Текст книги "Казачий спас"

Личность юного казака все больше занимала мысли князя. Слишком много странного было с ним связано. Особенно, что касалось его необычных способностей. Сам князь никогда не верил в мистику, будучи человеком дела. Он скорее готов был поверить в полет человека на Луну, как было описано в знаменитом романе месье Жюля Верна, или в то, что однажды сделанные человеком приборы смогут выполнять его работу, но не в мистику и потусторонние силы.

Так что сразу после завтрака Николай Степанович галантно подставил сестре локоть и не спеша вышел с ней на улицу. План действий был примерно таков. Сначала они посещают ротонду, где пьют целебную воду, а после отправляются на базар. Место сосредоточения всех последних новостей и вообще всего нового и необычного, что только способно появиться в городе. Ну, а на обратном пути можно будет заглянуть и к ветерану, чтобы задать ему несколько важных вопросов.

Сам же Гриша, по привычке проснувшись с первыми лучами солнца, выскользнул в сад, где уже привычно разогрел тело очередной пляской казачьего спаса, после чего, облившись колодезной водой и умывшись, отправился на кухню. Не дожидаясь, пока кухарка начнет готовить, он взял у нее краюху хлеба, кружку молока и, съев добычу прямо на месте, поспешил в свою комнату.

К визиту нужно было приготовиться. Так что парень надел чистое исподнее, достал из сидора свежую рубаху, начистил сапоги и, перепоясавшись отцовым поясом, пятерней расчесал заметно отросшие волосы.

«А про гребень-то я и забыл, – мелькнула удрученная мысль. – Значит, после казарм придется снова на базар идти».

Выглянув из окна и убедившись, что до нужного часа времени еще достаточно, парень вышел во двор и направился прямиком в сарай. Водитель Ермолай, распахнув ворота, уже копошился с чем-то в моторном отсеке. Поздоровавшись, Гриша предложил свою помощь и, услышав, что тут и одному делать нечего, удрученно вздохнул. Ему действительно нравилось возиться с железом. К тому же он искренне пытался понять, каким образом эта странная повозка способна двигаться без посторонней помощи.

Ермолай, заметив его расстройство, тут же смилостивился и, подвинувшись, принялся подробно объяснять, что там, в моторе и как работает. Внимательно следя за его промасленным пальцем, Гриша слушал, с трудом сдерживая рвущиеся вопросы. Дослушав лекцию до конца, парень вежливо поблагодарил водителя и, выглянув из сарая, решительно отправился в дом. Быстро глянув на себя в зеркало, что висело в холле, и убедившись, что одежда не испачкана, парень забрал из комнаты свою новую папаху и поспешил на выход.

Ровно в полдень он прошел в ворота казарм и, увидев дежурного, спросил, вежливо поздоровавшись:

– Не подскажете, где мне казака найти, Ломакина Василия?

– Вон туда ступай, – насторожившийся было солдат расслабился и улыбнулся. – У себя дед. Только смотри, чтобы собаки не порвали.

– Дядька обещал, что не тронут, – улыбнулся в ответ Гриша и зашагал в указанную сторону.

За старой яблоней и крошечным палисадом парень рассмотрел небольшую, беленную известью мазанку. Поднявшись на крыльцо, он остановился перед открытой дверью, занавешенной выцветшей ситцевой занавеской, и, постучав в косяк, громко спросил:

– Хозяин, есть кто дома?

– Входи, казак, – послышался задорный голос старика.

Перешагнув порог, Гриша, по обычаю, нашел взглядом красный угол и, сняв папаху, перекрестился, негромко сказав:

– Мир дому сему.

– И тебе мира, гость дорогой. Проходи, присаживайся. Сейчас чайку спроворю, побеседуем, – отозвался старик и, постукивая своей деревяшкой, принялся суетиться по хозяйству.

Заметив, как тот неловко повернулся, пытаясь поднять самовар, Гриша молча забрал у него медного красавца и, вынеся самовар на улицу, огляделся.

– Посолонь ставь, на лавочку. Там и дровишки у меня приготовлены, – подсказал старик, тяжело спускаясь с крыльца.

