Текст книги "Спальни имеют окна"

Я позвонил.

Никакой реакции.

Было воскресенье. Возможно, она вышла погулять или просто слонялась по улицам без дела. Судя по визитной карточке, она, очевидно, была не замужем, поэтому я решил особо не церемониться. И сыграл на звонке незатейливую мелодию: один длинный звонок, два коротких, длинный, короткий, опять длинный, короткий, потом один длинный и три очень коротких звонка. И добился цели. Раздался гудок, и дверь автоматически открылась. Я взглянул на номер квартиры и вошел внутрь. Номер ее квартиры был 319.

Был прекрасный солнечный день, и мне даже захотелось бросить все и отправиться куда-нибудь подальше от города, в лес, поставить машину под деревом, лечь на траву и смотреть в небо. Внутри дома было душно и пахло затхлостью. После яркого солнечного света трудно было разглядеть предметы. В холле было довольно темно. Должно быть, владельцы квартир решили экономить электричество, чтобы помочь крупным промышленным предприятиям.

Наконец я нашел лифт, который, грохоча и повизгивая, довез меня до третьего этажа. Квартиру 319 я искал недолго.

Дверь была закрыта. Я легонько постучал. Никто не ответил. Тогда я повернул ручку и вошел.

Это была обыкновенная меблированная квартира – в таких обычно живут люди со средними доходами. Дом был старый, в его планировке видна была какая-то хаотичная непоследовательность. Я догадался, что первоначальный проект был другим, квартиры были просторнее, потом их нарезали на маленькие клетушки.

Из ванной доносился шум воды, и, когда я закрыл за собой дверь, женский голос выкрикнул:

– Просто удивительно, что ты не приехала раньше. Сегодня такой прекрасный день и…

Я сел на стул, стоявший у окна. Так как я не откликнулся, в ванной тоже замолчали, потом выключили воду, и… дверь открылась.

Клэр Бушнелл в купальном халате и в тапочках, онемев от изумления, шаркая ногами, вошла в комнату.

– Вот это да! – воскликнула она.

На столе лежала воскресная газета. Я ее уже просмотрел, особенно статью о случае в мотеле «Коузи Дэлл», но решил притвориться безразличным.

Я взял газету и сказал:

– Извините, что помешал вам принять ванну. Пожалуйста, одевайтесь. А я почитаю газету.

– Вон! – закричала она.

Я опустил газету и изобразил на лице легкое удивление.

– Что вы сказали?

– Вы слышали, что я сказала. Убирайтесь!

– Но я пришел поговорить с вами.

– Убирайтесь. Я думала, что это…

– Да? – спросил я. – Что вы думали?

– Кто вы такой?

– Разве вы не обращались в сыскное агентство с просьбой установить слежку…

– Нет! – закричала она.

– А я думаю, что да.

– Вы ошибаетесь. Никогда в жизни я не нанимала сыщиков.

Я положил газету, вынул из кармана футляр для визитных карточек, вытащил из него одну, встал со стула, подошел к ней и протянул.

Она взяла карточку, прочла ее, посмотрела на меня с подозрением, затем воскликнула:

– О-о!

Я вернулся и опять сел на стул.

Она снова взглянула на карточку.

– Вы Дональд Лэм?

– Да.

Она на минуту задумалась, потом сказала:

– У вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности?

Я показал ей водительские права и удостоверение частного детектива.

– Я принимала ванну, – сказала она.

– Я догадался.

– Я вижу, вас не нужно уговаривать, чтобы вы чувствовали себя как дома. Вы со всеми клиентами обращаетесь так уверенно?

– Я постучал. Вы не ответили.

– Я не запирала дверь. Ждала подругу. И подумала, что вы – это она.

– Вы считаете, что я должен был вернуться в холл и оттуда выкрикивать свое имя и профессию?

– Нет, – сказала она. – Конечно, нет. Ну ладно. Пойду оденусь.

По-видимому, спальня находилась за ванной комнатой, потому что она прошла через ванную, плотно притворив за собой дверь, и я услышал, как щелкнула задвижка. Она доверяла мне точно так же, как канарейка доверяет кошке.

Через пятнадцать минут она вернулась. Берта Кул была права. Она была очень симпатичная с виду. Приятные черты лица, живые черные глаза, искрящиеся юмором, волосы такие черные, что при определенном освещении отливали синевой, и очень, очень стройная фигура.

