать раз смотрел на часы, и вот – дотерпел. И бьются о траву, слепя и сверкая, алмазные брызги ночных сновидений, а я в это время в небо смотрю! Хорошо!

Ребята ждут пока я разожгу огонь – тогда грейся, разминай кости, пей чай. Чтобы самому согреться и размяться, развожу костер. Грею вчерашний чай. Громко и смачно швыркаю кипяточком, какую-то гадкую песню пою. Ну вот и вылазят мои мужички, кряхтя и корячась жмутся к костру, обжигая пальцы о железные кружки, потихоньку отходят от кошмаров ночных, козлята ленивые.

Опять раздевшись, осмотревшись, поматерившись и помыв помятые морды в ледяной воде, начинаем собираться в дорогу. Вот где понимаешь всю прелесть бивака – в его сборе. Жуть. Всё Это разбросанное нужно снова собрать, разложить, утрамбовать, перевязать, упаковать, выхлопать, свернуть, жратву сверху отложить, всё остальное ещё предусмотреть и ничего не забыть. Короче, не понравилось мне утрами собираться. Но теперь это будет каждый день, и от этого я злюсь. Вот Джеф – все снаряжение легкое, удобное, ничего лишнего. Сидит, сука, глазеет на нас или с фотиком по берегу бегает. «Иди, котелок сполосни!»

Через пару километров вышли на дорогу ведущую к Большим Котам. Потеплело. Повеселели – легко идти, клещей нет. Пройдя кладбище, входим в замороженные Большие Коты.

КОТЦЫ (сибирское) или КОТЬЦЫ (древнерусское) – плетёный перебор через реи для удержания и ловли зашедшей туда рыбы, особенно омулей.

В речку Котинку в прошлом заходила на нерест рыба и её ловили подобными способами.

Посёлок возник на базе золотоносных россыпей (добыча дражным способом относительно недавно прекращена). В Сенной пади был прииск иркутского купца Патушинского. Сохранились вертикальные штольни и, отвалы, деревянные желоба золотодобытчиков. На Байкале, вблизи устьев рек Большие и Малые Коты, золотоносные галечники брали со дна летом с плотов, зимой – со льда из прорубей.

Здесь в посёлке стоял стекольный завод, а в 1918 году организована лимнологическая станция – старейшее научно-исследовательское учреждение на Байкале.

Жуткое зрелище – деревенский Байкал! Грязный, заваленный остатками зимних отходов почерневший лед, с обклеванным трупом вмерзшей собаки. Вова, конечно, объяснил Джефу, что это медвежонок, их много вмерзает в лед на Байкале. Тот, конечно, бросился фотографировать. «Полезли на утес, Шкипер!».

Чаячий утес и «Чертов Мост» прошли в легкую – зря пугали. Ну поползали под навесами, ну попрыгали по скале и что? Ерунда. Вот тягуны вдоль берега вымотали. Идешь, идешь по узкой тропе – конца края нет. И горизонт не приближается. Только дикие лошади как-то скрашивают пейзаж, любопытно уставившись на нас и совершенно не боясь. Да в подкладках накапливаются наши маленькие друзья – паразиты, заставляя нас раздеваться и нервничать.

О! Кадильный! Наконец-то!

С давних времён здесь жгут известь. Отсюда и название – Кадильный, видимо от чада и дыма, образующихся в процессе. В глубину побережья врезаются пади – Малая и Большая Кадильная, известные помимо своего прямого назначения, связанного с обжигом извести, ещё и тем, что окружающие гребень кристаллические известняки изобилуют нишами и пещерами. В одной из них, под названием «Часовня», найдены останки стоянки древнего человека. Множество других пещер имеют свои тайны и легенды и ждут своих первооткрывателей, чтобы подарить им свои сокровища.

У околицы, сбросив рюкзак, почувствовал, как потянуло тело назад, заколбасило. Привык идти, наклонившись вперёд, задницей подпирая нелегкую ношу, а пустого – на спину бросает.

Ну и конечно егерь тут как тут. Здрасти. Кто да чё. Свои. Ему развлечение, наверное, свежих туристов увидеть. Давай нас провожать, рассказывать, как в этих местах до революции местный богач клад прятал. До сих пор приезжают, ищут, но не нашли – почва шевелится, и многие пещеры и щели давно засыпало, как найдешь? Может до него копать сто метров, а тут камень. Знать бы где – порохом бы рванули. Тут много пещер. В одной – скелет дезертира, ещё с Отечественной. Одна пряжка осталась. Короче, прожужжал все уши, пока проводил нас до конца деревни. Там отстал. А в воде у берега кричат и плещутся турпаны и огари. Две пары. Красивые заразы. Что-то ковыряют во льду, но не подпускают сфотографировать.

