Текст книги "Окружённые страхом"

Окружённые страхом
Ева Кондрашева

Памяти Дмитрия Воробьева

© Ева Кондрашева, 2017

ISBN 978-5-4485-5117-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Он был должен по чуть-чуть, но многим. Общая сумма его мини-кредитов достигла уровня их возможного выбивания с помощью горячего утюга. Но по отдельности каждый из них тянул только на то, чтобы пару раз съездить по роже. В общем, Дима скрывался от всех кредиторов в целом и от каждого в частности. Наконец, настал тот критический момент, когда он начал бояться выходить на улицу. Так что, случайно увиденное объявление о работе за пределами Питера пришлось как нельзя кстати. В нём говорилось, что требуются работники по уходу за собаками в питомнике, расположенном в Ленинградской области. Дима тут же заявил, что он заядлый собачник и просто мечтал о такой работе. Ну, какой он собачник, я поняла ещё когда он притащил подруге щенка, сказав, что это будущий пудель, а тот оказался ризеншнауцером.

– Ну что, звоним? – спросил он.

– Как хочешь, мне-то что?

Воодушевлённый, Дима побежал в коридор – к телефону. Вернулся он не в самом радужном настроении.

– Прикинь, там питбули, – растерянным голосом сообщил он.

– Нифига себе. Ну что, не поедешь?

– Нет, я согласился. Только это… – и в Димкином голосе, и в этой паузе замаячило что-то подозрительное.

– Так. Чего там?

– Ну, хозяйка хочет, чтобы там пара работала, – «что-то подозрительное» стало приобретать совсем недобрые очертания.

– А я тут причём? – спросила я, приготовившись к яростной обороне.

– В общем, я сказал ей, что мы брат и сестра, и что мы согласны.

Моему бессильному негодованию не было предела.

Дима был младшим братом нашего одноклассника. Нашего – это моего и моей одноклассницы Этери. Она переехала в Петербург ещё в девяносто первом году, а я перебралась туда же в девяносто восьмом. И когда в двухтысячном в Питере объявился Дима, мы поначалу обрадовались: здорово, в полку алма-атинцев прибыло! Радовались мы до появления здешних Димкиных кредиторов. Но какое-то странное чувство землячества, свойственное видимо всем казахстанцам, не давало послать его куда подальше. Браня земляка на чём свет стоит, мы перемещали его по городу с места на место. На момент обнаружения спасительного объявления Дима скрывался у меня в коммуналке. В общем, назначение меня его сестрой было мне совсем не нужно.

– Блин, Дима! Какого чёрта?! Какая на фиг сестра?! Чтобы ко мне твои кредиторы потом приходили?!

– Да ладно, чо ты? Я же тихо сижу…

– И вообще! Я ни за какими собаками присматривать не собиралась. Я их боюсь. И с какой это радости мне в область ехать?

– Да это близко совсем. Двадцать пять минут от метро на маршрутке. Это Павлово. Она говорит, там у неё второй дом от реки… Там красиво… Поехали, а?..

«Да и чёрт с ним, – подумала я, – Всё равно я тут сейчас без дела сижу. Скоро лето. А там природа, река… В конце концов, если что – развернусь и уеду».

Хозяйку питомника звали Алефтина. Мы встретились у метро «Рыбацкое» и поехали смотреть будущее место работы.

Это действительно оказался второй от Невы дом. Двухэтажное незавершённое строение располагалось на участке в десять соток. Напротив входа в дом стояла будка, перед которой, увидев визитёров, начала суетиться собака.

– Знакомьтесь, это Зинка. Она самая вредная из всех, – сказала Алефтина. А Зинка зазывно поскуливала, и когда мы подошли к ней, повела себя очень прилично: и погладить себя дала, и лапку протянула, и хвостом виляла весьма интенсивно.

– Да вроде, нормальная собака, – высказались мы с Димой в один голос.

– Ой, это она по-первости такая! А потом она ещё вам покажет! – засмеялась Алефтина и повела нас в дом.

На первом этаже были две большие комнаты (метров по сорок каждая), какая-то маленькая каморка и помещения для собак. Вольеры располагались по обеим сторона длинного прохода, освещённого лампочками без плафонов. От этого прохода вольеры отделяли фанерные двери с решётчатым верхом, запиравшиеся на шпингалеты.