Она была хладнокровна, добродетельна и спокойна. Усевшись, она спросила:

– Ну, что вам удалось выяснить? Надеюсь, вы расскажете мне?

– Сначала я хотел бы прояснить кое-какие детали, – сказал я.

– Я дала миссис Кул всю необходимую информацию.

– Может, вы и дали, но она ее не записала.

– Не может быть! Она сидела напротив меня с карандашом в руках и записывала каждое мое слово.

– Берту Кул, – сказал я, – интересуют только деньги, а писала она одно и то же – сумму гонорара, которую вы нам заплатили.

Клэр Бушнелл расхохоталась.

– Сначала расскажите мне кое-что о своей тетушке, – сказал я. – Ее зовут Амелия Джаспер, так? И она живет в доме номер 226 по Корреандер-стрит, так? И вы ее единственная родственница?

– Да. Верно.

– Ну а что еще?

– А что вы хотите узнать?

– Все.

Она задумалась ненадолго, внимательно на меня посмотрела, как бы пытаясь решить, что же мне можно рассказать, затем сказала:

– Мой дядя умер несколько лет назад и, вероятно, оставил тете немного денег. Никто не знает сколько.

Я сидел и молча слушал. Она говорила, осторожно подбирая слова, и я знал, что она очень старается не проговориться.

– Моей тете, – начала она, – пятьдесят два года. Мне кажется, что она стала непомерно тщеславной за последние несколько лет. Она выглядит очень молодо, это верно. Но когда дело касается ее возраста, она временами становится невыносимо глупой и часто впадает в крайности. В последнее время у нее появилась странная страсть – она предлагает окружающим угадать свой возраст. Стоит вам дать ей сорок пять лет – она тут же нахмурится сурово; если вы дадите ей сорок – улыбнется, ну а если тридцать семь – засияет от удовольствия, заулыбается жеманно и обязательно скажет: «Нет, вы никогда не догадаетесь! В действительности мне сорок один год».

– Какого цвета волосы? – спросил я.

– Красит хной.

– Характер?

– Застенчива.

– Другими словами, вы опасаетесь, что у визитера могут быть честные намерения? – сказал я и посмотрел на нее испытующе.

– Совершенно верно, – ответила она, не отводя глаз.

– Какие у вас с тетушкой отношения? Дружеские?

– Я не хочу, чтобы вы заблуждались на этот счет, – сказала она. – Представьте, что вам пятьдесят два, а вы хотите, чтобы люди думали, что вам тридцать пять, и у вас есть молодая племянница, которой… как по-вашему, сколько мне лет?

Я окинул ее долгим, внимательным, оценивающим взглядом и сказал:

– Тридцать восемь.

Ее глаза вспыхнули гневом, но через секунду она опомнилась и расхохоталась.

– Мне двадцать четыре.

– Но после лекции, которую вы мне здесь прочли… – неуверенно начал я.

– Боже мой! Неужели я действительно так старо выгляжу?

– Ну что вы! Я, признаться, думал, что вам семнадцать, но после того, как вы мне объяснили все про женскую психологию, я подумал…

– Идите вы к черту! – перебила она.

Я смолчал.

– Так или иначе, – сказала она после минутного молчания, – вы вполне можете составить мнение о тете Амелии. Она ко мне расположена дружески, но предпочитает видеться в отсутствие мужчин, особенно с тех пор, как появился этот человек. Тетушка довольно прозрачно мне намекнула, что я должна позвонить, прежде чем прийти. Короче говоря, она хочет быть уверена, что я не появлюсь неожиданно, как раз в то время, когда у нее будет этот черноволосый господин с красивым профилем.

– А вы с ним когда-нибудь встречались?

– Однажды. И тетушка так быстро избавилась от меня, что это даже меня позабавило.

– Она вас познакомила?

– Не говорите глупостей!

– Так, значит, вы с ним не знакомы?

– Нет.

– Как вы думаете, он узнает вас, если увидит?

– Да.

– Он видел вас всего несколько минут?

– Несколько секунд.

– Всего?

– Да.

– Но он, конечно, успел осмотреть вас с ног до головы?

– Его взгляд прожег дыры в моем платье.

– Вот такой он?

– Думаю, что такой. Во всяком случае, глаза такие.

