Текст книги "Архитектор снов"

В тот вечер Валя мыла полы, как всегда, задумавшись о чем-то своем, вроде того, что Костику малы брючки, а Леночку надо бы отвезти на дачу. Она как раз обходила мокрой тряпкой ножки стола, как вдруг ее взгляд привлекли фотографии, по обыкновению в беспорядке разложенные по всей поверхности. Как правило, на этих снимках были изображены какие-то чудные, богато убранные дома, роскошные комнаты, всевозможные дорогие вещи. Валя краем глаза заглядывалась на все эти красоты, но никогда не соблазнялась. Она с молодости верила в честно заработанный кусок и считала, что жить в таких хоромах могут только духи или воры. Портреты воров часто лежали тут же, рядом на столе. Сытые лица.

Холеные женские и напряженные мужские. Валя не любила их. Но в тот день она увидела нечто особенное.

Она склонилась над фотографией красивой дородной женщины, раскинувшейся на невысоком диване в шикарной гостиной. «Хороша…»– вскользь с уважением подумала о ней Валя. Но присматривалась она не к ней – за спиной женщины она увидела странный силуэт. Изображение мерцало – чья-то высокая полупрозрачная фигура то исчезала, то проявлялась. В какой-то момент Валя смогла различить черты лица. Это был мужчина – впалые щеки, жесткая линия рта…

Она протянула руку, чтобы взять и как следует рассмотреть странный снимок, как вдруг электрическая лмпочка с треском взорвалась над столом и брызнула во все стороны дождем мелкого стекла. Валя с криком отпрянула и поспешила прочь. Кое-как домыв полы, она переоделась и, стараясь не смотреть в сторону стола, засыпанного осколками лопнувшей лампы, убежала из студии.

Сейчас, в лучах дневного света, проникавших сквозь неплотно прикрытые шторы, тот снимок был хорошо виден. На фотографии Катерина Меньшикова полулежала на канапе у высокого, в пол окна. Мягкий дневной свет освещал ее сбоку. Никого, кроме нее, на снимке не было. Только стеклянная крошка лежала на фотографии.

Обед с Кариной

В элегантном ресторане заканчивалось время обеда. Зал почти опустел, и только в углу у окна остались сидеть две женщины – Майя и ее сводная сестра Карина. Карина сделала заказ, отложила меню и откинулась на спинку стула.

Ей было слегка за сорок, но благодаря неустанной заботе о себе и своем теле она добилась того, о чем мечтает любая женщина. Она добилась невозможного. Время отступило. Карина блистала молодостью, здоровьем и дорогими украшениями. При взгляде на нее на ум приходили эпические картины из жизни ее, несомненно, большой и шумной семьи – благообразные и состоятельные родители, с улыбкой встречающие красивую старость, дети, поражающие воображение взрослых смелостью своих идей и высказываний, муж – очевидно герой, личность, большой человек. А также всевозможные сестры, братья, племянники, двоюродные дяди, троюродные тети и вечно гостящие в огромном доме совершенно чужие, но исключительно интересные и, может быть, даже гениальные постояльцы. Однако все было совсем не так.

Замужем Карина была, и не раз, одного из мужей даже любила, но все равно развелась, сохранив свою бесценную свободу. Майя – чужая по крови девочка, которую удочерили ее родители, была всей ее семьей. Своих детей Карина не имела и никогда об этом не жалела. Ей и без того хватало забот.

Железной рукой она управляла большим издательством, нанимала и увольняла людей с одним и тем же выражением на лице и не брезговала ничем, когда надо было устроить свои дела и потеснить конкурентов. В коридорах до сих пор ходили слухи о том, как Карина обошлась с неким Клаусом Шульцем, немецким волкодавом, который на свою голову захотел отобрать у нее бизнес в пользу своей компании.

