Текст книги "Плавучий город"

* * *

– Тони думает, что вы убили Доминика Гольдони, – сообщил детектив Чезаре Леонфорте. – Но ведь вы так не думаете, не правда ли, господин Кроукер?

– Нет. Я действительно так не думаю.

Чезаре Леонфорте вновь наполнил их бокалы прекрасным каберне, бутылку которого он заказал.

– Жизнь в Калифорнии дает множество преимуществ, и одно из них – близость самого лучшего винодельческого района Америки. – Он сделал глоток рубиново-красной жидкости. – Я вырос на итальянских винах и люблю их до сих пор, но вина Напы и Сономы... – Он заглянул в бокал, – просто произведение искусства. Похожи на японские.

Кроукер и Чезаре Леонфорте сидели в глубине ресторана «ТриБиСи» в западной части Манхэттена, к югу от Кенал-стрит. Бэд Клэмс не признавал никаких по-домашнему уютных заведений Маленькой Италии с их столиками, покрытыми скатертями в клетку. Длинная узкая комната чем-то напоминала заводской цех: фабричные окна, оголенные трубы и официанты в черных брюках и сорочках без воротничков. На стенах – ни одной картины. Украшал комнату лишь длинный, отполированный до блеска бар вишневого дерева, который стоял на старом, истертом паркетном полу. Народу в помещении было мало, и Кроукер подумал, что, вероятно, телохранители Чезаре толкутся где-нибудь возле ресторана.

– В пятидесятых-шестидесятых годах, – продолжал Леонфорте, – слова «сделано в Японии» означали – дешевое барахло. А теперь японским винам завидует весь свет. То же самое относится и к японской экономике, несмотря на все их нынешние проблемы. Не случайно «кадиллаку» предпочитают «тойоту». Да я бы и сам сквозь землю провалился, если бы меня увидели в «кадди».

– Скажите, – спросил Кроукер, – откуда вы знаете обо мне? Или я проявляю излишнее любопытство?

– Я имею доступ к тем же формам электронной связи, к которым имеют доступ и большинство отделений так называемой правоохранительной системы. – Он откинулся на спинку стула с торжествующим видом.

Чезаре имел право торжествовать, так как только что унизил своего соперника, прогнав Тони с его же собственной территории, вырвал у него из рук человека, который, по сведениям его разведки, был федеральным агентом, и по ходу дела спас этому агенту жизнь.

– Да что вы говорите? – удивился детектив. – Мне казалось, что если не все, то большая часть этих форм электронной связи недоступны для персонала, не имеющего специального допуска.

– А кто сказал, что я не имею допуска? – рассмеялся Леонфорте, взглянув на озадаченного детектива, – Ну ладно, ладно, допуска у меня действительно нет. Фактически. Практически же... Эти государственные служащие слишком много работают...

– И слишком мало получают...

Леонфорте улыбнулся.

– Вот именно, господин Кроукер. Низкая оплата труда губительна для бюрократии. Она начинает разлагаться. Вот я и стараюсь заинтересовать этих людей и за определенного рода услуги повышаю уровень их благосостояния.

Сидя рядом с Чезаре, детектив заметил, что горло его пересекает шрам. Леонфорте не пытался спрятать его за рубахой, он, видимо, гордился отметиной, оставленной ему на память о бурно проведенной молодости. Явно, что в те годы он был храбрым парнем.

– Хорошо, вы знаете, кто я. И что из того? – продолжал задавать вопросы детектив.

Леонфорте подождал, пока официант откупорит еще одну бутылку с каберне и уйдет, и только после этого ответил вопросом на вопрос:

– Чего, черт возьми, вы добиваетесь, господин Кроукер, повиснув на хвосте Маргариты Гольдони де Камилло?

– Вы серьезно думаете, что я вам об этом расскажу?

Теперь Леонфорте тянул время, пробуя вино. Он устроил из дегустации целое шоу, а затем налил вина в оба бокала.

