Текст книги "Novellika"

АЛОЕ ЗАРЕВО БЕСКОНЕЧНОГО НЕБА

«Странник, куда путь держишь? —

А туда, куда дорога ведет, мил человек.

– А куда ж ведет твоя дорога?

– А ты разве не видишь? В небо».

1

Выдвинуться в дорогу всегда легче, чем на нее решиться; едешь себе, за окошком пейзажная идиллия, кто-то сопит под боком и чувство такое – уютное-уютное. Серебряные головы пенсионеров – иностранцев, их веселый смех, фотоаппараты, вспышки, снова смех – в автобусе всегда ощущение, что одиночества, как самого явления не существует. Водитель жмет на педаль газа, мотор гудит, кто-то показывает пальцем в окно – смотрите, смотрите! – горы! Кто-то храпит на заднем сидении. В автобусных турах важно, чтобы попутчики были сплошь радостными и вовлеченными в сам процесс путешествия, и еще – легкое настроение взять с собой из дома не забудьте.

Мой брат, Ваня, еле доставая ножками до пола, болтает ими, сидя на сидении у окна. Рада, что удалось его вывезти хоть немного из пыльного города. Брательник мой тот еще проказник – начинающий ютуб блогер и сорванец, который никогда не даст вам спокойно посидеть с друзьями. Если вы вдруг решите пригласить вашего молодого человека – то будьте уверены: он вместо того чтобы обниматься и целоваться с вами, будет слушать про преимущества последнего смартфона «Сяоми Редми 3» или «Редми 4», или даже «РедМи 5», и в конце концов так вовлечется, что непременно завяжется спор про преимущества «китайцев» над «яблоком».

Знаете, я бесконечно уважаю людей, которые постоянно испытывают тревогу – за близких, уличных животных, ситуацию в стране. Им не все равно! Когда у меня появился братик, маленький комочек, которого вместе с мамой привезли из роддома – я впервые испытала это чувство – тревогу. Мне было девять лет с половиной или чуть больше, и я во все глаза глядела на красивого ребенка, который пытался улыбнуться этому миру, чтобы продемонстрировать свою любовь. Только тогда я поняла, что есть кто-то в этом мире важнее меня – кто-то, кто еще не раз насыплет мне кукурузных хлопьев на голову, кто-то, кто будет бодаться и брыкаться, когда ты попробуешь его искупать, кто-то, кто будет кричать тебе в гневе, знаете, таком смешном детском гневе – «Я тебя убу» – и это будет человек, который с этого самого момента, на всю жизнь – станет важнее тебя.

Я стала испытывать тревогу сразу: когда мама убаюкивала и укладывала его в кроватку, я пристально следила, чтобы она ему чего-нибудь не повредила. Я говорила таким взрослым, снисходительным тоном маме: «Мам, ну аккуратнее. Он же маленький!».

Мне совсем не хотелось, чтобы с ним что-то случилось. Я убаюкивала его тоже: пришлось для этого выучить несколько колыбельных песен, а когда мама спросила, для кого я их учу, я сказала «для Ванюши». Мама все время сидела дома, даже когда Ване исполнилось четыре – она не пошла работать. Папе приходилось работать за двоих, из-за чего дома были частые скандалы. Папа кричал маме: «Я пашу как племенной бык!», от чего мы с Ванькой, когда он подрос, просто покатывались со смеху. Ванька был славный малыш, за исключением того, что в возрасте 3-х с половиной лет приноровился тягать меня за волосы. Я его обожала. В тайне я представляла, что я уже взрослая, и это мой маленький сынишка, из-за чего сильно ревновала его к маме.

Я всегда торжественно в день рождения Ваньки, поздравляла его с его новым годом. Мы развлекались, пока мама накрывала на стол, одевали плюшевые оленьи рога, корчили рожи и фоткали это на его смартфон, подаренный к этому же дню рождения. Правда я позволяла себе расслабиться, только когда все уже было готово! В день его рождения я целый день стояла с мамой на кухне, и даже самостоятельно готовила сорбет. А еще, мне всегда доверяли самое главное: написать на торте «Ванюша» и цифру, которая показывала, сколько ему исполнилось.

