Текст книги "Улица Зелёная"

Матвей удивился:

– Чудак! Он жил почти тысячу лет назад! Это очень давно. Тогда ещё даже метро не было.

Пискля хихикнул:

– Подай ему Онфима! Он же исторический!

Панков посмотрел в растерянное лицо Дёмочкина:

– Маленький, что ли, не знаешь? Все люди потом умирают, а рождаются другие.

– А Онфим? – совсем погрустнел Дёмочкин.

И вдруг Матвей понял: Дёмочкин хочет, чтоб сейчас, сегодня жил в нашей стране мальчик Онфим, который нарисовал эту весёлую лошадь с закрученным хвостом. Матвею так сильно захотелось утешить Дёмочкина, что он стал быстро рассказывать про Онфима такое, чего и сам раньше не знал. Как вырос Онфим, как стал большим и сильным, как заставил он злых и жадных господ раздать крестьянам самых лучших коней. А когда полезли на Новгород враги, Онфим палил в них чугунными ядрами из чугунных пушек. А в другой раз скакал за врагами на коне и разметал десятерых врагов одной рукой. И он стал богатырём. Гусляры ходили по всей Древней Руси и пели про него песни. И когда он сделался старым-престарым, у него было пятьдесят внуков и сто правнуков. И у него выросла борода до самой земли. Правнуки по ней взбирались к нему на плечи. А Онфиму от них было щекотно ушам, и он хохотал так громко, что все волки, которые подходили к стенам Новгорода, в страхе разбегались…

Грусть сошла с лица Дёмочкина, и он улыбнулся.

И Пискля заулыбался от уха до уха. А Панков посмотрел на Матвея серьёзно и спросил:

– Ты откуда знаешь, что ему было щекотно и что волки?..

– От прадеда, – быстро придумал Матвей, чтобы не огорчать Дёмочкина.

– Ну, тогда так, – согласился Панков. И дёрнул Писклю за руку, потому что Пискля уже пристроился к пишущей машинке и тыкал в клавиши пальцем.

Тут как раз Озеров закричал тонким ликующим голосом: «Го-о-о-ол!» – и вместе с ним закричали на тысячи голосов, зашумели, загудели в дудки болельщики на сорока телевизионных экранах, и прабабушка сообщила с террасы всему белу свету, что встреча закончилась со счётом пять – два в пользу нашей команды. Матвей стал своих гостей подталкивать к выходу. Два часа его свободы кончились, надо было всем пускаться наутёк. Кстати, они увидали в окно, как на другой стороне улицы Зелёной старшая группа вместе с Зоей Петровной входит в калитку детского сада. Нагруженные шишками ребята возвращались из леса. А у Панкова, Дёмочкина и Пискли мешки были пусты.

Все покатились вниз по лестнице, уже не думая о топоте и грохоте, лишь бы поскорей. Напрямик сквозь малинник продрались к калитке, и Матвей запер её за гостями на вертушку. От спешки и волнения он даже вспотел, и рубашка выбилась из штанов. В эту минуту он услышал призывный вопль прабабушки:

– Мо-отенька!

Чтобы она не успела ещё раз прокричать это ненавистное тёткинское имя, он в два прыжка очутился на террасе.

– Вот он, собственной персоной. Никуда не делся, – сказал прадед, высвобождая длинные ноги из-под клетчатого пледа и вылезая из качалки.

Но Прабаша уже щупала мокрый лоб Матвея, уже волновалась:

– Почему ты весь такой расквяканный?

Прадед возмутился, несмотря на свою сдержанность:

– Что за «расквяканный»?! Нет такого слова!

– Ну, разбрюханный, – согласилась прабабушка. – Какая разница? Ребёнок потный, рубашка перекрутилась… Может, он болен?

– Я здоров, – сказал Матвей и поправил рубашку. – Я просто…

– А куда ты так торопишься, что даже взмок? – спросил прадед.

– Я… я… – Заикаясь, Матвей наконец сообразил, куда так торопится: – Вельзевула кормить. Он голодный. Из-за футбола, – прибавил он для убедительности.