– Что ему нужно от вашей тетушки, как вы думаете?

– Думаю, что он продает ей что-то.

– Да, вы говорили Берте Кул, что он пытается ей продать какой-то товар.

– Значит, вы знаете. Зачем же вы спрашиваете?

– Вы, конечно, не против, чтобы он ее немного надул на этой сделке?

– Мистер Лэм, если бы этот человек захотел надуть тетушку Амелию на каких-нибудь двадцать-тридцать тысяч долларов, то я… уверяю вас, я бы рассказала ему все, что знаю о ее характере и привычках, чтобы облегчить ему эту работу. Но мне кажется, на эту сумму он ее уже надул. Боюсь, что теперь он пытается всучить ей товар гораздо менее ценный, но обойдется он ей гораздо дороже.

– Вы полагаете, что он пытается продать себя?

– Да.

– Вы думаете, она может еще раз выйти замуж?

– Думаю, что да. При соответствующих обстоятельствах, разумеется. Она, видите ли, эта ее страсть… она совершенно помешалась на лести… и это переходит границы… Ну, мне не хочется говорить об этом, но…

– Ну и не надо говорить, – оказал я.

– Вы что-нибудь выяснили? – спросила она.

– Я установил за ним наблюдение.

– Кто он? Где он живет?

– Его зовут Томас Дэрхэм, он останавливался в гостинице «Вестчестер Армз». Вчера поздно ночью он съехал.

– Съехал?!

– Да.

– А куда он уехал?

– Не знаю.

– Тоже мне детектив! – возмутилась она.

– Минутку, – сказал я, – я получил инструкцию – установить наблюдение и выяснить личность, что я и сделал. Вы же не заказывали почасовую слежку, например, на двадцать четыре часа и не заплатили за это.

– Но я хотела бы получить еще кое-какие сведения.

– Получите, – сказал я ей. – Я как раз сейчас над этим работаю.

– Почему он съехал?

– Не знаю. Но намерен выяснить. А для того, чтобы выяснить, мне нужно немножко больше информации.

– Ну так идите добывайте.

– Я хочу добыть ее здесь.

– Что вас интересует?

– Давайте начнем с вас. Вы были замужем?

– Да.

– Что произошло с семейным кораблем?

– Разбился о скалы.

– Кто он?

– Некий мистер Бушнелл, – сказала она. – Некий Джеймс Бушнелл, Джимми, ненаглядный сыночек миссис Бушнелл, знаете такого?

– О да, – подхватил я. – Джимми, старина Джимми, как же, как же, знаю. А что случилось с Джимми?

– Всего понемножку.

– И давно вы одна?

– Год.

– Живете на алименты?

– Так я вам все и выложила.

– Я просто спросил.

– А я просто ответила.

– Вы зависите от своей тетки материально?

– Нет.

– Но вы ее единственная наследница?

– Если она неожиданно умрет, то да. Но, конечно, пока она жива, она имеет право распорядиться своей собственностью как ей вздумается.

– От вас не так уж много толку, – сказал я.

– Я отвечаю на ваши вопросы.

– А добровольно ничего не хотите сказать?

– Но ведь это я вас наняла, чтобы вы мне давали информацию, а не наоборот.

– Вы относитесь к своей тетке как к постороннему человеку, я не ошибся?

Она ответила с чувством:

– Мне бы хотелось быть к ней ближе. Все-таки она моя единственная родственница. Временами она даже скучает по мне. Потом ее стали одолевать матримониальные идеи. Вообще-то она всегда стремилась к замужеству. Всегда боялась, что кто-нибудь завладеет ее деньгами. Она ведь очень скупа. Когда ей одиноко, она меня любит и даже зовет к себе. Несколько недель назад она попала в автомобильную аварию. С тех пор у нее часто бывают приступы радикулита. Она считает, что причина приступов – ушибы, полученные в результате несчастного случая. И устраивает жуткую суматоху вокруг этого радикулита: сидит на надувной подушке в кресле-каталке, ну и так далее в том же духе.

– Ну а страховка?

– Страховая компания считает, что авария произошла по ее вине.

– Ну и еще – она немного помешана на мужчинах!

– Мягко говоря!

– Все это очень плохо, – сказал я. – Она сможет вылечиться только в том случае, если сократит расходы.