Потом опять крутые тропы. Джеф устал быстрее и уже не прыгал в опасных местах, а пытался страховаться и все твердил: «Я не хочу делать ошибка». Постоянно приходилось его ждать или помогать, подавая палку или руку. Достал. И клещи достали. День как-то незаметно кончился, стемнело, а места для ночевки подходящего не было: то клещатник, то высоко от воды. Вова ломанулся вперед (типа сил еще много) искать место для ночлега. Мы шли, шли, догоняли его, догоняли, упарились – куда он делся? Во, бежит. Нашел место на самых камнях у Воды. «Вы мою кепку не принесли? Я вам ею метку оставил». Ага, видел я его кепку в сумерках. Он поплелся за кепкой, а Джеф выпучил глаза от наших братских объяснений с ненормативной лексикой по поводу этого пустяка. Учи язык, американец!

Пришлось ночевать на холодной кромки моря. На камнях. Наспех пожрали, попялились на ночное небо (спутники носятся – благодать), успокоились горячим супчиком и спать – вымотались, клещи достали, ветер холодный.

13.05.92
Первый укус клеща. Салями. Большое Голоустное. Два клеща в голове Джефа. Наши друзья, дозаправка. Обед на берегу. Прощание с Джефом. Потускневший вечер

Тринадцатое число – ништяк! В кисть руки впился клещ! Думал, боялся – накаркал!

– А что такое есть по-русски «ништяк»? – Джефу всё интересно.

– Это, брат, когда член двумя руками берёшь, а то, что не влезает в ладони и есть ништяк.

– А у тебя есть ништяк?

– У меня ладони очень широкие. Отвали, Джеф – видишь клещ торчит?

Клещ, падла, глубоко впился – видно давно. Вытащили. Способ вытаскивания очень прост: вяжешь узелок на нитке и пропускаешь во внутрь клеща. Затягиваешь, а потом шатая из стороны в стороны и выкручивая по спирали, потихонечку вытаскиваешь. Задницу его можно кремом или смолой помазать, чтобы не дышал, сам себя вытолкнет. Прижигаешь йодом или водочкой. У нас был и йод. Хорошее начало дня. Сегодня в Голоустное Дима должен приехать, надеюсь это не сигнал к облому. Всё, хорош, не думай, а то опять накаркаешь. Давайте кушунькать и собираться – тащится ещё порядочно.

Завтрак. Джеф достаёт из рюкзака САЛЯМИ, и мы: ох! уели. Всё это время он жрал наше, а сам прятал салями. Вот, конь! К тому же колбаса протухла. Понюхали, попробовали, предложили Джефу выбросить её, но он спрятал в рюкзак: «Мне еще в Москву ехать». Потом у него оказались карамельки и прянички. Ну, это мы ели. Воду из Байкала он пить по началу боялся – подавай ему кипяченую. Ни хрена – рискнул, пьет. Фотоаппарат у него конечно классный «Олимпус» с трансфокатором, легкий, пленка «Кодак» (у нас «Орва»). Попросили продать пару пленок. Долго мялся, что-то в уме прикидывал, но отказался – самому мало. Жлоб. Мы его грели, кормили, я ему ручки подавал на виражах, а он закозлил. Ничего – отольется!

По дороге у какого-то зимовья встретили пару уродов, собирающих каменное масло в горах. Зачем им это масло? Оказалось они тоже охотоведы, как Солдатов. Те вечно что-то собирают: то масло, то корни, то рога, то желчь медвежью. Всё норовят продавать японцам за доллары, но что-то я не знаю не одного богатого охотоведа, если он не зав. кафедрой, чьи студенты живут в Приморье около икры или не на практике по отстрелу соболя.

Голоустное.

Голое устье – обширная степная дельта реки, где обитает странный ветер Харахаихой. Раньше это место называлось Идин-Гол. Река, разливаясь на шесть рукавов, представляла собой отличное место для утиной охоты, пока не попало под ведомство национального парка. В посёлке Голоустное находится церковь с одноимённым названием церкви в Листвянке: Свято-Никольская, построенная примерно на месте часовни 1701 года. В 1937 году по приказу главы администрации посёлка церковь была разрушена. Вскоре его постигла кара – он ослеп.

