Текст книги "Нью-Йорк. Рецепты выживания"

Чем отличается день в Бруклине от дня на Манхэттене

Отвлечемся на время от бытовых проблем и выйдем на Манхэттен. Вы должны знать, что боги создавали Манхэттен для души, а Бруклин – для жизни.

Душа Нью-Йорка работает как эликсир молодости. Хотите помолодеть лет на десять – обязательно работу ищите в Городе (in the City). Хотите постоянно удивляться, радоваться, видеть новых и разных людей, прислушиваться ко всем языкам мира, театрально объяснять прохожим, как пройти до Таймс-сквер, заводить мозг под песни «50 центов», орущие из каждой черной машины, разглядывать постоянно меняющиеся шикарные витрины магазинов, ждать Крисмаса с его обалденным намеком на то, что тебе хочется наверстать что-то упущенное из детства, брать за 2,50 доллара «пич снаппл», чувствовать себя в пиццерии, как в ресторане Москвы, любоваться формами чрезвычайно хорошо выглядящих женщин, рассматривать архитектуру небоскребов, ходить в футболке до колен за доллар, сесть в автобус и уехать в Атлантик-Сити или Бостон, завести себя ритмом танцующих ребят в Централ-парке, увидеть вечером барражирующий луч с вертолета, ищущий гангстеров, посочувствовать русским дамам в «Мейсисе», спуститься в туалет Медисон-сквер-гардена – и все это вынашивать в себе до появления подвала с крысами. И это метро, где нужно обязательно выбрать экспресс-трейн, так как там больше порядочных пассажиров и меньше хулиганов, и уехать в Бруклин, посмотрев по пути домой на последнюю радость этого дня – вечерний Бруклинский мост.

Бруклин для жизни. Бруклин для старости. Для игры на компьютере по ночам. Чтобы посмотреть, как в жилом скверике советские бездельники режутся в домино, карты и шашки. Напомнить себе, что таки есть на свете мусор на улицах. Для русского магазина с кавказским акцентом. Для внимательных еврейских бабулек у подъезда, признающих в тебе советского гомо сапиенс. Для единственного удовольствия постоять в лифте величиной с маленькую кухню из хрущевского прошлого. Для телевизора, борющегося за права человека во всем мире. Для ночи, что поспать тебе даст с визгом полицейских машин, пожарных сирен и воем «Скорой помощи». Для утренней газеты – «Вестник ЗОЖ», что уверенно держит удар уже много лет перед медицинскими офисами. Для поезда «Кью» в Манхэттен, где нужно занять место на сорок минут, чтобы уткнуться в газету или телефон «рейзер». Для радости, что «черные» станции расположены дальше, а потому до Манхэттена все «белые обезьяны» будут ехать сидя. Для ушных раковин, которые пытаются понять акцент орущего из динамика кондуктора в вагоне. Для первой утренней предтечи Манхэттена – проплывающего мимо Бруклинского моста. Для того чтобы на Тридцать четвертой пулей вылететь из поезда и, поднимаясь по лестнице, с каждой ступенькой чувствовать приближение серых стен, как будто из колодца глядящих на вас сверху. Скорее, вот уже последняя ступень, и ты выходишь на Манхэттен с радостью и крыльями за спиной.

Бостон

Двоюродный брат учится в Бостоне. Как-то он взял меня с собой, когда после очередных каникул уезжал туда. Бостон – город студентов со всего мира. Сэкономив на китайском автобусе, мы приехали в кампус. Довольно просторные комнаты, где живут студенты по три-четыре человека. Везде чистенько. За окном приятные пейзажи благоустроенных территорий. Идем в столовую.

– Сколько, – спрашиваю братика, – примерно будет стоить мне обед?

Он улыбается.

– Недорого. Главный принцип – один раз зашел и ешь столько, сколько влезет.

В памяти моей возникла зачуханная столовая вуза, где я учился в девяностых. Пища, которая многим портила желудки и вызывала отрыжку во время еды. Дикие очереди по шестьдесят человек. Качающиеся столы, которые надо было удерживать одной рукой, иначе суп выльется из тарелки, в которой что-то плавает вместо мяса.

В бостонской столовой все было красиво. Раздача была спроектирована в виде изогнутой ленты. Аккуратные продавцы-повара. Все улыбаются. Многое из представленного на раздаче мне незнакомо. Но, поддаваясь запахам, желудок быстро отобрал нужное от ненужного. Брат с удивлением смотрел на то, как я быстро ем. Родившись в Ташкенте, он не знал, что такое советская столовка. Он был воспитан вкусным пловом и дынями.