– Возможно… Но я никак не могу понять, что ей нужно. Просто не могу понять… нет, я могу, конечно… Я понимаю и сочувствую, но я не могу…

– Простить? – спросил я.

– Кого это я должна прощать?

– Ну, предположим, вы перестанете оправдывать себя в собственных глазах и начнете излагать факты.

– Мои родители погибли при кораблекрушении, когда мне было три года. Тетя Амелия взяла меня на воспитание. А своих родителей я даже не помню. Помню только тетю Амелию, все ее достоинства, а их много, и все недостатки.

– Продолжайте, – сказал я.

– Тетя Амелия была очень, очень красива, – продолжала она. – Она вышла замуж за дядю Дэйва из жалости и вскоре разочаровалась. Разводов она не признавала. Через несколько лет она узнала, что человек, за которого она вышла замуж, неизлечимо болен. С тех пор она старалась изо всех сил сохранить молодость в надежде начать все заново, когда дядя Дэйв умрет.

– Ее можно понять, – сказал я.

– Потом дядя Дэйв умер, и она встретила дядю Фреда. К этому времени, мне кажется, она уже стала практичной и расчетливой. Мои первые детские воспоминания связаны с такой сценой: тетушка стоит перед зеркалами, внимательно изучая себя со всех сторон… Меня она оставила на попечении няньки, а потом отдала в частную школу. Теперь вы видите, что произошло, мистер Лэм. Все эти годы тетушка ждала смерти своего мужа и старалась сохранить молодость. За это время она привыкла думать исключительно о себе и своей внешности. Это имело для нее первостепенную важность. Если бы только ее можно было избавить от этого, она была бы прекрасной женщиной, остроумной, мудрой и… эгоистичной.

– Она была ранена?

– Да, в автомобильной аварии. Так, легкие ушибы, но она старается не забывать о них. И довольно часто устраивает себе рецидивы болезни, усаживаясь всякий раз в кресло-каталку.

– Ну а кто ее катает?

– Сюзи Ирвин, горничная, домоправительница, компаньонка, повариха и шофер.

– Еще какие-нибудь слуги в доме есть?

– Нет.

– Ваша тетушка скупа?

– Не только скупая, но и скрытная.

– Богата?

– Я вам уже говорила, этого никто не знает. Она получила какое-то наследство. Вкладывала деньги в какие-то предприятия. Она производит впечатление человека, у которого всегда есть деньги, но она не любит их тратить. И если вы хотите рассердить ее, задайте ей один вопрос, всего один-единственный вопрос – о ее финансовых делах.

– Расскажите мне об аварии.

– А, это был самый банальный случай, каких тысячи на перекрестках дорог. Знаете, это когда каждая сторона обвиняет другую.

– Дело улажено?

– Тетушка кипела от злости, потому что страховая компания решила, что виновата она, и возместила ущерб владельцу другой машины. У него были три свидетеля. А тетушка ехала одна. Она была разъярена и расторгла договор со страховой компанией из-за этого решения.

– И до сих пор не восстановила?

– Нет, она клянется, что отныне сама будет себя страховать. Она считает, что следовало бы предъявить другой стороне иск о возмещении ущерба и заставить их заплатить. Вполне вероятно, что она права. Ведь тетушка очень осторожная и наблюдательная особа, реакция у нее быстрая. Но, как я уже сказала, у другой стороны было три свидетеля. Возможно, что они заучили свои показания прямо с магнитофонной записи, судя по тому, как они излагали свою версию.

– Давайте будем откровенны друг с другом, миссис Бушнелл, – сказал я.

– Обычно меня называют мисс.

– Хорошо, давайте будем откровенны друг с другом, Клэр.

– Какой вы прыткий, мистер Лэм!

– Не такой уж и прыткий, – сказал я. – Просто считаю, что у нас не так уж много времени, чтобы тратить его на знакомство. Давайте внесем полную ясность. Вы живете в меблированной квартире. Снимаете ее за умеренную плату. Вы…

– Умеренную! Хотела бы я, чтобы вы платили такую умеренную сумму.

– Да, но, насколько я вижу, ваша квартира среднего разряда и стоит недорого. У вас нет машины. Возможно, вы получаете какой-то доход или алименты. На вас красивое платье, у вас дешевая, но уютная квартира, и, наверное, вы свободны как птица. У вас нет телефона. Вы небогаты. У вас небольшой доход.