Ещё на улице мы услышали заливистый лай, доносившийся из дома. Но, войдя в вольеры, про лай, который здесь был просто оглушительным, мы позабыли. Потому что увиденное превзошло все наши трусливые ожидания: по обе стороны от нас – в решётчатых окнах – возникали, исчезали и снова взлетали вверх собачьи пасти. Псы прыгали, явно стараясь выбить двери. Казалось, они не лают, а клацают зубами. Впрочем, один пёс действительно не лаял. Он как-то зловеще похрипывал.

– Ой, вот этот что-то, совсем злой… – пролепетала я.

– Этот?! Да что вы! Он вообще добряк! – веселилась Арина, – Это же Манифест! Он совершенно безобидный. У него уже даже зубы-то не все.

Звучало это, как-то неубедительно. Казалось, что часть зубов добряк Манифест просто оставил в несчастной жертве.

Мы не стали задерживаться в вольерах и прошли в 40-метровую комнату, где предполагалось когда-нибудь поставить ринг для собачьих боёв, но пока она использовалась как жилая. В этой комнате нас встретил… Ярко-рыжий питбуль. И питбуль этот не был привязан. Он вольготно развалился в кресле. Увидев нас, пёс подскочил и начал радостно скакать. Я подумала, что он благодарит хозяйку за то, что привела ему обильный ужин.

– А это Терминатор, – представила пса Алефтина, – Он в этой комнате на свободном поселении. Обычно у всех тут любимчики появляются. Их забирают из вольера в комнату. Вот этот – Серёгин любимчик. Но Сергей уезжает. Так что я новых людей ищу за собаками присматривать. А Тёма у нас дрессированный. Остальные-то просто спортсмены. Я их не дрессирую. Имейте в виду, он очень умный и хитрый. И намордник на него надевать бесполезно: он его за пару секунд снимает.

А Терминатор слушал хозяйку и улыбался. Причём, улыбался как человек – растягивая губы, но не скалясь.

– Его бы куда-нибудь пристроить, – продолжала Арина, – У него почки отморожены. На бои не выставить, а для разведения у меня другие… Если только для притравок…

– А зачем вообще бои нужны? – спросила я.

– Породу поддерживать. Лучших в разведение пускают.

– А разве бои не для тотализатора?

– Да ну! Там ставки чисто символические. Долларов по сто. Ну зрители ещё могут между собой пари устраивать. Но суммы совсем маленькие. А вы наверное кино насмотрелись? Бои эти только специалистам интересны: как собака себя в ринге ведёт, какие качества в бою проявляет. И потом, их же драться не заставляют. Если собака только отвернулась от соперника, значит, она больше драться не хочет. Всё тут же прекращается. Побеждает не тот, кто кого-то загрыз, а тот, кто волю проявил. А вообще, чего я вам рассказываю? В воскресенье притравки будут. Придёте и посмотрите. Нет, бывают конечно и бои с тотализатором. Но это очень редко.

– А притравка – это как?

– Ну, это тоже бой, только очень короткий. Не на победу, а чтобы проверить поведение собаки. Притравка обычно минут десять-пятнадцать идёт. Да сами увидите в воскресенье.

– А почки у Терминатора почему отморожены?

– Ох… Работники-то сюда в очередь не стоят. Кого у меня только тут не было! Как-то семейка поселилась: я приезжаю, а собаки воют, скулят и худые, как щепки. Оказалось, что эти сволочи корм продавали, а собак не кормили. А другие просто уехали, ничего не сказав, Я и не знала, что здесь уже никого нет. А дело зимой было. Несколько дней дом нетопленный стоял. Ну, собачки и подмёрзли.

Слушать Алефтину было как-то странно: она вроде бы и переживала за своих питомцев, но рассказывала о произошедшем как-то уж очень легко и непринуждённо.

Мы заглянули в другое просторное помещение, на данный момент являвшееся кухней; нам показали сарай, в котором хранились дрова, и примыкавший к нему курятник с какими-то облезлыми квохчущими созданиями. Закончив обзорную экскурсию, Алефтина отвезла нас в Питер.