Поставив самовар на указанное место, Гриша молча отступил в сторону, давая хозяину возможность делать все так, как он сам привык. Одно дело, в нужный момент помочь, и совсем другое – в чужой уклад без спросу лезть. Ловко растопив самовар, ветеран, покряхтывая, опустился на лавку и, достав из кармана кисет, принялся набивать маленькую трубочку.

– Вот ведь, всю ночь не спал. Все думал, как разговор начну, а пришло время, и начать не знаю с чего.

– Вы правда деда моего знали? – помолчав, спросил Гриша.

– Силантия-то? Знал, – грустно улыбнулся старик. – Вот, его трудами да заботой после ранения жив остался, – добавил ветеран, похлопав заскорузлой ладонью по деревяшке. – Дохтур у нас в лазарете из немцев был. Злой. Да и как не озлиться, ежели ранетых почитай половина войска было. Делал, что мог. А сказать надо, что мог он не много. Пулю достать, перевязать или, вон, ногу отпилить – это запросто, а чтобы потом выходить, не умел. Потому и злился на Силантия крепко. Тот своими травами да отварами почитай треть сотни казачьей спас. Дрались тогда турки знатно. Насмерть стояли. Да только сломили мы их. Хоть и полегло народу – страсть. Вот после того дохтура я с дедом твоим и познакомился. Рана загнила, да спас меня Силантий. Выходил.

– А потом что было? – спросил Гриша с жадным интересом.

– А потом мы по станицам вернулись. Так и не сумел я деда твоего за спасение души своей отблагодарить. В станице тогда у меня своих бед навалилось, ну да то уже только моя печаль. К нашему разговору не касаемо. А фамилию я крепко запомнил, хоть и в горячке почти весь обратный путь валялся. Выходит, из всего рода ты один живым остался?

– Один. Батя успел перед смертью себе могилу выкопать. На погосте, рядом с матерью. Туда и лег. Без домовины, – срывающимся голосом ответил парень. – Как сам выжил, до сих пор не понимаю.

– А тебе и не надо, – выдохнул старик. – Выжил – значит, время твое еще не пришло. Живи да радуйся, и не гневи Бога сомненьями.

– Вот и живу, – развел Гриша руками.

– Не грусти, казак, – вдруг улыбнулся старик. – Никому не дано его путь знать. Иногда мы можем только узнать день его окончания. Ну, да ты это знаешь.

Самовар закипел, и ветеран, выбив трубку, скомандовал:

– Забирай, сынок, того пузатого и пошли в дом. Чаевничать. Там и беседа сладится.

Перенеся самовар в дом, Гриша поставил его на стол и, отступая в сторону, бросил быстрый взгляд за занавеску, где стояла широкая деревянная кровать. Над кроватью, на ковре, висела сабля. Гриша так и замер, прикипев к оружию взглядом.

– Что, приглянулась красавица? – с добродушной усмешкой спросил старик, заметив его взгляд.

– Неужто ширванка? – пролепетал Гриша, не веря своим глазам.

– Она самая. Лично с турецкого паши снял. Дамасского булата клинок. Что, нравится?

– Да как же такое не нравиться может? – возмутился парень.

– Верно. Сразу казацкую кровь видно. От одного взгляда на настоящую саблю замер, словно громом пораженный, – продолжал смеяться старик. – А хотел бы ее в руке опробовать?

– А можно? – спросил Гриша с такой надеждой, что старый казак поперхнулся.

– Отчего ж нельзя? Нельзя кому попало, а родовому казаку сам бог велел. Снимай.

Гриша благоговейно снял со стены саблю, и по ладоням, коснувшимся оружия, пробежала легкая дрожь. Плавно выдвинув клинок из ножен на треть, парень залюбовался игрой света на муаровом узоре стали. Это было не просто оружие. Это была легенда. Гриша и сам не знал, сколько простоял так, любуясь оружием. В чувство его привел задумчивый голос старого казака:

– Влюбился?

Гриша невольно вздрогнул и, смутившись, задвинул клинок обратно в ножны.

– И чего стоишь? – вдруг спросил старик с ехидной усмешкой.

– А чего делать-то? – не понял парень.

