Текст книги "Детская агрессия. Что стоит за деструктивными эмоциями и как развивать в детях эмпатию"

Агрессия взрослых

В ныне устаревшей закостенелой патриархальной нуклеарной семье с четкой иерархией, где детей должно быть «видно, но не слышно», любое проявление агрессии по отношению к родителям расценивалось как угроза «естественной» структуре власти, то есть как неповиновение. Поэтому такое поведение подвергалось суровому и последовательному наказанию. До 1960-х годов предпочтительным (и рекомендуемым) инструментом воспитания детей была агрессивная бескомпромиссная критика. С тех пор мы постепенно уходили от этой традиции, хотя многим родителям сложно отказаться от абсолютной власти. По той же причине мы до сих пор встречаем множество родителей, которые втайне верят, что телесные наказания не только необходимы, но и полезны детям. Даже в странах вроде скандинавских, где уже практически не осталось приверженцев таких убеждений, многим трудно поверить, что детей можно хорошо воспитать без права ругать их или хотя бы использовать вербальную агрессию. Около 55 % европейских родителей признают, что прибегают к телесным наказаниям «время от времени». Старые привычки умирают с трудом!

Традиция рекомендовать и применять агрессивные физические и словесные наказания может быть одной из основных причин плачевного психического состояния взрослых старше пятидесяти. Если прибавить к этому массовые психосоматические расстройства и злоупотребление легальными наркотиками, количество пострадавших значительно возрастает. Со взрослой точки зрения можно по-прежнему сказать что-то положительное о «старых добрых временах» (когда женщины и дети держали рот на замке и делали то, что велят!), но с точки зрения индивидуального и общественного здоровья и благополучия это была и есть очень печальная история.

Многие профессионалы, о которых я упоминал, сами являются жертвами родительской агрессии и насилия – как и многие представители других профессий, – но продолжают работать с детьми, каким-то чудом не повторяя грехи своих предков. Это дань их моральным стандартам и дисциплине, и я снимаю перед ними шляпу! То же самое верно для многих родителей.

Однако большинство этих профессионалов (пока!) не смогли интегрировать свои агрессивные эмоции. Особенно трудно приходится женщинам, чьим прародительницам никогда не позволяли выражать агрессивные эмоции ни в детстве, ни во взрослой жизни. Как я объясню позже, не научившись использовать нашу агрессию, мы теряем возможность добиться успеха в разных сферах. Такой же исход ждет нас, если мы не научимся определять и устанавливать свои личные границы таким образом, чтобы их соблюдали и уважали.

К сожалению, проблема границ и авторитета, которые очень важны для родителей и профессиональных педагогов, не говоря уже о партнерах и друзьях, широко распространена именно в этих группах. Отсутствие личного авторитета – особенно когда идет речь об отношениях с детьми и молодежью – ставит в тупик мужчин-профессионалов и отцов. Когда я говорю с ними, они обычно объясняют, что видят только одну альтернативу – вести себя как их собственные авторитарные отцы и деды, – а им этого не хочется!

На помощь этим мужчинам и женщинам пришли два явления. Одно из них – распространенное убеждение в том, что «детям нужны границы» (этот выжил)! Термин «границы» часто используется как синоним «правил». Хотя любой группе людей действительно нужны какие-нибудь правила для достижения совместной цели, наукой не доказано, что дети особенно нуждаются в них. Это убеждение дает взрослым алиби для злоупотребления властью и назначения «последствий», которые стали постмодернистским названием наказаний.

Другое – то, что нам удалось установить новый набор моральных стандартов (мнений, отношений), которые не велят нам применять насилие к другим людям, включая детей. Это действительно хорошие новости для всех нас! Не просто впечатляет, но восхищает то, сколько взрослых смогли приспособиться и научиться сдерживать свое спонтанное поведение, примеры которого передавались из поколения в поколение.

Я предпочитаю рассматривать это достижение как мостик между тем, что было, и тем, что еще предстоит. Между старой парадигмой и новой.