А в воскресенье мы опять встретились с Алефтинаой у метро и поехали на притравки.

Нас привезли то ли на стройку, то ли на базу, то ли на контейнерную площадку. Мероприятие проходило на открытом воздухе, под большим металлическим навесом. Здесь уже был установлен ринг и небольшая выгородка для ветеринара. Плата за вход составляла 50 рублей с человека. Алефтина пояснила, что это должно покрыть расходы на аренду пространства под навесом.

Зрителей было человек тридцать. Все топтались вокруг ринга. Наконец, откуда ни возьмись, появились два хозяина со своими питомцами. Собак, похоже, держали в машинах до последнего момента, чтобы они не видели друг друга. На притравках, которые проводились в этот день, проверяли совсем молодых питбулей, на предмет их желания драться.

Хозяева с бойцами вошли в ринг с двух противоположных углов. Увидев друг друга, собаки сразу продемонстрировали горячее желание отгрызть противнику голову. Несколько секунд хозяева их придерживали. Наконец рефери подал знак, и молодые псы рванулись в центр ринга, где и врезались друг в друга. Звук столкновения был жутковатым. Дрались соперники молча, только иногда издавая глухое урчание. Раздался короткий скрежет одной кости о другую. Мы с Димкой стояли у ринга, оторопело переглядываясь. Ощущение было весьма неприятное.

– Ну всё, растаскиваем! – раздался чей-то голос, и люди, как-то уж очень легко, растащили бойцов, подхватили их и унесли в разные стороны.

– Ну как? – спросила подошедшая к нам Алефтина.

– Да как-то жутковато, – сказала я, – чёрненький коричневому аж до кости голову прокусил…

– Да что вы?! Это они только оцарапали друг друга. От самых опасных укусов питбуля крови-то немного. У них же в челюстях давление в несколько атмосфер. И вот от этого давления внутренние органы страдают, а крови может и не быть.

Звучало совсем устрашающе. И позже я убедилась в правдивости этих слов.

– Так им руку отхватить, как нефиг делать… – пробормотал Дима.

Такого эффекта Алефтина, видимо совсем не хотела.

– Да ничего они не отхватят, – попыталась она смягчить картину, – судья ведь не войдёт в ринг, если не доверяет собакам.

Аргумент был убедительным, но недостаточно.

– О! Ну-ка, идёмте, – уверенно сказала Алефтина и повела нас к выгородке, где работал ветеринар.

А там недрессированная псина, только что свирепо бившаяся в ринге, смирно стояла… Без намордника! И не просто стояла, а виляя хвостом терпеливо переносила всё, что делала хрупкая девушка-ветеринар.

– Видите? – торжествовала Алефтина, – Это, пожалуй, единственная порода, на которую во время лечения можно намордник не надевать.

Бойцу-дебютанту делали уколы и накладывали швы, а он вилял хвостом, явно радуясь оказываемому вниманию.

Мы были сражены.

В тот день было ещё несколько притравок, из которых особенно запомнилась предпоследняя. Бойцов так же выставили в ринг по разным углам, рефери подал знак, собак отпустили. Какое-то время они недоумённо смотрели друг на друга, потом рванулись в центр ринга и… Начали играть! С ринга их уводили под громкие аплодисменты.

– Вот эти ещё не хотят драться, – пояснила Алефтина, – Как мы говорим, собаки ещё не «включились».

– А когда они обычно «включаются»?

– По-разному. Кто месяцев в десять, а кто и в два года.

– А почему? В смысле, почему они дерутся?

– Каждый считает себя лучшим. Другая собака для них – это соперник, который покушается на их чемпионство. У них это не столько злость, сколько… Ну я не знаю, азарт, что ли… Даже слово специальное есть, которое определяет эту волю к победе: «геймность». Хороший питбуль должен быть не злым или каким-то сверхсильным, а именно геймным.

– А если собака так и не захочет драться?

– Значит, не бойцовая. Питы вообще делятся на бойцовых и шоу. Шоу-питбулю минут пятнадцати в ринге хватает, чтобы пар выпустить. А дальше ему это не интересно. Но и шоу-питбуль от любой собаки на улице защитит.