– Казачьему спасу ты хорошо обучен, это я сразу увидел. Вот и потешь старика. Спляши с ней. Глянем, как моя красавица руку твою примет.

– Что, правда? Можно? – не поверил Гриша своим ушам.

– Нужно, сынок. Пошли, – решительно заявил старик и первым захромал к выходу.

Григорий сбежал с крыльца и, отступив от дома на десяток шагов, замер, держа саблю в левой руке. Тело отозвалось на привычное состояние сосредоточенности сразу, словно ждало. Правая рука парня одним движением вымахнула саблю из ножен, и воздух застонал, рассекаемый острейшим клинком. Гриша играл саблей, словно и вправду сражался. А когда все закончилось, очнулся стоящим на одном колене, с вытянутой вперед саблей. Левая рука продолжала сжимать ножны обратным хватом, обратив их в защиту.

– Силен, – одобрительно кивнул старый казак. – Потешил старика. Любо. Давно я такой доброй пляски не видел.

– Да и я, признаться, с самого испытания так не плясал, – ответил Гриша, слегка задыхаясь от переполнявших его чувств.

– Умойся и в дом ступай, – скомандовал старик, забирая саблю.

Когда вошедший в мазанку Гриша увидел хозяина, то растерялся. Тот сидел перед накрытым столом, положив перед собой саблю и какой-то узелок, и задумчиво попыхивал трубкой. Увидев парня, он жестом указал ему на место перед собой и, молча налив чаю в кавказский грушевидный стаканчик, тихо сказал:

– Смотрю, легла тебе красавица моя в руку. Да и на душу тоже. Так?

– Так, дяденька, – не стал лукавить парень. – Словно сама в пляске руку вела.

– То добре, – кивнул старик. – Значит, признала она кровь твою. И вот что я тебе скажу, казак. Забирай ее.

– Да как же так, дяденька?! – растерянно ахнул парень. – У вас же небось и наследники есть. Тоже род казачий.

– Нет. Сгинули мои наследники. Дочка одна осталась, – грустно вздохнул старик. – Давно уже мужняя жена, да только не казак он. Хоть по роду и в реестре пишется.

– Разве ж так бывает? Чтобы по роду да по реестру казак, а по делу…

– Бывает. Не казак, купец. От службы откупается и сынов откупает, пузо отрастил, что баба на сносях. С какой стороны к коню подходить, и забыл уже. Все на бричке катается, что тот барин. Вот и выходит, что нет у меня наследника. Да и не хочу я, чтобы настоящий булат абы кому достался. Оружие вою служить должно, а не в сундуке пылиться. Вот пусть оно тебе и послужит. Но и это не все. Вот, смотри, – с этими словами старик развернул узелок и выложил перед парнем странную брошь.

– Неужто рубин?! – ахнул Гриша, рассмотрев ее. Камень в броши был размером с перепелиное яйцо.

– Он, – кивнул старик. – С тюрбана того самого паши снял. А здесь казна моя. Все, что скопил за годы. Только на похороны себе отложил. Батюшке местному отдал.

– Не могу я это принять, – вдруг потряс Гриша головой. – Не мое оно. Дочки твоей.

– Твое, – отрезал старик. – Помру я на днях. Срок пришел. А как не станет меня, похорони по нашим законам. Проследи, чтобы все правильно сделали, и сорокоуст закажи, да молебен отстой. А как сделаешь, так и живи, как сможешь. А насчет дочки не переживай. Я у попа бумагу оставлю, что наследником своим тебя кличу, перед людьми и Богом. Мол, долг старый плачу. Не посмеют спорить. Так сделаешь?

Ветеран смотрел на парня с такой надеждой в глазах, что Гриша не осмелился отказать ему в последней просьбе.

– Сделаю, – коротко кивнул парень.

– Добре. Забирай всё. А как помру, тебя позовут, – завершил старик разговор, пододвигая к нему все разложенное на столе.

* * *

Прогулявшись по базару и прикупив кое-каких мелочей, князь с сестрой вышли на центральную площадь города и свернули на дорогу, ведущую к казармам. Еще в ротонде Николай Степанович объяснил сестре, что хочет поговорить со старым ветераном, знавшим еще деда Гриши. Уж очень много непонятного происходило вокруг этого парня. Будучи девушкой от природы весьма любопытной, Зоя сразу согласилась с таким предложением и даже не стала возмущаться, когда князь напомнил ей о деле на базаре.