Тем временем сформировалась промежуточная культура. Эту культуру можно описать множеством красочных способов, но, если кратко, она характеризуется мягким и нежным бесконечным потоком объяснений и определенных романтических взглядов на детей и лидерство взрослых. Ни профессиональные педагоги, ни родители еще не отказались от цели, связанной со старой парадигмой: иметь детей, которые (только) послушны, хорошо приспособлены и покорны. Они просто хотят достичь этой цели гораздо более мягкими способами. По прошествии 40 лет я готов сделать вывод, что эта благородная попытка не увенчалась успехом, хотя она, безусловно, несколько лучше, чем то, что было раньше.

Этой неоромантической культуре удалось возложить на взрослых почти невыполнимую задачу всегда быть вежливыми, добрыми, понимающими, мягкими и учтивыми. Этот феномен вызывает вопрос, на который я еще не нашел ответа ни в одном разговоре с людьми из психологических или социологических научных кругов. Попытаюсь сформулировать этот вопрос.

Допустим, мое поколение смогло сбросить чужой авторитет и авторитарные убеждения в достаточной степени, чтобы стать свободными. Освободиться от авторитетов, которые диктуют, как и что должно быть, и получить свободу быть самими собой. Освободиться от ролевых игр и получить свободу искать свою идентичность и цель в жизни. Почему мы, а впоследствии наши дети свернули в очередную ролевую игру, просто в другую разновидность конформизма?

Я не знаю ответов на многие подобные вопросы, но знаю, что это вновь затормозило человеческое развитие. Замедлило то самое психологическое и экзистенциальное созревание, которое может позволить нам справиться с испытаниями и опасностями изменившегося мира. Родители и педагоги заперли себя в ролях, которые делают их плохими образцами для детей и учеников. Они отказали себе в праве иметь и выражать весь спектр естественных и здоровых человеческих эмоций, включая агрессию, – и таким образом частично лишили детей настоящего контакта и тепла. В некоторых странах из так называемой «цивилизованной» части мира учителям не дозволяется физически прикасаться к ученикам больше, чем на 15 секунд, и трогать можно только за плечо – даже если ребенок упал и поранился.

Почему? Потому что они хотят защитить детей от насилия и нарушения личной неприкосновенности. Я (почти) уверен, что это сделано из лучших побуждений, но это бред! На самом деле это не что иное, как отговорка политиков и бюрократов, которые не способны представить себе правильные и здоровые реакции и поэтому создают правила, защищающие их от критики. Чему дети должны учиться у этих закрытых холодных взрослых? Сочувствию? Любви? Страсти? Состраданию?

Недавно я познакомился с матерью троих детей. Она подошла во время перерыва на моем семинаре и спросила со слезами на глазах, можно ли задать вопрос. Я согласился, и вот что она сказала: «Я чувствую себя такой плохой и виноватой и боюсь, что я навредила детям. За последние два месяца я трижды на них накричала. Простите, что беспокою вас во время перерыва, но мне слишком стыдно говорить об этом открыто перед группой».

Я был одновременно шокирован и тронут, поэтому крепко обнял ее (это было непростительно!) и уверил, что она не причинила вреда своим детям, не испортила отношения с ними. Она просто повела себя как нормальный человек, а с такими людьми детям нужно быть как можно чаще – особенно если они проводят дни напролет в компании учителей и педагогов, играющих свои роли.

Ей всего лишь нужно быть честной и взять на себя ответственность за свое поведение, а не оправдываться, по традиции перекладывая вину на детей. Отсюда еще один вопрос: «Неужели все эти родители и профессионалы перешли на новый уровень существования, где в сердце живет только любовь?» У меня есть на него ответ: «Нет, совершенно точно нет!»

Они просто выработали способы говорить и вести себя таким образом, который формально считается неагрессивным – можно назвать его добрым и праведным насилием. Это своего рода замаскированная агрессия и словесные оскорбления, которым красноречивые взрослые легко и свободно подвергают младших и менее красноречивых безо всякого риска, потому что у тех меньше опыта. Поскольку традиционно заявления слабых не принимаются всерьез, это нарушение детской неприкосновенности может продолжаться вечно.

Датское исследование пяти детских садов показало следующий результат: большинство детей считают, что их отчитывают 80 % времени, в течение которого они общаются со взрослыми, тогда как взрослые думают, что делают выговор только 20 % времени. Взрослые считают свое поведение агрессивным только тогда, когда повышают голос и принимают гневные или агрессивные позы.

