Текст книги "Вулли"

Эрнест Сетон-Томпсон
Вулли

Маленькая желтая дворняжка называлась Вулли. Впрочем, желтая дворняжка не должна иметь непременно совершенно желтую шерсть. Дворняжки вовсе не принадлежат к той собачьей породе, на которую природа потратила слишком много желтой краски.

В каждой дворняжке соединены все породы собак, так что она представляет союз всех собак, не принадлежа в то же время ни к одной из пород.

В то же время всякая дворняжка принадлежит к более древней и лучшей породе, нежели все другие ее аристократические родичи, так как она представляет попытку природы восстановить первородного шакала – предка всего собачьего племени.

В самом деле, научное название шакала «Canis aureus» попросту означает: «желтая собака». И немало характерных черт этого животного встречается у собаки-дворняжки. Этот пес очень сметлив, деятелен, смел и несравненно лучше приспособлен к жизненной борьбе, нежели любой из его хорошо воспитанных сородичей.

Попробуйте покинуть на необитаемом острове борзую, бульдога и дворняжку, – которую из этих трех собак вы можете застать живой и здоровой спустя полгода? Без сомнения, это будет презренная дворняжка. Она не так быстронога, как борзая, но зато не несет в себе зародыша легочных и накожных болезней. Она, конечно, не может сравниться по силе и безрассудной отваге с бульдогом, но у нее имеется нечто в тысячу раз более ценное – здравый смысл. Здоровье и ум – такие качества, которые имеют не малое значение в жизненной борьбе, и если собак предоставить самим себе, они вымрут все, за исключением дворняжек.

Иногда собаки бывают очень похожи на шакалов и рождаются с острыми, торчащими ушами. Остерегайтесь таких собак! Такая собака бывает хитра и смела и может кусаться, как волк. В ней заложена странная дикость, которая под влиянием жестокого обращения или долгих лишений может превратиться в самое свирепое предательство, несмотря на те прекрасные свойства, которые присущи собачьей породе и являются основой привязанности человека к собаке.

1

Далеко, в горах Чевиот, родился маленький Вулли. Из всех щенят оставили только двоих: его брата, потому что он был похож на лучшего пса в околотке, и Вулли, потому что он был маленьким желтым красавчиком.

Свое раннее детство Вулли провел в обществе опытной овчарки, обучившей его своему ремеслу, и старого пастуха, несколько уступавшего по уму им обоим. Когда Вулли минуло два года, он уже стал совсем взрослым псом и хорошо изучил овец. Он знал каждую овцу в своем стаде, и старый пастух Робен, его хозяин, в конце концов стал так доверять его сметливости и благоразумию, что очень часто целыми ночами просиживал в трактире, предоставляя Вулли стеречь на холмах глупых косматых овец. Вулли получил разумное воспитание и был очень способным щенком с блестящими видами на будущее.

Вулли не чувствовал ни малейшего презрения к пустоголовому старому Робену. Этот старый пастух, со всеми своими недостатками и склонностью к пьянству, редко бывал груб с Вулли. И Вулли питал к нему глубокую привязанность, которой напрасно стал бы добиваться самый великий и самый мудрый человек в стране.

Вулли не мог представить себе более великого человека, чем Робен, а между тем как умственные, так и физические силы Робена принадлежали одному не очень крупному скотопромышленнику, у которого Робен служил за пять шиллингов в неделю.

Этот скотопромышленник был настоящим хозяином стада, которое стерег Вулли. Однажды он приказал Робену вести свое стадо из трехсот семидесяти четырех овец небольшими перегонами в Йоркширские луга.

Путешествие по Нортумберленду прошло без всяких приключений. Через реку Тайн овец перевезли на пароме и благополучно высадили на берег дымного Южного Шилдса. Огромные фабричные трубы пускали клубы сплошного черного дыма, затемняющего дневной свет и низко висящего над улицами, словно грозовая туча. Овцам показалось, что скоро будет сильная гроза. Это их встревожило, они потеряли голову и разбежались, несмотря на все усилия сторожей, по городу в трехстах семидесяти четырех различных направлениях.