Ее глаза сверкали гневом.

– Однако вы дали Берте Кул двести долларов только за то, чтобы выяснить, кто увивается за вашей тетушкой. Согласитесь, что двести долларов нелегко достаются.

– А мне достались легко, – вспыхнула она.

Я кивнул и продолжал:

– Вы меня не поняли. Я хотел сказать, что нужно иметь довольно серьезный повод, чтобы расстаться с двумястами долларами. Не станете же вы меня убеждать, что решились на это только потому, что какой-то тип ходит на задних лапках перед вашей тетушкой.

– Я уже сказала вам, что он пытается продать ей что-то.

– Берта Кул беседовала с вами довольно долго. За время беседы она взвинтила цену до двухсот долларов, а вы не пытались торговаться…

– А что, я должна была торговаться?

– Некоторые торгуются.

– Ну и что из этого получается?

– Ничего хорошего. Но я говорю сейчас не о Берте, я говорю о вас. Короче говоря, у вас были какие-то причины, о которых вы мне не сказали.

Она вскочила со стула и сказала сердито:

– Пожалуйста, займитесь делом, за которое вам платят, вместо того чтобы околачиваться здесь и еще оскорблять меня.

– Я и занимаюсь делом: пытаюсь получить информацию у вас, чтобы вам же и помочь.

– Поверьте мне, мистер Лэм, – сказала она язвительно, – если бы я знала ответы, то не стала бы платить двести долларов за то, чтобы получить их у вашей глубокоуважаемой Берты Кул. Более того, передавая чек вашей алчной партнерше, я была уверена, что плачу за информацию, которую ваша контора обязалась добыть для меня, а вместо этого… вы все утро околачиваетесь в моей квартире и еще пристаете ко мне.

– Я к вам не пристаю.

– Ну и что. Не пристаете, так будете…

– Пари? – предложил я.

Она посмотрела на меня с презрением и ответила:

– Да.

– На сколько?

– Двести долларов, – ответила она и поспешно добавила: – Нет, погодите минутку. Вы бы… Я говорю о том, как вы вошли, когда я принимала ванну, как вы… Я хочу сказать, что за двести долларов вы бы не стали…

– Ну так давайте на сто.

– Нет.

– Пятьдесят.

– Нет.

– Десять.

– Идет! – сказала она. – Вот это пари. Двести долларов – это слишком много. Вы бы не стали рисковать репутацией джентльмена из-за такой суммы, а вот десятку потерять не жалко, особенно если вам покажется, что вы уже добились первых успехов.

– Ладно, – сказал я. – Мы заключили пари. Теперь вернемся к делу.

– Что вы хотите выяснить?

Я сказал небрежно:

– Вы когда-нибудь жили в Колорадо?

– Нет.

– Вы случайно не знаете Доувера Фултона?

– Нет.

– А его жену?

– Нет, никогда не слыхала о них.

– Вы случайно не знаете Стэнвика Карлтона?

Глаза ее округлились.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Может быть, и никакого. Просто хотел узнать.

– Я… Я знаю Минерву Карлтон. Я знакома с ней много лет. Она моя близкая подруга. Но с ее мужем я не знакома. И никогда не видела его.

– Где живет Минерва Карлтон?

– В Колорадо.

– Получаете от нее какие-нибудь известия?

– Нет.

– Читали газеты? – спросил я.

– Только отдел юмора и рекламу. Какое отношение имеет все это к Минерве?

– Не знаю, – сказал я. – Ведь вы ее близкая подруга, не так ли?

– Да, очень близкая.

– Когда вы получили от нее последнее известие?

– Точно не помню. Примерно месяц назад. Мы регулярно переписываемся.

– У вас случайно нет ее фотографии?

– М-м, есть фотография, которую прислала она сама, и есть несколько снимков, сделанных на пляже. Мы с ней отдыхали вместе этим летом.

– Давайте поглядим на эти снимки.

– Но зачем?

– Я хочу взглянуть на них.

– Но какое это имеет отношение к человеку, посещающему тетю Амелию?

– Я не знаю. Просто я хочу взглянуть на фотографии.

– Вы самый капризный человек из всех, кого я когда-либо знала, кроме… – Она остановилась в нерешительности.