Уже подходя к воротам городских казарм, Зоя дернула брата за рукав и, указывая глазами куда-то далеко вперед, тихо сказала:

– Вот он. С каким-то свертком шагает.

– Вижу, – улыбнулся Николай Степанович.

– Однако и осанка у него. Словно весь город ему принадлежит, – вдруг восхитилась Зоя.

– Насчет города не знаю, а вот гонору там точно на четверых хватит. Я тут намедни попытался высказать ему, что, мол, почтительности у него маловато, так знаешь, что он мне ответил?

– Надеюсь, не послал куда подальше? – рассмеялась Зоя.

– Нет. Но ответил так, что до сих пор не понимаю, то ли злиться, то ли восхищаться. Меня, говорит, учили Господа почитать и честь воинскую, а все остальное от лукавого.

– А может, он прав? – помолчав, неожиданно произнесла Зоя.

– Как это? – растерялся князь.

– Что тебя беспокоит, Коленька? – с участием спросила Зоя.

– Откровенно говоря, я уже и сам не понимаю, правильно ли сделал, что решил принять участие в судьбе этого юноши. Если бы не Лиза…

– Ты с ума сошел?! – возмутилась Зоя. – Даже думать о таком не смей. Ты же слово дал! Ушам не верю! И это мой брат, которого я всегда считала образцом порядочности и твердости духа. Ты можешь мне объяснить, что случилось?

– Сам не понимаю, – нехотя признался князь. – Ты знаешь, Зайка, я всегда был прагматиком до мозга костей. Верил в человеческий разум и науку, а не в гадания и прочую мистику, но столкнувшись с ним, неожиданно понял, что о многом в этом мире и понятия не имею. И признаться, меня это пугает.

– Перестань, Николя. Это смешно. Он просто юноша, которого воспитывали не так, как нас с тобой. Сирота, которому очень не повезло в жизни. И раз у нас есть возможность изменить его судьбу к лучшему, пусть так и будет. А все его странности… А кто из нас без них?

– Бог с ним. Будем считать, что у меня была минутная слабость. Лучше расскажи, с чего вдруг ты решила завести себе охрану.

– Свекровь моя, Ида Казимировна, чтоб ей ни дна ни покрышки, решила, что это я виновата и в болезни ее сыночка, и в том, что он сдох в доме призрения. Хоть и в частном, при хорошем уходе, а все не дома. К тому же Казимир умудрился промотать почти все их состояние. Благо я успела обналичить большую часть своего приданого. А то бы сейчас сидела на твоей шее в качестве нищей приживалки. В общем, она решила назначить меня виноватой во всех их бедах, и чем это закончится, одному богу известно. Старуха она вздорная, да еще и шляхтецкий гонор играет. Считает, что все ее несправедливо обходят. Не постеснялась даже на прием к его величеству сходить, на меня пожаловаться.

– И что? Чем кончилось? – быстро уточнил князь, уже начиная проигрывать в голове различные варианты защиты сестры.

– Ничем. Его величество на тот момент уже хорошо знал, что за фрукт был ее сыночек, да и моя физиономия разбитая ему очень памятна была. В общем, вежливо указал ей на дверь и посоветовал больше не беспокоить его по пустякам. Ох она тогда и взъелась! Ко мне ругаться примчалась. Да только после ее сыночка на меня где сядешь, там и слезешь.

– Зоя, в последнее время я, глядя на тебя, не могу поверить, что это моя любимица Зайка. Словно это не ты говоришь, а какой-то полупьяный унтер.

– Спасибо замужеству, – тут же ощетинилась Зоя. – Знаешь, Коленька, те два года, что я прожила с Казимиром, были двумя годами ада. Столько унижений и издевательств я не получала за всю жизнь. А что до моих эскапад, так ведь тут все просто. То, что не дозволено девушке или замужней женщине, легко прощают вдове. Взять, к примеру, мой салон. Думаешь, мне это нужно? Да я эти великосветские рожи терпеть не могу. Но ведь жить-то чем-то надо.

