Текст книги "На пути к плахе"

Глава десятая
Тюремщик

На одной из равнин графства Стаффордшир находится одинокий холм, на вершине которого в старину стоял укрепленный замок Тильбери.

Была зима. Сугробы снега покрывали землю, резкий ветер завывал вокруг старого замка и, носясь по обширной равнине, вздымал и кружил снежинки.

С юга по равнине тянулся отряд всадников, численностью около пятидесяти лошадей. Во главе отряда ехали два человека, совершенно различных по внешности. Один из них был высокий, несколько угловатый. Его лицо носило отпечаток суровости и строгости, т. е. черты пуританина, какими изобиловало последующее поколение. Звали его рыцарь Эмиас Полэт. Спутник рыцаря, одновременно и подчиненный и помощник в его делах, с которыми мы познакомимся впоследствии, был несколько ниже ростом и плотнее сложен; несмотря на досаду, вызванную дурной погодой, черты его лица обличали некоторое добродушие. Звали его Друри; он был в то время офицер-стрелок. Всадники, сопровождавшие этих двух господ, принадлежали тоже к стрелкам и были соответственно одеты и вооружены.

Из предыдущего известно, что Марию Стюарт препроводили в замок Тильбери. До тех пор королева Шотландии хотя и находилась под строгим надзором, но последний поручался дворянам высокого звания, которые выполняли свой долг с вежливостью и почтительностью в отношении заключенной.

Граф Шрусбери был гуманный, участливый господин. Ральф Садлер и сэр Сомерс, под надзор которых теперь была отдана Мария в Тильбери, были хотя и более склонны к строгости, чем он, но всегда почтительны, и не шли далее того, что было приказано. Но и этому настал конец. Надзор за Марией должен был быть поручен таким людям, которые в ней не видели бы ничего, кроме узницы самого плохого сорта, женщины преступной, ненормальной, злокозненной, государственной преступницы, обличенной убийцы, словом, женщины-дьявола, за которой нужно зорко следить и поступать с нею сообразно ее проступкам. Такого надзирателя предполагалось найти в лице Эмиаса Полэта, и действительно в выборе не ошиблись. Помощника Друри рыцарь взял по собственному выбору.

Полэт несколько раз поднимал голову и устремлял свой мрачный взор в пространство, чтобы сквозь метелицу разглядеть очертания видневшегося вдалеке замка. Друри делал то же, и оба продолжали свой путь молча. Воспользовавшись моментом, когда воздух несколько просветлел, Друри ясно рассмотрел старый замок и невольно вздохнул.

– Вам не нравится тут? – резко спросил Полэт.

– Что? Дорога, снег или старое здание? – спросил Друри вместо ответа на вопрос.

– Ну, снег и неудобство пути не должны производить впечатление на солдата, – заметил рыцарь. – Я имел в виду вот тот старый замок.

– Откровенно говоря, я желал бы лучше попасть туда, куда, вероятно, желала бы переместиться и обитательница этого, с позволения сказать, замка.

Полэт перекрестился, и черты его лица приняли выражение фанатического благочестия, делавшего и без того непривлекательное лицо Эмиаса прямо отвратительным.

– Это – доброе пожелание, – сказал он елейным голосом, – и да исполнит его Господь Бог! Но уверяю вас, Друри, это место как нельзя более подходит для укрытия этой клятвопреступницы, государственной изменницы и мужеубийцы, которая под нашим надзором должна приобрести кротость агнца.

Друри испуганно взглянул на своего начальника и молча опустил голову.

– Не огорчайтесь, – продолжал рыцарь, – на мою долю выпала высокая честь занять ответственный пост надзирающего за этой великой грешницей, а для вас такая же высокая честь быть моим помощником. Подумайте, какая награда ждет нас за эту службу, не говоря уже о той высокой награде, которую мы приобретем в загробной жизни за то, что уничтожим все коварные проделки этого чудовища!..