Робен был возмущен этим до глубины своей ничтожной душонки. Он глупо смотрел вслед овцам и затем отдал приказ:

– Вулли, верни их!

Сделав это умственное усилие, он уже больше ни о чем не заботился, закурил свою трубку, сел и принялся вязать недоконченный носок.

Вулли тотчас же бросился исполнять приказ. Он бегал по тремстам семидесяти четырем различным направлениям, настиг и привел обратно триста семьдесят четыре беглянки к домику у парома, где ждал Робен, продолжавший вязать свой носок. В конце концов Вулли, а не Робен подал знак, что все овцы в сборе. Старый пастух начал их пересчитывать: 370, 371, 372, 373…

– Вулли, – обратился он к собаке с укоризной, – тут не все! Одной не хватает. Ищи еще!

И Вулли, страшно сконфуженный, побежал искать недостающую овцу по всему городу.

Вскоре после его ухода какой-то маленький мальчик указал Робену на его ошибку. Все триста семьдесят четыре овцы были налицо. Старик растерялся. Что же он будет делать теперь? Ему было приказано спешить в Йоркшир, а между тем он знал, что собачья гордость Вулли не позволит ему вернуться к своему хозяину без овцы, хотя бы ему пришлось для этого украсть где-нибудь другую овцу.

Нечто подобное случалось и прежде и приводило к разным неприятным осложнениям.

Робен был в большом затруднении. Как ему быть? Ведь он, чего доброго, лишится пяти шиллингов в неделю! Правда, Вулли – превосходный пес и терять его очень жалко, но приказание скотовода должно быть исполнено. А кроме того, если Вулли уведет чужую овцу для пополнения своего стада, что же будет тогда с Робеном, да еще в чужой стране?

Эти размышления привели к тому, что Робен решил покинуть Вулли и продолжать путь с овцами. Благополучно ли он совершил свое путешествие, неизвестно.

Между тем Вулли обегал все улицы, напрасно разыскивая пропавшую овцу. Он искал весь день и к ночи, голодный и усталый, с виноватым видом приплелся обратно к переправе и там увидел, что и хозяин и овцы исчезли.

Его горе было так велико, что просто жалко было на него смотреть. Он с жалобным визгом бегал взад и вперед, потом переправился на пароме на другую сторону и всюду рыскал и искал Робена. Убедившись в тщетности своих поисков, он снова вернулся в Южный Шилдс и продолжал свои поиски даже ночью. Весь следующий день он искал Робена и несколько раз переправлялся на пароме взад и вперед. Он осматривал и обнюхивал каждого, кто приходил к парому, и с удивительной сметливостью обходил все соседние кабаки, рассчитывая найти Робена где-нибудь там. И на следующий день он делал то же самое: систематически обнюхивал каждого, кто подходил к парому.

Этот паром совершал пятьдесят рейсов в день и в среднем перевозил по сотне человек, но Вулли всегда находился у сходней и обнюхивал каждую пару ног, ступающих на землю. В этот день он исследовал не менее пяти тысяч пар, или десяти тысяч ног. Так продолжалось и на второй день, и на третий, и всю неделю. Он постоянно оставался на своем посту, забывая даже о еде. Но скоро голод и усталость дали себя почувствовать. Он исхудал и сделался очень раздражителен, так что малейшая попытка помешать ему в его ежедневном занятии – обнюхивании ног – приводила его в сильнейшее негодование.

День за днем, неделя за неделей Вулли ждал и высматривал своего хозяина, который так и не вернулся. Паромщики прониклись уважением к его верности. Вначале он с презрением относился к предлагаемой ему пище и приюту, и никто не знал, чем он питается, но в конце концов голод все же заставил его принимать подачки. Ожесточенный против всего мира, он оставался верным своему хозяину.

Я познакомился с Вулли четырнадцать месяцев спустя. Он все еще находился на посту: продолжал караулить возвращение своего хозяина. Но он уже поправился и пополнел. Его умная морда с блестящими глазами и острыми ушами невольно привлекала к себе внимание. На меня он даже не взглянул, после того как убедился, что мои ноги не те, которые он искал, и как я ни старался в течение следующих десяти месяцев завести с ним дружбу, я не мог ничего добиться. Для него я значил не больше, чем всякий другой прохожий.