– Так закрой его. Продай все лишнее. Я имею в виду все то, что может напоминать тебе о прошлом.

– И что дальше?

– Вырученными деньгами войдешь в наше семейное дело и будешь жить на проценты. Уж любимой сестре-то я всегда найду, как лишнюю копейку выделить. А уж это дело у нас никто отнять не сможет. Я потому до сих пор даже акции не заказываю. Это семейные мастерские, и никто, кроме нас, ими управлять не будет.

– А не многовато нас будет на те мастерские? Ты, я, да еще и Володина семья.

– Ты забываешь о доходе с родительского имения и с Володиных земель. А там мы успели порядок навести. Пришлось, правда, трех управляющих за воровство на каторгу отправить, зато теперь во всем порядок.

– Я подумаю, – очень серьезно пообещала Зоя.

– Подумай. А пока скажи, на что эта старая ведьма решиться может.

– На всё, – решительно заявила женщина. – Она из той мерзкой категории людей, которые считают, что им все должны и они имеют право отбирать у других то, что им понравится.

– Какая-то разбойничья философия. Не находишь?

– Разбойничья и есть. А кем всегда та шляхта была? Узаконенными разбойниками. Ты даже представить себе не можешь, что тот же Казимир вытворял в их родовом имении под Варшавой. Я несколько раз говорила с местными холопами, – Зоя зябко передернула плечами. – Словно в чан с помоями окунулась. Раннее средневековье во всей красе.

Они подошли к воротам казарм, и дежурный, шагнув вперед, представился. Выслушав его, князь вежливо склонил голову и спросил, где он может найти старого казака. Удивленно хмыкнув, молодой солдатик ткнул пальцем в нужном направлении, честно предупредив:

– Только вы там аккуратнее, сударь. Как бы собачки его не кинулись.

– Даст бог, обойдется, – кивнул в ответ князь.

Подойдя к палисаду крошечной мазанки, он остановился и, не поднимаясь на крыльцо, громко спросил:

– Хозяин, дозволь войти.

Послышался стук деревяшки, и выцветшая занавеска откинулась. Вставший на пороге старик окинул нежданных гостей удивленным взглядом и, широко улыбнувшись, ответил:

– Сделайте милость, гости дорогие. Входите. Горцы говорят: гость в дом, Бог в дом. А чем казаки тех горцев хуже? У меня как раз и самовар горячий, и медок свежий.

Войдя в дом, гости с интересом осмотрелись и, подчиняясь жесту хозяина, присели к столу. Увидев изящные турецкие стаканчики, Зоя не сдержалась и, подтолкнув брата, воскликнула:

– Коленька, глянь, какая прелесть! И какие тонкие.

– Это, барышня, турецкие стаканы. Армуды называются. От слова армуд, груша. Форма у них, сами видите, похожая, – усмехнулся казак.

– Неужто в городе продают такие? – не унималась Зоя.

– А на базаре лавку купца Махмуда спросите. У него и купите, ежели понравились.

– Обязательно куплю, – решительно кивнула девушка.

– Вы уж простите нас, уважаемый Василий…

– Макарович, – подсказал казак.

– Василий Макарович, но мы к вам вот по какому делу, – собравшись с мыслями, заговорил князь. – Юноша этот, Григорий, оказал мне большую услугу, и потому я решил принять участие в его дальнейшей судьбе. Но дело в том, что у него иногда возникают странные, даже не знаю, как назвать, не видения, а…

– Знания, – тихо выдохнул казак, доставая кисет. – Вот, значит, как.

– Да. И мне хотелось бы знать, что это такое. Не опасно ли.

– Истина всегда опасна, – пыхнул казак трубкой. – Кровь это.

– Какая кровь? – не понял князь.

– Родовая кровь заговорила, – пояснил старик. – Он вам, сударь, рассказывал, кем у него пращур был?

– Травником?

– Не тот. Первый Серко, что род их зачал, характерником был. Оттого и глаза у всех мужчин в их роду желтые.

– Характерником? И что это значит? – снова не понял Николай Степанович.

