Текст книги "Запутанная игра"

4
Рэнсом

Выстрелы достигают цели, и мы втроем, как единое целое, входим в комнату. Мы проделывали подобное столько раз, что научились работать сплоченно.

Вик быстро осматривает комнату, чтобы убедиться, что нас не подстерегает никакая угроза. Это его обычная работа – следить за тем, чтобы путь был свободен, и расчищать его, если потребуется.

– Тут чисто! – кричит он.

Мэлис делает шаг вперед и поднимает Николая с кровати, и оказывается, он свалился на девушку. На ней разорванная ночнушка, которая теперь залита ярко-красной кровью.

– Вставай, сука, – рычит Мэлис, стаскивая Николая с матраса и швыряя его в угол комнаты.

Бугай сползает на пол, оставляя на стене кровавый след. Он тяжело ранен, но еще жив, его грудь тяжело вздымается. Глаза открыты, и, хотя и затуманены, в них достаточно жизни, чтобы понять, что происходит.

Его рука начинает двигаться, вероятно, в попытке схватиться за оружие, но Мэлис уже рядом. Он набрасывается на Николая, прежде чем тот успевает сделать что-то помимо вытаскивания ножа, который был припрятан у него в кармане брюк. Мэл выбивает ногой лезвие, а затем для пущей убедительности наступает Николаю на руку.

В комнате раздается хруст костей.

Ноздри Николая раздуваются, но он не кричит от боли. Очевидно, он из тех парней, что родились и выросли в подобном дерьме. Привыкли получать травмы, жить на острие ножа. Но он, наверное, гораздо больше привык быть охотником, а не жертвой.

Мэлис наклоняется и хватает Николая за волосы, его пальцы перебирают короткие пряди у самой кожи головы. Он поднимает голову бугая и смотрит ему прямо в глаза.

– Помнишь Диану Воронину? – выплевывает брат.

Грудь Николая тяжело вздымается, но он ничего не говорит, лишь прищуривается, глядя на Мэлиса так, словно собирается в него плюнуть. Но еще до того, как он успевает набрать слюну в рот, Мэлис снова наступает ему на руку, на этот раз сильнее. Лицо Николая искажает боль, и он, тяжело дыша, обнажает окровавленные зубы.

– Я задал тебе вопрос, урод, – огрызается Мэлис.

– Мэл, – окликаю я, бросая ему нож. – Такой парень, как он, скорее всего, в свое время завалил до черта беззащитных женщин. Может, ему просто нужно, чтобы ты освежил его память?

Мэлис берет нож и наклоняется, от него исходит гнев и жажда насилия.

– Да, возможно, ты прав. – Его голос звучит мягко. Опасно. – Может, ему и правда нужно напоминание.

Он разрезает рубашку Николая спереди, обнажая чертовски бледную кожу. Он весь в шрамах и татуировках, хотя и близко не подошел к тому количеству, что есть у Мэлиса.

– Я бы вырезал ее гребаное имя на твоей коже, – рычит Мэлис. – Но ты недостоин носить его.

Вместо этого он приставляет нож к груди Николая и просто начинает вырезать на ней линии, пробивая кожу достаточно глубоко, чтобы на поверхности сразу выступила кровь. Николай рычит, и мне трудно сказать, то ли ему наконец-то больно, то ли он просто разозлился. В любом случае, это не имеет значения. Есть только один способ покончить со всем этим.

Я подхожу ближе, попадая в поле его зрения, и его дикие глаза останавливаются на мне.

– Диана Воронина, – повторяю я. – Она была медсестрой. Примерно такого роста. – Я поднимаю руку, показывая ее примерный рост. – Темно-каштановые волосы, ярко-зеленые глаза. Улыбка, которой она одаривала практически любого. Припоминаешь?

– Пошел на хрен ты и эта сука, кем бы она ни была, – выплевывает Николай, его голос с сильным акцентом наполнен болью.

Мэлис вонзает нож еще глубже, прямо под мышку с правой стороны.

Я цокаю языком и качаю головой.