– Кроме Джимми, ненаглядного сыночка миссис Бушнелл, – подсказал я.

– Совершенно верно, – сказала она.

– Ну ладно, несите фотографии, и будем квиты.

Она подошла к серванту, порылась в его ящиках и вытащила фирменный конверт, из тех, которыми обычно пользуются в фотоателье. В одном отделении конверта лежали фотопленки, в другом – снимки.

Она вытащила снимки и начала просматривать их. На губах ее появилась слабая улыбка. Она поспешно положила шесть снимков обратно в конверт, а мне протянула два.

Я посмотрел на фотографии. Это были хорошие, четкие фотографии, изображавшие Клэр Бушнелл и еще одну девушку в очень открытом купальном костюме. Фотографии подтверждали, что у Клэр Бушнелл очень ладненькая фигурка. Девушка рядом с ней была та самая рыжеволосая с задумчивыми глазами, которую я видел вчера вечером в коктейль-баре.

– Это Минерва Карлтон? – спросил я.

– Да, это она.

– Хорошая фигура, – сказал я.

– Да. Так считают.

– Ваша. Я смотрел на вас.

– Скажите, эти услуги уже включены в сумму гонорара или же вы сами их включили?

– Я сам их включил.

– В таком случае можете их исключить.

– А остальные снимки?

Она покачала головой:

– Знаете, когда у вас в руках фотоаппарат и вы от нечего делать флиртуете на пляже, то невозможно предсказать, что получится на снимке.

– У вас есть негативы этих фотографий?

– Да.

– Дайте мне негативы этих двух, пожалуйста.

– Для чего?

– Они мне нужны.

Она постояла нерешительно, затем все-таки вынула пленки из карманчика конверта и подошла к окну, чтобы определить на свет нужные негативы. Она стояла ко мне спиной. Я видел, как двигались ее плечи, видел полупрозрачные пленки в ее руках.

Наконец она нашла то, что мне нужно, и протянула мне две фотопленки.

– У вас есть конверт? – спросил я.

Она взяла со стола фирменный конверт, вытряхнула из него все пленки и протянула мне.

Я взглянул на пленки. Они были размером два с четвертью на три с четвертью. Я подумал, что их можно было бы увеличить.

– Прекрасное изображение, – сказал я.

– Оставьте ваше личное мнение при себе!

– Я имел в виду экспозицию, – сказал я.

– А-а!

Я продолжал изучать пленки.

– И прекрасно проявлено.

– Здесь неподалеку есть фотоателье, куда я отдаю проявлять пленки вот уже три года.

– На этот раз я имел в виду не пленки, – сказал я. – Я говорил о вашей фигуре.

Она сделала движение, как будто хотела бросить в меня книгу, но в глазах я заметил смешинку.

– Итак, вы ничего не знаете о Стэнвике Карлтоне? – спросил я.

Она улыбнулась, покачала головой и сказала:

– Подозреваю, что Стэнвик не любит меня. Как-никак мое имя связано с бурным прошлым его жены.

– А разве оно было бурным?

– Не говорите глупостей. Просто он ревнивец, собственник и недоверчивый человек.

– Вам следовало бы прочесть всю газету, – сказал я.

– Зачем?

– Минерву нашли мертвой в мотеле «Коузи Дэлл» примерно в десяти милях от города. Она…

Клэр Бушнелл кинулась к журнальному столику, схватила газету и начала лихорадочно ее перелистывать. Я помог ей найти сообщение о двойном самоубийстве. Пока она стояла в немом оцепенении или же мастерски его изображала, я собрал со стола все пленки, незаметно сунул их в карман и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Она даже не услышала, как я выхожу. Последнее, что я увидел, закрывая дверь, – ее круглые от ужаса глаза, читающие сообщение о смерти Минервы Карлтон.

Я нажал кнопку лифта, но кабина не поднималась. Я не стал ждать и бегом спустился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, плюхнулся в нашу развалюху и рванул с места.

Проехав четыре квартала, я остановился, чтобы взглянуть на добытые пленки. Две пленки изображали девушек в обнаженном виде, остальные четыре – в купальных костюмах. Но с ними был мужчина. Голова Минервы покоилась на его голом плече. У обоих был счастливый вид.

Я сунул все пленки в конверт. На лицевой стороне конверта было напечатано: «Три снимка на глянцевой бумаге».