Итак, в течение целых двух лет это преданное существо оставалось у парома. Он не возвращался к родным холмам не потому, что боялся заблудиться или же расстояние казалось ему слишком далеким, – нет, он не уходил от парома, убежденный, что его хозяин, божественный Робен, желал, чтобы он там оставался! Ну вот он и остался.

Однако он все-таки переезжал на пароме всякий раз, когда ему казалось, что это может помочь в его поисках. За переправу собаки обычно взимался один пенни, и паромщики высчитали, что Вулли успел задолжать компании несколько сот фунтов, когда наконец прекратил свои разъезды.

Вулли не пропустил ни одного пешехода, вступившего на сходни, не обнюхав его ног. В общем, около шести миллионов ног было исследовано этим удивительным экспертом. И все понапрасну. Однако его непоколебимая верность не пошатнулась ни разу, хотя нрав его, несомненно, испортился под влиянием такого долгого ожидания.

Мы так и не узнали бы никогда, что сталось с Робеном. Но вот однажды к парому спустился один коренастый гуртовщик. Обнюхивая по привычке нового посетителя, Вулли внезапно остановился, пораженный. Шерсть на нем встала дыбом, и он задрожал. Затем он тихо зарычал, и все чувства его как будто сразу устремились к этому новому пришельцу.

Не понимая, в чем дело, один из паромщиков крикнул ему:

– Слушай, парень, ты не обижай нашу собаку!

– Да кто же ее обижает, дуралей? Она сама скорее обидит меня.

Но дальнейшего объяснения и не потребовалось. Поведение Вулли сразу изменилось. Он стал подобострастно ласкаться к незнакомцу, усиленно махая хвостом, чего не случалось с ним ни разу за все эти годы.

Все объяснилось в нескольких словах: скотовод Дорли хорошо знал Робена; шарф и рукавицы, которые он носил, были связаны самим Робеном. Вулли почуял это и, отчаявшись в возможности когда-нибудь увидеть его самого, покинул свой пост у парома и решил следовать за владельцем рукавиц.

Дорли был очень доволен и охотно взял с собой Вулли в горы Дербишира, где Вулли снова вернулся к своим прежним обязанностям: стал стеречь стадо овец.

2

Монсалдэл – долина в Дербишире. Единственный трактир в этой местности назывался «Свинья и свисток», и хозяином его был Джо.Греторекс, толстый смышленый йоркширец. У него были наклонности контрабандиста, но жизнь сделала из него трактирщика. Однако врожденные наклонности заставляли его… Ну, да это не важно! Достаточно будет сказать, что в Йоркшире незаконная охота очень развита.

Вулли теперь жил у восточного склона долины, как раз над трактиром Джо. Я любил посидеть в этом трактире и нередко спускался в долину. Дорли, новый хозяин Вулли, имел в долине небольшую ферму. На лугах паслись его многочисленные овцы. Вулли стерег их так же бдительно, как и свое прежнее стадо, наблюдая за ними, когда они паслись, и загоняя их домой на ночь. Он был необщительный, угрюмый пес и охотно оскаливал зубы при виде чужих. Но стадо оберегал так внимательно, что Дорли не потерял за год ни одного ягненка, хотя соседние фермеры сильно пострадали от орлов и лисиц.

В этой местности охотиться за лисицами трудно. Каменистые утесы, высокие, скалистые стены и пропасти мешают верховой езде. Лисицы на скалах чувствуют себя как дома.

Впрочем, на лисиц не жаловались до 1881 года. Но тут одна старая, хитрая лисица поселилась вблизи тучных пастбищ, точно мышь внутри сыра. Она насмехалась над гончими охотников и над ищейками фермеров.

Гончие Пика много раз гнались за этой лисицей, но она всегда спасалась в Чертовой Дыре. Попав в это ущелье, где расселины в скалах тянутся на целые мили, лисица была в полной безопасности. В Чертовой Дыре, по мнению фермеров, жил черт. Когда одна из гончих, чуть было не поймавшая эту лисицу у Чертовой Дыры, вскоре после этого взбесилась, никто уже не сомневался, что эта лисица – родная сестра черта.