Карина стала любовницей этого невзрачного, но цепкого клеща от издательского бизнеса, за месяц растопила его цельнокроеное сердце и, дождавшись подходящего момента, без малейшего сожаления уничтожила, предоставив его хозяевам пачку компрометирующих документов. Расправа последовала незамедлительно. Незадачливого жениха, который уже купил обручальные кольца, сослали на китайские плантации, где его хватил сначала один удар, потом другой, а Карина тем временем заключила со своими вчерашними конкурентами крайне выгодный контракт на издание нескольких новых журналов. Говорили, что немец едва не тронулся рассудком и, перебираясь из одной лечебницы в другую, все никак не мог пережить того, что он, сам большой подлец и пройдоха, попался, как мальчишка. Карина, до которой доходили разговоры о его плачевном положении и ее сучьем характере, только пожимала плечами. Она знала, выиграй этот Шульц, некому было бы судачить, большинство сотрудников были бы уволены и распущены на все четыре стороны. Однако, раздосадованная этим шушуканьем по углам, Карина однажды рано утром собрала всех в большом зале.

Вызывая сотрудников к себе по одному, она спрашивала, что для них привлекательнее– здоровая атмосфера на хорошо оплачиваемой работе или полная свобода высказываний с видом на улицу. Так или иначе, но все склонялись к первому. Когда после нескольких часов напряженного допроса, Карина убедилась, что все хотят работать, и никто не хочет революций, она встала, сообщила, что за слухи и сплетни будет увольнять без объяснений, нежно улыбнулась и объявила сегодняшний день выходным.

Больше никаких вопросов ни у кого не возникало. Шептаться в коридорах и курилках, конечно, не перестали, но ужас перед этой ведьмой держал всех в тонусе. От немецкого предпринимателя вестей больше не поступало. Инцидент был исчерпан. Один из новых журналов стал авторитетным изданием в области архитектуры и дизайна и прекрасно вписался в стратегические планы компании. Карина получила пару выгодных кредитов, купила большую квартиру с роскошным видом и позвала на должность ведущего фотографа Майю. А потом и Зиса.

Предложение сестры было заманчивым, и Майя, которая никогда не принимала помощи из личного кошелька Карины, вечно сидела без средств и подрабатывала случайными заказами, задумалась. Она была отличным фотографом, но на вольных хлебах и с ее характером много и регулярно зарабатывать не получалось. Деньги как таковые Майю не интересовали, ей самой не много было надо. Но для того, чтобы заниматься тем, чем ей хотелось, нужно было оплачивать и технику, и оптику, и студию, да и все ее съемные квартиры требовали средств…

Крохи практицизма подсказывали Майе, что предложение Карины выгодное и интересное во всех отношениях, но просто сказать «Спасибо, да!» она не могла. Майя делала вид, что свобода дороже счета в банке и вообще, это все не для нее, но когда Карине это надоело, и она удвоила сумму, Майя сдалась. У нее больше не осталось аргументов. Она через силу сказала: «Я согласна», почти месяц чувствовала себя вымогателем и не звонила сестре…

Майя залпом выпила свой бокал и с кислым видом уставилась в меню.

– Ну, не расстраивайся ты так, – попыталась подбодрить ее Карина.

Майя выразительно взглянула на сестру. Это было не расстройство. Это была катастрофа. Накануне, где-то там, в туманах савельевского озера она умудрилась потерять свои часы. Майя не страдала излишней рассеянностью, но порой у нее, как у любого человека, что-то пропадало. Иногда временно, иногда безвозвратно. Она не была привязана к вещам и никогда особенно не горевала о пропажах. Но эти часы, переделанные из старинного медальона, с ее именем, выгравированным на внутренней стороне крышки, были не просто дорогой безделушкой, они были предметом из ее прошлого.

Майя постоянно носила часики на запястье, спала в них, снимала, только когда отправлялась в душ или купаться, но была очень внимательна и успокаивалась, лишь застегнув ремешок на руке. Она не любовалась часами, не испытывала какого-то удовольствия от обладания ими. Они были ее привычкой, ее талисманом и, столкнувшись с этой потерей, Майя растерялась. Поиски в районе проклятого савельевского озера ничего не принесли. Это было так сокрушающее несправедливо, что она даже всплакнула, чего с ней никогда не случалось, и еще больше возненавидела эти места.