Я взял добавку и так же быстро умял ее.

Быстрее отсюда, иначе мне станет невыносимо плохо от этого изобилия пищи, нежных интерьеров и приветливых людей. Это, конечно, шутка, просто мне было обидно за наши столовки, и я реально позавидовал студентам Бостона.

«Барнс энд Ноубл»

Продолжая с интересом изучать общественную жизнь Манхэттена, однажды на Юнион-сквер я увидел толпу студентов, исчезающих в магазине с вывеской Barnes & Noble. С интересом зашел вслед за ними. Огромный зал, высокие потолки и везде гламурные книги на самые разные темы, музыкальный отдел, отдел канцелярский. Эскалатор унес меня на второй этаж. Вот здесь я и нашел студенческую толпу. Человек двести занимались изучением книг, которые тут были собраны. В основном научная и обучающая литература. Везде ковровые покрытия, на которых можно сидеть, лежать, и многие студенты валялись на полу, листая книги. Маленькое кафе, где, жуя бутеры, студенты также не теряли время и читали книги. Поднявшись на третий этаж, я попал на презентацию. Симпатичная девушка (писатель) с русыми волосами, в белой футболке с надписью «Я люблю Нью-Йорк» сидела за столом и отвечала на вопросы людей. Временами все присутствующие смеялись, временами принимали критические позы, вставали и уходили, иногда вопрос звучал как похвала автору, иногда как критика. Послушав их минут двадцать ради шлифовки своего английского языка, я двинулся к книгам.

Здесь, на этаже, в основном была собрана историческая, художественная, публицистическая и духовная литература. Вижу книги о Второй мировой войне. Листаю, с интересом рассматривая фотографии, подсознательно жду появления страниц о Советской армии. Книга толстая, тяжелая, как коробка с консервами по ленд-лизу. В ней не нашлось места для героизма наших дедов и бабушек. Зато роль союзников освещалась от первой страницы до последней. Создавалось впечатление, что американцы победили Гитлера в одиночку и им чуть-чуть помогли англичане с французами.

Кстати, в последующем вот из этих моментов и складывалось мое отношение к американцам в целом и, соответственно, к жизни по «здешним правилам». Менталитет мой сопротивлялся, и я ничего не мог с собой поделать. Практически очень часто возникало по жизни это двоякое чувство: с одной стороны, комфорт во всем, с другой – абсолютное неприятие всего русскоговорящего. И те русскоязычные, которых это тяготило, шли на сделку в будущем со своей совестью. Чтобы спрятаться в толпе американцев, они пользовались законным подлогом, навсегда забывая о своей родословной.

При получении гражданства можно менять свою фамилию на более приемлемую для американского уха. И какая-нибудь Бикманкулова Дурадола становилась Долой Бикман. Простите мне эти моменты!

Вернемся к этому замечательному магазину. На втором этаже я «застрял» на долгие годы. Здесь не было политики и истории, а были замечательнейшим образом оформленные обучающие книги для студентов. Бумага, шрифт, иллюстрации – с точки зрения книжного дизайна просто шедевр! Зависнув на архитектурной и строительной тематике, я провел здесь, пожалуй, десять процентов своего времени за долгие годы жизни в Америке. Часть книг приехала со мной в Россию, и я этим очень горжусь, ибо у нас до сих пор не умеют оформлять учебную литературу.

Спускаясь на первый этаж, обязательно посещал музыкальный отдел, где меня также ждало немало открытий. Слушая знакомые песни и шлягеры, надев наушники, как и все в этом зале, впадал в транс и начинал двигать головой и ногами. Со стороны смешно смотреть на танцующих ребят, но здесь это было естественным поведением. Вижу строгого дяденьку на обложке лазерного диска. Бесстрашные глаза, плотная линия рта и выраженная твердость в лице. Беру и ставлю диск на прослушивание. Завороженный его голосом, слушал его минут сорок. С тех пор имя Джонни Кэш, ключевая фигура в музыке кантри, навсегда вошло в мой музыкальный мир. Общий смысл песен всегда был мне понятен, и я очень скоро понял, что Джонни Кэш пел для самой разной публики, не боясь затрагивать в своих песнях такие же темы, которые у нас мог позволить себе только Володя Высоцкий. Мне показалось даже, что они чем-то были похожи друг на друга по духу своей песенной поэзии.