Между тем лисица продолжала красть ягнят, производя чрезвычайно смелые набеги. Часто она находилась на волосок от смерти, но всякий раз спасалась. В конце концов, как это часто делают многие старые лисицы, она стала убивать просто из «любви к искусству». Скотовод Дигби потерял семь ягнят за одну только ночь, Каролл потерял семь на следующую ночь, а затем был опустошен утиный пруд священника. Словом, редкая ночь проходила без того, чтобы кто-нибудь в околотке не пожаловался на гибель птиц, овец и даже телят.

Все эти убийства приписывались лисице из Чертовой Дыры. Об этой лисице знали только, что она очень велика, так как оставляла большие следы. Никому из охотников, однако, не удавалось хорошенько рассмотреть ее. Лучшие собаки из своры гончих, Тендер и Белл, отказывались подать голос, найдя ее след, и ни за что не соглашались бежать по этому следу.

Когда одна из этих гончих взбесилась, их хозяин, Пик, перестал охотиться в долине Монсалдэн. Но местные фермеры, собравшись под предводительством Джо, решили дождаться зимы и, когда выпадет снег, сообща разделаться с этой проклятой лисицей.

Но снег все не выпадал, а рыжая лисица продолжала свой прежний образ жизни. Работала она аккуратно и точно. Она никогда не посещала две ночи кряду одну и ту же ферму. Она никогда не съедала ничего на том самом месте, где совершала убийство, и никогда не оставляла следа, который мог бы выдать ее отступление. Обыкновенно она прекращала свое ночное странствие в траве у большой проезжей дороги.

Я, впрочем, однажды видел ее. Я шел в Монсалдэл из Бэкуэлла очень поздно ночью во время сильной бури. Когда я вошел в овечий загон Стэда, вдруг сверкнула молния, и при ярком мгновенном свете я увидал картину, которую запомнил навсегда. У дороги, в двадцати шагах от меня, сидела на задних лапах огромная лисица, устремив на меня злобный взгляд, и как-то подозрительно облизывалась. Больше я ничего не видел. На следующее утро в этом загоне нашли двадцать три трупа ягнят и овец.

Но один только человек не страдал от этих набегов хищника: это был Дорли. Он жил всего в одной миле от Чертовой Дыры, и все же лисица не трогала его овец. Верный Вулли доказал, что он стоил всех собак околотка. Каждую ночь он пригонял овец, и все они были налицо. Не пропала ни одна из них. Бешеная лисица могла бродить сколько угодно около фермы Дорли. Вулли, смелый, умный, проворный, мог тягаться с нею и не только сохранял в целости стадо своего хозяина, но и сам оставался цел и невредим.

Вулли все уважали, и он мог бы стать всеобщим любимцем, если бы не его строптивый нрав. Он никогда не отличался веселым характером, но теперь становился все угрюмее и угрюмее. Он очень привязался к Дорли и к его старшей дочери, Гульде, красивой, веселой девушке, которая управляла домом и кормила собаку. Других членов семьи Вулли только терпел, а весь остальной мир – и людей и собак – ненавидел.

Однажды я проходил по тропинке через болото позади дома Дорли. Вулли лежал на пороге. Когда я подошел ближе, он встал и, не подавая виду, что заметил меня, вышел на тропинку и остановился поперек дорожки в десяти шагах от меня. Он стоял неподвижно, пристально всматриваясь вдаль, и только его слегка ощетинившийся загривок указывал, что это живая собака, а не каменное изваяние. Он не пошевелился, когда я поравнялся с ним. Не желая с ним связываться, я обошел кругом и продолжал идти дальше. Тогда Вулли зашевелился. Все так же сохраняя жуткое молчание, он пробежал около двадцати шагов и снова стал мне поперек дороги. Я еще раз поравнялся с ним и, ступив на траву, пробрался мимо его носа. Не издав ни единого звука, он схватил меня за левую пятку. Я хотел ударить его другой ногой, но он увернулся. Не имея с собой палки, я схватил большой камень и запустил в него.

Камень попал ему в бедро и свалил его в канаву. Падая, Вулли дико зарычал, но, выкарабкавшись из канавы, все так же молча загородил мне дорогу.