Полное, раскрасневшееся от ветра лицо Друри свидетельствовало о том, что он не особенно спешит заручиться небесной наградой, и он ответил с легкой улыбкой:

– Я не сомневаюсь, что нас вознаградят хорошо, но все же нам предстоит тяжелая, беспокойная и даже опасная служба.

– Знаю, Друри, знаю отлично; но ревностное отношение к долгу службы облегчит нашу задачу; моя бдительность не легко утомляется. Вы будете заменять меня лишь в те часы, когда слабость бренного тела потребует некоторого отдыха.

– Я готов служить, – ответил Друри, – и надеюсь, что вы останетесь довольны моей помощью.

Сильный порыв ветра заставил их умолкнуть, и дальнейший путь до самой крепости они совершали молча.

Еще на далеком расстоянии послышались звуки сторожевого рожка, а затем оклики. Приблизившись на расстояние, когда можно уже расслышать звуки человеческого голоса, всадники дали знать о себе. Немного спустя им открыли ворота.

При въезде в крепость отряд был встречен Ральфом Садлером и его помощником. Затем Полэта и Друри пригласили в комнату, которую до тех пор занимал Садлер. Было отдано приказание разместить вновь прибывших людей, а Садлер тем временем знакомил Полэта с порядками и условиями жизни в замке.

Молча, но чрезвычайно внимательно следил рыцарь за речью Садлера и с зоркостью ястребиного ока осматривал каждый переданный ему предмет.

– А теперь главный пункт, которого касаются мои служебные обязанности? – спросил наконец Полэт, после того как принял все от Садлера.

– Быть может, вы отдохнете с дороги? – заметил последний. – И переоденетесь, чтобы представиться королеве в несколько более соответствующем виде?

Полэт выпрямился во весь рост и, бросив на своего собеседника проницательный, уничтожающий взгляд, заметил строгим тоном:

– Я понимаю вас только наполовину! Я имею здесь дело не с королевой, а с заключенной; относительно обхождения с нею я имею точные предписания, которые намереваюсь выполнять со свойственной мне точностью. На службе у моей королевы я позволяю себе отдыхать, лишь когда могу сослаться на нее самое. Если я нахожу для себя желательным видеть заключенную тотчас после утомительного пути, то ей придется примириться с тем, что она увидит меня в дорожном одеянии. Проводите меня к заключенной!

– Очень охотно, – сказал Садлер, несколько задетый, – это – моя последняя служебная обязанность, и я постараюсь отделаться от нее как можно скорее.

– Великолепно! В таком случае мы с вами одинакового мнения! – сказал Полэт.

Оба направились к покоям королевы Марии. Садлер велел доложить, что желал бы представиться ей вместе с новым комендантом замка.

– Этому нужно положить конец, – пробормотал Полэт. – Впрочем, это мы установим впоследствии.

Мария Стюарт велела ответить, что ей в настоящее время неприятно принимать посещение, но что тем не менее она их примет. Полэт глухо засмеялся и последовал за Садлером в покои королевы.

Мария Стюарт занимала в убогом замке Тильбери всего две комнаты, в которых стенные украшения сохранились лишь кое-где. По стенам струилась вода, отопление было, по-видимому, очень скудно, и окна были такого устройства, какое встречается только в самых бедных хижинах. Мария стояла опершись на комод из орехового дерева. Ее костюм был в беспорядке, вид болезненный, страдальческий, и в непричесанных волосах серебрилась седина.

Входя в комнату, Садлер поклонился, но Полэт поклониться не счел нужным. Мария взглянула на него испытующе и с упреком, но это не произвело впечатления на сурового пуританина.

– Вы, должно быть, имеете важное сообщение, что являетесь в столь неурочный час? – обратилась Мария к Садлеру. – Быть может, моя царственная сестра Елизавета поняла наконец, какое положение подобает мне даже как пленнице, и я могу надеяться на улучшение моего положения заключенной?