В семьях дети пытаются донести свое восприятие до родителей, затыкая уши пальцами, и дома это часто сходит им с рук. В садах и школах они могут только притвориться, что не слышат, и в конце концов получить «диагноз».

Многие исследования показывают, что учителя издеваются над множеством школьников по несколько раз в неделю, хотя сами учителя и учреждения, в которых они работают, то и дело опровергают подобные обвинения. Как им это удается? Они просто намного хитрее, чем дети, которые издеваются над другими детьми: делают это скрытно, тайком и намного лицемернее. Им должно быть стыдно за себя, но вместо этого они обвиняют и исключают агрессивных детей. Вот какой пример демократии и справедливости видят наши дети.

Но это же несправедливо! И да, и нет. Это несправедливо в том смысле, что эти учителя – всего лишь люди, как бы парадоксально это ни звучало. Лично я нисколько не хочу перекладывать роль жертвы с детей на учителей. Я лишь хочу указать, что происходит, когда мы придерживаемся старой парадигмы, при которой всегда виноват самый слабый. Частью нового устройства является осознание того, что отношения субъект-субъект (в отличие от отношений субъект-объект) намного здоровее для всех участников любых отношений и сторона, которая обладает большей властью, ответственна за качество отношений.

Чтобы как взрослые, так и дети были максимально здоровы, взрослые обязательно должны рискнуть вести себя как настоящие люди со всеми видами эмоций и реакций, в том числе иррациональными. Другими словами, надо рискнуть оказаться уязвимыми, живыми и естественными.

Я искренне верю, что пришло время добавить здравый смысл в межличностные отношения. Для детей их отношения с педагогами одновременно являются важными и личными. Политическая корректность и формальности предназначены только для поверхностного сосуществования и для того, чтобы избегать обвинений. Идея того, что профессиональные отношения должны быть отстраненными, никогда не подходила для детей и молодежи, и это лишило многих профессионалов самых выдающихся качеств, а также успешных результатов, которых они заслуживают.

Чтобы эти отношения оставались разумными, конструктивными, сложными и плодотворными, мы должны быть готовы вложить всю эмоциональную музыку и поэзию, которые есть внутри нас, включая раздражительность, фрустрацию, гнев, ярость и ненависть. Только выражая и эти эмоции, обмениваясь ими, мы можем повзрослеть в реальном смысле этого слова. То, что все мы получили или взяли на себя какую-то роль, не обязательно означает, что мы должны жить и работать как актеры.

Позвольте мне сделать последнее замечание о многих женщинах-профессионалах, которые сейчас выставляют агрессивных детей из секции или школы, выгоняют с семейных обедов. Фактически они повторяют крайне репрессивное (то есть агрессивное) поведение, которое было характерно для психиатрии сотню лет назад. В те дни любой женщине, позволившей себе выразить гнев, фрустрацию и ярость, ставили диагноз «истерия», и мужчины упекали ее в лечебницу. Я искренне призываю не идти по их стопам! Верните себе право быть в оппозиции, свой личный авторитет и справедливость, а также иррациональный гнев.

Обозначив оптимальные условия для психического здоровья, вы можете задаться вопросом – верю ли я, что все психические заболевания возникают из-за дисфункциональных личных и социальных отношений? Честно сказать, я не уверен, и здесь не место для долгих споров по этому поводу.

Я помню, как много лет назад работал с семьей американского дипломата: мама, отец и трое сыновей-подростков. Психиатр поставил матери диагноз «депрессия» и выписал «Прозак», который действовал несколько недель. Отец сказал: «Вы не представляете, сколько вины это сняло с моих плеч! Оказывается, это все химия!» Они с женой были в таком восторге, что вся семья стала есть «Прозак» на завтрак – для профилактики. Я не стал вслух ставить под вопрос психическое состояние психиатра, предложившего эту схему.