– Ничего, сейчас твоя прабабка скажет петуху, что мы сыграли пять – два и всыпали хвалёной команде, и он забудет свои обиды! – усмехнулся прадед.

Вместе с прабабушкой Матвей пошёл в сарай сыпать Вельзевулу зерно. Прадед же услышал, что в калитку кто-то стучит, и пошёл открывать. Гамбринус зарычал. За калиткой на улице стояла разгневанная Зоя Петровна.

– Где ваш мальчик? – сказала она вместо «здравствуйте».

– Дома, – спокойно ответил прадед.

– А где мои дети? – ещё громче спросила она. – Трое!

– Простите великодушно, но это надо у вас спросить, – ответил прадед.

– Ваш мальчик их увёл! Сторож видел их возле вашей калитки! – Разгневанная Зоя Петровна наступала на прадеда. – Они у вас!

Гамбринус не любил, когда сердито повышали голос, и потому он предостерегающе рявкнул. Издали, от сарая, раздалось боевое кукареканье Вельзевула.

– Только тебя мне тут не хватало, – сказал про Вельзевула прадед.

А Зоя Петровна приняла это на свой счёт.

– Что-что?! – возмутилась она и стала красная как свёкла.

Но услышала позади себя знакомый голос:

– Зоя Петровна-а-а! Панков все мои шишки в общий мешок пересы-ыпа-ал!

Она живо обернулась. Дети были тут, все трое! Тащили из леса одну сумку шишек. Одну на троих. Лентяи, лодыри! И Пискля, конечно, как всегда, жаловался и хныкал.

– Всё в порядке, нашлись? – улыбнулся прадед.

Но Зоя Петровна не хотела отступать.

– Идите в группу! – приказала она сердито, и дети поскакали в группу. А сама повернулась к прадеду: – Всё равно безобразие! Ваш мальчик отвлекает внимание целого коллектива! Он нам мешает! И ваша длинная собака лает! – Воспитательница неодобрительно взглянула на Гамбринуса и пошла прочь.

– Не лай, прошу тебя, – попросил прадед Гамбринуса. – Ты же не пустолайка, ты же подаёшь голос только в крайних случаях. – И почесал псу ухо.

Для этого ему пришлось наклониться до земли, так как Гамбринус был низенький, а прадед такой высокий, что прабабушка даже говорила: пиджак на нём висит, как на телеграфном столбе.

Гамбринус вежливо лизнул морщинистую загорелую руку прадеда и не стал лаять, хотя ему очень хотелось, потому что он не любил сердитых людей.

А вечером прадед сказал:

– Ну и озорницы эти синицы! Очевидно, прыгали по клавишам и напечатали – ПИС.

И только Матвей знал, что это не синицы, а Пискля напечатал первые буквы своей фамилии – Пискарёв.

Матвей торопится поскорее удрать на улицу. Самое время! Прабабушка как раз ушла с соседкой на рынок. Это та самая соседка, у которой кошка – ворюга…

Глава 3
«Мы с тобой мужчины»

На цыпочках Матвей уже дотянулся до вертушки, чтобы открыть калитку, как вдруг за калиткой засигналила машина.

Дед спустился с террасы и сказал:

– Погоди, не уходи. Сейчас будет сюрприз.

А сюрприз – это всегда что-нибудь неожиданное и интересное.

– Какой сюрприз? – быстро спросил Матвей и вместе с прадедом стал открывать ворота.

Грузовичок въезжает задом наперёд, потому что иначе как ему потом развернуться тут, на участке? Он пятится до самого крыльца, и над задними колёсами у него горят красные огоньки. Они обязательно зажигаются у всех машин, когда они дают задний ход.

Гамбринус, запертый прадедом на террасе, стоит там на задних лапах и сквозь стёкла лает на грузовик хриплым басом.

Шофёр выпрыгнул из кабины и спросил:

– Куда вам её?

– На кухню, пожалуйста, – скомандовал прадед.