– На этот вопрос я не могу ответить вам, – возразил сэр Садлер с поклоном, – я передал свои обязанности своему преемнику, и мне остается только представить вам его: рыцарь Эмиас Полэт, новый комендант Тильбери.

Мария Стюарт взглянула на рыцаря; он, в свою очередь, взглянул на нее. Ему и в голову не пришло хотя бы из приличия поклониться заключенной королеве. Садлер досадливо отвернулся, а Мария, поразмыслив, решила, что лучше не обращать внимания на грубость рыцаря.

– Сэр, – обратилась она к нему, – я надеюсь, что вы явились посланным от королевы Англии с целью улучшить мое положение; взгляните на эту комнату, стены, печи; это не похоже на человеческое жилище.

– Моя высокая повелительница предназначила вам это помещение, – ответил рыцарь сухим тоном, – и я явился сюда не для того, чтобы ослушаться ее приказаний.

– Королеве, очевидно, неизвестно, каковы мое жилище и мое положение, поэтому вы должны доложить ей об этом.

– Не вы отдаете здесь приказания, а я, – резко ответил пуританин. – Вам придется лишь в точности исполнять таковые.

– Как? – гневно воскликнула Мария. – Так ли я слышу? Как вы смеете говорить со мною в такой форме? На вашу невежливость я не обратила внимания, но грубости я не допущу!

– Не нужно лишних слов! Отныне вы будете видеться и говорить с вашей прислугой только в моем присутствии.

– Отлично, сэр! – сказала Мария насмешливым тоном.

– Выходить из комнаты вы будете лишь с моего разрешения и в сопровождении меня!

– Благодарю вас за честь!

– Ни одного письма вы не отправите, пока я предварительно не прочту его. Вне замка вы ни с кем не будете говорить даже в моем присутствии, не будете раздавать милостыню.

– Мне кажется, вы – не рыцарь, а замаскированный тюремщик!

– Я – страж преступной женщины и принимаю соответствующие тому меры. Пойдемте, сэр Садлер! Представьте мне поодиночке всех слуг, чтобы я мог сделать подбор по своему усмотрению.

Садлер поклонился королеве и последовал за строгим Полэтом. Мария стояла ни жива ни мертва.

Когда были улажены все дела между старым и новым комендантом, последний стал готовиться к отъезду.

– Не желаете ли погостить у меня еще день? – спросил Полэт.

– Нет, благодарю, – ответил Садлер, – здешняя атмосфера мне всегда была противна, а теперь – более, чем когда-либо.

– Ну, как вам угодно! – пробормотал фанатик, и Садлер со своим товарищем и приближенными людьми покинул замок, направляясь по пустынной снежной равнине.

Сэр Эмиас стал распоряжаться в замке подобно злому духу.

Мария Стюарт переживала ужасное, тяжелое время. Полэт не отступил от своего постановления. Королева была лишена всякого сообщения с внешним миром, всякая деятельность с ее стороны была парализована, она не имела возможности переписываться со своими приверженцами и сообщаться с врагами королевы Елизаветы. Кроме того, сырость помещения отзывалась на ее здоровье, а горе, причиненное поведением ее сына, короля Шотландии, отказавшегося от нее, угнетало ее. Состояние ее здоровья ухудшилось настолько, что даже бесчувственный железный пуританин Полэт нашел необходимым донести об этом и выставить причиной болезни необитаемость замка. Следствием этого донесения был перевод Марии в замок Чартлей, в графстве Бедфордшир, где ей возвратили ее слуг и предоставили большие удобства. Переезд состоялся в конце декабря 1585 года. Однако Полэт остался по-прежнему ее охранителем, и его бдительность нимало не уменьшилась; напротив, строгость приняла даже иной, более злобный, характер.

Однако Мария мало-помалу привыкла к своему тюремщику, а он, в свою очередь, становился все предупредительнее и вежливее. Лицемерие, за которое старый пуританин так презирал католиков, было доведено им самим до блестящего совершенства.