Однако я знаю, что люди, страдающие каким-либо официально признанным психическим заболеванием, всегда извлекают выгоду из эмоционально открытой и здоровой среды. То же самое верно для их супругов, родителей, детей, братьев и сестер, если они хотят справиться с психическим заболеванием в качестве временного или постоянного члена семьи или с любой другой хронической болезнью или инвалидностью. Безусловно, интересно и важно исследовать происхождение типов поведения, которые приводят к диагнозу, но независимо от того, исходит ли оно из дисфункциональных отношений в семье, токсинов в окружающей среде или имеет генетическую природу, эмоционально теплые и искренние отношения хороши не только для «пациента», но и для его близких, а также качества их отношений.

Глава II. Мы не желаем насилия!

Мы не хотим насилия в наших домах и учреждениях, которые посещают наши дети. Это здравое желание, и я его одобряю. Точнее будет сказать, что мы не хотим войны, поэтому отказываемся от насилия и, к сожалению, от поведения, которое в нашем понимании вызвано исключительно агрессией.

С этой концепцией связаны две проблемы. Одна из них – неправильный вывод из утверждения о том, что мы не хотим войны. Раз насилие ведет к войне, а агрессия ведет к насилию, мы также отказываемся от агрессии и накладываем на нее табу.

Мысль о том, что насилие приводит к войне, не совсем верна. Насилие – неотъемлемая часть войны, но сама война подпитывается политическими амбициями, жадностью и пропагандой. Точно так же агрессия – это неотъемлемая часть насилия, но агрессивное поведение произрастает не только из агрессивных эмоций.

Они являются лишь средством передачи важных сообщений. Вы можете убедиться в этом на примере тысяч молодых людей в возрасте от пятнадцати до двадцати лет, которые называют себя скинхедами или неонацистами и жестоко и хладнокровно избивают невинных людей в метро, или тех, кто яростно набрасывается на своих подружек и детей после употребления алкоголя.

Большинство этих молодых людей являются жертвами физического, эмоционального и сексуального насилия. Меньшая группа страдала от эмоционального пренебрежения в том смысле, что эти люди выросли в семьях, где важнее всего был блестящий фасад, поэтому они никогда не испытывали настоящих эмоций и не имели возможности узнать, как управлять ими. Это не оправдывает их поведение, но, безусловно, является логичным объяснением.

Мы смотрим на этих молодых людей, читаем о них в газетах и молимся, чтобы ни наши дети, ни те, за кого мы несем ответственность, не стали такими, как они. Логика подсказывает, что мы совершили серьезную ошибку, поддержав табу, которое дало заглавие этой книге. Мы решили запретить агрессивные эмоции и связанное с ними поведение, пытаясь предотвратить бессмысленное немотивированное насилие, которое справедливо пугает нас. Но результат оказался противоположным. Попытки предотвратить или остановить насилие с помощью морального табу подпитывали насильственное и саморазрушительное поведение. Я надеюсь прояснить эту логику в главе III.

Как определить агрессию и жестокость?

Интересно и страшно, сколько типов поведения относят к агрессивному и насильственному, а сколько – нет. Посмотрите на это письмо скандинавской матери девочки двух с половиной лет:

Вчера мы получили письмо из детского сада нашей дочери о том, что она дважды за прошлую неделю покусала одну и ту же девочку (также двух с половиной лет). Мать той девочки стала жаловаться, и теперь они хотят нашего письменного согласия на направление нашей дочери к психологу для определения ее «социальной компетентности». Мы растеряны и не понимаем, в чем проблема. Вы можете помочь?

На мой взгляд, культура антиагрессии выходит из-под контроля! Для здоровых двух-трехлетних детей совершенно нормально кусать, толкать или бить друг друга и родителей. Около 80 % укусов на самом деле являются «укусами любви», хотя иногда они могут причинить боль другому человеку или оставить следы зубов на щеке или плече. Это не имеет абсолютно никакого отношения к насилию, хотя подпитывается одной из эмоций «агрессивного» набора. Укусы и удары маленьких кулачков по отцовской груди или бедру матери – это признаки фрустрации, которую ребенок в этом возрасте испытывает каждый час каждого дня. Когда человек думает в сто раз быстрее и сложнее, чем формулирует устно, возникает сильный внутренний конфликт.