Двигаюсь дальше по жанрам и нахожу индейские песни. Завораживающие голоса, как будто возникающие из истории этого непокоренного народа, ритмом и необычными звуками из природы приводят тебя в восторг. Вот это и есть настоящая Америка!

По-новому открываю для себя блюзы. Имена черных королей из прошлого этого стиля абсолютно мне незнакомы, но поют классно, причем не всегда студийно записанные. Можно услышать голос столетней давности, поющий под гитару с неизменной ритмикой, характерной для этого стиля.

Уже поздно, и я выхожу из магазина, и уже через неделю я обязательно зайду сюда снова за новыми впечатлениями!

Бутылочка пива

Июль 2003 года. Жара. Манхэттен. Очень хочется пить. Рефлексивно покупаю бутылочку пива. Бумажный пакет почти полностью скрывает ее от посторонних глаз. Иду вдоль Почтового отделения (билдинга в классическом стиле, с колоннадой) Джеймса А. Фарли. Людей мало, жара всех загнала в прохладные кафе, магазины и офисы. Признаться, я что-то слышал о том, что здесь не принято распивать пиво на улице, но не придал этому серьезное значение. После двух глотков двое полицейских, одетые в гражданское, выросли из-под земли и встали передо мной, предъявляя мне бляху. Один, итальянец по происхождению, что-то быстро мне говорил. Услышав мои ответы, он поморщился и выписал мне квитанцию, сказав, что меня вызовут в полицейский участок. Другой, афроамериканец, увидев мою растерянность, сказал мне, чтобы я не боялся, мол, ничего страшного, «доунт варри». Ожидание вызова в полицейский участок потрепало мне нервы, так как ждать пришлось два месяца.

И вот я в участке. Таких, как я, оказалось человек шесть. Нас посадили на задние ряды в большом зале, где перед нами сидели какие-то подозрительные и напряженные люди в первых рядах. Перед рядами кресел стоял стол, где сидела женщина в строгом костюме. Тут и начался спектакль по запугиванию. Этот сценарий я только потом догнал, когда вышел на улицу. В зале же было на что посмотреть, и это вызывало не самые приятные чувства.

Сначала рассматривали дела тяжких преступлений. Настоящие картины ужасов виделись мне в лицах людей, которых здесь судили. Не хотелось смотреть им в глаза. Это длилось около часа.

Помню адвоката, защищавшего двухметрового черного гиганта. Нога на ногу, откинувшись на спинку кресла, в белом такседо и с золотым перстнем на пальце и часами в несколько тысяч долларов на запястье сидел он, похожий на актера Кристофера Уокена из фильма «Поединок».

Наконец, взялись за нас, придурков. Мой проступок назывался «Кен опенинг», то есть открытая банка. Зачитав каждому определения проступков, нас увели из зала в отдельную комнату. Там мы прослушали лекцию о том, что можно и что нельзя делать в общественных местах. Нам любезно напомнили, что мы будем на учете в компьютере в течение полугода, и попросили не делать идиотских поступков в это время.

Выйдя из участкая понял, почему их система правосудия продумана до деталей. Потому что достаточно показать человеку ужасы полицейского участка в течение получаса, и результат не заставляет себя ждать. Больше сюда попадать из-за собственной глупости нет никакого желания.

Спорт

Заниматься спортом или не заниматься? Здесь этот вопрос решается на уровне садомазохизма. Визит к врачу стоит очень дорого. О лечении и говорить нечего.

Другое дело – как надолго отложить визит к врачу? Как правильно подойти к собственному телу и не перетренироваться в любом возрасте. Люди с проблемным сердцем садятся на велосипед и живут на нем с утра до вечера. Однажды я общался с парнем, страдающим от приступов аритмии. В магазин он зашел с велосипедом, который не мог не привлечь внимания. Владелец с гордостью рассказал, что все части велосипеда он заказывал отдельно. В итоге двухколесный друг обошелся ему в шесть тысяч долларов! Это стоимость подержанного автомобиля! Это говорило о многом – в том числе, что не все сердечные болезни умеют лечить в Штатах.

Что касается молодых и здоровых, то многие предпочитают бег, ибо за него не надо платить.