Я объясняла Ване, как режиссеры снимают кино: «Ну, знаешь, у них такие большие, большие компьютеры, с большими, большими экранами, там они делают спецэффекты….». Ваня перебивал: «О, мне вот это нужно для моего блога», затем я описывала, как режиссер работает с актерами, мол, показывает, рассказывает, то, что видит внутри. Ваня мечтательно говорил: «Мне нужен режиссер!» а потом просил меня написать сценарий к его очередному ролику. Я соглашалась, но как же было обидно потом, когда в ролике не было и намека на тот сценарий, который я ему написала. У Вани совсем не было друзей. Он проводил время со мной или с родителями, или уезжал к бабушке, когда еще не ходил в школу. В это лето, мне исполнилось 18, а Ване – девять. И я решила взять его с собой в свою первую самостоятельную поездку.

Мы отправились в автобусный тур по Чехии, так как у Ваньки был любимый герой из мультика для взрослых по Францу Кафке «Превращение». Ваня вообще был очень любознательным мальчиком! Стоило нам выйти из дома и сесть в такси, он обрушил на меня такое количество вопросов, что сразу на них все ответить – дело не такое уж и быстрое.

Я сказала, что как только мы сядем в автобус, у нас будет время и поговорить и пообщаться. Мой парень, «Вован», как называл его Ваня, решил не ехать с нами, чтобы мы побыли вдвоем. Вовка был очень понимающим и старше меня – ему было целых двадцать три, он уже окончил университет, в то время как я училась только на первом курсе.

Вовка позвонил, как только мы сели в автобус – даже раньше родителей. Мы начали шептать нежности друг другу в трубку, отчего Ванька фыркнул и начала меня перекривлять.

Я отвесила ему подзатыльник и сказала, чтобы он следил за дорогой. Ванька насупился и послушно уткнулся взглядом в окно. Я, поймав себя на том, что вспылила, сказала: «Ванечка, возьми фотоаппарат, пофотографируй виды пока. А потом, если хочешь, пообедаем?». Ваня ничего не ответил, просто продолжая смотреть в окно, сидел молча, скрестив руки на груди, давая понять, что наглухо от меня закрылся.

Меня кольнуло в затылок что-то – наверное, это были угрызения совести.

Я сидела и думала, чем развлечь брательника, и придумала игру: «Вань, а давай поиграем! – сказала я. – Мы будем проезжать много городов, один за другим они будут мелькать за окном. Так вот, представь, что ты бы мог стать мэром каждого из них. Какие бы перемены ты привнес в политику управления городом? Что бы изменил?». Ваня недоверчиво покосился на меня, но поиграть согласился.

Мы ехали, за окном мелькали дорожные знаки, указывающие на то, какой город мы проезжаем и мы погрузились в игру. Ванька выдавал разные теории, например: карусели хорошо бы сделать в каждом парке, всем детям, чтобы в школе выдавали телефоны, учитывая их пожелания: яблокоманам – айфоны, андроидоманам – китайцев и корейцев. Когда я просила для чего? Ваня ответил логично: «для развития».

Ваня очень оживился, даже проголодался, мы решили поесть, и он вроде как простил мне подзатыльник.

Мы выезжали из Львова, так что нам предстояло пересечь только две границы: украинско-польскую, и польско-чешскую. У нас по пути должна была быть одна остановка в Варшаве на 1 час 40 минут, во время которой нам должны были разрешить погулять. Мы оба были настроены более чем оптимистично. К вечеру Ваньку стало клонить в сон, он попросил рассказать ему истории про ниндзя-черепашек, и уснул, обхватив мою руку.

То дремля, то просыпаясь, я размышляла о том, какое будущее ждет моего малыша. Возможно, он свяжет свою жизнь с айти, а быть может, станет хирургом или теннисистом – но он должен стать великим! «Из такого выдающегося трепателя нервов должен был кто-то выйти!» – подумала я со смехом и незаметно уснула. Проснулись мы уже проезжая Польшу. Когда я открыла глаза и спросила у Вики (30-летней мамы дочки Ярославы) как давно мы пересекли границу – она ответила что едем по Польше уже час. Я смутно помнила хмурые лица пограничников, как они сверяли фото в документах с нашими заспанными моськами и прогнала эту ненужную, занимающую место на моем личном внутреннем «жестком диске» информацию.