Так, например, он явился к Марии в один прекрасный августовский день и предложил ей принять участие в охоте, которая предпринималась в Тиксальском парке.

Мария взглянула на рыцаря с удивлением, но, по-видимому, это предложение доставило ей удовольствие.

– Что это значит, сэр? – воскликнула она. – Это – проявление милости ко мне королевы Елизаветы?

– На это я должен ответить отрицательно, – сказал Полэт, – это я прошу у вас милости!

– Не знаю, как понять вас; каким образом мое присутствие на охоте может оказаться милостью для вас?

– Служебный долг обязывает меня, миледи, не покидать вас. Если вы согласитесь принять участие в охоте, то, следовательно, и я могу воспользоваться ею, если же нет, то и мне пришлось бы отказаться от этого удовольствия.

– Ах, вот в чем дело! – с улыбкой воскликнула Мария. – Это очень много! Рыцарь Эмиас просит свою пленницу об одолжении! Ну, я не хочу оказаться нелюбезной! Когда же должна состояться охота?

– Восемнадцатого числа.

– Хорошо, я согласна принять участие!

– Вы очень милостивы! – произнес лицемер, отвешивая низкий поклон.

В назначенный для охоты день Мария встала очень рано. Летнее время и более гигиеничные условия жизни восстановили ее здоровье, и она снова приобрела прежнюю жизнерадостность. С тех пор как ей возвратили экипаж, она совершала частые прогулки в окрестностях замка Чартлей. Правда, эти поездки были всегда обставлены чрезмерными предосторожностями. Сам Полэт с восемнадцатью конными стрелками сопровождал экипаж королевы, к которому никто, даже ни один нищий, не смел приблизиться.

Хотя Полэт не подавал Марии никакого основания предполагать, что этот выезд на охоту можно считать уступкой со стороны королевы Англии, но кто знаком с ощущениями человека заключенного, тот поймет, как охотно тот цепляется за самую слабую надежду и желает видеть в этом признак скорого освобождения. Такими мыслями была занята и Мария.

Она не только встала рано, но и была в чрезвычайно веселом настроении. Несомненно, что и развлечение предстоящей охотой имело известную прелесть для лишенной свободы королевы.

Она много шутила со своими дамами, пока совершала туалет, а затем позавтракала с большим аппетитом.

Немного спустя подъехал экипаж королевы, запряженный четверкой лошадей, появился обычный эскорт, и Полэт проводил Марию из ее комнат к экипажу. Она была настолько хорошо настроена, что сказала несколько любезных слов старому лицемеру и позволила ему помочь ей сесть в экипаж. Затем рыцарь сел на лошадь, и тронулись в путь. Полэт держался у самой дверцы экипажа.

– Прекрасный день! – обратилась Мария к своему спутнику, завязывая тем разговор, который продолжался некоторое время довольно оживленно.

Приблизительно на полудороге от Чартлея к Тиксалю Мария вдруг заметила всадника с конвоем.

– Это – тоже участник охоты? – спросила она своего спутника.

– Возможно, – ответил Эмиас, – сейчас узнаем!

Подъехали ближе. Часто случалось, что во время выездов королевы попадались на пути люди, побуждаемые любопытством взглянуть на узницу.

Таких людей можно было разделить на три категории, а именно: на приверженцев английской королевы, которые со злорадством любовались этим зрелищем, затем на иностранцев, которые с большим или меньшим интересом следили за судьбою Марии, наконец на людей ее партии, ее приверженцев, которые искали случая выразить ей свое почтение. Само собою разумеется, что последняя категория была наименьшая по численности, так как проявление преданности не всегда было безопасно для заключенной.

Мария уже привыкла быть постоянно предметом любопытства и потому отворачивалась, когда к ее экипажу приближались люди первой категории. Что касается людей последней категории, то им она всегда приветливо кланялась.