Другие платят за бег на месте. В основном это делает молодежь, которой необходимо себя показать перед сверстниками. Стимулом может быть все – от желания познакомиться с противоположным полом до желания тренироваться на фоне других, ибо это дисциплинирует человека. Поклонение спорту происходит с маниакальным упорством. Поэтому бизнесы спорта здесь процветают. Один раз хозяин помещения вкладывается в отделку стен и пола, один раз закупает спортивные тренажеры, и вот уже спортивный зал открыт для посетителей. К нам в магазин часто захаживал владелец семи-восьми тренажерных залов Манхэттена. Мужчина лет сорока пяти выглядел внешне годков на десять моложе. Идеальная фигура Аполлона, уйма свободного времени придавали его лицу безмятежное состояние. Человек наслаждался жизнью, часто рассказывая хозяину моего магазина о своих поездках по миру, путешествиях, впечатлениях. Я ему завидовал. Человек организовал дело, при котором не надо постоянно вкалывать и находиться в бизнесе. Теперь перейду к своему опыту в попытке найти нишу для спорта в своей американской жизни.

Поверьте, в России я предпочитал занятия силовыми видами спорта. Во многом являясь представителем молодежи девяностых, я увлекся восточными единоборствами. Запрет на карате в России был снят, кажется, в 1989 году, и в 1990 году я записался в секцию киокушин-карате.

Таких секций в нашей стране открылись тысячи. И вскоре черных поясов развелось в нашем Отечестве невероятное множество. Я же скромно прошел четыре ступени за три года тренировок и довольствовался синим поясом с желтенькой полоской.

В Америке восточные единоборства, вопреки художественным фильмам, не особенно популярны!

Я жестоко ошибался, думая найти залы по карате сразу. В течение месяца я искал секцию по киокушин-карате. Спрашивая у американцев Манхэттена, где такая есть, я вызывал у них морщины на лбу. Никто не мог понять, что мне нужно, тем более что само слово «киокушин» мною произносилось по их просьбе многократно. Наконец, я взял «талмуд» под названием «Желтые страницы». Листая «Еллоу пейджес» Манхэттена, к своей радости, я нашел одну секцию на 29-й улице и Пятой авеню.

После работы я с надеждой пошел к ним в гости.

Меня встретили приветливо. После короткого знакомства я был приглашен в зал, где шла тренировка. Все начиналось как нельзя лучше. Я с интересом стал наблюдать за «америкосами». Уже через двадцать минут я понял, что эту секцию нужно было назвать физкультурной пародией на карате, тем более киокушин. Вели тренировку настоящие японцы, и было видно, что они являются мастерами. То есть сами мастера прекрасно демонстрировали технику карате-кекусинкай. Но они нарочно закрывали глаза на работу учеников. Эдакая физкультуризация карате, ради зарабатывания долларов. Знаете, сколько нужно было платить за месяц занятий в этой группе здоровья? Четыреста долларов минимум. Деньги немаленькие! Я быстро сошел с лица, ибо понял, что мне здесь делать нечего. Для тех, кто понимает, объясню один лишь эпизод. Тренируется коричневый пояс, американская детина лет под двадцать пять, работая в паре. Отрабатывается самый известный удар в мире единоборств – лоу-кик. Во время атаки противника этот парень поджимал, защищаясь, ногу, как это делает замерзающий от холода человек. То есть коленкой прижимаясь к другой коленке. Мне стало его жаль. Ему сломают ногу при первом попадании на серьезные международные соревнования. Наверное, он не виновен в том, что у него такие тренеры. Но жить в мире иллюзий в восточных единоборствах нельзя, можно когда-нибудь получить психологическую травму от осознания собственной ничтожности.

Это не камень в огород к американцам. Я заметил, что и в России развелось невероятное количество черных поясов. Произошла повсеместная физкультуризация карате. С одной стороны, это хорошо, ибо сотни тысяч занимающихся отвлечены от улицы, и в этом огромная заслуга карате.

Но если мы говорим об искусстве карате как о божественном восприятии дыхания и движений, о черном поясе как о самом тяжелом, быть может, испытании в своей спортивной жизни, то нужно искать такие школы, где вас заставят каждый раз выползать из зала на четвереньках, перед каждой тренировкой стирать кимоно, а на тренировке принимать удары на еще не зажившие ушибы и кровоподтеки.

А я понял, что здесь лучше бегать бесплатно, чем отдавать деньжищи сомнительным людям.

Нервы Большого яблока

Я уже несколько месяцев работаю на Ист-Сайде. Поезд из подвала выносит меня каждое утро на Манхэттенский железный мост. Лучи солнца врываются в вагон.