– Прости. Неверный ответ. Давай-ка посмотрим, может, это сработает. Однажды вечером она возвращалась домой с работы. Она была медсестрой и посвятила свою жизнь помощи людям. Кто-то выстрелил ей в голову. – Я подхожу еще на шаг ближе, становясь прямо за спиной Мэлиса. – Это была не шальная пуля и не несчастный случай. Ей выстрелили прямо сюда. – Я указываю себе между глаз, ни на секунду не отводя взгляда от Николая. – И с близкого расстояния, судя по тому, что мы узнали из отчета.

– Мы знаем, что это сделал ты, – вступает в разговор Вик. Его голос звучит так же бесстрастно, как и всегда, он сохраняет над собой жесткий контроль даже сейчас, когда мы смотрим на человека, убившего нашу маму. – Мы хотим знать, почему.

Николай переводит взгляд с одного из нас на другого, и вид у него такой, будто он сейчас сдохнет. Его глаза налиты кровью, а на губах пузырями выступает кровь, когда он, наконец, снова заговаривает. Пули, выпущенные Мэлисом в спину, вероятно, пробили одно из его легких.

– Я помню, – хрипит он через мгновение. – Ага, точно. Это был просто бизнес.

– Бизнес? – вопрошает Мэлис, от ярости его слегка трясет. – Это что еще, черт возьми, значит? Она была нашей матерью.

– Она оказалась не в том месте, не в то время. Увидела, как я завалил кое-кого, и я не мог оставить ее в живых после этого. Да, я убил ее. И после этого больше никогда о ней не вспоминал. А ты типа проливаешь слезки из-за каждого никчемного куска дерьма?

Зря он так. За его словами тут же следует реакция. Мэлис вонзает нож еще глубже, а я сжимаю руки в кулаки, пытаясь справиться с яростью.

Наша мать была настоящим ангелом. Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, и по сей день никто и близко не сравнился с ней. Она была единственной, кто делал все, что мог, чтобы помочь нуждающимся. Она была из тех мам, которые знают, как заставить своих детей улыбаться, и хотят, чтобы они были счастливы. Она была последним человеком, который заслуживал такой смерти. Мы любили ее всем сердцем, и того, что этот ублюдок так говорит о ней, достаточно, чтобы окончательно взбесить нас.

Даже Вик, кажется, на пределе своих сил. Он идет вперед, и они с Мэлисом оказываются прямо перед Николаем, два предзнаменования рока. Вик отступает назад, а затем пинает Николая в бок, достаточно сильно, чтобы сломать тому пару ребер. Судя по болезненному стону, туда он и целился.

Мэлис вытаскивает нож и снова вонзает его, слегка проворачивая.

Остаюсь только я.

Я выдерживаю взгляд Николая, пока он терпит пытки, и качаю головой.

– Когда мы с тобой закончим, ты даже куском дерьма не будешь, – обещаю я.

Мы принимаемся мучить его. Не торопимся, по очереди наносим удар за ударом. Я наступаю ему на другую руку, а Вик ломает еще несколько ребер. Когда Мэлис отпускает Николая, тот оседает, тяжело дыша и пытаясь обхватить ушибленные места. Поэтому мы калечим его еще чуть-чуть.

А потом еще для пущей убедительности.

Когда мы заканчиваем, Мэлис возвышается над ним, и выражение глаз брата можно было бы посчитать почти диким, если бы оно не было таким расчетливым. Он берет лампу с тяжелым бронзовым цоколем с тумбочки рядом с кроватью и на секунду взвешивает ее в руке, словно пытаясь прикинуть, сколько она весит. А затем он с силой опускает ее на голову Николая, с хрустом сокрушая его череп.

После этого в комнате воцаряется тишина. Мы втроем стоим плечом к плечу и смотрим на тело Николая, наслаждаясь смертью человека, который отнял у нас нечто столь ценное.

Затем мое внимание привлекает какое-то движение.

Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка, лежавшая до этого на кровати, выхватывает что‐то из-под нее и бросается к двери. В пылу одержимости я почти забыл, что она здесь, особенно учитывая, что она не издала ни звука с тех пор, как мы ворвались в комнату.