– Чалкуном он был. Колдуном, по-вашему. Только не тем, что в сумерках гнилушками баб пугают да зелья приворотные варят, а настоящим, боевым. Серко по-вашему Серый значит. Волком он обращаться умел, глаза отводить, пули да стрелы останавливать. Вот от того волка глаза их роду и достались.

– Точно! – подскочила Зоя. – Помнишь, Гриша сам сказал, что глаза у него волчьи?

– Было такое, – подумав, кивнул князь. – Так что получается, он с нечистым знался?

– Тьфу, дура! Прости господи, царица небесная, – выругался казак и, мелко перекрестив рот, добавил: – Довел старого до греха. То не простое чалкунство было, а говорю же, боевое. Оно от тех воев пошло, что казачий спас придумали. Думаешь, с чего он выжить сумел?

– И с чего же? – быстро спросил князь.

– Батька его, кончину почуяв, сам на погост ушел, а когда в могилу лег, последние силы сыну отдал. Те, у кого в роду характерники были, такое раз в жизни сделать могут. Он и сделал. Всего себя положил, а не дал роду загинуть. В общем, не бери дурного в голову, ваше благородие. Нет в нем опасности для вас. Больше скажу. Ежели сможешь уберечь парня, не дать роду казачьему сгинуть, тебе зачтется.

Не ожидая от старика такой экспрессии, князь только растерянно кивнул, пытаясь осознать все услышанное. Все эти мистические фокусы вызывали в нем тоску и желание побыстрее все забыть. Зоя, слушавшая старика раскрыв рот, не раздумывая пнула брата под столом ногой и, не давая ему опомниться, быстро спросила:

– А как род казачий считается, только по отцу или по обоим родителям?

– По батьке. Если б казаки только на своих женились, все казачество давно бы загинуло. А чтобы свежую кровь в детей влить, казаки на ком только ни женились. И на татарках, и на турчанках, и на горянках. У первого Серко жена черкешенкой была.

– Откуда вы так хорошо все о них знаете? – вдруг спросил князь.

– Людей спрашивал, – пожал казак плечами. – Деду Гришкиному я должник. А за жизнь спасенную просто деньгами не платят. Оттого и узнавал, что мог. Долги платить надо.

– И как же вы собираетесь их оплачивать? – не сдержался Николай Степанович.

– А я Гришаню наследником своим кликнул. Все что нажил, ему оставил. И бумагу нужную у попа нашего приходского оставлю. А вот ежели вы, сударь, сможете у властей такую же бумагу для парня выправить, то мой вам низкий поклон будет.

– Это не сложно, – отмахнулся князь. – Отправлю к попу стряпчего местного, он все бумаги оформит. Но почему именно его? Почему не раньше?

– Не складывалось. Горцы говорят, кисмет. Но так даже лучше. Так что, князь, поможешь парню?

– Слово даю, – помолчав, заявил князь, расправив плечи.

– Спаси Христос, княже, – перекрестился старый казак.

– Погодите, вы сказали, что назначили Гришу своим наследником. Но вы же не завтра помирать собираетесь? – вдруг сообразила Зоя.

– Не завтра, – с усмешкой согласился старик. – А вот через седмицу точно помру.

– Но как же… Вы не можете этого знать…

– Я – могу. Старые казаки, почитай, все могут, – тихо вздохнул старик.

* * *

Следующая неделя прошла спокойно. Гриша еще два раза ходил в казармы, проведать старого казака. А еще через три дня пришла весть, что Василий Макарович Ломакин окончил свой земной путь. И словно плача по ушедшему ветерану, с того дня зарядили дожди. Гриша сделал все, как его просили. Заказал службу и отстоял молебен за помин души ушедшего. А еще через девять дней мелкий, занудный дождь сменился настоящим ливнем.

Погода повлияла на всех обитателей купеческого дома, заставив их сидеть по своим комнатам и выбираться оттуда, только чтобы поесть. У самого Гриши грусть по ушедшим родителям смешалась с грустью по вновь обретенному и тут же утраченному старику. Дядька Василь, несмотря на свой почти вековой возраст, был человеком очень интересным, а главное, знающим. За те несколько дней, что они провели вместе, старик успел передать парню многое из того, что не успел передать ему отец.