Однако человека, которого она увидела тут, нельзя было отнести ни к одной из перечисленных категорий; в этом королева очень скоро убедилась, и ею овладело беспокойство.

– Боже мой, кто бы это мог быть? – спросила она шепотом, когда подъехала уже совсем близко.

Но Полэт ничего ей не ответил, а поскакал к всаднику и стал почтительно докладывать ему о чем-то.

Когда экипаж подъехал, незнакомец приказал кучерам остановиться, а сам направил своего коня к дверце экипажа.

– Меня зовут Томас Джон, – заговорил он, – и я встречаю вас по поручению королевы Англии; этого вам достаточно, чтобы подчиниться моим требованиям; в случае же сопротивления с вашей стороны я уполномочен употребить насилие.

– Боже мой! – воскликнула Мария. – Что означают этот необыкновенный поступок и такое предисловие?

– Я имею приказание препроводить вас в Тиксаль.

– Значит, мое местожительство снова меняется?

– Да, но лишь на короткое время.

– По какой причине?

– Для того, чтобы произвести обыск в замке Чартлей!

Мария побледнела.

– Для чего нужен обыск в замке? – спросила она дрожащим голосом.

– Чтобы найти письма и документы, свидетельствующие против вас и ваших сообщников.

– Это невероятно, гнусно! – крикнула королева. – Я хочу вернуться тотчас же!

– Вы, по-видимому, забыли то, что я только что сказал.

– На помощь! – крикнула Мария. – На помощь, слуги мои! Защищайте свою королеву! Это переходит всякие границы; я попала в руки разбойников с большой дороги… Помогите, освободите меня.

Мария пришла в исступление и яростно выражала свое негодование, в особенности когда арестовали ее обоих секретарей, Курла и Ноэ, и под конвоем отправили в Лондон.

– Успокойтесь! – сказал наконец Джон. – Успокойтесь! Я надеюсь, что вы последуете моему совету, если я назову вам одно только имя, а именно имя Бабингтона!

Мария отшатнулась.

– Все открыто, – продолжал Джон, – и вас может спасти только уступчивость. Примите это к сведению!

– Я погибла! – воскликнула Мария и более не вступала в препирательства.

Королеву привезли в замок Тиксаль, принадлежавший Вальтеру Астону, и там она в продолжение семнадцати дней была в одиночном заключении.

В это время в замке Чартлей производили тщательный обыск. Обыскали все углы, и все найденные письма, драгоценности и деньги были уложены и отправлены в Лондон.

Когда дело было окончено, Марию снова перевезли в Чартлей в сопровождении, можно бы сказать, почетной свиты, если бы она не была вместе с тем и стражей.

Сто сорок дворян сопровождали королеву от одного замка до другого; во главе их находился Полэт.

Мария уверяла окружающих, что ничего не замышляла против королевы Елизаветы, и возвратилась в Чартлей совершенно разбитая телом и духом.

Глава одиннадцатая
Бабингтон

В то время как Мария Стюарт, благодаря строгому заключению в замке Тильбери, была в течение целого года лишена возможности поддерживать сношения с своими защитниками, последние не оставались в бездеятельности.

Всех этих защитников можно было разделить на две категории. К одной принадлежали все те, которые принимали участие в судьбе Марии Стюарт только из-за того, что они ненавидели Елизавету, а к другой – те, которые искренне были преданы несчастной шотландской королеве.