– Должен сказать вам кое-что, хотя это, возможно, шокирует вас. У нас с вами есть нечто общее. Доминик Гольдони. Мы оба одержимы им, – наконец произнес он.

Кроукер промолчал.

– Может быть, вам показалось, что я говорю глупости, но прощу вас не торопиться с выводами. Позвольте мне рассказать вам кое-что о себе. Мой отец, Френсис, упокой, Господи, его душу, был человеком старой закалки. Что я под этим подразумеваю? Он был натурой героической, человеком с большим размахом. В жизни его интересовали деньги, влияние, уважение. Ну и, конечно, женщины. Их у него было много. Когда мне исполнилось двенадцать, он взял меня с собой в бордель – так он поступал со всеми своими сыновьями. И наблюдал, как я справляюсь с проституткой. Может быть, он хотел дать мне кое-какие практические советы, а может, сам от этого получал удовольствие, кто знает? Но с того момента он стал считать меня взрослым. В течение шести последующих месяцев он дал мне в руки пистолет, научил стрелять, заряжать, разбирать оружие даже в темноте – военной подготовке мой отец придавал очень большое значение. Он хотел, чтобы я стал настоящим мужчиной. – Чезаре сделал еще один глоток и продолжил: – Однажды отец приказал мне прикончить одного человека. Это был «умник», который нелестно отозвался о моем отце в присутствии многих людей. Поэтому его следовало убить тоже на публике – в ресторане, который тот любил посещать и где чувствовал себя в полной безопасности. «Я все объясню, – сказал мой старик, – друзьям этого человека и всем остальным. Они поймут». В то время мне едва исполнилось тринадцать, но, как вы понимаете, детство уже осталось далеко позади. – Леонфорте внимательно посмотрел на Кроукера. – Я знаю, вам приходилось убивать людей, но думаю, что вы испытывали при этом определенные психологические трудности. Мне же было легко. Как будто я был посланец божий и ангелы пели у меня за плечами. Бах! Бах! Кровь, мозг и липкая слизь разлетелись по всему помещению. Люди кричат, некоторых рвет, друзья этого парня в панике. Я ощущал себя самым сильным в мире – это чувство нельзя сравнить ни с чем, мне хотелось перебить всех, кто сидел с моим врагом за одним столом. Но я все же сдержался и бросил оружие.

Леонфорте, раскрасневшись от воспоминаний, наклонился к детективу и доверительно проговорил:

– Ну, а теперь скажу вам всю правду о нынешней ситуации: Доминик был гением. Я ненавидел его всей душой, но был бы последним ничтожеством, если бы не признавал это, по крайней мере в частной беседе. Он был достаточно умен, чтобы постоянно держать меня в напряжении, несмотря даже на то, что у меня было больше денег, больше людей и больше ресурсов, чем у него. Доминик преграждал мне путь всякий раз, когда я пытался проникнуть дальше определенного пункта на своей территории. Он никогда не делал это лично; не было и намека на конфронтацию. Но в одном из штатов У меня провалилась сделка с приобретением собственности из-за того, что весьма умело и вовремя были изменены местные правила. В другом штате федеральная полиция устроила налет на одну компанию, которую я собирался купить; еще в одном – корпорация, на приобретение которой я потратил миллионы, мистическим образом потеряла свои капиталы за несколько дней до подписания документа. И так много, много раз. Я знаю, что за всем этим стоял Доминик. Но каким образом он это делал? Любознательные много бы отдали за то, чтобы все это знать, господин Кроукер, а я чрезвычайно любознателен.

– Потрясающая история. Но какое отношение все это имеет ко мне?

Леонфорте с силой поставил стакан на стол.