До Варшавы оставалась каких-то 2—3 часа. Я разбудила Ваньку, заставила его почистить зубы, переодеть мятую майку, причесаться и позавтракать. Мы потихоньку начали собираться на прогулку, мы взяли документы, сложили фотоаппарат, телефоны в рюкзак, отсчитали нужную сумму денег и стали ждать.

Ванька слушал музыку в своем «сяоми» плеере, я листала местный (торчащий из сетки на спинке впереди стоящего сидения) трэвел-журнал и время летело, летело, летело…

Я даже успела немного задремать, поэтому в первую минуту не поняла чего все так переполошились – граница что ли уже? На самом деле была остановка – та самая, Варшава!

Ванька толкал меня в плечо, и я, очнувшись от дремы, и, сообразив, что происходит, быстро наспех привела себя в порядок, схватила вещи, и мы в считанные минуты выбрались из автобуса, чуть ли не последними.

Ванька вертел головой во все стороны – еще бы! Это был его первый раз заграницей. Да и мой тоже! Наш руководитель группы собрал нас всех возле автобуса и начал бубнить себе под нос: «Собираемся все там-то (на площади за железнодорожным вокзалом Варшавы, возле автобуса), во столько-то (ровно через час сорок минут). «Какой же он зануда!» – подумала я. Все активно закивали головами. Мол, понятно. Нам тоже все было понятно, но я, несмотря на нетерпение скорее вырваться отсюда и отправиться гулять по новому городу, подняла руку и спросила: «А если кто-то опоздает? Будут ждать?». Наш главный (наполовину Чех, наполовину русский по имени Георг), насупился и все таким же нудным голосом заверил, что всех дождутся и автобус не уедет, пока в нем не будет изначальное количество человек.

Что ж! Нас ждала Варшава! Я схватила Ваньку за руку и увлекла за собой.

*****

Мы были в пятнадцати минутах ходьбы от Старого Города – по–крайней мере так говорила карта, которой мы предусмотрительно запаслись. Дойдя или, скорее, добежав до сердца Варшавы – его по виду старинной, а на деле – не такой уж и старинной – «души», мы решили первым делом перекусить. Я забыла покормить Ваньку после завтрака, и уже было за полдень, начиналась вторая половина дня, и я не хотела, чтобы мой мальчишка был голодным. Мы забежали в кафе и умостились на мягкие пуфы-сидения. Уже оглядевшись, мы поняли, что, судя по всему, это была местная кофейня или что-то вроде того. Здесь нам вряд ли подали бы бифштекс или суп, но здесь было прохладно, уютно, мы сели, сразу расслабились и решили остаться.

Ванька разглядывал меню, которое было, что вполне ожидаемо, на двух языках: польском и английском. Он периодически показывал мне на пункт в меню, читал с плохим произношением и русским акцентом название и спрашивал, как это переводится. Я на минуту замирала, повторяя слово вслух про себя – вспоминала, что оно значит и выдавала ответ. Когда мы уже были готовы заказать, к нам наконец подошел приветливого вида поляк Анжей (как я смогла прочесть на его бейдже), официант, и вежливо обратился к нам по-польски. Ваня тут же попытался взять быка за рога, но он лишь смущенно посмотрел на официанта и промямлил: «Do You Speak English?». Я засмеялась и перехватила у него инициативу, ответив в тон официанту, так же вежливо, что мы не местные и хотели бы заказать два сэндвича и лимонный и апельсиновый фрэш.