Теперь, сидя в ресторане, она все смотрела в меню, тщетно стараясь сосредоточиться и что-нибудь выбрать.

– Не знаешь, что взять? – спросила Карина. Майя покачала головой.

– Не знаю…

Она отложила меню и отвернулась к окну. За стеклом пробегали люди, проплывали автомобили и спешили по небу облака. Два лохматых бездомных барбоса львами сидели на газоне в тени большого дерева. Несмотря на помятые бока, вид у них был гордый и независимый. Внезапно один из них зевнул, раскрутив трубочку розового языка, и тут же завалился на бок, сраженный дремотой жаркого летнего дня. Майя отвлеклась от псов. Зуб ныл все сильнее. Она провела языком по припухшей десне. Вздохнула. Похоже, все-таки придется идти к врачу…

Карине уже принесли заказ и, изящно орудуя ножом и вилкой, она поедала салат, состоявший из полупрозрачных ломтиков экзотических фруктов, овощей и сбрызнутый бальзамической заправкой.

– Как Зис? – Карина отпила вина.

– Нормально, – Майя не любила обсуждать с сестрой своего напарника.

Зис был уверен в том, что Майе вообще не нужны собеседники, она терпеть не могла болтать с подружками, да их у нее и не было. Тем более у нее не было желания говорить о Зисе с Кариной. Как бы ни складывались их отношения, она считала Зиса частью своего мира, а пускать в свой мир сестру или еще кого-то она не собиралась.

Майя взглядом поманила официанта. Но не тут-то было. Он даже бровью не повел. Здесь недолюбливали Майю за неформальный вид и независимый нрав. Майя отвечала тем же, грубила и не оставляла чаевых. Карина заметила злобный огонь, вспыхнувший в глазах сестры.

– Федор, подойди, – позвала она официанта. Естественно, к ней он подскочил немедленно и изогнулся льстивой водорослью. «Подхалим поганый», – подумала Майя.

– Слушаю вас, – пропел он, обращаясь к Карине.

– Скажи ему, что я хочу кусок шоколадного пирога и еще воды, – с ненавистью глядя прямо в глаза официанту, сказала Майя. Карина усмехнулась.

– Федор, принеси воду и шоколадный десерт. Спасибо. Официант испарился, Майя презрительно проводила его взглядом.

– Что б ты упал за дверью!

Карина только брови подняла и закурила. Она любила Майю, но хорошо понимала, с кем имеет дело, поэтому вела себя с сестрой, как той хотелось – просто, жестко и быстро. Причины подспудной неприязни, которую всегда испытывала к ней Майя, были ей понятны. Это поначалу Карина злилась, не чувствуя никакого ответа на любовь и заботу, которыми она старалась окружить приемную сестру. Но со временем осознала, что, возможно, окажись она на месте Майи, ей тоже было бы сложно смириться с тем, что у кого-то было все – мать, отец, дом, детство, воспоминания, друзья, подружки, а у нее – ничего. Только пустой медальон на цепочке.

Родители Карины забрали девочку из савельевского интерната тусклым дождливым утром. История ее появления в приюте была туманна. Рассказывали, что причиной смерти ее семьи стала авария на дороге. Машины столкнулись, погибли все. Малышка чудом уцелела. Домработница Лиза, которая убиралась у них в доме и подрабатывала мытьем полов в савельевском интернате, прожужжала уши матери Карины, каждый день начиная с рассказов о странной девочке, которую недавно привезли в приют, которая почти не ест, не спит и все время молчит, глядя сквозь людей и стены. Неизвестно, какие цели преследовала Лизка, но однажды утром после бессонной ночи мать встала, собралась, взяла с собой Карину и вместе с ней отправилась в интернат.

Карина на всю жизнь запомнила тот день. Она, счастливый и довольный жизнью ребенок из обеспеченной и любящей семьи, как будто остекленела, попав в сырые и темные коридоры приюта. Тоской и печалью были пропитаны серые стены, и никакие деньги мира никогда не сделали бы это место счастливым.