В этом возрасте родители все еще кажутся богами, и ребенок ожидает, что они способны понять все – даже то, что он не может выразить с помощью маленьких мышц, управляющих голосовыми связками. Логично, что ему приходится полагаться на более крупные мускулы, как он это делал в младенчестве. Если мама реагирует на его раздражение словами: «Прекрати! Мне это не нравится» – это нормально. Самый подходящий ответ звучал бы так: «Я тоже хотела бы лучше понимать, чего ты хочешь, но я пока не могу. Пожалуйста, сделай глубокий вдох и попробуй объяснить».

Если малыш атакует другого ребенка своими новенькими зубками, просто дружелюбно спросите: «Чего ты хочешь?» Он хочет выразить либо любовь и восхищение, либо гнев, когда другой ребенок сделал что-то неприятное.

Одна из моих предыдущих книг называется: «Вот это я! А ты кто?» Книга в основном посвящена разрешению конфликтов между взрослыми и детьми. Я дал ей такое название, потому что в этих словах заключается суть осмысленной межличностной коммуникации: «Мне не нравится, что ты бьешь меня, и я хочу, чтобы ты перестал!.. Мне хочется знать, чем я тебя так рассердил».

Это сообщение ясно дает ребенку понять, кто я такой и каковы мои личные границы. Я не хочу, чтобы он счел себя плохим оттого, что не может красноречиво выразить свою фрустрацию и использует для этого кулаки, голову или ноги. Напротив, я демонстрирую свое понимание того, что он меня не ненавидит и не хочет сделать мне больно, просто что-то пошло не так в общении между нами. Это может прояснить недопонимание, а может и нет. Однако мое сообщение призвано развеять его раздражение и, самое главное, сообщить ему, что я заинтересован и готов его выслушать, даже если его гнев был вызван моими действиями или словами (или тем, чего я не сделал и не сказал). То есть я оставляю дверь между нами открытой для будущих конфликтов, вместо того чтобы хлопнуть ею ему в лицо.

Я использовал это драматичное выражение, потому что маленький человек так себя чувствует, когда его осуждают за раздражение, то есть ставят морально обоснованное негативное или критическое клеймо. Он не знает, что мама пытается научить его правильно себя вести. Он лишь чувствует себя плохим. Дети всегда воспринимают личную критику именно так. Они не могут отделить свое поведение от того, кто они есть, – действия от сути, – и это делает их очень уязвимыми. Поэтому им очень трудно выработать здоровую самооценку. То же самое верно для многих взрослых.

Все дети беззаботно относятся к своему поведению. Моральные обвинения и чувство вины чрезвычайно вредны для их психического здоровья и развития настоящей социальной компетентности. Однако иногда этим способом удается регулировать их поведение, если взрослые достаточно настойчивы.

Моральное давление на маленького ребенка – это нарушение его личной неприкосновенности. Оно агрессивно во всех смыслах этого слова. Многие взрослые либо не осознают этого, либо считают, что, если спрятать агрессию за милым, ласковым или педагогичным тоном голоса, их слова будут менее жестокими. Но это не так. Ребенок просто запутывается и перестает понимать, что ему говорят. Суть сообщения важнее всего. Оно может быть личным – например, «Мне не нравится…», а не «Ты не должен…». Личное сообщение может сопровождаться любой эмоциональной музыкой – гневом или грустью, например, но оно не будет нарушать чужую неприкосновенность.

Если вы действительно рассердитесь и заорете во все горло, что вам не нравится его поведение, ребенок может испугаться, но его самооценка или психическое здоровье не пострадают. Особенно если вы возьмете на себя ответственность за свой гнев и чуть позже вернетесь к нему со словами: «Я так разозлился и напугал тебя… прости меня за это», – а потом поцелуете и обнимете его. Он будет счастлив, потому что вы оба люди. Однако если вы решите повесить на него вину за свою вспышку, он почувствует себя неполноценным и не сможет понять, почему к его и родительскому поведению применяются разные правила.

Для маленькой девочки, которая кусает другую маленькую девочку в детском саду, работают те же принципы. Если вы как преподаватель чувствуете, что должны вмешаться, сделайте это со словами: «Мне не нравится, когда ты кусаешь других людей… чего ты хочешь?» Раздражение девочки пройдет, как и ее желание кусаться в качестве способа общения. Почему? Потому что это сообщение включает ее, вместо того чтобы исключать.