Но как ни был угрюм и свиреп Вулли для всего мира, к овцам Дорли, которых он оберегал, он относился очень ласково. Много ходило рассказов о его подвигах.

3

Монсалдэлские фермы все еще продолжали платить дань бешеной лисице каждую ночь, когда выпал наконец снег. Бедная вдова Джелт лишилась всего своего стада в двадцать овец, и на следующее утро, на рассвете, все население деревни отправилось на разведку. Дородные фермеры, неся ружья, пошли по лисьим следам, найденным на снегу. Они решили проследить их до конца и найти наконец этого свирепого убийцу.

Сначала след был ясно виден, но у реки обнаружилась всегдашняя хитрость лисицы: она спустилась к реке под острым углом, вниз по течению, и тут соскочила в мелкий незамерзший ручей. На другой стороне не было видно никаких следов, и только после долгих поисков охотникам удалось наконец найти то место, где лисица вышла из воды. Отсюда след шел вверх, к высокой каменной стене, где не было снега. Однако упрямые охотники не хотели прекратить поиски. Когда след перешел от стены к большой дороге, мнения охотников разделились: одни уверяли, что след ведет вверх по дороге, а другие – что, наоборот, вниз. Но Джо повел всех прямо в поле, и после долгих поисков охотники снова набрели на след. По-видимому, это был тот же самый след, хотя, по мнению некоторых, он был крупнее. Этот след вел от дороги к овечьей изгороди. Через болото он привел их к ферме Дорли.

В этот день овцы оставались дома из-за снега, и Вулли, свободный от работы, лежал на досках, греясь на солнышке. Когда охотники подошли к дому, он злобно зарычал и прокрался окольным путем туда, где были овцы.

Джо Греторекс пошел за ним. Взглянув на следы, оставленные собакой, он остолбенел. Потом, указав на удалявшегося пса, крикнул:

– Друзья, мы думали, что идем по следу лисицы! А ведь это вот кто был убийцей овец вдовы!

Некоторые из охотников согласились с Джо, другие же, вспомнив сомнения, вызванные следами на дороге, предлагали вернуться, чтобы произвести новые расследования.

Как раз в это время из дома вышел сам Дорли.

– Том, – сказал ему Джо Греторекс, – твой пес загрыз прошлой ночью двадцать овец у вдовы Джелт, и я думаю, что он не первый раз проделывает такие вещи.

– Слушай, приятель, – возразил Том Дорли, – да ты, видно, спятил! Никогда у меня не бывало лучшего сторожа овец, чем Вулли. Овцы для него – как родные дети.

– Врешь! Мы видели, что он сделал со своими детьми у вдовы Джелт! – заметил Джо.

Напрасно охотники старались убедить Дорли, рассказывая ему о своих утренних розысках. Он не хотел ничему верить и утверждал, что они просто из зависти составили заговор, чтобы убить Вулли.

– Вулли спит на кухне каждую ночь, – говорил он, – и его выпускают только, чтобы сторожить овец. Ведь он живет с овцами круглый год, и мы еще не потеряли ни одной за все это время. Понимаешь, приятель?

Том Дорли очень взволновался, видя во всем этом лишь покушение на жизнь и доброе имя Вулли. Джо и его сторонники тоже разгорячились, и лишь благодаря вмешательству Гульды спор прекратился.

– Отец, – сказала она Тому Дорли, – я буду сегодня ночевать на кухне. Если Вулли улизнет, я это увижу. Если же он не выйдет ночью, а овцы у соседей окажутся убитыми, то, значит, Вулли тут ни при чем.

Гульда так и сделала. Она улеглась спать в кухне, на диване, а Вулли лежал, как обычно, под кухонным столом. Через некоторое время Вулли стал беспокоиться. Он ворочался на своей подстилке, раза два вставал, потягивался и, посмотрев на Гульду, снова укладывался.

К двум часам ночи Вулли, по-видимому, был уже не в силах больше противиться какому-то необъяснимому внутреннему побуждению. Он тихо встал, посмотрел на низенькое окно, а затем на лежащую неподвижно молодую девушку. Гульда дышала ровно и спокойно, будто спала. Вулли подошел ближе, понюхал ее и дунул ей в лицо. Но она не пошевелилась. Тогда он тихонько толкнул ее носом и затем, насторожив уши и склонив голову набок, стал внимательно осматривать ее спокойное лицо.