«Кого – её?» – удивился Матвей и подпрыгнул повыше, стараясь заглянуть в машину, но шофёр уже открыл засовы на углах кузова и отваливал задний борт.

Матвей увидел в грузовичке красивую белую стиральную машину, точно такую, как у них дома, в Ленинграде.

– Это подарок нашей прабабушке, – объяснил прадед шофёру. – В городе мы бельё отдаём в прачечную. А здесь, на даче, прачечной нет. Я сколько раз предлагал: купим стиральную машину. А прабабушка твердит, что техника ей не нужна. Вот я потихоньку от неё и купил. Всё-таки ей полегче будет.

– А как же, – согласился шофёр. – Большое облегчение.

Какой он силач, этот шофёр: взял стиральную машину в обнимку и отнёс на кухню. И пока он вытирал вспотевший лоб, прадед налил ему чашку морса.

– Клюквенный я уважаю, – сказал шофёр, выпил и уехал.

А Матвей и прадед стали разглядывать покупку. Поглаживали её белые гладкие стенки, открывали крышки, развернули деревянные щипцы, которыми надо вынимать из машины бельё. И Гамбринусу обнова понравилась. Он обнюхал её со всех сторон и улёгся рядом – сторожить.

– Отлично! Вот теперь, уважаемая наша Прабаша, вам больше не придётся трудить свои ручки, – говорил довольный прадед. – Никаких затруднений. Раз-два – и всё выстирано! Техника – великое дело! А? Как ты считаешь, правнучек?

Матвей тоже считал, что техника – великое дело. Дома, в Ленинграде, ему всегда нравилось, когда машина потихоньку гудела, в ней ворочались рубашки и простыни, и – как по щучьему велению, по маминому хотению, – машина заглатывала бельё грязное, а выдавала чистое.

– Давай постираем какую-нибудь вещь! – предложил Матвей.

– Великолепная идея! – поддержал прадед. – Только стоит ли нам включать машину из-за одной вещи? Есть смысл, пока наша прабабушка отсутствует, выстирать ей всё бельё! А? Тащи сюда корзину!

Матвей побежал в чулан, схватил там корзину за ручку и волоком перетащил её в кухню.

А прадед меж тем раскрыл маленькую книжечку, на которой была нарисована стиральная машина, надел очки и прочитал вслух:

– «Прежде чем самостоятельно пользоваться стиральной машиной, внимательно изучите настоящую инструкцию». – Он объяснил: – Эта книжка называется «Инструкция». Ясно?

– Да, – кивнул Матвей.

– Мы будем делать всё точно, как тут написано, по правилам, – сказал прадед. – Потому что техника – дело тонкое, её надо уважать. Слушай как следует, правнучек… – И опять стал читать вслух: – «Стирка осуществляется в стиральном баке интенсивным потоком стирального раствора, создаваемым вращением диска активатора». Активатора… активатора… – повторил прадед. – Гм-гм… – Он потёр переносицу, подвигал бровями и продолжал читать дальше: – «Дополнительный шланг служит для удаления раствора из машины и также для залива раствора в машину. Сливной шланг служит для кольцевой циркуляции раствора из гидросистемы машины в стиральный бак…»

Матвей, не понимавший ни одного слова, зевнул.

– Ай-ай-ай, что ж ты зеваешь! – пристыдил его прадед. – Слушай, тут как раз начинается самое главное! – И он прочитал: – «Внимание, внимание! В разделе „Устройство машины" допущена опечатка. Вместо слов „дополнительный шланг" следует читать „сливной шланг", вместо слов „сливной шланг" следует читать „дополнительный шланг"…»

Прадед снял очки и нечаянно тоже зевнул. Потом растерянно посмотрел на Матвея.

– Я, кажется, окончательно запутался, – признался он с виноватым видом. – А ты что-нибудь понимаешь?

– Не-а, – ответил Матвей.

– Что ж мы будем делать? – спросил прадед.