– Но они нас там точно не загрызут? – спросила я. Дима наступил мне на ногу и стал активно пихать в спину.

– Загрызть конечно не загрызут, но хвостами забить могут, – засмеялась Алефтина.

Итак, через пару дней, погрузив к Алефтине в машину вещи, мы поехали на работу.

* * *

Забросив пожитки в жилую комнату, мы отправились с Алефтиной осматривать питомник. Только теперь это была не экскурсия, а инструктаж.

На кухне стояло несколько клеток с питбулями. Хозяйка представляла каждого пса.

– В вольерах не всем места хватает. Так что некоторые пока в клетках, а кое-кто и на улице. Это Шварц, – показала она на угольно-чёрного кобеля, – он бойцовый. Так что его можно не бояться.

Шварц радостно вилял хвостом и, несмотря на тесноту клетки умудрялся поколачивать передними лапами по полу.

– Да, он у нас барабанщик, – смеялась Алефтина.

Один пёс никак не реагировал на окружающее: не скулил, не лаял, не вилял хвостом. Он просто сидел в клетке.

– А вот с этим надо быть поосторожнее, – сказала Алефтина, – Он домашний, и наверняка, его дрессировали. Но чему его обучали, я не знаю. Поэтому, никаких гарантий. Хозяин его умер. Вдова уехала за границу. А его не пустили. Она куда-то уезжала, где питбули запрещены.

– А как его хоть зовут?

– Арго.

Я наклонилась к клетке. Пёс смотрел не злобно, не радостно и не грустно, а как-то равнодушно устало.

– В вольерах надо убирать. А собак из клеток надо выгуливать. Возле уличных будок тоже надо убирать, – инструктировала Алефтина.

На кухне была газовая плита, работавшая от баллона. На ней стояла громадная выварка.

– В этой кастрюле варится каша для собак. Значит, берёте пять кружек гречки, пять кружек риса и, как закипит, бросаете туда пачку овсянки. Выключаете и оставляете на несколько часов. Вечером заварили – утром каша готова. Покормили собак – заварили на вечер. А вон там, – показала Арина в угол, – мешки с сухим кормом. Его с вечера надо по мискам раскидать и залить водой. К утру он набухнет. Добавляете по кружке каши и кормите собак. Потом моете миски и замачиваете корм на вечер.

Мы вышли во двор и обошли собак, которые сидели на улице.

– Если кто-нибудь из них сорвётся с цепи, обязательно сцепится с другой собакой. Это их хлебом не корми, – бодро вещала Арина, – тогда возьмёте в доме стэк, и расцепите их.

На самых видных местах в доме лежали и висели клиновидные плоские палочки. Это и были стэки, с помощью которых разжимали собачьи челюсти. Стек вставлялся в пасть питбуля и проворачивался. Челюсти размыкались. Именно так и разъединяли псов во время виденных нами притравок.

– Вот тут дрова лежат. Ну, я вам в прошлый раз показывала. Печь в доме нагревает котёл и оттуда вода в батареи поступает. Будете топить, смотрите, чтобы батареи не щёлкали. А то ещё котёл взорвётся…

Мне казалось, что от всех этих инструкций взорвётся моя голова.

А Арина продолжала:

– Здесь корм для курей. Насыпать вот сюда. И не забывайте яйца проверять. А то, если вовремя не убрать, они их сожрут.

Нам показали, где висят поводки, цепи и пара намордников.

Когда Арина говорила, какому псу сколько корма насыпать, я уже пребывала в глубокой апатии. А хозяйка, закончив инструктаж, уехала в Питер.

Первый самостоятельный день в питомнике показался нам слишком длинным, чтобы дожить до его конца, и одновременно слишком коротким, чтобы успеть справиться со всеми обязанностями. Димка пытался прибрать в вольерах, следя, чтобы питомцы не выбежали на свободу; я производила какие-то манипуляции с крупами сбиваясь в рецептуре; Димка выгуливал собак из клеток и, как выяснилось позже, кого-то сводил на улицу дважды, а кого-то не вывел совсем: когда это обнаружилось, пришлось убирать и в клетках; я таскала из сарая охапки дров к печке, работу которой Дима безуспешно пытался наладить; дрова прогорали с нулевым коэффициентом полезного действия; мы раскладывали корм по мискам, путаясь, кому сколько…

– Блин, куры! – спохватывался Димка, – Их же кормить надо!