Гульда не двигалась. Тогда Вулли бесшумно подкрался к окну, подсунул нос под перекладину легкой рамы и приподнял ее настолько, чтобы можно было просунуть под нее лапу. Затем он носом поднял раму и протиснулся наружу. Опуская раму, он придерживал ее спиной и хвостом с такой ловкостью, как будто каждый день открывал окно. Очутившись за окном, Вулли исчез в темноте.

Гульда с величайшим изумлением незаметно следила за ним. Подождав немного и убедившись, что он в самом деле убежал, Гульда встала и хотела тотчас же позвать отца. Но, подумав, решила подождать. Она пристально всматривалась в ночную темноту, но Вулли не видела.

Подложив дров в печь, она опять легла на диван. Так пролежала она без сна более часа, вздрагивая при всяком шорохе и прислушиваясь к тиканью кухонных часов.

Она с недоумением думала о собаке: неужели Вулли действительно загрыз овец вдовы?

И недоумение ее еще возросло, когда она вспомнила, как заботливо и ласково Вулли обращался с их собственными овцами.

Прошел еще час.

Гульда услыхала за окном шорох, и сердце ее усиленно забилось.

Опять поднялась оконница, и через минуту Вулли снова очутился в кухне, опустив за собой окно.

При мерцающем свете горящих дров Гульда заметила какой-то странный, дикий блеск в его глазах и увидела, что его пасть и белоснежная грудь были обрызганы свежей кровью. Он несколько запыхался, но, сдерживая дыхание, стал всматриваться в девушку. Она не шевелилась. Тогда, успокоенный, он лег и стал облизывать себе морду и лапы, скуля и ворча, точно вспоминая какое-то недавнее происшествие.

У Гульды уже не оставалось никаких сомнений, что Джо Греторекс был прав. И тут новая мысль пришла ей в голову. Она внезапно поняла, что странная, заколдованная лисица Монсалдэла находится тут, перед нею!

Быстро поднявшись на ноги, она взглянула Вулли в глаза и воскликнула:

– Вулли! Вулли! Значит, это правда?.. О, Вулли, какой ты свирепый зверь!

Ее голос разнесся по кухне, точно удар грома. Вулли отшатнулся, словно подстреленный. Он бросил отчаянный взгляд на закрытое окно. Его глаза сверкнули, и шерсть встала дыбом. Он припал к полу и пополз, точно моля о пощаде.

Он медленно подползал к ней все ближе и ближе, точно собирался лизать ее ноги, но, приблизившись к ней вплотную, внезапно с яростью тигра, не издав ни единого звука, бросился на нее, пытаясь схватить за горло. Гульда вовремя подняла руки, чтобы защитить горло, и длинные блестящие клыки Вулли вонзились в ее руки и коснулись кости.

– Помогите! Помогите!.. Отец! Отец!.. – закричала она.

Вулли был легок, и ей удалось на миг отбросить его. Но сомневаться в его намерении было нечего: он понял, что проиграл; за этот проигрыш либо он, либо девушка заплатят жизнью.

– Отец! Отец! – вопила она, когда желтый разъяренный зверь, стремясь умертвить ее, кусал и рвал зубами беззащитные руки, столько, раз кормившие его…

Девушка напрасно силилась избавиться от пса. И пес, конечно, скоро вонзился бы зубами ей в горло, если бы в эту минуту не вбежал в кухню ее отец.

Вулли бросился прямо на него, сохраняя все то же страшное молчание.

Он неистово рвал и грыз его руки, пока смертельный удар топора не сбросил его на каменный пол, где он, задыхаясь и корчась в предсмертных муках, все еще пытался приподняться, чтобы продолжать борьбу.

Новый быстрый удар топора раскроил ему череп, и мозг его разлетелся по камням очага – того самого, которому он так долго и честно служил. И Вулли – умный, свирепый, верный, коварный – задрожал, вытянулся и затих навсегда…