– Хотите все начистоту – получайте! – В беспокойном взгляде его глаз появилось что-то жестокое. – Он вас задел за живое, не так ли? Я имею в виду Доминика. Наверняка. Он так воздействовал на каждого. Вы, мой друг, выслеживали убийцу Доминика и, как я понимаю, приложили руку к тому, чтобы уничтожить его. Вы также запустили руку туда, где ей, возможно, не место, то есть в штанишки Маргариты де Камилло, и теперь попались на крючок этой семьи. Но мне это безразлично. Меня интересует совсем другое: почему Доминик, этот умница, этот гений, оставил свой бизнес такому идиоту, как Тони Д.? Только ли потому, что, женившись на Маргарите, он вошел в семью? Нет, концы с концами не сходятся. Доминик не мог совершить такую классическую ошибку. Так в чем же дело? – Чезаре поднял руку. – Все дело в Маргарите, это она, по существу, управляет всеми делами брата, поэтому вы и следили за ней, а не за ее мужем. Маргарита была самым близким для Доминика человеком, баба она что надо, хотя и неполноценная.

– Неполноценная? Что вы имеете в виду?

– Она женщина, умник. Синий чулок.

Кроукер отвел взгляд в сторону.

– Я бы чего-нибудь перекусил.

Чезаре, улыбнувшись, поманил официанта.

– Да, надо поесть. За этим мы и пришли сюда, верно?

Он заказал водку, зеленый салат и жаркое. Кроукер, настроение которого изменилось с кислого на горькое, выбрал бифштекс. Леонфорте попросил для него еще и салат.

Когда они снова остались наедине, Леонфорте поднял бокал, потом указал на молодую парочку, которую усадили за соседним столом.

– Взгляните, как этот парень ест девчонку глазами. Он просто в нокауте и сегодня на работе ничего не будет соображать. – Леонфорте отломил корочку хлеба, обмакнул в каберне и уставился на рубиновое пятнышко. – С самого сотворения мира женщины оказывали пагубное воздействие на мужчин.

– Это ваше мнение или так утверждает наука?

Леонфорте хохотнул.

– Вам, мой друг, не следует быть таким скептиком. – Он засунул в рот хлеб, смоченный вином, и задумался, разжевывая его. – Возьмем, например, вас и Маргариту Связь, или просто флирт – в этом, объективно говоря, не было бы ничего плохого. Но вы позволили себе серьезно увлечься. И теперь, когда вам нужно ясно и трезво мыслить, вы на это не очень-то способны. Мечтаете защитить ее от изувера-мужа, стать спасителем.

– Ничего вы не знаете!

Принесли салаты и жаркое. Леонфорте ел с удовольствием. У детектива же совсем пропал аппетит. Он отложил вилку, а Чезаре продолжал:

– Дело в том, что я знаю об этом все, потому что я знаю, что обычно происходит между мужчиной и женщиной. Мужчины жаждут власти, а женщины жаждут мужчин, у которых эта власть есть, – такова природа человека. Вот и все.

Чезаре покончил со своим салатом, затем корочкой хлеба подобрал с тарелки остатки масла и уксуса.

– Вы собираетесь есть свой? – спросил он детектива, указав на тарелку.

– Нет. Ешьте на здоровье.

Леонфорте управился с салатом Кроукера, потом отхлебнул глоток вина.

– Послушайте, мне наплевать на то, что вы трахаете жену Тони Д. или собираетесь это делать, потому что, помоги вам Господь, вас по-настоящему влечет к ней. Но вы следите за Маргаритой еще из каких-то тайных соображений, а не только потому, что в нее влюблены. Я уверен, в ее руках находится кое-что нужное не только вам, но и мне. И поскольку я сегодня спас вам жизнь, советую вам со мной этим поделиться. И учтите, я не такой размазня, как Тони...

У Кроукера началось сильное сердцебиение, он попытался унять его.

– А что вас интересует?

– Список Доминика. А в нем имена людей и разная другая информация – словом, все, что позволяло ему держать в страхе почти каждого человека в правительстве города, штата и всего государства. У Тони Д., как пить дать, этого списка нет, таким образом, остается Маргарита. Бог знает почему, но она была единственным человеком, которому доверял Доминик; но как бы умна она ни была, она всего лишь юбка, и никого не заставишь относиться к ней с уважением. Поэтому прошу вас, господин Кроукер, продолжайте следить за Маргаритой. Вы должны узнать тайну Доминика, а затем передать все материалы мне. Потому что теперь вы работаете на меня.