Я бежала в курятник и орала оттуда:

– Они яйца снесли и уже сожрали!

– А ты миски помыла?

– Иди ты на фиг со своими мисками! Я не могу в такой холодной воде! Я десять помыла, остальные – сам давай!

К вечеру мы были не в состоянии даже пожаловаться друг другу на усталость.

Утром следующего дня мы покормили собак, и Дима отправился убирать в вольерах, а я пошла на кухню – ставить кашу на вечер. Я засыпала крупу и начала мыть миски. В ледяной воде руки замёрзли на второй миске, и я решила прерваться. Вдруг с улицы послышался лай нескольких собак. «Пришёл кто-то, что ли?» – подумала я и направилась во двор. А во дворе… Возле Зинкиной будки Димка катался по мартовскому снегу держа за задние лапы какую-то собаку намертво сцепившуюся с Зинкой.

– Ева-а! Стэ-эк! – не своим голосом орал Димка, а собаки самозабвенно грызли друг дружку.

«Остались от козлика рожки да ножки…» – пронеслось у меня в голове. Даже не помню, как я схватила стэк и подскочила к Димке. Мы быстро разъединили собак, Димка унёс сорвавшегося героя к его будке и посадил на цепь. С тех пор он проверял карабины по несколько раз на дню. Но всё равно, случай этот оказался не последним. Однако, такой паники, как в то утро, мы не испытывали больше никогда.

Через несколько дней мы совсем освоились в питомнике и уже знали всех собак по именам и помнили, сколько кому полагается корма. Нерешёнными оставались две проблемы: стирка и отопление. Горячей воды в недостроенном доме ещё не было, и греть её было не на чем, поскольку газ предназначался только для собачьей каши, а кипячение для стирки на электроплитке было просто не реально. В маленькой каморке на первом этаже Димка заметил какой-то агрегат.

– А там у тебя стиралка стоит? – спросил он у Арины.

– Да, «Вятка» советская. Но она по-моему, не рабочая, – сказала Арина. Такой ответ Димку явно не устраивал. Весь день он периодически заходил в каморку, оглядывал машинку со всех сторон и что-то прикидывал. Наконец, он решился и, взгромоздив «Вятку» на тележку для бидонов, выкатил её «в свет». Часа полтора он возился с какими-то шлангами и проводами и – о чудо! – машинка заработала! Не работала только функция отжима. Но с этой операцией Димка мог справиться и сам. За то в остальном «Вятка» оказалась безупречной: она отлично отстирывала на любом топливе. Порошок, мыло, средство для посуды и даже шампунь – она благодарно принимала всё и стирала идеально.

С печкой всё оказалось несколько сложнее. Что Димка с ней ни делал, работать, как положено, она отказывалась. При этом, отсутствием аппетита она не страдала и дрова поглощала весьма охотно. На все наши жалобы Арина только развела руками и сказала, что тут нужен печник, а где его взять, она не знает. Димка начал ходить от одних соседей к другим и спрашивать, где в Отрадном можно найти печника. Наконец, нашёлся старичок, который уже давно оставил это ремесло, но проявил к нам милосердие и пришёл осмотреть злополучную печку. Вердикт его был неутешителен: всё построено неправильно и, чтобы починить печь, надо перебирать часть дома.

Мы пили чай, ёжились от холода и молчали.

– Блин, я не я буду, если эту чёртову печку не сделаю… – пробормотал Димка и вышел.

Весь день он подступался к злосчастной печке с разных сторон; сооружал из железных прутьев и всякого мусора некие шомпола; совершал подозрительные манипуляции внизу и устраивал сомнительную возню наверху, попутно бормоча какие-то загадочные заклинания… И наконец, печь не выдержала и сдалась! Дрова прогорали без дыма, батареи стали горячими, в доме потеплело.