– А давай делать просто, как моя мама, – посоветовал Матвей. – Вот этот шланг она надевает на кран, пусть наливается вода в бак. А вот из этого шланга вода выльется в раковину, когда всё постирается. А в бак мама сыплет порошок. Я даже сам один раз сыпал. Потом она кладёт туда бельё, накрывает крышкой и поворачивает вот эту круглую ручку. И бельё начинает само стираться. А потом этими деревянными щипцами… – Матвей взял щипцы, открыл их, как цапля свой длинный клюв, и со стуком закрыл. – Вот ими мама всё бельё перекладывает в отжималку. Оно там само отжимается, и потом с него даже не капает…

Прадед с уважением глядел на своего учёного правнука.

– Гениально! – промолвил он. – Если бы инструкция была составлена так же просто и ясно, люди не мучились бы и всё понимали. Итак, начнём действовать самостоятельно?

– Начнём, – ответил Матвей.

Они сделали всё, как делает мама в Ленинграде. Зажгли водогрейку и налили из крана через шланг горячей воды, всыпали стиральный порошок, положили в бак бельё: всякие наволочки, простыни и полосатую тельняшку Матвея, на которой ясно виднелись грязные отпечатки лап Гамбринуса. Не беда – машина отстирает!

Ну вот и всё!

– Теперь повернём ручку! – торжественно объявил прадед.

– Я сам, – сказал Матвей. И повернул.

Но ничего не включилось. Машина стояла тихая, и бельё лежало в ней неподвижно и не стиралось. Они оба прикладывали уши к белым стенкам, прислушивались – гудит ли мотор? Нет, мотор никак не гудел, даже совсем тихо.

– Значит, ты купил испорченную, – заявил Матвей. – В ней двигатель не двигается.

– Без паники, без паники! – очень волнуясь, сказал прадед. – Сейчас мы прочитаем, что надо предпринять, если он не движется.

Он опять открыл инструкцию и прочитал:

– «Налаживание двигателя необходимо производить в следующем порядке. Первое: повернуть машину вверх дном…» Вверх дном? – испугался прадед. – А вода?

– Не надо вверх дном! – вдруг закричал Матвей. – Я вспомнил! Мы совсем забыли вставить вилку в штепсель!

Вот теперь всё получилось как надо. Мотор заработал, и Гамбринус насторожил уши. Чуть слышно мотор пел там, внутри машины, и бельё в баке заворочалось, и мыльная пена закрутилась пузырьками.

– Ура-а! – закричал Матвей.

– Ура, ура! – согласился прадед.

Три минуты стиралось бельё. Потом оно три минуты отполаскивалось. Потом – три минуты отжималось. И пожалуйста, готово!

И тогда все наволочки, простыни и тельняшку Матвея, от которых шёл пар, прадед деревянными щипцами вытащил из отжималки, и вдвоём с правнуком они отправились к соснам, меж которых была натянута белая верёвка. И стали развешивать. Прадед стоял на табуретке, а Матвей подавал ему каждую вещь снизу. Они очень гордились своей работой.

Тут как раз вернулась с рынка Прабаша.

– Что здесь за потоп?! – услышали они её голос на кухне. – Ах ты боже мой! Всё-таки купил машину этот упрямец!

Прадед подмигнул с табуретки Матвею:

– Ничего, обойдётся. Не может ей не понравиться такая красавица.

Стало слышно, как по полу зашлёпала тряпка. Значит, они налили воду на пол и прабабушка её вытирает. Это плохо. Но всё-таки ничего, потому что сделано самое главное – постирано бельё. Ведь ей какая радость!

– Ладно, чудовище, поставим тебя здесь, возле раковины, – сказала прабабушка.

Матвею стало обидно за прадеда: заботился, старался, а теперь оказалось: машина не красавица, а чудовище…

Матвей оглянулся – прабабушка стояла рядом. Она разглядывала бельё на верёвке подняв голову, и поэтому панамка съехала ей на ухо. Так и не успела снять, как пришла с рынка.

– Кто ж стирает белое вместе с цветным? – спросила прабабушка. – Только мужчины на это способны!