Надо отдать должное Анжею: он внимательно слушал, сделал поправку на мой несовершенный английский, все записал и, бросив на прощание дежурное «Enjoy!», удалился. Мы с братишкой стали беседовать о том, о сем, Ваня все время говорил про Польшу, про ее роль во второй мировой и проявлял недюжинные познания. Папа все-таки хорошо натаскал его по вопросам войны. Я спорила с ним где-то, но в целом слушала, открыв рот. Ваня почувствовав, что сел на своего конька, распушил хвост, и потом еще долго с него не слезал. Но я вдруг осознала, как же чертовски хотелось пить! Я подумала, что, скорее всего, осушу стакан со своим соком еще до того, как доем свой сэндвич. В сумке была бутылка воды, но как-то неудобно было бы ее доставать в кафе. А заказ все не несли, и я поинтересовалась у Вани, хочет ли он пить тоже. Ваня демонстративно схватился за горло и начал показывать, как умирает от жажды. Выглядел он уморительно, но жажда была важнее и я сказала, чтобы он не паясничал и попросила его ответить серьезно. Ваня заливисто засмеялся и кивнул.

Надо было как-то незаметно достать бутылку и быстро нам обоим из нее попить – но как это сделать?

Я, в общем, подумала, что дело нехитрое – развернула наши с Ваней стулья спиной к залу, благо наш столик был в конце, и тихонько достала бутылку. Я отпила немного и сунула ее Ване. Когда я увидела, как мой брателло глохчет эту несчастную воду, так, как будто предыдущие 5 часов провел где-нибудь в пустыне, как минимум – мне стало жутко за него стыдно, я шикнула на него и забрала бутылку. Но спрятать ее не успела. За моей спиной уже стоял Анжей. Он вежливо кашлянул и я, виновато улыбнувшись, поспешно запрятала бутылку на дно сумки.

Пока Анжей расставлял на столе заказ, мы встретились с ним глазами, и я, не в силах вынести его взгляда, сгорая от стыда произнесла: «We’re very sorry». Анжей поначалу ничего не ответил, а только улыбнулся и поспешил удалиться, все же бросив мне через плечо: «It’s Ok». Я, внезапно вспомнив, что времени в обрез, достала телефон и посмотрела на часы. С тех пор как мы покинули автобус, прошло уже 35 минут. Я приказала Ване, чтобы ел быстро, как только может, иначе мы ничего не успеем посмотреть.

2

«Старе Място» оказалось не таким уж большим. Мы выдвинулись по направлению к рыночной площади и безумно радовались всему: новому городу, солнечной погоде, новым людям. Мы с Ваней взялись за руки и начали тихонечко напевать нашу любимую мелодию из «Звездных Войн», сначала мы пели тихо-тихо, потом немного громче, и незаметно начали горланить ее во все горло. Первое что мне пришло в голову, когда перед нами выросла фигура полисмена – «неужели мы настолько громко поем»? Он слегка коснулся моего плеча и спросил по-польски, но я поняла его: «Вы чувствуете себя нормально?». Еще когда я его только увидела, я толкнула в плечо Ваню, чтобы тот замолчал, и сама немедленно закрыла рот. Теперь мы стояли и смотрели друг на друга: я и польский полисмен.

– Якась проблема? – спросила я по-украински, в надежде, что фонетическое сходство наших языков поможет нам прийти к взаимопониманию.

Он сказал снова что-то по-польски, но я не поняла его и решила все же перейти на английский.

– We’re very sorry…..– снова начала я, как старая заезженная пластинка, но он меня тут же, хоть и довольно вежливо, перебил:

– Are you Russian or Ukrainian?

У меня загорелись глаза, наконец-то я все понимаю! Я закивала:

– Yes, Yes! We’re from Ukraine, from Lvov.

Полисмен кивнул и на вежливом и грамотном английском объяснил, что вынужден был нас остановить, т.к. наше поведение – это административное нарушение. Потом он поинтересовался, где наша группа, или мы путешествуем в одиночку. А также есть ли документы на ребенка. Я охотно согласилась все предъявить, но как раз тут оказалось, что проблемы только начинаются. Выяснилось, что Ванин паспорт (детский проездной документ) и разрешение от родителей на выезд я оставила в автобусе.