Она быстра, но я быстрее. Прежде чем девчонка успевает убежать, я хватаю ее за руку и дергаю назад. На ней короткая порванная комбинация, и она вся в крови Николая, потому что была под ним, когда в него выстрелили. Она дико сопротивляется, пытаясь вырваться, и я держу ее еще крепче, прижимая к себе спереди руками.

– Нет. Пожалуйста, – хнычет она, пытаясь втиснуть помятое пальто, которое держит в руках, между нами, чтобы оттолкнуть меня. – Прошу!

Она слегка приподнимает голову, пытаясь высвободиться, и, когда я рассматриваю ее заплаканное лицо получше, то понимаю, что знаю ее. Это та самая девушка, с которой я столкнулся прошлой ночью возле «Сапфира». Помню, подумал, что тогда она выглядела расстроенной, но это ничто по сравнению с тем, как она выглядит сейчас.

Наша борьба привлекает внимание моих братьев, и они переключают свое внимание с тела подонка на хрупкую девчонку в моих руках.

– Проклятье, – выплевывает Мэлис, прищурившись.

Девушка вздрагивает от резкости его тона, дрожа как осиновый лист. Ее лицо бледное, почти белое от шока и страха, а по щекам текут крупные слезы. У нее карие глаза, но когда на них падает свет, в темной глубине выделяются золотистые искорки, и мне трудно отвести взгляд даже на секунду.

Она выглядит чертовски испуганной и разбитой, и какая-то часть меня сочувствует ей за то, что она увидела. На самом деле она едва ли похожа на тех девушек, которые обычно трудятся в подобных местах, и если это ее первая ночь на работе, то ей охренеть как не повезло.

Ее большие, широко распахнутые глаза встречаются с моими, и она замирает. На бледном лице отражается узнавание, когда она понимает, что тоже уже встречала меня раньше. Мы застываем так на секунду, и ее метания замедляются, когда она, моргая, пялится на меня.

Затем момент проходит, и девушка вырывается из моих рук, пользуясь моей рассеянностью и тем, что я ослабил хватку. Она снова бросается к двери, но Вик оказывается там раньше, чем она успевает что-либо предпринять. Он встает перед дверью, скрестив руки на груди, на его лице застывает мрачное выражение.

Мэлис, стоящий в стороне, поднимает пистолет.

Девушка мгновенно реагирует, резко вздрагивая и прижимаясь к стене, как будто это может защитить ее. Ее грудь тяжело вздымается, она похожа на загнанного в угол зверя, оглядывающегося в поисках места, где можно спрятаться.

С такой точки у меня получается разглядеть ее получше. У нее шрамы по всей правой руке, и выглядят они так, словно остались от какой‐то травмы. На ноге их еще больше, они скрываются под порванной комбинацией, так что я не могу сказать, как далеко они простираются.

Ее взгляд устремляется на меня, в то время как Мэлис держит пистолет направленным прямо ей в голову. В ее глазах мелькает нечто, оно зовет меня, – взгляд надежды, – словно она думает, что я спасу ее, основываясь на том небольшом взаимодействии, которое у нас было до этого момента.

Черт.

Обычно мы с братьями – единое целое. Мы все делаем вместе, и никто не может встать между нами, потому что мы все на одной волне.

Но что-то особенное в выражении бледного лица этой девушки заставляет меня остановиться. Оно поражает меня сильнее, чем я ожидал, и, прежде чем Мэлис успевает выстрелить в нее, я отбиваю его руку в сторону, посылая пулю мимо цели. Вместо этого та врезается в стену прямо рядом с головой девушки, и она вскрикивает, закрывая лицо руками.

– Какого хрена, Рэнсом?

Мэлис резко оборачивается и смотрит на меня, ноздри гневно раздуваются.

– Мы не можем убить ее, – тихо говорю я.

– О чем ты, мать твою?

– Ты глянь на этого ублюдка. – Я указываю на комок плоти и крови – все, что осталось от Николая. – Он убил нашу мать, потому что ей просто не повезло, верно? Потому что она оказалась не в том месте не в то время. Если мы убьем эту девушку, то станем такими же, как он. – Я бросаю взгляд на Виктора, который стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает за происходящим. – Поддержи меня, Вик.