Прадед с гордостью произнёс:

– Слышал, Матвей? Мы с тобой мужчины.

– Ладно, мужчина, будешь спать на полосатой наволочке, – согласилась прабабушка.

И тут они увидели, что одна белая наволочка и правда стала немножко полосатой. Это тельняшка Матвея полиняла, и её синие полоски отпечатались поперёк, и вдоль, и крестиками.

– Ой! – сконфузился прадед.

– Ой! – удивился Матвей.

– Вот вам и «ой». Неужели не могли подождать меня со стиркой?

– Техника – дело мужское, – объяснил прадед.

– Вон как? – Прабаша вынула из таза и протянула ему последнюю наволочку. И вдруг улыбнулась. По щекам разбежались лучистые морщины, а в глазах засияли добрые огоньки.

И Матвей понял: взглядом она поблагодарила прадеда за подарок, за заботу.

– Мы теперь всегда будем вместо тебя стирать, – сказал Матвей. – И пол сами будем вытирать.

Прабабушка засмеялась.

– Рыцари вы мои, помощники дорогие… – Лёгкой рукой она пригладила торчок у Матвея на затылке. – А что вы думаете, рыцари, насчёт клубники с молоком?

Рыцари думали об этом очень хорошо. И они втроём пошли в кухню и там ели клубнику с молоком – по целой кружке! А Гамбринусу прабабушка дала полсосиски. Он её отнёс под куст и там ел, ворча на воробьёв, чтобы не подлетали близко.

А если бы не клубника и не стиральная машина, Матвей давно бы удрал за калитку, потому что…

Но тут надо рассказывать всё по порядку.

Позавчера приехал канавокопатель. На длинной шее – зубастый ковш, не такой большой, как на экскаваторе, а поменьше. Урчал, урчал – и прокопал глубокий ров, траншея называется. Вынул жёлтого песка целые горы. Они такие высокие, что теперь за ними детского сада не видно. А траншея такая глубокая, что от рабочих, которые ходят по дну, видны только верхушки рыжих касок.

Глава 4
И тут наступил вечер

И вот полет ели из глубины синие вспышки – там сварщики сваривали из многих труб одну длинную трубу, длиной во всю улицу, а может, ещё длиннее.

Прадед и Матвей долго стояли на краю траншеи и смотрели вниз, на сварщиков в железных масках и на то, как взлетают ослепительно сверкающие искры. Они глядели сквозь тёмные солнечные очки. Сварщики, работая, тоже смотрели в тёмные стёкла, иначе глаза будут болеть – такой пронзительный свет вспыхивает под руками, когда они сваривают трубы. По трубам в детский сад придёт горячая вода: в души, в ванны, в умывальники и в новый бассейн – его скоро начнут строить, Панков сказал. Счастливый Панков, и Дёмочкин, и Пискля тоже – вместе со всеми ребятами будут купаться в бассейне. А Матвей не будет. Потому что он отдельный мальчик.

Зато они с прадедом ходят смотреть электросварку, а ребят из детского сада сюда не водят. Может быть, боятся, что слишком много человек свалится в траншею? Или потому, что где же возьмёшь столько очков?

А работа кипит вовсю! Над головами сварщиков, над трубами, кое-где через траншею перекинуты мостки, чтобы люди могли переходить. Живут две стороны улицы, как два берега. Берег, где детский сад, – гористый, песчаный, туда канавокопатель навалил горы песка. А тут, где живёт Матвей, осталась зелёная трава.

Но вот все трубы сварили, пришло время их закапывать. Под вечер приехал бульдозер, и бульдозерист объявил Матвею и всем, кто спрашивал, что завтра у него выходной день. А послезавтра он приедет и засыплет траншею песком, свалит в неё песчаные горы, и опять сомкнутся вместе обе стороны улицы, и станет она ровной.

– Пусть пока бульдозер тут постоит, – сказал он.