«В таком случае, я вынужден отвести вас в отделение» – сказал наш новый знакомый, и мы послушно последовали за ним. Это было довольно глупое решение с его стороны – намного умнее, на мой взгляд, было бы провести нас к автобусу и там проверить все документы. Но делать было нечего, и мы пошли туда, куда он нас повел. В полиции оказалось, что никто не говорит по-английски. Я, как могла, пыталась (и по-английски и по–украински) объяснить, что мы можем опоздать на автобус, что нас ждет группа, и что все наши вещи в багажном отделении этого самого автобуса. Но они не хотели ничего слушать. Их волновали документы на Ваню. Я точно помнила, как положила оба паспорта в сумку, но сейчас там был только один документ – мой паспорт. А про разрешение я вообще забыла.

В общем, когда мы вышли из участка, на часах было ровно полтретьего. А автобус должен был уехать в два. Пожалуй, это было даже к лучшему, потому что Варшава пришлась нам по душе, за исключением дяденьки милиционера, который так вежливо проводил нас в милицию. Мы естественно бросились бежать со всех ног в сторону вокзала. Ванька был злой, потому что в автобусе остался его плеер, книжки, он хотел, чтобы все это было с ним, и вообще продолжать дальше путешествие. А я хотела, чтобы документы были при нем, и все наши вещи тоже. Мы гнали на пределе сил, и, наверное, поэтому, Ванька как-то неловко наступил на камень, поскользнулся и свалился, успев оттянуть в сторону руку с рюкзаком. Ведь там был заветный «Сяоми»!

Я помогла ему подняться, с виду он казался целым, но когда мы подняли штаны, на коленях оказались ссадины, а над коленом пятна – будущие синяки. Я расстроилась так, как если бы нас сейчас ко всему прочему еще и обокрали – у меня естественно не было с собой аптечки.

Я оглянулась в поисках аптеки. Ванька настаивал бежать дальше, но выяснилось, что ему больно ступать на ногу.

– Ванюша, не переживай, сейчас найдем аптеку, я куплю спирт и зеленку и обработаю тебе ногу. – попыталась успокоить брата я.

– Только не зеленкой!!!… – заныл Ваня. Он хорошо помнил «эффект зеленки», когда ею заливают ободранные колени после приключений за гаражами на даче. Но в прошлый раз проводила экзекуцию мама.

Я попыталась отвлечь его, сказала, что не переживай, мы обязательно позвоним родителям. Они приедут и заберут нас.

– Ну, я так понимаю, на этом наше путешествие и заканчивается! Ну, хоть в Варшаве побывали… – резюмировала я.

– Вечно ты со своими шутками… – с упреком сказал Ваня.

– Я стараюсь во всем видеть хорошее, ты же знаешь. Так, опускай штанину, нам нужно доковылять до аптеки.

Хромая, с переменным успехом, то быстрее, то медленнее, мы добрались до учреждения под вывеской «Farmacia».

Я зашла внутрь, попросив Ваню подождать на улице. Не хотелось, чтобы они подумали, что у нас какие-то проблемы. Но там была очередь – я еще подумала: за пластырями, что ли? – и завела Ваню тоже.

В аптеке было душно. Нескончаемая очередь из человек пятнадцати, состоящая в основном из пенсионеров, не предвещала ничего хорошего.

Ванька тихо поскуливал. Я решительно направилась к стойкам с кассами:

– Вибачте… Дитина …в неи болить… My brother, he hurts – сказала я на одном из своих родных языков, и на всякий случай повторила фразу по-английски.

Седовласая женщина, с натянутыми на нос очками учтиво посмотрела в мою сторону и тихо, но безапелляционно сказала:

– Черга.

Я внутренне собралась с силами, перевела дух, досчитала до десяти и показала на брата, по-английски объяснив, что он упал, что ранка болит и нам нужны drugs.

Она одним глазком глянула на Ваню, что-то сказала женщине, которая стояла у окошка, и велела мне подойти к кассе.

Проблема была в том, что я не помнила, как будет спирт, зеленка и пластырь по-английски. Оставалась надежда, что она говорит или хотя бы понимает несколько слов по-русски.

– What do you want to buy? – осведомилась она на превосходном английском с легким польским акцентом.

– Ммм…. – я на секунду замялась, а потом, смущаясь, спросила:

– Do You Speak Russian?