Майя в перепачканном белом платье с поникшим красным бантом на груди тихо сидела одна в общей комнате на своей прибранной постели. В ее глазах была пустота и такая боль, что, мать Карины мгновенно приняла решение.

Вскоре, неожиданно быстро, словно по волшебству преодолев формальности и подписав все документы на удочерение, девочку забрали. Так у Карины появилась сестра.

– Как странно,– сказала Карина, рассматривая свой бокал. – Никогда не замечала, что в воде все отражается вверх ногами.

Майя покосилась в сторону большого стеклянного тюльпана на длинной ножке.

– Вода работает, как линза, – нехотя произнесла она, всем видом давая понять, что у нее сейчас нет никакой охоты вдаваться в тонкости фокусов изображения.

Некоторое время они обе молчали, наблюдая за тем, как в прозрачном отражении ехали колесами вверх автомобили и совсем близко к окну, вниз головой прошел какой-то мужчина в темном плаще.

– Чего хочет этот следователь? – спросила Майя. Карина пожала плечами и отодвинула бокал с перевернутой улицей в сторону.

– Я думаю, они просто опрашивают всех, с кем Меньшикова встречалась в последние дни.

– Опрашивают или допрашивают? – не успокаивалась Майя.

– Пока опрашивают. Не волнуйся, это ненадолго… Майя дернула плечом.

– Я не волнуюсь.

Подошел официант, поставил перед Майей огромную тарелку с шоколадным ломтем сдобы, разложил приборы, налил воды в стакан. Когда он, наконец, убрался, Карина заговорила.

– Нам нужна новая съемка. Мы не можем использовать материал с Меньшиковой.

Майя кивнула, понятное дело, конечно, не можем. Сестра достала из кармана визитку, протянула ее Майе. Та взглянула на нее и удивленно подняла брови.

– Антон Вольский… Твой бывший муж – кандидат на замену?

Карина усмехнулась.

– Нет, адрес на обратной стороне.

Майя перевернула визитку. Там было нацарапано:

«…переулок, дом 14, квартира 7. Зинаида. Варвара. Телефон…».

– Кто это? – спросила Майя, откладывая визитку и возвращаясь к своему десерту.

– Сложно сказать… Они недавно переехали в город, Зинаида, то ли жена какого-то архитектора, то ли сама художник, я не поняла, девочка – ее дочь. Марго их не знает, они сами нашли ее. Зинаида позвонила, сказала, ей посоветовали обратиться к Марго по поводу реставрации какой-то старинной клетки. Та сообщила, что давно этим не занимается, что она работает арт-директором в журнале, но может посмотреть и кого-нибудь посоветовать. Зинаида пригласила ее к себе. Марго приехала, была поражена квартирой, предложила сделать съемку для журнала. Зинаида оказалась не против, сказала, она тебя знает…

– Откуда? – проворчала Майя.

Карина не расслышала или сделала вид, что не слышит.

– …но предупредила, что должна посоветоваться с Варей. Если та будет против – ничего не выйдет.

– А сколько лет этой Варе?

– Лет шесть, семь.

Майя только подняла бровь. Она терпеть не могла детей, от мнения которых могло что-то зависеть. Теперь для того, чтобы получить разрешение на съемку, ей надо было прыгать козой по ковру, сюсюкать, унижаться и стараться понравиться. Карина с улыбкой наблюдала за ней.

– И, похоже, девочка немая, – добавила она.

Майя отложила вилку в сторону. Это было уже слишком.

– Что?!

– Встреться с ними, – невозмутимо продолжала Карина. – Марго говорит…

– «Марго, Марго…»– Майя забарабанила пальцами по столу. – Только и слышу: «Марго говорит, Марго советует!».

Сколько раз я просила эту сучку не посылать нас в Савельево? Так нет! Она как нарочно все съемки там устраивает. Теперь нашла какую-то немую на мою голову!

Она со злостью опять набросилась на сладкий пирог.