Первое зимовьё на мысе Голоустном было построено вXVII веке.

Церквушка ремонтируется. Погода хорошая. Где-то здесь столовая. Несмотря на обеденный перерыв, столовские бабаньки накормили усталых путников порядочным обедом. А кого им еще кормить в это время года, кроме нас да шабашников? – деревенские дома кушают – мы основная выручка дня.

Переводя дыхания от съеденного на теплом крыльце столовой, вспомнились слова Джефа: «Я чистый человек, мне клещи не пристают». И действительно, он всю дорогу не напрягался, не раздевался и клещей почему-то не ловил. А тут сидит, чешет башку: «Посмотрите, что там есть?» Что есть? – Два клеща есть! Сидят рядышком, впились уже. Давай вытаскивать. С удовольствием выкрутили, прижгли. Веселье Джефа тут же по угасло. Задумчивый стал – он не привит, в отличии от нас.

Пройдя деревню, в бинокль увидели Димину машину на последнем лысом склоне у Байкала. Далеко. Переть до неё еще порядком. Может увидит, подъедет, хоть мешки заберет. Машем, свистим – куда там, он нас не видит. Оставив вещи, я пошел к ним налегке. Когда оставалось совсем немного, ребята меня увидели, затарахтели мотором, помчались за вещами и Вовой. Американца не ожидали.

Обед на солнечном склоне в кругу ярких городских соратников. Дима в голубом с идиотской косичкой (он гонял по деревне часом раньше, спрашивая нас – хорошо что не встретил – его вид повеселил деревенских, а наша репутация осталась девственной), Вероничка, Димина жена – высокая, красивая, яркая, свежая. Женя с видеокамерой и полной уверенностью собкора лучших СМИ мира. Сытые, загорелые, чистые, городские.

Обещанную легкую палатку и протеин Дима не привез – его стиль: не было времени забрать. Поначалу нас это не огорчило, позже, когда Это у Димы вошло в систему, меня сильно Это тупило и злило, порой до исполнения японских като в глухих местах прибайкальской тайги. Зато обед – всего много. Женя мечется снимает, я даю интервью, демонстрирую лазанье по скалистой местности с пустым рюкзаком, делаю серьезные заявления мировому экологическому сообществу. Джеф мучается в решении: ехать в Иркутск или продолжить с нами путь до МРС. Трясогузки. шныряют в камнях Чайки орут в преддверье гнездовья. Байкал в игольчатом льду. Колбаса. И клещ в моей ноге. Вероничка хотела упасть в обморок, но мой спокойный вид и уверенность при вытаскивании паразита, вернули её к жизни. Она (я надеюсь) поняла, кто такие настоящие парни! Тайга, знаете ли, все случается. Чего там, милая, клещик. Бывает.

Вова смотался к леснику, за разрешением на проход через Национальный парк и узнал о тропе до Песчанки. Ещё немного потрепались, пофотографировались, понежились под теплыми лучами майского солнца. Потом собрали и загрузили лишние вещи в машину (их оказалось очень много – грамотно: всего три дня их пришлось тащить, зато теперь все самое необходимое осталось). Максимально облегчили ношу и пополнив запасы, стали прощаться с Джефом, который решил все-таки ехать. Прощания крепких мужских рукопожатий и теплых щёк Веронички. Обещания встреч. Пожелания удач и терпенья в пути. Спасибо! Гуд бай, братишки!

Проводили машину, и день, который только что был в разгаре, сразу сошёл на нет. Налетела тоска по дому, по родным, по телевизору, по чистой одежде, и всякая такая дребедень в голове, которая мешает путнику преодолевать завалы. Задница «Москвича» ещё мелькала в пыли дороги, а мы уже что-то раскисли.

Сварили ужин. Зашились, заштопались, изучили карту и маршрут по Брянскому до Бугульдейки. Вспомнили, как охотились здесь ещё совсем мальчишками лет пятнадцать тому назад с Вовиным отцом. (Я тогда штук шесть уток набил – мать не верила, что сам). Помылись. Посидели у костра. Допили чайник. И спать. Теперь уже вдвоём. Хоть свежее будет.