Женщина нахмурилась и вдруг на безупречном русском ответила:

– Да, конечно. Что вы хотели бы приобрести? – Я не помню, кажется, я завопила от радости, так, что она шикнула на меня, попросив вести себя тише. Я как-то сразу затараторила перечисляя лекарства, все тише и тише и уже шепотом спросила:

– А откуда вы?

Женщина улыбнулась.

– Я полячка, но у меня муж русский. Я родилась во Вроцлаве.

Я присвистнула. Произношение было что надо. Сгребая лекарства, я протянула руку:

– Катя.

– Зофия. Очень приятно. – Она тоже пожала мою руку, и я поняла, что мое время у кассы закончилось. Я еще раз одним губами произнесла «спасибо» и побежала туда, где скулил мой несчастный братишка. Рану я обрабатывала впервые. Зофия предусмотрительно предложила взять еще вату, и теперь дело было за малым: обработать рану от бактерий и замазать ее зеленкой.

Но как заставить Ваню вытерпеть боль? Он же завопит на всю аптеку! Я поискала в рюкзаке его стилус от телефона и попросила зажать в зубах.

Ваня удивленно на меня посмотрел, но повиновался. Только я смочила вату в спирте, как вдруг вспомнила, что чистым спиртом рану никто не протирает, что его всегда разбавляют. Что чистый спирт может оставить ожог на коже, и тогда Ваня закричит так, что никакие стилусы не помогут. Пришлось вернуться туда, где стояла Зофия и попросить чашку воды. Она понимающе кивнула, дала указание девочке, которая сидела рядом, та забежала в подсобное помещение и тут же выбежала с чашкой воды. Воды в ней было наполовину.

Теперь обработать рану можно было легко и относительно безболезненно для всех: и доктора – то есть меня, и потерпевшего – то есть Вани. Когда я закончила, и посмотрела на его зеленую коленку, я подумала, что мама бы сейчас гордилась мной. На часах было ровно 15 00.

3

– Ну, теперь мы точно опоздали…. – выдохнула я, когда мы вышли из аптеки.

Я посмотрела на брата, а он пристально взглянул на меня. Коленка еще зудела, но он бодро шагал со мной по улице. Как будто отвечая моим мыслям, Ваня сказал:

– У меня есть план! – и, подумав, добавил:

– По крайней мере, мне кажется, что он у меня есть.

– Ну-ка выкладывай….– недоверчиво сказала я и усадила на скамейку возле какого-то фонтана. Здесь, в центре, они были на каждом шагу. Не скамейки – фонтаны. Хотя и скамейки тоже, как и везде в Европе.

– Значит так, – начал Ваня деловито, – Во-первых, мы должны обязательно добежать до места встречи возле автобуса, потому что такое может быть…. Катька, что они нас еще ждут. Это план «А». Во-вторых, если план «а» не сработает, нам нужно добраться до посольства Украины в Польше, рассказать им как нам с тобой «повезло», попросить телефон, чтобы позвонить родителям. И…

– И сделать тебе временный документ, – завершила мысль я за него.

– О-о? А так можно? – удивился Ванька.

– Наивный! Конечно! Неужели ты думаешь, ты первый, кто потерял паспорт в дороге?

Я осеклась.

Ванька зло посмотрел на меня:

– Ты что, потеряла мой паспорт?

– Я-то знаю, что он в автобусе, но пока что ты, считай, его потерял! – поспешно оправдалась я. А сама подумала: «А если я и правда, потеряла Ванькин паспорт?».

Я тщетно пыталась восстановить в памяти картину сборов, но, в конце концов, оставила эти попытки – какая разница? Сейчас тех самых нужных документов у нас нет, мы посреди Варшавы, сами, и нас ждут либо еще приключения, либо немедленное возвращение домой.

Я огляделась. Посольства на ближайшем расстоянии видно не было и хотя до автобуса было еще бежать и бежать, я подумала, что попробовать стоит! Я подхватила Ваню под руку, и мы понеслись, сломя голову, по Старому Городу – туда, где виднелась привокзальная площадь.