Согласно данным исторических фактов, Филипп Второй Испанский, безусловно, принадлежал к первой категории. Этот жестокий, хитрый и мстительный государь вообще не знал никаких добрых движений души; все, что он делал, подсказывалось ему злобой и ненавистью. Он хотел нанести ущерб политическому положению Англии, хотел вредить Елизавете, а это легче всего можно было сделать под фирмой «Марии Стюарт», прикрываясь «оскорблением, наносимым католической религии», верховным рыцарем и заступником которой Филипп любил представляться. Но он был слишком недоверчив, чтобы быстрым и решительным выступлением нанести врагам Марии серьезный удар. Поэтому-то часто все его начинания кончались неуспехом, и этим можно объяснить, почему его заступничество не принесло реальной пользы Марии Стюарт. Тем не менее он все-таки поддерживал деньгами ее приверженцев в Шотландии и выплачивал пенсии и субсидии изгнанным в остальных частях Европы. Так, например, доктор Аллан, основавший в Реймсе семинарию, в которой воспитывались в иезуитском духе молодые люди, чтобы, став священниками, рассеяться по всей земле, работая в пользу папской власти, получал от Филиппа 2 тысячи золотых талеров в год, граф Вестмидленд – 100 талеров в месяц, лорд Паджет – столько же, Арундель – 87 талеров, а Томас Трогмортон, попавшийся во Франции в какой-то проделке и заключенный за это в Бастилию, получал в тюрьме ежемесячно 40 талеров, выплачиваемых ему за счет Филиппа.

Семинария доктора Аллана помещалась в здании прежнего монастыря, которое было предоставлено папой основателю; оно отличалось величественностью, обширностью и удобством. К этому-то зданию постом 1586 года подходил какой-то человек, весь внешний вид которого сразу заставлял угадывать в нем офицера. Это был высокий, коренастый мужчина; он внимательным и испытующим взором окинул семинарию и только потом подошел к дверям, где и позвонил во входной звонок.

Привратник заглянул сначала в маленькое слуховое оконце, чтобы определить, кто желает войти в семинарию, а потом, высунув голову, спросил офицера:

– Что вам угодно?

– Мне нужно повидать кое-кого здесь, в монастыре, если только тот, кого я ищу, находится тут, – ответил путник.

– Это – вовсе не монастырь, – сказал привратник. – Но соблаговолите все-таки назвать того, кого вы хотите повидать, чтобы я мог вам ответить, здесь ли он.

– О, мне нужны двое! – оживленно воскликнул офицер. – Патер Гугсон и доктор Джиффорд.

– А как зовут вас самих?

– Саваж, Джон Саваж. Вы только передайте им мой привет, а они уж сами скажут, насколько они рады повидаться со мной!

Привратник закрыл окно и скрылся.

Прошло почти четверть часа, пока привратник снова вернулся. Но на этот раз он без всяких разговоров открыл дверь и попросил офицера войти.

В портале здания его уже ждали два духовных лица; действительно Саваж, сказав, что его друзья будут рады повидаться с ним, нисколько не преувеличил. Оба с большой радостью приветствовали его, хотя в их обращении и проглядывала некоторая сдержанность, приличествующая людям их сана.

– А, вот так свиданьице, ребята! – радостно воскликнул офицер. – Ну, как видите, я остался все тем же необузданным школьником, чего о вас уж, во всяком случае, не скажешь, достопочтенные отцы!

Священники кротко улыбнулись; один из них, Гугсон, был маленьким и очень полным; другой, доктор Джиффорд, – очень худым и высоким.

Первый из них ответил на обращение Саважа:

– Ты стал мирянином, к чему всегда имел решительно ярко выраженную склонность. Но мы пошли совсем другой дорогой.

– Да уж, правда! Мне-то черная ряса никогда не была по душе! Что угодно, только не это, братец!

– Ты – офицер? – быстро спросил Джиффорд. – На чьей службе ты состоишь?

– На службе испанского короля Филиппа, или, если тебе это больше нравится, у принца Пармского в Нидерландах.

– Да благословит Господь твоего господина! – сказал Гугсон. – Однако не лучше ли нам будет отправиться в нашу келью, чтобы достойно почтить друга наших детских дней?

– Да, да, пойдемте ко мне, – ответил Джиффорд.

Трое друзей отправились в келью доктора и вскоре уже сидели за столом, заставленным пищей и питьями.

Как мы уже упоминали, это было постом, поэтому кушанья, поданные гостю, отличались некоторой скудностью, но вино было очень хорошо и красовалось в достаточном изобилии.