– Мало того, что я по ее милости потеряла свои часы, – Майя была несправедлива, но ей было все равно. – Теперь я должна общаться с какими-то маленькими девочками. Мое дело – снимать! Понимаешь? Делать фотографии. Я – фотограф, а не нянька.

Карина спокойно выслушала эту пламенную речь, жестом велела официанту подготовить счет и посмотрела на сестру.

– У тебя все лицо в шоколаде, – с трудом сдерживая улыбку, сказала она.

Майя еле сидела, отдуваясь под тяжестью стремительно уничтоженного десерта. На ее носу и щеках остались следы коричневой пудры.

– Сколько с меня? – просипела она.

Карина только махнула рукой. Взглянула в окно. Напротив на тротуаре она заметила высокого мужчину. Возможно, он поджидал кого-то, спокойно разглядывая спешащих мимо прохожих. Она присмотрелась. Странно, но на мгновение Карине показалось, что незнакомец как будто не смешивается с толпой, не вписывается ни в этот яркий летний день, ни в городской пейзаж, и даже солнечный свет, минуя его, скапливается позади в очень плотную тень. С другой стороны– вроде обычный человек.

Он стоял вполоборота, и Карина не могла как следует рассмотреть его лица, но он начал поворачиваться в ее сторону и она поймала себя на том, что ждет, когда, наконец, сможет увидеть его анфас. Она забыла о Майе, об обеде, об официанте и счете и, стиснув пальцы, почему-то с напряжением ждала этого момента. Еще немного, еще пара мгновений, вот, сейчас, сейчас…

Группа девушек-подростков, возникшая, словно из ниоткуда, встала между ней и мужчиной. Он исчез из виду, к столу подошел официант, положил счет. Карина отвернулась от окна и взялась за портмоне.

Майя, отдуваясь, искала деньги по карманам. Она не заметила никакого мужчины, только обратила внимание на то, что псы, до этого валявшиеся в траве, вдруг вскочили и, тревожно скуля и на кого-то оглядываясь, припустились наутек.

Когда со счетом было покончено, Карина выглянула в окно. За стеклом пробегали люди, проплывали автомобили и по небу спешили облака… Карина тряхнула головой, отгоняя неизвестно откуда набежавшую тревогу. Майя с удивлением посмотрела на сестру.

В кабинете Шоха

Распрощавшись с Кариной, она отправилась в участок. И вскоре, с повесткой в руках, уже шла унылыми коридорами унылого заведения в унылый кабинет следователя, некоего майора, с унылой фамилией Шох. Майя терпеть не могла подобные места – за облезлый линолеум на полах, за пыльные растения, рассованные по кашпо, за запах дешевого супа в коридорах, за вечную глупость, грубость и убожество. Все это Майя ненавидела так искренне, что даже не старалась скрывать своих чувств и с брезгливым выражением на лице приблизилась к нужной двери. На всякий случай она еще раз сверилась с бумажкой и, убедившись, что пришла по адресу, постучала. Стучала Майя во все двери всегда громко и уверенно. От этого часто оттуда ей отвечали, как сейчас. Мужской голос недовольно проворчал: «Войдите» – и Майя шагнула внутрь.

Кабинет следователя Шоха был так же убог, как все в этом здании. Желтый стол, пара стульев с оббитыми ножками, сиротливая полка, заполненная пыльными, явно никому не нужными папками, дешевая металлическая лампа и чудовищный шкаф из ДСП. Но Майя почти не обратила внимания на все это. Она глаз не могла отвести от окна, заставленного разнообразными комнатными растениями. На нем все сияло чистотой и свежестью. Казалось, в этом унылом помещении кто-то по ошибке установил изумрудный витраж, пропускавший сказочный свет из какого-то другого, более совершенного, чем наш, мира.

Майя неожиданно для самой себя улыбнулась. Она присмотрелась – у окна сидел толстый мужчина в линялой форме. Поставив перед собой небольшой горшок с бледно-зеленым ростком, он аккуратно поливал его из бутылки водки.

– Надо же, – вырвалось у Майи. – А это что, способствует?