– Ванька! – На ходу крикнула я. – А ты боец! Коленка – не коленка, а несешься со мной так, что и конь мог бы позавидовать! Молоток! Папа бы гордился!

Ванька ничего не сказал, но как-то блаженно в ответ улыбнулся, насколько я смогла уловить это на лету. Мы бежали без остановок где-то 15 минут, пока не оказались в районе Варшавского вокзала. И пока не показалось на горизонте то место, где должен был нас ждать автобус. Он как раз отчаливал.

– Нет, Нет! – завопили мы, – Подождите нас! – кричали мы, на бегу размахивая от безысходности руками. В какой-то момент мы поняли, что автобус просто разворачивается, и тут же сбавили темп. «Вот и близятся наши приключения к концу!» – с грустью подумала я. Правда, я еще подумала, что если Ванькиного паспорта возле сидения не окажется, то они все-таки только начинаются. Окончательно запыхавшись, мы подбежали к передней части автобуса, дверь плавно отъехала в сторону. В проеме показалось приветливое лицо Георга:

– Молодые люди! А вот и вы! Мы вас уже заждались! – Георг сказал это как-то весело и даже ласково, без тени упрека.

– Спасибо, Георг! – вся раскрасневшись, пропуская Ваню вперед и снимая рюкзак, сказала я, оказавшись с ним на одном уровне.– На его молчаливый вопрос, я отмахнулась:

– Не спрашивай, друг!

Ванька уже вовсю пыхтел, заняв оба наши сидения, рылся в сумке, достал плеер, сухари и принялся жевать, слушая Моцарта. Я в который раз подумала: «Все дети как дети, Рамштайн, Ван дирекшн, а наш Ванька – интеллектуал!». Подумала, и почувствовала прилив гордости.

Конечно же, первым делом я полезла в сумку, чтобы выяснить в автобусе ли остался паспорт Вани или мы все-таки его потеряли. Я сунула руку в средний карман, и нащупала знакомый, отдающий прохладой материал – не картон, и не пластик, тот самый, из которого делают детские проездные документы. Да и вообще все документы. Но детские паспорта были какими-то другими на ощупь, я зуб даю…

ИНДИГО

Моя история началась всего два месяца назад и уже неразрывно связана с историей моей возлюбленной. Наши судьбы плотно переплелись в витиеватом стечении обстоятельств, так, что разделить нас могла бы лишь трагическая случайность. Но она к счастью так и не произошла. Перед нами стояла другая проблема: родители Инны. Они видели в ней постоянный источник дохода. Она была одаренным ребенком, настолько, что ее называли ребенком «индиго». А знаете, как живут такие дети? Очень просто, а точнее – сложно. Они находятся в постоянном испытательном «симуляторе» – им приносят новые и новые задания, в детстве им дают еще больше развивающих игрушек, их хвалят и тут же ругают за малейшее несовершенство – почему? Все потому же – потому что они дети Индиго.

Впервые моя любимая услышала это слово от мамы, когда она говорила с ее преподавателем по фортепиано – еще в далеком детстве. «Она – ребенок Индиго. Ее способности обязательно нужно развивать» – сказала она Инессе Петровне, интеллигентной полноватой женщине в очках со сплошь седой головой и вечно озабоченным выражением лица –именно такое лицо у нее было, когда кто-то неправильно играл Моцарта. Инесса Петровна согласилась: «Попробуйте еще отдать ее в хор и на вокал. А мы будем развивать ансамблевую игру». Да, уже в тот момент она, наконец, связала это слово со своими бедами: от нее постоянно ждут невиданных высот. Все потому, что она – особенный ребенок. Такие дети, как она – способнее, чем остальные и обладают талантом не одним и не двумя, а сразу в нескольких областях. Самая большая проблема таких детей заключается в том, что родители относятся к таким детям потребительски: они надеются, что их способности обеспечат им безбедное существование в будущем.