Виктор просто выдыхает, не соглашаясь ни с тем, ни с другим. У меня такое чувство, будто он еще не выбрал сторону, поэтому перебирает в голове множество вариантов.

Челюсть Мэлиса сжимается, и я наблюдаю, как на его лице быстро сменяют друг друга несколько эмоций. Ярость – главная из них, но таков уж Мэлис, так что это неудивительно. Он явно борется с собой, разрываясь между доступными нам вариантами.

– Ну же, Мэлис, – бормочу я. – Ты же знаешь, что я прав.

Его ноздри раздуваются от раздражения, и он подходит к девушке, оказываясь прямо перед ее лицом. Пистолет с глушителем по-прежнему нацелен ей в голову, но его палец уже свободнее лежит на спусковом крючке.

– Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим, – тихо говорит он ей. – Без колебаний. Без вопросов. Без вторых шансов. Мне насрать, по какой причине ты это сделаешь и кому разболтаешь. Откроешь рот, и ты покойница. Уяснила?

Она кивает. Ее глаза так широко раскрыты от испуга, что теперь как будто занимают большую часть лица.

Секунду он стоит, разглядывая ее, словно пытаясь понять, врет она или нет. Но даже Мэлис, каким бы недоверчивым и злым он ни был, не может не увидеть правду в страхе на ее лице. Она явно в ужасе от того, что может с ней произойти.

Это заставляет его немного отступить. Он делает шаг назад, хотя и продолжает целиться в нее из пистолета.

– Имя, – требует он.

Девчонка открывает рот, но сначала не издает ни звука. Затем она снова смотрит на пистолет в руке Мэлиса и изо всех сил пытается обрести дар речи.

– У-Уиллоу, – удается ей произнести. – Уиллоу Хейз.

Мэлис смотрит на Вика, и брат кивает.

– Уже занимаюсь. – Он набирает что-то в своем телефоне, используя свой особый навык поиска всякой хренотени. Мгновение спустя он кивает, поднимая взгляд. – Это она. Она говорит правду.

Мэлис выглядит так, будто вот-вот сплюнет на пол и выбежит вон. Его и без того резкие черты искажают отвращение и гнев. Он делает глубокий вдох и резко выдыхает, затем отступает назад, наконец опуская пистолет.

На секунду девушка застывает на месте, смотря на него; ее ноги жутко дрожат.

Я откашливаюсь, чтобы привлечь ее внимание, и, когда ее взгляд устремляется на меня, киваю в сторону двери.

– Тут тебе пора улетать, пташка, – бормочу я.

Эти слова отрезвляют ее, и она бежит к двери, стремясь поскорее покинуть комнату, как будто боится, что Мэлис выстрелит ей в спину, если она не поторопится.

– Черт, – повторяет Мэлис, засовывая пистолет за пояс брюк.

Я смотрю девушке вслед, рассеянно прикусывая пирсинг на языке. Возможно, было ошибкой оставлять ее в живых, но я не мог позволить Мэлу просто убить ее. Мы уже убили хозяйку этого притона, а также охранника у входа, и из-за этого я едва ли буду чувствовать себя плохо. Но эта девушка выглядела слишком милой и невинной. Она не была замешана в этом дерьме, как все остальные, кто погиб этой ночью.

– Пора закончить это дело, – говорит Виктор, убирая телефон. – Мы и так потеряли слишком много времени.

– Верно, – соглашаюсь я, кивая и встряхивая головой, дабы немного прояснить ее. – Пора сжечь этого ублюдка.

Мы разделяемся и разливаем керосин по всему борделю, готовясь спалить его дотла, чтобы замести свои следы.

5
Уиллоу

Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.

Я выбралась из борделя целой и невредимой, хотя все это время боялась, что кто-то из них передумает и пойдет следом, чтобы убить меня. Но я выбегаю на тускло освещенную улицу одна и, как только покидаю здание, жадно вдыхаю ночной воздух.