Я прекрасно понимаю, что табуирование агрессии мобилизовало меньшинство родителей, которые считают себя обязанными защищать своего ребенка от любого разочарования, боли, печали и другого неприятного опыта в жизни. Это так называемые «родители-вертолеты», которые непрестанно кружат над головой у детей. У таких родителей очень необычное эго, которое в конечном итоге не дает их детям освоить базовые жизненные навыки. Вы как профессионал можете лишь отвечать на их жалобы и моральное возмущение, что агрессивное поведение нормально для детей этого возраста и что их собственная дочь завтра вполне может укусить другого ребенка.

Если вы – родитель «агрессора», вам обязательно позвонит мать или отец «жертвы». Выслушайте их и сохраняйте спокойствие вопреки любым обвинениям, предъявленным вам или вашему ребенку. Когда они начнут повторяться, просто окончите разговор следующей фразой: «Мне искренне жаль это слышать, и я поговорю с дочерью. Спасибо за звонок!» Позиция большинства таких «родителей-вертолетов» противоречива: они не хотят, чтобы кто-то причинил вред их ребенку, но в то же время они с упоением атакуют других – тех, кого считают «преступниками».

Одна из самых приятных черт многих сегодняшних детей – прекрасная речь. К сожалению, иногда родители и учителя думают, что эти дети вникают в суть собственных слов так же хорошо, как говорят. Но так бывает далеко не всегда. Дети по-прежнему вбирают в себя ценности и границы родителей, учреждений и общества. Это происходит постепенно до пятилетнего возраста. Темп проявления агрессии в их поведении очень тесно связан с тем, как ее проявляют их родители и ближайшие родственники. Короче говоря: у ребенка в семье есть пример, поведению которого он может подражать, или нет?

Моя уважаемая коллега, голландский семейный терапевт и основательница метода психолого-педагогического консультирования «Марте Мео» Мария Артс, работает исключительно с видеороликами. В одном из своих многочисленных трогательных и ярких примеров она показывает четырехлетнего мальчика, который агрессивно вмешивается в игры других детей, даже если играет вместе с ними. Его отец – наездник родео, сильный, быстрый, привыкший все брать в свои руки мачо. Наблюдение за тем, как он играет с сыном, показывает, что отец пытается быть лидером и контролировать их игры. Для него это эталонное поведение хорошего отца. Он несколько раз замечал, что сын уходит от него, бросая игру, но не смог этого объяснить. Однако это расстраивает его и заставляет чувствовать себя неуверенным в своих отцовских качествах. Когда он научился дожидаться приглашения сына и отдавать ему инициативу, они внезапно стали играть часами кряду, и сын начал по-новому вести себя в детском саду – стал более общительным и захотел сотрудничать.

Многие мальчики испытывают проблемы с агрессией, потому что их отцов либо никогда нет дома, либо они ведут себя по-женски, из-за чего сыновьям не удается научиться интегрировать и перевести свою мужскую энергию в конструктивное русло. Жестокая ирония состоит в том, что этих мальчиков морально притесняют и психологически клеймят женщины-профессионалы, вместо того чтобы проявлять к ним традиционно женские добродетели, такие как понимание, сочувствие, сопереживание и забота, а также активно и участливо мобилизовать их отцов.

Отец из вышеуказанного примера изначально просто пытался играть с сыном, потому что любил его. Такая мотивация намного лучше, чем попытки уберечь ребенка от всевозможных бед. Тем не менее я встречал сотни отцов, которые спасли сыновей от диагнозов и терапии, просто посвящая дружелюбной игривой борьбе с ними по 15–30 минут в день. Подобный интенсивный телесный контакт помогает мальчикам научиться преобразовывать свою мужскую энергию и стать более уверенными в себе.

То же самое часто относится к сравнительно небольшому числу маленьких девочек с «проблемами агрессии». Если их мамы не задействуют мужественные стороны своей личности, им тоже нужно как можно больше времени проводить с отцами. Девочки, которых мы называем сорванцами – те, что предпочитают лазать по деревьям и играть с мальчиками вместо того, чтобы коллекционировать кукол Барби, – очень редко начинают проявлять агрессивное поведение, вредное для общения.