Бравый офицер не преминул использовать последнее, и несколько бокалов, отправленных им один за другим в пересохшее горло, с самого начала заставили его примириться с недостаточной изысканностью пиршества.

– Ну, – сказал наконец Джиффорд, – расскажи же нам что-нибудь из твоих приключений!

– О да, – сказал и Гугсон, – слышать о том, как храбрый человек поражает врагов истинной веры, поучительно; это возвышает душу!

– Что же, слушайте, – ответил им Саваж и, еще раз промочив горло, принялся рассказывать.

Что у воинствующего авантюриста того времени могло оказаться достаточно материала для рассказов, легко себе представить. Саваж, возбужденный выпитым вином, оказался на высоте призвания как рассказчик. Почти три часа подряд он занимал своими повествованиями старых приятелей, а они с большим вниманием слушали его, изредка обмениваясь многозначительными взглядами.

– Да, ты много пережил, – сказал Джиффорд, когда Саваж остановился, – это отрицать нельзя!

– А все-таки все твои переживания прежде всего бессмысленны и бесцельны! – заметил Гугсон.

– А чтобы черт побрал все ваши высшие цели! – воскликнул вояка. – Какое мне до них дело? Я просто живу себе! Прощайте!

Бравый Джон осушил еще бокальчик.

– Но нельзя же отрицать, что каждый человек должен выполнить свое предназначение! – произнес Джиффорд.

– Да, он не смеет, как лукавый раб, зарывать в землю данный ему талант! – прибавил Гугсон.

– Ну, этого я что-то не понимаю, братцы!

– Ведь ты – англичанин, Джон?

– Ну, разумеется, поскольку это для меня возможно.

– У тебя есть законная королева?

– Есть-то есть, да она сейчас же повесила бы меня, если бы могла достать меня!

– Неужели ты считаешь дочь Ваала своей законной государыней?

– Дочь Ваала? Ну, нечего сказать, славное имечко для мадам Елизаветы!

– Твоей законной государыней является только Мария Стюарт!

– Мария Стюарт? – переспросил Джон, изумленный подобным утверждением.

Достопочтенные отцы некоторое время предоставили его размышлениям над этой новой для него мыслью, а затем доктор Джиффорд с пафосом повторил:

– Да, Мария Стюарт! И если бы ты служил ей, этой мученице за правду и веру, то послужил бы также и единой святой церкви!

– Да как ей послужишь? Ведь нельзя же болтаться в пустом пространстве! Надо иметь твердую почву под ногами.

– Смелый человек, вроде тебя, мог бы одним мановением руки изменить все это. Он вручил бы Марии ее законный трон, а церкви вернул бы заблудшую в неверии Англию.

– Ты говоришь загадками, брат!

– И тому и другому мешает только злодейка, именуемая Елизаветой!

– Черт возьми! Значит…

– Значит, тот, кто ниспровергнет ее, совершит деяние, угодное небесам и миру.

– Да на каком языке говоришь ты наконец? Говори прямо, что ты хочешь сказать всеми этими недомолвками?

– Елизавета должна пасть.

– От моей руки?

– Да, от твоей, если только, разумеется, у тебя найдется достаточно религиозного усердия и преданности твоей законной государыне!

– Словом, ты считаешь, что я мог бы и должен был бы убить Елизавету, королеву английскую?

Джиффорд замолчал; его взор многозначительно уставился на Гугсона, и теперь последний, сидевший все время с молитвенно сложенными руками, в свою очередь, вступил в разговор.

– Ты правильно понял нас, брат, – сказал он, – все подвиги, совершенные тобой до сего времени, – ничто в сравнении с этим одним.

Джон задумчиво посмотрел по очереди на обоих священников и затем уставился взором в пол; те оба не мешали его размышлениям.