И вот теперь, сидя в своей комнате и полируя тряпицей клинки кинжалов и сабли, Григорий вспоминал рассказы старого казака. Из задумчивости его вывел странный стук в коридоре. Словно кто-то пытался красться по коридору в сапогах. Этот странный звук заставил парня насторожиться. Он давно уже успел привыкнуть, что старшие девочки то и дело пробираются к нему в комнату, чтобы спрятаться и напугать его. Это уже превратилось в своеобразную игру. Ведь входя в комнату, Гриша всегда находил их.

Но по дому они всегда бегали в мягких домашних башмачках, которые не могли издавать такие звуки. Мягко поднявшись с кровати, парень скользнул к двери и, приложив к ней ухо, прислушался. Первое впечатление было верным. По коридору крались двое, и эти две тихо что-то обсуждали между собой. Отпрянув от двери, Гриша сместился к окну и осторожно выглянул в него. Во дворе, у сарая, где держали автомобиль, стоял какой-то незнакомый мужик со странной дубинкой в руке.

– Это что же, нас грабить среди бела дня собрались? – растерянно прошептал парень и, быстро убрав бебут за пояс, подхватил с кровати саблю.

Оглядевшись, он положил саблю на стол так, чтобы любой вошедший сразу увидел ее, а увидев, подошел к столу. Взяв дедов кинжал в правую руку, а трофейный бебут в левую, обратным хватом, парень встал за шкаф, прямо напротив стола. Страха не было, но появилась звериная злость. Какая-то шваль смеет врываться в дом казака, чтобы всласть пограбить и надругаться над женщинами! Взгляд парня сверкнул, словно расплавленное золото.

Дверь тихо скрипнула, и в комнату ввалились двое громил. Осторожно прикрыв за собой дверь, они остановились у порога и замерли.

– Глянь, сабля какая! – прохрипел один из громил и решительно шагнул к столу. – Старинная, больших денег стоить должна.

– Нашел время, – вяло огрызнулся второй, с явной завистью в голосе.

Хищно усмехнувшись, Гриша плавно вдохнул полной грудью и ринулся в атаку. Прямой кинжал разрубил стоящему у стола бандиту позвоночный столб под самым затылком, а бебут вошел в грудь второму, разрезав сердце. Бросок юного казака был так стремителен, что оба бандита умерли раньше, чем успели что-то заметить. Он уже утирал клинки тряпицей, которой до этого полировал оружие, а тела только повалились на пол.

Убрав кинжалы в ножны, парень быстро обыскал тела и, закинув все найденное оружие под кровать, вышел в коридор. Теперь нужно было проверить девочек и осмотреть дом. Бесшумной тенью проскользнув на третий этаж, где были обустроены покои детей, Гриша осторожно заглянул в коридор и зло оскалился. Очередная пара громил обыскивала все комнаты подряд, стараясь действовать тихо и быстро.

Воспользовавшись моментом, когда оба бандита скрылись в комнате, парень бесшумно подскочил к нужной двери и, достав оба кинжала, замер. Но едва только дверь комнаты открылась, как он нанес удар. Бебут вошел первому бандиту под грудину, дотянувшись до сердца, а прямой кинжал перерубил еще одному громиле горло. Захрипев, тот попытался отмахнуться ножом, но следующий удар рассек бандиту кисть руки, и нож брякнул об пол. Снова быстрый обыск, и нож с кастетом отправились под шкаф.

«Двое у меня, двое тут, один у сарая. А сколько их всего? – подумал Гриша, осторожно закрывая за собой дверь. – Князь с женой и сестрой наверняка в обеденной зале. Они там все время беседы ведут. Значит, остальные бандиты должны быть там».

Спустившись на второй этаж, Гриша на всякий случай быстро осмотрел его и, убедившись, что больше бандитов нет, прокрался к обеденному залу. Замерев у двери, он прислушался к происходящему внутри и зло скрипнул зубами. В зале действительно были посторонние, и один из них, явно наслаждаясь своей силой, говорил:

– Не стоит так сильно волноваться, дамы и господа. А главное, не надо делать глупостей. Все не так плохо, как может показаться на первый взгляд.