И только он ушёл, началось на улице странное движение. Изо всех домов потащили и стали сбрасывать в траншею разное старьё: ящики и ломаные стулья, бутылки и консервные банки, ржавые керосинки, сломанные велосипеды и старые матрасы. Покидали и ушли.

Матвей очень взволновался: все бросают, а он нет!

Прибежал к прадеду:

– Давай мы тоже чего-нибудь бросим!

– Ну нетушки! Не бывать этим штучкам-дрючкам! – строго откликнулась Прабаша.

Матвей удивился: прадед поддержал прабабушку. Он проворчал:

– Копили барахло сто лет, а теперь обрадовались! Вместо того чтоб вывезти на свалку, замусорили землю.

– Свалка далеко, а траншея близко, – прибавила прабабушка.

Матвей подумал и сказал прадеду:

– Засыпят всё песком, а когда-нибудь археологи, такие, как ты, раскопают и скажут: вот мы на каких велосипедах ездили и на каких керосинках готовили, и будет неправильно, потому что у нас – газ.

– Археологи скажут: тут неряхи жили! Безобразие, – сказал прадед.

И прабабушка согласилась, что безобразие.

Матвей отправился к бульдозеру на ту сторону. Полазал, потрогал его гусеницы, огромный холодный стальной нож, который сбросит вниз песчаные горы. А когда влез на подножку и стал дёргать дверь запертой кабины, вышел из детского сада сторож. Он нёс с кухни два полных ведра с очистками для своих поросят.

Матвей испугался, что тот его заругает, и слез на землю. А сторож подмигнул:

– Гляди, вон меховая шапка дорогу перебегает!

Матвей обернулся. По мосткам через траншею бежала белка – наверно, собралась пить из знакомой бочки. Матвей улыбнулся: иди, зверёк, иди, там и орехи тебе наготовлены…

– А на машину не лазай, а то уши надеру, – предупредил сторож для порядка.

Матвей пошёл путешествовать по песчаным горам. Он лазал, то проваливаясь ногами, то взбираясь на самые высокие вершины. Песок под ним сдвинулся неслышной лавиной, и он мягко и удобно съехал вниз.

Он попытался вылезти, но отвесные песчаные стены осыпались, ухватиться было не за что. Матвей взобрался на толстую трубу, но и так не смог достать до верха.

«Ничего, – решил он, – пойду дальше по траншее, где-нибудь встречу корень от дерева, схвачусь за него и вылезу. Или старые ящики поставлю один на один…»

По правде сказать, не так уж ему и хотелось вылезать отсюда. Тут оказалось множество всяких интересных штук. Хотя и приходилось перелезать то через выброшенные корыта, то через дырявые бочки, но зато он сколько хотел крутил педали трёхколёсного велосипеда, который стоял колёсами вверх и каждое колесо было сильно смято и перекручено в восьмёрку. Где ещё можно получить такое удовольствие? Потом он развинтил никуда не годный будильник и набил карманы разными винтиками и колёсиками. Сломанной лопатой он расколотил на мелкие части старый кусок волнистого шифера, а это отличное занятие – разбивать шифер. И здесь он увидел рваный пружинный матрас!

Ну кому из ребят не известно, какая это замечательная вещь – пружинный матрас! Особенно если рядом нет взрослых.

Сейчас Матвей был наедине с прекрасным рваным полосатым пружинным матрасом. Две пружины растянулись и торчали из него наружу, но зато все другие сидели крепко и туго пружинили под ногами.

И Матвей начал прыгать. Сперва – легонько, потом сильнее, выше. Он прыгал, как в цирке прыгают гимнасты на батуте – пружинящей сетке, и подлетал уже так высоко, что глаза оказывались выше края траншеи, на уровне улицы, и видели все травинки и смятые ромашки.

И вот тут-то с песчаной горы к нему скатились Панков и Дёмочкин, а за ними, конечно, Пискля. Оказалось, в детский сад только что привезли хлеб, ворота остались открыты, а эти мальчишки уже давно глядели сквозь забор, как Матвей хозяйничал на бульдозере, как ходил по горам и вдруг исчез в траншее. А если человек внезапно исчез, надо же проверить, что с ним случилось!