– Экскьюзми, – услышал я приятный женский голос. Здесь не принято задевать людей своим телом. Худенькая девушка пробиралась между спинами людей в другой конец вагона. Я посмотрел ей вслед. Прическа каре, черные чистые волосы, офисный строгий костюм…

Сразу видно – умница. Забывшись на секунду, я услышал снова тот же голос:

– Экскьюзми.

Девушка прошла мимо в обратном направлении, никого не задев.

«Наверное, что-то забыла или ищет свободное место в вагоне», – подумал я и стал разглядывать пейзажи Манхэттена за окном.

…Шорох за спиной заставил меня снова отодвинуться, чтобы пропустить ее в вагоне. В уши мои третий раз ударил знакомый ручеек тихих слов: «Экскьюзми».

Выждав десять секунд, я повернул голову. Опять она. Опять идет. Абсолютно нормальная в абсолютно нормальном мире. Дойдя до конца вагона, девушка развернулась и пошла обратно.

Люди в вагоне читали, звонили, спали по дороге на работу, и никого это не касалось.

Новый урок в новой жизни. Будьте бдительны. Сумасшедшие здесь удивят вас своей вежливостью.

Страхи Большого яблока

На этих улицах люди стреляют друг в друга, режут колющими предметами за грубое слово, за косой взгляд, за необдуманное замечание, за то, что ты белый, а он черный, за то, что ты просто еврей, просто русский или китаец.

Когда люди выходят утром на Тридцать четвертой станции Манхэттена, видя огромную лужу крови, в которой лежит красивая, квадратного фасона, дорогая бейсболка белого цвета, то тела людей сжимаются и все поскорее хотят удалиться куда угодно.

Когда две женщины делят место в вагоне, потому что одна афроамериканка весом сто пятьдесят килограмм сидит на двух креслах сразу и поджимает своим телом белую соседку, которая после двух замечаний переходит на оскорбления. Сумки поднимаются в воздух и молотят женские головы, пока из них не вылетит все содержимое на пол. Драка происходила на моих глазах во время движения поезда между двумя станциями. Страх сжимает тела всем пассажирам, и они как пули вылетают из вагона во время остановки.

Любой выпад ярости и бешенства в этом городе воспринимается максимально опасным для жизни.

Никому до вас нет дела, до вашей жизни, если вы сами о ней не позаботитесь.

Однажды к молодому еврею в вагоне подошли трое афроамериканцев. Результат – три трупа. Все американское сообщество встало на защиту обороняющегося. Так происходит всегда. Потому что каждый американец знает, что с ним может произойти то же самое. Но за вас заступаются на суде только после происшествия. А во время происшествия все бегут куда глаза глядят и ноги уносят.

Здесь нет карате, самбо или бокса, есть пословица: «Бог родил всех людей разными, сильными и слабыми, а мистер Кольт уравнял их шансы».

Как я отношусь к хранению или ношению оружия? Наверное, из страны непуганых идиотов оружие кажется мужской игрушкой, особенно если у вас в руках непривычный вам короткоствол.

Нажать же нашим людям на крючок так же страшно, как прыгнуть в пропасть. Поэтому у наших людей трясутся руки в момент истины и раздаются выстрелы в небо, как в копейку. Человек неопытный не может попасть в цель даже с пяти-семи метров. Так силен страх и неверие в закон.

Но Америка – это другое дело. Настоящие американцы, которые здесь родились, с детства видят оружие. И связывают его не только с самообороной, но и с историей своей страны. Дикий Запад сформировал в генах американцев отношение к короткостволу как к самому надежному другу, который никогда не подведет, если у вас твердая рука.

Здесь умеют стрелять все – от бабушки и девушки до подростка и мужчины. И учатся этому так же, как учат предметы в школе. Просто это надо. Вся нация берет уроки стрельбы в молодые годы.

Оружие имеет воспитательное значение. Искореняется грубость и хамство, между людьми появляется социальный барьер, который не позволяет переходить на личности.

Купил бы я пистолет? Пожалуй, нет.

Проголосовал бы я за введение в России короткоствола, как в Америке? Пожалуй, да.

Почему? Этот вопрос неуместен, ибо это дело каждого, кто собирается защищать свою жизнь любыми способами, если ей угрожает опасность на вашей территории. Но обращению с оружием надо учиться, учиться и еще раз учиться. Это целый пласт культуры. Я уже не говорю о доходах, которые приносит оружейный бизнес государству.