– А если я откажусь?

Леонфорте поднял взгляд к потолку, и красный огонек бешенства заплясал в его выразительных глазах; на лице появилась страшная ухмылка.

– В таком случае, мой детектив, я прострелю голову Маргариты Гольдони де Камилло.

Токио – Сайгон – Вашингтон

Девушка с кожей цвета миндаля подняла темные глаза на Акиру Тёсу, с которым ее связывали тайные узы. Она была распростерта на черном лакированном столе, и ее длинные волосы – блестящие и тоже будто лакированные – разметались веером по маленьким грудям, плоскому животу и твердым бедрам. Воздух в интимном ночном клубе, который Акира частенько посещал, был густо насыщен табачным дымом и мускусным запахом секса. Обнаженная девушка, тело которой было украшено полосками цвета индиго, спокойно наблюдала за ним.

В ее рот было вставлено небольшое резиновое устройство, по форме напоминавшее мужской член. В этом и заключалось представление для посетителей клуба: в то время как цветные лучи скользили по ее телу, подкрашенные губы девушки исполняли свой собственный таинственный танец. В комнате стояла такая тишина, что Тёса мог слышать прерывистое дыхание небольшой группы мужчин, которые пришли в этот клуб после дорогостоящих деловых ужинов с обильной выпивкой, чтобы предаться наслаждению и забыть хотя бы на несколько часов огромное напряжение своей повседневной работы.

Из всех тайн, которыми владел Тёса, более всего он дорожил тайной Николаса Линнера. По правде говоря, Линнер был главной фигурой, вокруг которой сосредоточились многие важные события.

Девушка то сжимала, то раскрывала свои губки, обхватывая резиновое устройство. Ее глаза медленно закрывались, будто в экстазе, а крошечный розовый язычок так и обвивался вокруг головки члена, лаская ее.

Тёса отвел глаза от девушки и снова вернулся мыслями к Николасу и ко всему тому, что с ним было связано. Отец Николаса, полковник Дэнис Линнер, образовал некий союз с Микио Оками в первые годы американской оккупации Японии. На первый взгляд, в этом не было ничего особенного. В те дни американские военные обычно прибегали к помощи якудзы для подавления восстаний рабочих, которые организовывали коммунисты. Эти восстания были настоящим бедствием крупных городов. Лучше, думали американцы, если головы протестующих японских рабочих будут разбивать сами же граждане Японии, а не члены личного состава американской армии. Якудза, которая не меньше американцев боялась коммунистов, тоже была счастлива оказать помощь своим заокеанским партнерам.

Но между полковником Линнером и Микио Оками существовали не просто деловые отношения, связь между ними была гораздо глубже – они были близкими друзьями. Однако разведывательные данные, собранные Тёсой, на этом и ограничивались. По-прежнему оставалось загадкой, что именно эти двое планировали предпринять. Тёса, единственный среди оябунов якудзы, кое о чем догадывался. Он, например, понимал, что двигало Томоо Кодзо, когда в первый день Нового года он попытался убить Николаса.

Многие считали, что Кодзо, который в то время был оябуном клана Ямаути, страшно боялся, как бы Линнер не узнал, что именно он приказал следить за женой Николаса и что именно эта слежка привела к автокатастрофе, в которой погибли женщина и ее любовник.

Но Тёса лгал, когда говорил, что Кодзо намеренно следил за Жюстиной Линнер и жаждал ее смерти так же, как жаждал смерти Николаса. Тёса объяснял ненависть Кодзо тем, что якобы полковник Линнер и Микио Оками в 1947 году убили его отца Катсуодо. Сделали они это потому, что Катсуодо выступал против политики американцев, проводником которой являлся Оками. Катсуодо презирал все западное; он так и не смог пережить унижение, выпавшее на долю Японии, когда она была разгромлена в тихоокеанской войне. Поэтому Катсуодо с Оками постоянно ссорились. Враждовали между собой и все оябуны якудзы, хотя прекрасно сознавали, что эта междоусобица ни к чему хорошему не приведет.