* * *

А Зинка и вправду оказалась на редкость вредной псиной – злобной и ревнивой. Вообще, американские питбуль-терьеры агрессивны только по отношению к другим собакам (кошки и куры – не в счёт, поскольку они не соперники, а добыча). Зинка же ненавидела и собак и людей. Стоило только выйти во двор, она начинала сварливо лаять, подскакивая на цепи, периодически прерываясь чтобы потерзать автомобильную покрышку, специально для этого лежавшую возле её будки. Если же, выйдя из дома, мы ещё и направлялись к другим собакам, Зинка просто захлёбывалась от злости. И ладно, если бы она начинала вести себя мирно, когда мы подходили к ней! Так ведь нет! У Димки даже не получалось поправить в её будке подстилку.

– Слушай, Арина, Зинка совсем шизонутая, – пожаловались мы через несколько дней, – Её ни покормить нормально, ни подстилку поправить.

– Ну да, там всё безнадёжно, – сказала Арина, – Испортили собаку. Она у какой-то бестолковой дамочки жила, и та её избаловала. А собака теперь не знает своего места в иерархии и не понимает, что можно, что нельзя. Она и цапнуть может. Давайте я завтра приеду и усыплю её.

Мы с Димкой переглянулись. Потом посмотрели в сторону Зинки. Собака сидела возле будки, обнюхивая свой спортивный снаряд. Она и не знала, что решается вопрос её жизни и смерти. Мы опять переглянулись.

– Может усыплять-то не надо, а?.. – неуверенно начал Димка, – Тебя же вот она слушается…

– Тогда ломай её, – сказала Арина.

– В смысле? – не понял Дима.

– Бери палку и бей. И не жалей. Тогда она тебя признает.

– Ну… Я попробую. Не надо пока усыплять.

Пару дней Димка собирался с духом. Зинка лаяла, рычала и скалилась, а мы, проходя мимо, говорили:

– Да успокойся уже! Смерть прошла стороной, – и после небольшой паузы добавляли, – Но она может и вернуться!

Наконец, Димка решился. Он воевал с Зинкой три дня, прежде чем она признала его. Она не стала его бояться. Питбули вообще не боятся. Она признала, что в данной стае, этот конкретный человек занимает более высокое место, чем она. Теперь Зинка позволяла Диме поправлять подстилку и даже выполняла его команды. При этом, визуально было не понятно, кто у кого в подчинении: Зинка любила сидеть на крыше своей будки, и теперь, когда Димка подходил к ней, она не лаяла, а как-то царственно протягивала ему лапу – словно для верноподданнического поцелуя.

Итак, Диму Зинка признала. Но к остальным обитателям питомника её отношение не изменилось. На меня привилегии признания тоже не распространялись. Максимум, что мне было позволено, это быстро поставить перед Зинкой миску с едой. Пустую миску мог забрать уже только Дима. А о мирном сосуществовании с собаками и думать не приходилось. С учётом этих особенностей Зинкиного характера, можно представить себе наше изумление, когда однажды ночью мы заметили, как через щель в недостроенном заборе, какой-то мелкий уличный лохматый кобель юркнул во двор и, не встретив никакого сопротивления, нырнул в Зинкину будку! И главное, остальные, сидевшие на улице собаки, его даже не облаяли! То ли проспали ночного гостя, то ли явились пособниками незаконного вторжения. Когда мы сообщили об этом Арине, она попеняла нам:

– Ну что же вы? Недоглядели?!

– Нифига себе! – возмутились мы, – А как тут доглядывать-то?! Из будки его доставать? Ты лучше забор дострой.

– Ладно, что сделано, то сделано, – сказала Арина, – Следите за ней через два месяца: как начнёт рожать, приеду щенков топить.

– Топить? – переспросили мы, – Может, пристроить куда-нибудь?

– К сожалению, нет, – твёрдо сказала Арина, – Бойцовые породы нельзя скрещивать ни с кем. Поведение такого потомства непредсказуемо. Сегодня мы их пристроим, а завтра они кому-нибудь палец отхватят. Или вообще, загрызут кого-нибудь.

Несмотря на то, что виновными в Зинкином грехопадении назначили нас, работы по строительству забора активизировались, и вскоре были успешно завершены. А Зинка, в связи с прибытием в питомник нескольких щенков-подростков, переехала в другую будку. Её новое жилище располагалось в узком проходе между задней стеной дома и соседским забором. Здесь Зинка могла видеть только заднее домашнее крылечко и маленькую калитку с уличной стороны участка.