Постоянные завышенные ожидания родителей превращают их жизнь в настоящий «ад»: от них постоянно требуют самой высокой успеваемости по всем предметам, а если они получат балл ниже – то становится очевидно, какое сильное огорчение он или она доставили. Бытует мнение, что дети «индиго» получают удовольствие от такой загруженности – но это не так. Им тоже хочется погонять в футбол с мальчишками, или поиграть в куклы во дворе. Но у ребенка «индиго» на такие «мелочи» просто нет времени. После шести уроков в школе, он(а) бежит на фортепиано, потом на балет (или боевые искусства), потом на шахматы, и только в конце дня, когда сделаны все уроки и позади занятия на инструменте, им разрешат немножко посмотреть телевизор.

Познакомились мы с Инной, когда ей было шестнадцать. Это время должно было стать золотым временем: школа позади, родители уже не способны ее контролировать…. Но она и тогда очень сильно страдала – и даже более того: именно тогда, когда ей исполнилось шестнадцать – родители напирали на нее еще больше. Когда она меня позвала на свой день рождения, она сказала, что будем праздновать без подарков, потому что это: ее sour sixteen. «Горькие шестнадцать» – в этом была вся Инни. Все дело в том, что родители видели, что она талантлива, видели, что ей легко даются науки, и заставляли ее поступать на математику, хотя она хотела связать свою жизнь с музыкой.

Гениальной певицей она не была, но довольно свободно импровизировала, и талантливо аккомпанировала себе на рояле. В ее окружении было много талантливых музыкантов, а я – горе-программист и очкарик-айтишник смотрелся в этом «райском саду» белой вороной. Каждый раз, когда я ее спрашивал, что она во мне нашла, она ласково трепала меня по плечу, и говорила: «Не спрашивай, любимый!», а потом добавляла, делая акценты на каждом слове: «Честь. Совесть. Справедливость». Уж не знаю, как там с честью и совестью, но справедливость я готов был отстаивать с пеной у рта.

Однажды, мы решили прогуляться в городскую галерею современного искусства. Рассматривая картины современных художников, мы порой не могли сдержать смущенного смеха: гениталии – нарисованные, припудренные и намасленные, черные пятна – обычная разбрызганная краска по холсту, – это все то, что до сих пор делает современное искусство таким непонятным и ставит под сомнение его истинную ценность.

Боюсь, если бы мы встречались по «серьезке», с поцелуями и обнимашками, у нас этот поход вылился бы в горячую ночь, но мы всего лишь продолжили вечер в кафе.

– Как тебе? – поинтересовалась Инна. Она сказала это вскользь, разглядывая что-то у меня на груди, то ли пуговицы, то ли узор на свитере. Я смутился. Как мне? Ну, хреново, как!

– Ты про ту черную краску, разбрызганную по всему холсту? – дерзнул я, и виновато улыбнулся.

– Да да, именно про нее. Краски и идея прочтения палитры очень похожи с Матиссом. Правда рисунок отсутствует. Но я так поняла, так было задумано. – Воодушевленно подтвердила Инна. Ффух! Попал! Обрадовавшись, что попал точно в цель, я решил поддержать ее:

– Да, ты абсолютно права. Действительно есть что-то схожее…Но при наличии рисунка, было бы намного проще проследить связь между ними.

– А как зовут художника, не припоминаешь? – Я напряг память. Инга наморщила лоб, демонстрируя, что тоже сосредоточенно думает. Зрительная память меня не подводила, перед глазами крутилась надпись в нижнем углу картины. Но нечеткая, и все время перемежалась с другими работами. Наконец я разглядел на внутреннем «экране» два слова, отпечатавшихся у меня в памяти:

– Исаия Кашиц?

– Точно. И знаешь что? Кажется, мои родители знакомы с ним.

«Вау!» – мелькнуло в голове, но радоваться или стыдиться – вот в чем вопрос?

– Ну, круто. Твои родители вообще водятся со всей этой богемой.. – я умолк. Ничего определенного я сказать не пытался, просто, чтобы поддержать разговор.

– Это пошло еще с тех пор, как меня отдали в музыкальную школу. Они перезнакомились со всей музыкальной элитой – не сразу, постепенно, а потом к ним присоединились художники, скульпторы, известные спортсмены и даже политики. Ничего особенного….Обычная общительность.