Через две недели после того как Катсуодо открыто заявил, что намерен объявить войну Оками, его тело было обнаружено плывущим по течению реки Сумида. На теле не было обнаружено никаких признаков насилия, но были люди, которые намекали на то, что старый Кодзо не умел плавать. Таким образом появилась версия, что юный Томоо, узнав о якобы насильственной смерти своего отца, поклялся посвятить жизнь тому, чтобы найти виновников его гибели. Подозрения пали на Оками и полковника Линнера, и Томоо начал расследование. Однако Тёсе так и не удалось выяснить, собрал ли Кодзо достаточно доказательств их вины или его расследование зашло в тупик.

Умение девушки управлять своими мускулами поразило Тёсу. Теперь понятно, почему ее выбрали на эту роль: у нее был талант. Ни один мускул не двигался на ее теле, хотя кожа была покрыта тончайшим слоем пота. Одна капелька, сверкавшая в свете ламп, как бриллиант, удерживалась на выпуклом соске. Было что-то необыкновенное в этой единственной бусинке влаги, которая, казалось, сейчас упадет, как слезинка или цветок вишни. В ней было что-то от вечности, которую на смогли изменить ни время, ни чувства.

Тёса должен был признать, что он кое-чем восхищается в Николасе. Как истинный японец, Николас, любящий сын, был верен слову, которое дал отцу – помочь Оками в случае необходимости, и теперь старается сдержать это слово. Но с другой стороны – и Тёса это прекрасно знал, – при всем своем глубоком уважении к отцу Николас не понимал, что связывало его с якудзой. И от этого ненависть к сей организации у него только усиливалась.

Тоненькая струйка слюны протянулась от кончика языка девушки до конца резинового устройства, когда она вынула его изо рта. Мужчины, окружавшие ее, в один голос издали протяжный стон. В воздухе резко запахло потом. Многие посетители закурили. Шоу закончилось, и чары рассеялись. Тёса подал знак одному из своих людей, чтобы тот прошел за кулисы и подождал, пока девушка примет душ и оденется. Он знал, что, когда несколько позже вернется домой, она будет ждать его в постели. Но сначала ему предстояло встретиться с человеком, который, не считая Микио Оками, только один знал все секреты оккупированного Токио второй половины сороковых годов.

Акира забрался на заднее сиденье своего бронированного лимузина и что-то тихо сказал водителю. Рядом с оябуном находился его телохранитель, здоровенный парень. Он сидел неподвижно, и можно было подумать, что он заснул, однако впечатление это было обманчивым.

Не прошло и двадцати минут, как они уже катили мимо горящих мусорных баков по старому кварталу, который тянулся параллельно реке Сумиде. Бездомные собаки шарахались от света фар, и темные фасады складов, казалось, таили в себе угрозу. Лимузин остановился перед частным жилым домом, зажатым с обеих сторон мрачными складами. В ярком свете уличных огней было видно, что идет дождь. Тёса вышел из машины и поднял воротник пальто. После прокуренного клуба было приятно вдохнуть свежий воздух, но от запаха горящего мусора у него запершило в горле, и Акира поспешил подняться по ступеням лестницы, которая вела в дом. Дверь открылась сразу же, как только он постучал, Видимо, здесь его ждали с нетерпением. На пороге стояла крупная некрасивая женщина с густой гривой черных курчавых волос. Ей было не меньше тридцати лет.

Внутреннее убранство дома отличалось элегантностью западного стиля. Широкая парадная лестница вела в небольшой овальный холл. Искрящийся свет хрустальной люстры подчеркивал теплые тона обоев и обивки мебели. На мраморной консоли стояла хрустальная ваза, цветы в которой, как было известно Акире, ежедневно заменялись свежесрезанными.