– И что же тут хорошего? – послышался голос князя.

– У вас есть выбор.

– Между чем и чем?

– Вы можете заплатить мне деньгами, или я заберу ваших женщин и они отработают ваш долг. И казачка вы мне отдадите. Виноват он передо мной. А значит, ответить должен.

– Вы в своем уме, почтенный?! – зарычал князь.

– Стоять! Я, может, и не офицер в отставке, но стрелять умею. А в такую кучу народу промахнуться трудно. В общем, пока ведут ваших девчонок, подумайте, что вам дороже. Безродный казак и десяток тысяч рублей, или ваша семья. А кстати, где там эти болваны застряли? Сказал же, быстро и тихо.

– Сейчас гляну, – прохрипел кто-то, и тяжелые шаги зазвучали по направлению к двери.

Дверь открывалась в коридор, и Гриша быстро сместился так, чтобы, открывшись, она прикрыла его от выходящего. Дверь распахнулась, и в коридор выбралось нечто, больше всего напоминающее вставшего на задние лапы матерого медведя. Вышедший не глядя захлопнул за собой дверь и шагнул в сторону лестницы. На то Гришин расчет и строился. В два шага разбежавшись, он прыгнул мужику на спину, вонзая в него оба кинжала одновременно. В шею и в грудь. Длинный кинжал вошел в ключичную впадину, разрезав становую жилу, дыхательное горло и дотянувшись до сердца, а бебут, разрубив ребра, пронзил сердце спереди.

Хрипя и содрогаясь всем телом, мужик начал медленно оседать. Гриша попытался придержать его, чтобы не нашуметь раньше времени, но едва не надорвался. Охлопав карманы гиганта, парень только головой покачал. Этот медведь вообще с собой ничего не носил. Да и оружие при такой силище ему было лишним. Теперь оставалось самое главное. Добраться до главного бандита так, чтобы он не успел выстрелить.

Этот день Николай Степанович запомнил на всю оставшуюся жизнь. Такого унижения от собственного бессилия он не испытывал никогда. Они с девочками сидели в обеденном зале и мирно беседовали, обсуждая планы на ближайшее будущее, когда дверь распахнулась, и в комнату буквально влетел водитель Ермолай. Следом за ним точно таким же способом в комнате оказался лакей, а за ними ввалился громадный мужик.

Таких гигантов Николай Степанович еще никогда не видел. Следом за ним вошел мужчина средних лет, неприметной внешности с окладистой бородой и, молча присев у стола, сказал:

– Вы, сударь, мне должны.

Окончательно растерявшийся князь только недоуменно переводил взгляд со своих слуг на мужчину и обратно, не находя, что ответить на подобную наглость. Мужчина достал из кармана сюртука револьвер и, наведя его на князя, добавил:

– Не стоит делать глупых движений. Нас больше, а вы, сударь, насколько я могу судить, дома оружие не носите.

Вскоре в комнату затолкали почти всю женскую прислугу. Не хватало только девочек и Григория. Гигант стал так, чтобы в один шаг оказаться между сидящим мужчиной и хозяевами, и замер, словно статуя. Сидящий молчал. А Николай Степанович тщетно пытался осознать, что происходит и как такое вообще может быть. Словно в тумане он о чем-то говорил с этим бандитом и даже честно старался оценить обстановку, пытаясь не сорваться в истерику.

Все изменилось, когда сидящий вдруг заинтересовался, куда подевались его люди. Гигант, убедившись, что у хозяина все будет нормально, вышел в коридор. Глядя на ствол револьвера, Николай Степанович лихорадочно просчитывал варианты нападения на главного бандита, но каждый раз отчетливо осознавал, что не успеет. И в тот момент, когда князь уже решился на самоубийственный бросок, в комнату словно ураган ворвался. Стремительный и бесшумный. А еще спустя секунду главный бандит, хрипя, сучил ногами на полу, пуская пузыри перерезанным горлом.

Потом дом наполнился полицией, дознавателями и еще кем-то, на кого князь даже не сразу обратил внимание. Из этого полуобморочного состояния его вывел голос Григория, участливо спросивший:

– Николай Степанович, может, водочки выпьете?