– Еще как способствует, – с нежностью пробормотал хозяин кабинета, заботливо подливая водочку под тонкие стебли, и еще пальцем подпихивая комочки земли, словно скармливая их прожорливому растеньицу.

«Надо же, может, нормальный человек?» – подумала Майя. Она даже успела проникнуться к нему мимолетной симпатией, но как только следователь отставил бутылку, отодвинул горшок и уставился на нее такими же вылинявшими, как его форма, глазами, от зарождавшихся теплых чувств не осталось и следа. Глядя на это широкое и лоснящееся лицо, Майя еще раз выругалась про себя и все с тем же брезгливым видом, с каким шла по коридору, уселась на стул. Следователь тоже насупился, похоже, он совсем не рад был видеть в своем кабинете это чудо со стрижкой под мальчика, в драной майке и с недовольным выражением на лице.

Уже спустя несколько минут Майя ненавидела весь свет и особенно следователя Шоха. Уставившись в потолок, она болтала ногой и нехотя отвечала на его дурацкие вопросы.

– …после столкновения автомобиль перевернулся. Я выжила случайно. Потом…

– Странно, – перебил ее Шох, заглядывая то Майе в глаза, то в документы. – Странно. Такая драма, вся семья погибла. А вы так рассказываете об этом…

– Как? – вопрос Майи прозвучал, как удар молотка по гвоздю.

– Ну, не знаю, – Шох почесал нос. – Спокойно.

– А я что, по-вашему, должна рыдать тут у вас на столе? – Майя без всякого выражения смотрела на него, но Шоху от этого взгляда хотелось бежать куда подальше. – Не знаю, должна я об этом говорить или нет, но, так, для удовлетворения вашего любопытства – я ничего не помню о том, что было до аварии. И саму аварию не помню. Поэтому ничего не чувствую. Мне обо всем рассказали позже. Сначала в интернате. Потом в приемной семье. Родители Карины Платовой удочерили меня. Она стала мне сестрой…

– Это в какой же интернат вас определили? – вдруг перебил ее Шох, зашуршав своими бумажками.

Майя не успела ответить.

– А-а, да-да, понятно, – протянул Шох. – Говорят, он был построен на пожертвования какой-то сумасшедшей старухи из Савельево.

Майя пожала плечами. В том интернате она пробыла недолго, помнила его смутно и не имела ни малейшего представления о том, кто и при каких обстоятельствах его строил. Следователь, откинувшись на стуле и скрестив руки на животе, изобразил крайнюю степень сосредоточенности, озабоченности и недюжинной работы мысли на лице.

– А этот ваш партнер, Зис. Странное имя… С ним вы как познакомились? – наконец придумал он свой очередной глупый вопрос.

Майя уставилась в потолок и вновь задергала ногой.

– С Зиновием меня познакомила Карина. Она стала издателем, собирала команду, ей были нужны хорошие фотографы. Она наняла нас обоих. Мы стали работать в паре. Вот и все.

– И что, теперь вы неразлучны, как Маша и Даша? Майя перевела взгляд с потолка на переносицу следователя.

Тот невольно потер это место.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, жизнь, вашу и этого… Зиновия.

– Жизнь у нас у каждого своя, товарищ майор. И мы не любовники, если вас это интересует.

– А говорят…

Если бы Шох знал, как мысленно его сейчас разделывала на мелкие кровоточащие кусочки эта хрупкая девушка с чуть хрипловатым голоском…

– Товарищ следователь,– негромко и четко произнесла Майя. – Насколько мне известно, в расследовании вот это ваше «говорят» к делу не подшивается. Кроме того, я не понимаю, какое отношение к смерти Меньшиковой имеет моя личная жизнь и жизнь Зиновия?

Шох вспылил и неуклюже хлопнул ладонью по столу.

– А вас это не касается! Ваше дело отвечать на вопросы. Вы приходите в дом, снимаете там чего-то, а потом хозяйку находят мертвой.

Майя так посмотрела на следователя, что у него зачесалось сразу в нескольких местах. Он уперся животом в край стола.