Его провели через холл, со вкусом декорированный, панелями из вишневого дерева, и предложили пройти в библиотеку. Очень старый и дорогой персидский ковер покрывал пол, на нем стояла обитая бархатом софа и пара мягких кресел с высокими спинками. Одну стену занимали полки с книгами, у противоположной располагался застекленный шкаф, где был выставлен полный набор самурайских доспехов XVII века, который, несомненно, представлял собой музейную ценность. Рядом со шкафом стоял французский секретер из карельской березы. За ним сидела женщина, которая, как только Тёса вошел в библиотеку, встала и подошла к нему. Ей было около семидесяти лет, но выглядела она лет на двадцать моложе. У нее было лицо патрицианки, что говорило о чистой самурайской крови. Ее кожа напоминала фарфор, а черные живые глаза говорили о том, что она умна и эмоциональна. Тёса знал, что с женщиной этой шутить опасно. Она была сестрой Микио Оками, и это давало ей определенное положение в обществе, однако гораздо большего она достигла тем, что была личностью. Никто никогда не осмеливался считать ее ниже мужчин, особенно Тёса, мать которого тоже обладала выдержкой и незаурядной силой воли.

– Добрый вечер, Кисоко-сан, – почтительно произнес Акира, – простите, что я побеспокоил вас в столь поздний час.

Кисоко спокойно посмотрела на него.

– Время для меня не имеет значения, – ответила она хорошо поставленным голосом, – как и сон.

У нее был необычный голос, которым она с одинаковым успехом могла подбодрить собеседника и сразить его наповал. Было видно, что она привыкла общаться с мужчинами и не чувствовала от этого никакого неудобства.

– Не хотите ли бренди? – спросила Кисоко дружелюбно.

– С удовольствием, – ответил Тёса, внимательно глядя на женщину.

На ней было роскошное кимоно из шелковой парчи в черно-синих тонах. В соответствии с традицией на запястьях и у ворота было видно нижнее кимоно из мягкого черного шелка. Словом, это была настоящая японка, однако ее прическа и макияж были выдержаны в западном стиле и вполне соответствовали современной моде, как у какой-нибудь фотомодели.

Она протянула Тёсе стакан бренди и уселась в позолоченное кресло в стиле Людовика XV. Акира подошел к шкафу, чтобы полюбоваться самурайскими доспехами.

– Великолепно: – произнес он. – Я вам завидую.

– О, это ведь не мое. Все принадлежит моему сыну Кену. Он просто околдован старинным японским оружием. – Ее взгляд переместился с лица Тёсы на доспехи. – У него обостренное чувство чести. Для нашего времени это противоестественно. – Женщина усмехнулась. – Наверное, он хотел бы жить в XVII веке. То время больше соответствует его духу и склонностям. Мне кажется, он просто не может принять наш сложный и коварный современный мир.

Все это Кисико-сан говорила о своем ребенке, который был инвалидом. Наверное, она не верила, что сын обречен навсегда остаться калекой и, как каждая любящая мать, надеялась, что он еще поправится и займет свое место в обществе. Во всяком случае Тёса не мог не восхищаться ее верой и мужеством.

Женщина улыбнулась.

– Однако я должна извиниться. Вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мою болтовню.

Тёса повернулся лицом к Кисоко и сделал маленький глоток бренди. Он не любил этот напиток, но ценил его лечебные свойства.

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал Акира, – о полковнике Линнере и вашем брате.

Кисоко повернула к нему голову, как испуганная птица, но тут же ободрила его улыбкой.

– Продолжайте.

– Мне не хотелось бы обижать вас...

– Какие могут быть обиды, Тёса-сан, мы столько лет знаем друг друга! Вы сидели у меня на коленях, когда были ребенком. Я гуляла с вами в парке Уэно и однажды спасла вашего змея, который запутался в ветвях вишневого дерева.

– Да, я помню. На нем был изображен тигр.

Кисоко кивнула.

– Весьма свирепое создание, которому тем не менее нужна была вся ваша любовь, чтобы выжить.

– Мой брат как-то попытался украсть у меня этого змея, и я его здорово поколотил.

– Насколько мне помнится, он попал в больницу с переломом ключицы.