Я не могу поехать домой на такси или автобусе, поскольку на мне нет обуви и я вся в чужой крови, поэтому набрасываю пальто и отправляюсь пешком, изо всех сил стараясь держаться переулков, чтобы меня не заметили. Понятия не имею, как бы я объяснила то, что произошло этим вечером, если бы меня кто-нибудь увидел. В голове все еще проносятся угрозы парня по имени Мэлис.

Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим.

От одной мысли об этом у меня сводит живот, и я обхватываю свою талию одной рукой. В боку больно стреляет. Я чувствую себя ужасно беззащитной, пока бегу по улице в подобном виде. Во многих отношениях. На мне по-прежнему лишь разорванная комбинация, в которой я была в борделе, и я пытаюсь поплотнее закутаться в пальто, пока бегу, тяжело дыша и стараясь не споткнуться о выступающие камни и кирпичи.

В какой-то момент я прохожу мимо дешевого бара, из которого доносится музыка, и группа парней, тусующихся у входа, замечает меня.

– Ну и ну, – кричит один из них. – Куда собралась, детка?

– Ага, тебя покатать, крошка? – добавляет другой. – У меня тут кое-что для тебя есть!

Он хватает себя за промежность и делает вид, будто трахает меня, пока остальные смеются. Я продолжаю двигаться, обходя их и молясь, чтобы они не решили напасть на меня. Один из них качает головой и сплевывает в сторону.

– Отвалите от нее. Она, похоже, жестко обдолбанная, – говорит он. – Или с таблеток только слезла. Не суйте член в чокнутых.

Они либо не видят пятен крови у меня под пальто, либо не осознают, что это такое. В любом случае, я прячусь в тени, пока они не передумали оставить меня в покое, и продолжаю бежать.

Мое тело вот-вот сдастся, но я не останавливаюсь. Грудь болит, легкие требуют больше воздуха, чем я могу вдохнуть, а сердце бешено колотится. Ступни горят, ноги дрожат, и с каждым шагом я чувствую, что вот-вот упаду. Но я не могу остановиться. Я продолжаю, спотыкаясь, идти вперед, зная, что обязана добраться до дома.

Наконец, пробежав несколько миль, я вижу впереди знакомое здание. Я почти рыдаю от облегчения, врываясь внутрь и поднимаясь по лестнице быстрее, чем когда-либо прежде. Я задыхаюсь и дрожу, и трясущимися пальцами открываю дверь, затем захлопываю ее и запираю на засов.

Я подхожу к каждому окну и проверяю, заперты ли они.

У меня сильно дрожат руки, когда я пытаюсь наполнить стакан водой из-под крана, и в итоге роняю его. У меня сводит живот. Меня рвет прямо в раковину, я хватаю ртом воздух и изо всех сил держусь за столешницу.

Обычно после рвоты я чувствую себя лучше, но на этот раз мне только хуже. События сегодняшнего вечера обрушиваются на меня с ужасной силой, наполняя мои внутренности неприятным чувством, которое никак не проходит. Кожа становится липкой, и я отталкиваюсь от столешницы, одновременно срывая с себя пальто и комбинацию. Они покрыты засыхающей кровью. Я вытаскиваю ключи и мобильный телефон из карманов пальто, затем пихаю одежду в пакет для мусора, не желая больше никогда ее видеть.

Руки тоже в крови, и когда я смотрю на свое тело, то вижу, что и все остальное также в этой проклятой алой жидкости.

Из горла вырывается тихий стон, и я практически бегу в ванную, включаю душ и делаю воду настолько горячей, насколько могу выдержать. Древние трубы жалобно лязгают, но вскоре ванную наполняет пар, и я встаю под душ.

Горячая вода приятно касается моей кожи, и кровь начинает смываться. Я тру тело, и темно-красная вода стекает в канализацию вместе с грязью с ног. Ведь я бежала домой босиком. Ступни болят, но, по крайней мере, я не наступила на стекло или что-то в этом роде.

Я пытаюсь успокоиться, стоя под струями воды, закрыв глаза и вдыхая горячий воздух, пахнущий мылом.

– Все в порядке, Уиллоу, – шепчу я себе под нос. – В порядке. С тобой все в порядке.