Но сейчас, когда они увидали его прекрасные прыжки, они чуть не лопнули от зависти и скатились вниз.

Теперь они прыгали на матрасе вчетвером. Матрас визжал и скрипел всеми своими пружинами. Но четверым на одном матрасе было тесно, и потому Пискля прыгнул как-то в сторону, и пружина выбросила его в старое корыто, которое залязгало и заскрежетало, а Пискля ушибся и стал хныкать.

Все втроём растирали ему ушибленный бок, а потом пошли по траншее дальше и дальше, перелезали через всё, что мешало, перебегали по трубе, разглядывали и подбирали всякие железки. И карманы у них оттопырились и даже проткнулись гвоздями и винтами. Нашли ржавое сито, сеяли сквозь него песок. Очень интересно! Песок просеялся, а на сите остался дождевой червяк. Потом нашли куклу, вытрясли из неё опилки. Потом нашли нестреляющий пугач. И тогда Дёмочкин вспомнил очень важное. Он сказал:

– Сегодня ночью я слышал у нас в лесу выстрел. Настоящий. Как в кино.

– Это тебе приснилось! – фыркнул Панков.

– Пиф-паф! – Пискля прицелился из пугача.

Дёмочкин тряхнул кудряшками:

– А я слышал.

– Теперь войны нет, – возразил Матвей.

– И на охоту ночью не ходят: ничего не видно, – добавил Панков.

– И тут не дремучий лес! – пискнул Пискля.

– А я всё равно слышал, – сказал Дёмочкин.

Но им стало некогда спорить, потому что Панков подобрал железную коробку. В ней что-то гремело – там оказались четыре оловянных солдатика, всем по одному.

А солнце между тем двигалось по небу над улицей Зелёной и перестало освещать толстые трубы на дне траншеи. Оно уходило всё выше по песчаным стенам, освещало теперь рыжим предзакатным светом песчаные горы над головами мальчишек. В каком-то доме включили радио, и до ребят донеслись звуки вечерней сказки.

И тогда все поняли, что случилось ужасное: опоздали к ужину. В детском саду уже дежурные закончили собирать со столов тарелки. Уже скоро все ребята пойдут мыть ноги и чистить зубы. И Матвей подумал, как сейчас волнуется прабабушка…

Все четверо стали прыгать, стараясь как-нибудь вылезти наверх, но песок осыпался со стенок и не за что было ухватиться, а все ящики и бочки, как назло, остались где-то далеко позади.

– Давайте подсадим Писклю: он лёгкий, – предложил Панков. – У него руки цепкие, пусть тащит наверх Дёмочкина. А потом они вдвоём – нас.

– Ага, меня первого! – радостно запищал Пискля.

Панков согнулся, упёрся руками в трубу, подставил спину.

Матвей влез на него, а Дёмочкин на трубу, и они вместе подсадили Писклю так ловко, что он враз выполз наверх.

– Ой, как мы далеко от детского са-ада! – запищал сверху Пискля.

– Давай руку Дёмочкину! – крикнул Матвей.

Но сверху донёсся только топот убегающих ног.

– Тогда лезь ко мне на плечи, – сказал Матвей Дёмочкину.

– Скоро вы там? – спросил снизу Панков. – Спина у меня железобетонная, что ли?

Но когда Дёмочкин повис на Матвее, Панков под ними закачался, и они повалились на прохладный плотный песок.

– Чего будем делать? – мрачно спросил Панков.

А Дёмочкин, сидя на дне траншеи, задумался. Он смотрел в высокое небо.

– Посмотрите, уже тоненькая луна видна, – заметил он. – Совсем новорождённая.

Все поглядели на серп месяца, тонкий, как след от ногтя, и поняли, что теперь-то уж всем попадёт по-настоящему, потому что хотя небо ещё светлое, но уже наступил вечер.

Вдруг знакомая голова в очках заслонила новорождённый месяц, и Матвей услышал голос прадеда:

– Вот они где, голубчики!