– Из-за этого у него и по сей день одно плечо ниже другого. Но зато он никогда больше не пытался что-либо украсть у меня.

Тёса немного помолчал, обдумывая сказанное. Он знал, все эти разговоры о детстве Кисоко завела неспроста. Она была большая мастерица говорить иносказательно, любила приводить примеры, которые, казалось бы, имели весьма отдаленное отношение к обсуждаемой теме и все-таки непосредственно ее касались. На что же намекала она в данном случае?

– Полагаю, вам известно о том, что Томоо Кодзо пытался убить Николаса Линнера?

– Средства массовой информации ничего об этом не сообщали. Наверное, полиция позаботилась и не дала в газеты никаких сведений.

– Кодзо считал, что полковник и ваш брат были виновны в смерти его отца в 1947 году.

– Да. Я помню тот день, когда его тело нашли в Сумиде.

– Скажите откровенно, Томоо был прав? Они виновны в смерти его отца?

– Конечно, нет, – произнесла женщина без всякого сомнения. – Томоо был психически больным человеком, это каждому известно. Все еще удивлялись, как это вы терпели его присутствие в совете.

– Тогда скажите, ваш брат и полковник Линнер были добрыми друзьями?

– Друзьями? – она вскинула голову. – Довольно странное определение для их отношений. Полковник был представителем Запада, как могли они быть друзьями?

– Внутренне Линнер был японцем.

– Да ну? Мне странно это слышать... Тёса поставил стакан на столик.

– Вы опровергаете факты?

– Какие факты? Вы путаете общеизвестный миф с фактами.

– Полковник Линнер делал все, что мог в условиях оккупации, чтобы восстановить нормальную экономическую и политическую жизнь в Японии. И это подтверждается документами.

– Это не вызывает сомнения. – Кисоко одним глотком допила свой бренди. – Но он также прилагал все усилия, чтобы ликвидировать военно-промышленный комплекс нашей страны. Все, чем мы обладали до войны, было уничтожено.

Тёса застыл как вкопанный, его мысли были в смятении.

– Простите, но я вас не понимаю...

– Да что тут понимать? В оккупационном аппарате были люди, которые использовали лучшие военные умы Японии для защиты интересов Америки против коммунистов в районе Тихого океана. Мы были оплотом этой страны на Дальнем Востоке, сдерживающей силой, направленной против Советского Союза и континентального Китая. Американцы нас разоружили, а потом заставили охранять свой передний край. Все это странно, вам не кажется?

– Я знаю, что некоторые американцы из штаб-квартиры оккупационных сил хотели провести ряд судебных процессов над японскими военными преступниками.

– Да, но целую группу генералов удалось оградить от судебного преследования. В учебниках истории говорится, что этих генералов так и не нашли. Но я-то знаю, куда они исчезли. Они ушли в подполье. И стали шпионить в пользу американцев!

– А ваш брат с полковником Линнером помогали этим генералам скрыться?

Кисоко поджала губы.

– Вам никогда не понять, почему и как это происходило.

– Но мне необходимо знать! – твердо произнес Тёса и сам удивился своему резкому тону.

– Необходимо? Зачем? – При каждом движении рук женщины ее кимоно шелестело, как будто за ее спиной шептались ангелы. – Вы хотите сказать, что если оябун настаивает, его приказ надо выполнять?

– Я не могу приказывать вам, Кисоко-сан, и вы это знаете. – Тёса на мгновение прикрыл глаза, как будто успокаивая поднявшееся в нем волнение.

– Ваша власть на Оками не распространяется. И на меня тоже. Неужели вы считаете, что я могу раскрыть вам секреты моего брата?

– Но Николас Линнер не относится к числу ваших друзей. Ответьте мне на один единственный вопрос; вы утверждаете, что Оками и полковник Линнер не были близкими друзьями?

Кисоко предложила ему еще бренди, но Акира отказался. Тогда она сказала:

– Все союзы переживают свои плохие периоды. Одни, в конце концов, распадаются, а другие выживают.