Я делаю так уже много лет – успокаиваю себя, вместо того чтобы поручить это кому-то другому. Обычно это срабатывает, но сейчас не имеет значения, сколько раз я повторяю эту мантру, все равно не могу выбросить из головы образы сегодняшнего вечера. Они проносятся у меня в голове, начиная с того момента, как тот русский мужик рухнул на меня сверху, и до того липкого, теплого ощущения, как его кровь начала заливать мое тело.

Я была уверена, что он погиб от выстрелов, которые заставили его упасть на меня, но тут ворвались трое мужчин и довели дело до конца. Самым жестоким из возможных способов. Судя по тому, что они сказали, у них был серьезный зуб на русского, и мне, застыв на кровати, довелось наблюдать, как они по очереди причиняли ему боль, заставляя страдать. Эти трое были такими злобными, такими решительными и не сдавались. Им было больно от того, что он сделал, поэтому они постарались причинить ему как можно больше боли. И русский не выказал никаких угрызений совести, так что, думаю, он получил по заслугам, однако…

В голове продолжают мелькать образы: море крови, звуки хруста костей того мужчины и тот последний тошнотворный треск, когда этот Мэлис размозжил ему голову.

Пока я прокручиваю все это в голове, у меня подкашиваются колени, и в итоге я сгибаюсь, держась за стену и тяжело дыша через нос. Всего этого так много, слишком много. Влажный воздух из душа внезапно кажется таким густым, что я едва могу дышать.

Я вытираюсь так быстро, как только могу, стараясь не оставить следов крови, а затем выхожу, натягивая рубашку с длинными рукавами и спортивные штаны. Так приятно снова укрыться нормальной одеждой, после того как меня пожирали глазами русский парень и те мужчины у бара.

Сердце все еще колотится, и я прижимаю к нему руку, считая удары, пытаясь успокоиться.

– Все в порядке, Уиллоу, – шепчу я снова, но мантра по-прежнему не срабатывает.

Издалека доносится трель телефона, и внезапный звук заставляет меня подпрыгнуть так, что из меня вырывается тихий вскрик. Я прихожу на кухню за телефоном и вижу на экране сообщение от Эйприл, главной сучки колледжа, которая любит мучить меня в свободное от учебы время.

– Черт, – бормочу я себе под нос.

Я просматриваю текст, перечитываю его несколько раз, но с трудом перевариваю. Речь идет о групповом проекте, который мы делаем на одном из занятий, и мне кажется таким нереальным думать о колледже в эту секунду. Это так обыденно, так нормально по сравнению со всем, что только что произошло со мной.

Эти два события настолько не совпадают, что я чувствую себя еще хуже, совершенно не в себе, будто плыву в каком-то тумане.

Вся эта ситуация ощущается… неправильно.

Будто это просто не может быть правдой.

Телефон в руках кажется ужасно тяжелым, и я почти в оцепенении набираю ответ, обещая отправить ей по электронной почте свою часть проекта, чтобы она могла добавить ее в PowerPoint.

Затем я кладу телефон и вздыхаю.

Уже поздно, мое тело измучено и болит. Кажется, словно эта ночь длилась целую неделю. Даже целый год. Я вымотана.

Медленно двигаясь, я заползаю на кровать и зарываюсь под одеяло. Оставляю свет включенным, думая, что так буду чувствовать себя в большей безопасности. В детстве я так делала, когда хотела убедиться, что в шкафу или под кроватью нет чудовищ.

Темные существа ненавидят свет.

Но лежа в своей крохотной кровати и прислушиваясь к биению сердца, я представляю влияние света совсем в ином ключе. Мое воображение рисует картинку: свет помечает мою квартиру, точно цель на карте, призывая троицу парней-убийц прийти и прикончить меня. Поэтому я тут же вскакиваю и выключаю свет.

Обычно в конце долгого, изнурительного дня мне ничего так не хочется, как свернуться калачиком в постели и задремать. Из-за работы, учебы и забот о деньгах я вечно не высыпаюсь.

Но сегодня, чтобы провалиться в сон, мне требуется несколько часов.