С земли вниз сунулась бородатая морда Гамбринуса. Он жалобно заскулил, увидев ребят с такой высоты. И Пискля запрыгал там наверху и запищал:

– Это я сказал, что они тут!

Сверху, сталкивая песок, сползла складная лестница-стремянка, на которую прадед всегда влезает, чтобы снимать яблоки с высоких веток.

– Ну-ка, братцы, установите лестницу там поудобней, – распорядился прадед. – Так! Теперь живо вылезайте!

Они вылезли по одному на поверхность земли, на зелёную траву. Здесь, на улице, всё уже было не так, как раньше. Солнце село за высокие сосны, яблоневые сады за заборами потемнели, и кое-где в домах уже зажглись огни.

– Хороши! – неодобрительно сказал прадед всем четверым. – Препровожу вас в детский сад и сдам на руки начальству. Воображаю, сколько хлопот вы всем понаделали!

Но «начальство», Зоя Петровна, уже бежало по улице им навстречу. Она махала руками, лицо пылало гневом. Едва она подбежала, как Пискля заговорил быстробыстро:

– Это отдельный Матвей туда первый залез. Это он прыгал на матрасе…

Зоя Петровна сейчас же перенесла свой гнев на прадеда.

– Вот, вы видите, что делается! – зашипела она, наступая на него.

– Ужас-ужас! – согласился прадед и сделал такие же страшные круглые глаза, как у неё.

– Ваш отдельный мальчик портит наших детей! Я буду жаловаться! – крикнула Зоя Петровна.

– Ужас-ужас-ужас! – закивал прадед.

Однако теперь Матвею показалось, что в очень страшных глазах прадеда прыгает смех. Но, может быть, Матвею только показалось? И в самом деле, прадед поглядел на Зою Петровну с жалостью.

– Наверно, очень утомительно всё время жаловаться, – сказал он. – Вот и Пискля у вас всё жалуется – тоже, наверно, устаёт, бедняга.

Зоя Петровна от возмущения покраснела, но промолчала. Она отвернулась от прадеда, схватила Панкова и Дёмочкина за плечи:

– В группу, в группу, в группу!

Однако Панков выскользнул из-под её руки. Он сделал шаг к Матвею и сказал решительно:

– Мы с Дёмочкиным сами свалились в траншею.

– Да, – подтвердил Дёмочкин, – сами свалились.

И они пошли в группу впереди Зои Петровны.

Прадед взял лестницу-стремянку за толстый конец, Матвей взял за тонкий, и они понесли её домой. Прадед шагал впереди и молчал, а Матвей шёл, насупившись, сзади. Он даже спотыкался, потому что он ждал: сейчас прадед скажет: «Я на тебя сердит! Ты ещё мал, и нельзя тебе лазать по всяким траншеям!»

И правда, прадед буркнул:

– Я на тебя сердит. – Но дальше он сказал по-другому: – Мы с тобой мужчины, Матвей, а наша Прабаша – женщина, и мы должны её щадить, а не волновать. – Больше он не прибавил ничего.

Матвей шёл и всё повторял про себя: «Мы мужчины, мы сильные, мы защитники». И даже походка у него стала другая, твёрдая. Он больше ни разу не споткнулся. Если бы не лестница в его руках, он бы сейчас помчался к прабабушке, обнял бы её и сказал ей, что теперь всегда будет её щадить и защищать. Но лестница ему мешала, и он шагал, глядя на сутулую спину прадеда в стареньком обвисшем пиджаке, и всё пытался угадать, какие ещё сердитые мысли приходят к нему в голову.

А прадед думал: «Как же это, наверно, весело путешествовать по длинной-предлинной траншее и прыгать на старом пружинном матрасе!..»

Закопали траншею. И пришла в детский сад по трубам тёплая вода. Улица Зелёная опять стала ровная, только посередине, где рыл канавокопатель, осталась жёлтая песчаная дорога. Но сквозь песок уже стали прорастать травинки.