– Если подумаешь как следует, – начал после долгих размышлений Джон Саваж, – то это ведь, собственно говоря, такой же способ уничтожения врагов, как и всякий другой. А Елизавета – мой враг, мой самый отчаянный враг. Ведь сущее несчастие болтаться по всему свету, не имея отечества, не зная родины. Я уже давно сознавал это, но только не отдавал себе ясного отчета.

– Но ведь кроме всего этого, – воскликнул Гугсон, – Елизавета – еретичка, а кроме того, она узурпировала трон, принадлежащий Марии Стюарт.

– Гм! – пробормотал Саваж. – Но я один… что могу я сделать совсем один?

– Ты найдешь друзей, поддержку и помощь, ты не будешь один, брат!

– Подумай над этим, брат, – прибавил Гугсон. – Если ты решишься, то мы откроемся тебе во многом, что даст тебе решимость на дальнейшее. А до тех пор будь нашим гостем, брат! Пусть дальше будет что будет, но мы во всяком случае останемся друзьями!

И Джон Саваж стал думать над этим и думал целых три недели, иначе говоря, в течение этого времени он был объектом непрерывной нравственной пытки, так как наставлять его на путь истины взялся весь семинарский синклит, во главе с самим начальником, доктором Алланом. В конце концов Саваж сдался и выразил согласие убить Елизавету.

Вскоре в семинарию прибыли Паджет и Морган. Саважа наделили необходимыми средствами, снабдили инструкциями и направили в Англию. Ему указали в Англии человека, который должен был руководить его деятельностью. К этому лицу Джону дали рекомендательное письмо, на адресе которого стояло имя «Бабингтон».

Приблизительно около этого же времени произошло следующее. Священник Джон Баллар, организовавший в Англии сеть шпионов для партии Марии Стюарт, благополучно вернулся после исполнения этой опасной миссии во Францию и поспешил в Париж, чтобы дать там отчет в своих действиях.

Старый Париж не имел ничего похожего на новый и современный. В то время в самом центре города встречались громадные пустыри и пустынные улицы, тем не менее в редких зданиях на них жили очень знатные лица, в особенности, если у них был недостаток в средствах или если имелись особые причины жить подальше от любопытных глаз. В старом развалившемся доме, находившемся на одной из подобных улиц, через несколько недель после отъезда Саважа в Англию, происходило собрание представителей шотландских эмигрантов, игравших в Париже такую же роль, как в недавние времена – польские эмигранты. Там были лорды Паджет и Морган и еще несколько шотландцев; кроме того, присутствовал также испанский посланник при парижском дворе, дон Мендоза. Все эти господа собрались для постной вечери, однако она была роскошнее и обильнее любой праздничной пирушки большинства граждан и вполне заслуживала название политического обеда.

За столом было очень весело; присутствующие рассказывали анекдоты из интимной жизни Елизаветы, а испанский посланник со слезами смеха на глазах умолял рассказать еще что-нибудь.

Вдруг появился лакей и передал Моргану листок пергамента; едва взглянув на него, Морган вскочил с места и воскликнул:

– Господа, теперь нам придется перейти от смеха и шуток к серьезным делам. Попроси войти!.. – обратился он к лакею.

Вошел священник Джон Баллар, статный мужчина со смелым, энергичным лицом, и стал докладывать обо всем, сделанном им в Англии. После тщательных расспросов и подробных разъяснений, данных с обеих сторон, Морган рассказал священнику, что им удалось завербовать Джона Саважа, который обещался убить английскую королеву и с этой целью уже отправился на место назначения.

– Вот это – настоящий путь, который должен привести нас к цели, – воскликнул храбрый священник, и его взгляд засверкал радостью. – Я немедленно вернусь обратно, чтобы делом и советом поддержать этого отважного человека.

В дальнейшем обсуждении было решено, что Баллар снова вернется в Лондон, но под видом и именем некоего полковника Форсо.

На этом и покончили. Баллару вручили рекомендательное письмо, на адресе которого стояло: «Сэру Энтони Бабингтону».