Беременность не изменила сварливого Зинкиного характера. Она гневно лаяла, когда мы выходили во двор, и, не видя нас, вероятно думала, что мы раздаём другим собакам что-нибудь вкусненькое. Кроме того, теперь её внимание привлекали шорохи за калиткой и возня на соседском участке.

Многие жители Отрадного не любили Арину с её питомником. Лай, который поднимали два десятка собак, по случаю завтрака, ужина, приезда хозяйки, вторжения чужаков и прочих происшествий, был слышен далеко за пределами участка, и совсем никого не радовал. Но этого соседа Арины не любили все. И сосед, в свою очередь, ненавидел всех. Это был пожилой, довольно крепкий мужчина – мрачный и хамоватый. У Арины с ним даже намечалось судебное разбирательство по поводу захвата части Арининой земли. И вот, когда Зинка, встревоженная каким-то шумом начала лаять, он взгромоздился на трёхметровый забор, перегнулся через него и стал размахивать железным прутом, стараясь дотянуться до Зинки. Собака, недолго думая, укрылась в будке, но не замолчала. А сосед, свесившись с забора всё размахивал прутом и орал: «Да заткните эту псину!» Димка собирался мыть вольеры и стоял в начале прохода со шлангом в руках. Дверь на заднее крылечко в противоположном конце прохода была открыта, и он слышал вопли соседа.

– Ой, подождите! – крикнул Димка из дома и побежал по проходу, волоча за собой шланг.

– Заткни эту тварь! Или я её прибью! – орал сосед.

– Да-да! Сейчас! – Димка со шлангом добрался до выхода, направил шланг на соседа и резко крутанул вентель до упора. Было шумно и весело. Кроме соседа, в восторге были все – даже Зинка. Она как-то поняла, что Димка «за неё», вышла из будки, встала у его ног и начала активно вилять хвостом. Да и морда выражала явное удовольствие. Возможно, в первый раз в Зинкиной собачьей жизни ёе кто-то защитил.

Когда – в положенный срок – Зинка начала рожать, мы побежали к соседям, у которых был телефон, и сообщили Арине. Но приехала она только через неделю – когда Зинка уже вовсю кормила щенков. Арина осмотрела каждого и с удовлетворением сказала:

– Смотри-ка, на вид настоящие питбули, – после чего утопила всех четверых.

А Зинка ещё долго рыла землю в своей будке, и несколько дней оттуда раздавались не то стоны, не то рычание, не то проклятья.

* * *

Всех собак мы условно разделили на три категории. Первую и самую многочисленную группу составляли те, кто всю жизнь провёл в этом питомнике или других таких же казённых домах. Мы с Димой называли их «интернатскими». «Интернатских» собак не дрессировали, их не выгуливали, они знали только две команды: «Местосволочи» и «Анузаткнулись!» Вторую группу составляли «домашние» собаки – те, кто воспитывался дома, но, в силу разных причин, оказался в питомнике. Их когда-то дрессировали, они знали команды типа «сидеть» или «лежать» и умели ходить на поводке. Умение ходить на поводке оказывалось особо ценным: «домашних» собак выгуливали – иногда даже за территорией питомника. И наконец, самыми привилегированными были «хозяйские» – те кого хозяева, уезжая в отпуск или командировку, оставляли в питомнике на время.

Хозяйские собаки не тосковали по своим отпускникам. Они были всегда в хорошем настроении и вели себя даже слегка нагловато, поскольку каким-то загадочным образом, твёрдо знали, что за ними вернутся.

«Домашние», независимо от пола и возраста, вели себя как-то сдержанно, и было видно, что они так же твёрдо знают: за ними не вернётся никто. Весь их вид, казалось, выражал одну мысль: «Как-то странно, что я сюда попал. Но наверное, так надо?..»