– Что произошло с их союзом?

– Вы сказали, что у вас один вопрос. – Женщина встала так близко к нему, что он слышал ее дыхание. – Если бы Микио был здесь, вы могли бы спросить у него сами.

Слишком поздно Тёса понял загадку, которую она ему загадала. Кисоко схватила его за руку и крепко сжала ее.

– Но его здесь нет. Он скрывается. Где-то очень далеко от меня... и от вас. – Ее глаза лихорадочно блестели, и у Тёсы возникло странное ощущение, что в любой момент она может ужалить его, как змея.

Так вот что имела в виду эта женщина: что бы ни сделал Микио в прошлом или настоящем, она все поймет и простит, потому что это ее брат, как все прощал Акира своему брату, ибо родственные чувства превыше всего, даже превыше долга, морали и нравственности.

– Вы, дорогой мой, пытались его убить? – вдруг спросила Кисоко.

Он был так поражен этим вопросом, что лишился дара речи.

– Вы хотите иметь такую же власть, какой обладал Микио? Вы желаете занять кресло кайсё? Вы хотите умалить его влияние? – продолжала наступать на него женщина. – Вы были таким милым ребенком, и я пела вам колыбельные песни! А теперь посмотрите на себя вы же настоящий преступник. Этот мерзкий мир поглотил вас полностью, вы стали его творцом и детищем. И знаете, дорогой мой, тьма идет вам, как плащ. Вы в нее вросли, а может быть, она вросла в вас.

Акира понял, что сделал ставку в игре и проиграл: не надо было касаться прошлого. И все же он попытался задать еще один вопрос.

– Если вы не хотите говорить со мной о вашем брате и полковнике, то расскажите мне о Коуи.

Он почувствовал, что этот вопрос испугал ее.

– Почему вы считаете, что я о ней что-нибудь знаю? – тихо спросила женщина.

Обычно эту девушку называли только по имени. Так уж издавна повелось.

– Странно было бы думать, что вам ничего о ней неизвестно.

Ногти Кисоко вонзились в его руку, и женщина с яростью выкрикнула:

– Я не хочу ничего знать об этом ничтожестве. Мне противно слышать даже ее имя!

– Почему?

– Послушайте, вы мне отвратительны! Так вот зачем вы пришли сюда. Не о полковнике Линнере и Микио вы хотели узнать. Вы думали, что сможете заставить меня говорить о ней.

– Я должен узнать эту тайну...

– Да пропадите вы пропадом...

– Мама!

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в библиотеку не вкатился Кен в своем инвалидном кресле. Это был красивый молодой человек с продолговатым задумчивым лицом и мягкими карими глазами. Он был физически силен – широкоплечий, широкогрудый. Видно было, что Кен ежедневно занимался в гимнастическом зале, который находился на втором этаже этого богатого дома.

– Что-нибудь нужно, сынок?

– Да, мне нужна твоя помощь, мама.

– Хорошо. – Она шагнула к сыну, но задержалась, словно вспомнив о том, что гость еще не ушел, и любезно сказала на прощанье: – Надеюсь, я немного помогла вам. Всего доброго.

Акира, взволнованный и разъяренный, удалился.

* * *

Сейко стояла вплотную к Николасу, и он ощущал сквозь лохмотья своей одежды тепло ее груди. Квартира, куда она привела его, выглядела весьма современно. Окна выходили на улицу со множеством магазинов, торговавших дешевой электроникой и подержанными камерами (вполне вероятно, что большая часть вещей были краденые). Запахи тапиоковой муки и сброженного рыбного соуса, без которого не обходится вьетнамская кухня, доносились из ресторана, расположенного на первом этаже. Квартира была обставлена деревянной мебелью, ее украшали кустарные поделки местного производства, а также привезенные из Бирмы, Таиланда и Индии. Стены были обтянуты шелком из северного Таиланда, а вход в кухню прикрывал занавес из нанизанных бусин. Рядом с кухней на гвозде висела картина шестидесятых годов Джими Хендрикса.