– Так, давайте сюда ваш пропуск. Но хочу вас предупредить: дело только началось, а вы и ваш… коллега в центре нашего внимания. Просьба из города без предупреждения не выезжать и, по мере возможностей, способствовать продвижению следствия. Все.

Он перекинул Майе через стол подписанную какой-то закорючкой бумажку и демонстративно начал громыхать ящиками стола в поисках чего-то очень важного и нужного. Майя, не говоря ни слова, встала, забрала пропуск, направилась было к двери, но на пороге обернулась.

– Скажите, – пересилив себя, спросила она следователя. – А почему вы думаете, что Меньшикову убили? Ведь никаких признаков насилия, взлома. Даже не украли ничего.

– А вы откуда знаете?

– Ну, как же, в газетах писали…

Шох даже не пытался скрыть своего мелочного мстительного ликования.

– Так вот, моя дорогая, то, что «газеты писали», в расследовании к делу не подшивают.

Майя молча подождала, пока схлынет эта дешевая эйфория. Если бы она не была так враждебно настроена, то увидела бы, что перед ней довольно безобидный, безынициативный и бестолковый тип. Всю жизнь Шох тщетно ловил ловких карманников и вечно получал от начальства только выговоры и совершенно бесперспективные дела. Он не делал карьеры, не мог найти себе жены, жил с матерью и с некоторых пор был привязан только к своим многочисленным растениям. Дачи у него не было, огорода развести он не мог, а крестьянская душа изо всех сил тянулась к земле, пусть даже расфасованной по глиняным горшкам. Так Шох, в перерывах между столкновениями с суровой и извращенной реальностью, которую для него представляли многочисленные воры, убийцы, насильники, мошенники и проститутки, занимался садоводчеством и весьма преуспел в этом, обнаружив таланты, и сотой части которых он не проявил в деле поимки преступников и злодеев.

Но Майя еще не научилась разбираться в сути вещей и явлений. Она видела только то, что видела, – чужого, неопрятного и малопривлекательного человека, на которого она потратила время. И хотела услышать ответ на свой вопрос. Непродолжительный молчаливый поединок быстро закончился. Шох скорчился под стальным взглядом этой девчонки. Он мечтал, чтобы она поскорее ушла, поэтому помялся и неохотно проворчал:

– Да непонятно, что там произошло. Он покрутил в руках горшок.

– Напугал ее кто-то до смерти. Кто-то или что-то. Сердце и не выдержало.

Майя кивнула Шоху на прощание и вышла из комнаты. Тот мрачно посмотрел в сторону двери, дождался, пока шаги затихнут в конце коридора, и опять достал бутылку водки. Внутри нее была обычная вода, он набрал немного жидкости в рот и, как опытная прачка белье, опрыскал свое растение. Оно благодарно затрясло листьями.

– Пей, пей, мой маленький, – заворковал над ним Шох.

Отцу Исидору, духовному наставнику деревни Савельево, накануне приснился странный сон. Он, как человек истинно верующий, к снам относился с подозрением, божьего промысла в них не замечал, а какие-то знаки и намеки считал ересью и предрассудками. Каждое утро святой отец, едва проснувшись, немедленно осенял себя спасительным крестом, не давая запутавшейся в волосах и мыслях паутине снов проскользнуть в сущий мир и смутить его своими бесплотными образами и видениями. Возможно, даже если бы Господь Бог посетил однажды Исидора во сне и явил чудо или изрек истину, наутро священник поспешил бы к заутрене, на всякий случай гнать нечистого и защититься от искушения прелестью. Сон, по его твердому убеждению, был прекрасно освоенным путем, ходом, туннелем, по которому нечистая сила шныряла из своих гниющих углов в святые души, творила зло и обезоруживала даже самых сильных воинов любви, добра и света.