В питомнике было около двух десятков собак. Точное число менялось каждые несколько дней: одних собак забирали покупатели, других – купленных – привозила Арина; кого-то забирали, чтобы натренировать для боя; кого-то на время своего отсутствия привозили хозяева. Изменение численности обычно сопровождалось переселением: одни собаки оказывались на улице в будках, другие переезжали из вольеров в клетки, третьих просто сажали на цепь у батареи в доме… Места у батареи были самыми привилегированными: это, вроде, как на цепи у будки, но постоянно мимо проходят люди, которые часто делятся вкусненьким. После очередной собачьей передислокации у батареи оказался Арго. Цепь его была короче, чем обычно, поскольку мы хорошо помнили предупреждение Арины относительно этого пса. Когда мы проходили мимо, он никак не реагировал: не вилял хвостом (как все без исключения собаки), не зазывал к себе (как «интернатские») не ворчал и не лаял (как Зинка). Он просто спокойно сидел. В углу проходного помещения, где сидел Арго, стоял мешок с сухарями. Сухари эти были предназначены для кур. Ими же разрешалось поощрять и собак. Как-то, проходя мимо и думая о чём-то своём, я, совершенно машинально, взяла сухарик и дала его Арго. Он вопросительно посмотрел на меня и сухарь не взял. Это заставило меня отвлечься от своих мыслей.

– Бери, чего ты?

Арго посмотрел на сухарь, потом опять на меня. «Он же домашний», – сообразила я.

– Можно, – сказала я. Пёс аккуратно взял сухарь из моей руки. И только тут до меня дошло, какую глупость я сделала.

– Вот я идиотка… – растерянно сказала я, войдя в кухню, – Только что сухарь с руки этому Арго дала.

– Ты обалдела? – содрогнулся Димка.

– Да я как-то не подумала.

– Ну, вроде руку он тебе не отгрыз.

– Да не то, что не отгрыз! Он без разрешения сухарь не брал!

– Ух ты, воспитанный. Но ты, всё равно, давай осторожнее… Чо, правда, только по команде взял?

– Ну хочешь, иди проверь.

В этот день Арго с сухариками повезло.

А ещё через несколько дней Арина удивлялась:

– Арго в любимчики выбрали?! Ну вы даёте…

* * *

Ещё в начала своего пребывания в питомнике мы заметили во дворе петлю, висевшую на дереве.

– А это зачем? – спросили мы у Арины.

– Тренироваться перед боем, – ответила она, – Это их любимое занятие. Хлебом их не корми, дай на верёвочке повисеть. Ещё и орут от восторга, как резанные. А народ вокруг не видит, что происходит и думает, что я их тут мучаю. Особенно упражнения с верёвочкой у нас Маня любит.

После отъезда Арины, мы решили приобщиться к тренировочному процессу. Выйдя с Манифестом во двор, мы повели его к дереву с «верёвочкой». Когда Маня понял, куда его ведут, о его восторге узнала вся округа. А потом он прыгнул, вцепился зубами в петлю и повис на ней. Оглушительно повизгивая он минут пятнадцать болтался в воздухе, балансируя хвостом и лапами. Оглохнув от его верещания и кое-как отцепив, мы увели пса в вольер.

– Интересно, а Краб до этой верёвочки допрыгнет? – спросил Дима. Крабом мы про себя прозвали малёнького чёрного кобеля с белой грудкой и лапками. Собственно, весь пёс и состоял из челюстей и лапок. Когда мы подходили к его будке или вольеру, он начинал двигаться к нам навстречу, приговаривая: «У. У. Ух-ух-ух…» Причём передвигался он как-то боком, что делало его похожим на краба. Увидев заветную «верёвочку», он тоже пришёл в восторг, но восторг этот был деловито-молчаливым. Боком подсеменив к дереву Краб сразу приступил к делу: начал подпрыгивать, пытаясь вцепиться в петлю из каната. Пёсик был совсем маленький, а петля болталась примерно на уровне двух метров. Тем не менее, с третьего или четвёртого раза он вцепился в неё мёртвой хваткой. Большие челюсти на маленьких лапках раскачивались в воздухе, стараясь сорвать добычу с дерева. Никакого визга. Слышно было только деловитое посапывание. Наконец, малыш осуществил задуманное и оказался на земле с «верёвочкой» в зубах. Однако, он и не думал её отпускать.