Священник сидел, свесив ноги с кровати, и никак не мог собраться с мыслями. Вроде ничего особенного не было в том сне, только несколько совершенно незнакомых ему людей. Исидору, регулярно служившему в своей церкви и в будни, и по праздникам, не часто удавалось увидеть чужаков. Приход отощал, ряды прозрачных старушек постепенно таяли, верующие с татуировками на пальцах заходили редко, то поставить свечку за успех, то за упокой. Заезжих в деревне было мало, а все строители здесь были жгучими, южными и нехристями. Исидор их не любил, но терпел. Попытался было крестить одного, но чернобровый маляр со страху вдруг так запил, что святой отец плюнул и оставил это дело.

Те, кто привиделся ему сегодня ночью, были совершеннейшими незнакомцами. Они словно свечи стояли в тонких слоях расползающегося по огромному полю тумана. Казалось, можно было различить их лица, но туман наплывал, стоило Исидору приблизиться и всмотреться в ускользающие черты. И место было таким тоскливым и пустым. Серый воздух, мертвый край… Священник прямо затосковал в этом сне.

Сейчас, потирая голову и щуря глаза в лучах яркого утреннего солнца, Исидор думал: ничего особенного ведь не приснилось, отчего же такой тревогой и тоской свело его душу? Он вспомнил о крестном знамении и осенил себя не раз, но что-то все равно было не так. Чье-то присутствие в этом сне беспокоило его. Но чье? Святой отец не знал…

В тот вечер, Майя осталась дома. Она купила красного вина, кусок хорошего сыра, виноград и новый фильм. Поставила машину внизу под домом и поднялась к себе.

Прошло несколько дней после ее переезда, и теперь она знала, что за соседней дверью обитала пожилая вредная женщина по имени Раиса Осиповна, со своими кошками, вечными сплетнями и приметами, в которые она верила сама и пыталась уверить в них всех соседей, включая вновь прибывшую Майю. Но та была совершенно равнодушна и к бабе с пустым ведром, и к лестнице электрика, прислоненной к стене, вечно не знала, что там нового у Семеновых с третьего этажа и чем кончился общий скандал жильцов в пятницу. И терпеть не могла кошек.

Новую соседку Раиса Семеновна невзлюбила сразу, а когда поняла, что та не только внешне, но и внутренне не соответствует ее представлениям о прекрасной молодой девушке, отношения сделались одновременно прохладными и взрывоопасными. Теперь, выходя из лифта и замечая немедленно перекрывающую глазок привычную любопытную тень, Майя начинала улыбаться, кланяться и махать ручкой. За дверью бесились от такой наглости, но выдавать себя упрямо не хотели.

Майя вошла в квартиру. Сделала несколько шагов по полутемному коридору и едва не упала, за что-то зацепившись. Несколько коробок с неразобранным барахлом громоздились в проходе, перегораживая путь. Хотя кое-какой порядок Майе все-таки удалось навести – зеркало в своем целлофановом коконе переехало в новую спальню, телевизор она приткнула на стопку журналов и альбомов по фотографии, а кофеварка и несколько разнокалиберных чашек расположились на подоконнике. Кровать Майя развернула так, чтобы лёжа можно было смотреть на экран и дальше, за окно, на реку и зеленые холмы большого парка.

«Интересно, – подумала Майя, – проживу ли я здесь до осени?» Ей хотелось задержаться в этой квартире и посмотреть, как изменится пейзаж за окном под холодными дождями и первым снегом.

Она свалила покупки на пол и удалилась в ванну. Предстоял отличный вечер с вином, сыром и последним фильмом модного молодого режиссера.

Но, стоя под струями воды, Майя все возвращалась к мыслям о потерянных часах. У нее были свои счеты со временем. Она занялась фотографией в тот день, когда поняла, что любой снимок – это всегда картинка из прошлого. Майя считала, что сегодняшний день враждебен вчерашнему. Срезанные цветы вянут, вещи приходят в негодность, люди стареют и умирают, навеки успокаиваясь в минувшем. Майя часто ловила себя на том, что ее собственное движение вперед, в будущее, было машинальным и вынужденным, как вынуждено вращение планеты вокруг солнца, и что в настоящем, таком уютном и привычном для всех, она чувствует себя гостьей.