Текст книги "Жена пРезидента"

Глава 7

Стекло машины приятно холодило висок. Саша еще была в своих мыслях и воспоминаниях. За окном привычная московская картина – множество машин в пробке, передвигающихся со скоростью больной черепахи. К чему все эти лошадиные силы под капотом? Скорость чуть увеличилась, пробка, похоже, рассасывалась.

Перед глазами почему-то стояло лицо ее свекра, Алексея Олеговича Добродела. Рыхлое, широкое, внушающее доверие. Всеобщий родственник, добрый и малопьющий. Его глаза, большие, серые, с чуть набрякшими мешками, как у уставшего от верности пса, принадлежали человеку, не способному на дурные поступки, который не знал, где и ножи-то в доме лежат. Крупный пористый нос и цвет глаз достались мужу от отца. Форма глаз и рта, вероятно, от бабушки. Уж очень похож он был на старушку, изображая ее…

– Да чтоб тебя! – вскрикнул водитель, и машина резко тормознула.

Саша виском проехалась по стеклу и ткнулась лбом в переднее сиденье.

– Александра Анатольевна, вы не ушиблись? – Женя испуганно смотрел на нее в зеркальце заднего вида.

– Нет-нет. Все нормально. Что там?

– Да бросаются под колеса, придурки…

– Осторожнее, пожалуйста.

Она окончательно пришла в себя, даже заметила в соседней машине забавную картинку: мужчина на пассажирском сиденье, активно жестикулируя, видимо, что-то пытался объяснить женщине, сидящей за рулем. Судя по его красному лицу и ее невозмутимому виду, получалось у него не очень.

Радио в машине бубнило голосом, показавшимся Саше очень знакомым и очень похожим на голос Добродела-старшего. Саша прислушалась.

– Что у вас за станция?

– «Эхо Москвы». Переключить? – спросил водитель.

– Сделайте погромче. – Ей показалось, она услышала знакомую фамилию.

– Сегодня в продолжение темы о знаменитых родителях мы попробуем дозвониться до Александра, сына известного бизнесмена Алексея Добродела. Двадцативосьмилетний Александр неплохо зарабатывает в одной из отцовских дочерних компаний. Окончив Высшую школу экономики, он стал руководителем проекта одного из крупнейших металлотрейдеров на российском рынке. Затем возглавил аналитическое управление и руководил проектом дирекции стратегического развития группы предприятий «Комплексные системы», также принадлежавших его родителю. А в возрасте двадцати пяти лет возглавил совет директоров. Не считает ли Александр свои выдающиеся бизнес-таланты прямым следствием родственных связей? И не кажется ли Доброделу-старшему карьера сына слишком уж стремительной? Мы попытались выяснить это у удачливого молодого бизнесмена. Александр Добродел, которому мы позвонили на мобильный телефон, выслушав просьбу о комментарии, попросил перезвонить. Но затем переключил телефон на секретаршу, которая сообщила нам, что не уполномочена отвечать на подобные вопросы. Однако честнее оказался его отец. Алексей согласился обсудить снами эту ситуацию. Вот эта запись: «Сфера энергетики России настолько широка, что трудно найти область, где бы не могли работать близкие мне люди, – вновь зазвучал уверенный голос свекра. – Мне, как отцу, совершенно очевидно следующее: мои дети вправе выбирать специальность, получать образование, проходить стажировку, поступать на работу, наращивать компетенцию, менять работу и так далее. Я стараюсь не мешать детям реализовать их собственный выбор. При этом они такие же частные лица, как и вы. Я горжусь, что мой сын Александр «недалеко откатился от яблони» и работает на ведущем предприятии Южного Урала, откуда я сам родом и где у меня живут родные. Александр является наемным менеджером, начавшим свою карьеру в группе с должности руководителя проекта и успешно продвигающимся по карьерной лестнице благодаря своему образованию, деловым и личным качествам. Да, сегодня он – публичная фигура компании, у него складывается политическая карьера, но, надеюсь, это не помешает ему оставаться таким же успешным руководителем, каким он был до сих пор…»

Саша заметила, что водитель искоса поглядывает на нее. Как опытная обслуга, он пытался поймать новое настроение хозяйки, которое нарисуется на ее лице после прослушивания радиопередачи из жизни родственников.

– Политическая карьера Александра Добродела, – гнусавил ведущий, – действительно складывается удачно. Достаточно сказать, что его очередным детищем стала новая партия патриотов на политическом небосводе страны, которую так и назвали МПР – «Молодые патриоты России». О патриотичности Добродела-младшего можно судить по его поступкам. Достаточно вспомнить, что для празднования своего двадцатипятилетия, например, он арендовал для своих друзей яхту, которая, несмотря на свои огромные размеры, с трудом вмещала всех желающих повеселиться за его счёт. Тусовались у берегов Франции и Италии. Алкоголь дешевле, чем по тысяче евро за бутылку, компания не употребляла. «Живём один раз!» – кричала возбужденная молодёжь. Александр проживает в центре Москвы, столице страны, на патриотических чувствах к которой он и собирается строить свою политическую карьеру. Ходят слухи, что недавно он женился на некой Александре Прониной. Официальной громкой свадьбы у них не было. Поговаривают, что сын не осмелился пойти наперекор своему родителю, не выразившему особого восторга от единения с девушкой неподходящего добродетельной семье статуса. Получить комментарии на эту тему от виновников события нам не удалось…

Саше стоило усилий сохранить равнодушное выражение лица. Не хватало еще, чтобы водитель видел, как ей плохо… Она отвернулась к окну и постаралась взять себя в руки.

В салоне заиграла музыка. Проигрыш какой-то известной песни… «Ну а то, что ты смог убить любовь, ничего, обычные дела…» – обозначила себя певица Валерия. Ну вот, профессиональный подбор музыки. Лучше было просто не найти…

Водитель бросил осторожный взгляд в зеркальце заднего вида и снова крутанул ручку радио.

Эту композицию она узнала мгновенно – Walking in my shoes.

 
Да вы бы сломались под тяжестью
гнета, который я взвалил себе на плечи,
Если бы оказались на моем месте,
Если бы оказались на моем месте…
 

Ударник долбил по барабанам, словно судьба по больной, обтянутой кожей голове. Любимая группа ее мужа и любимая песня. Она не любила ни ту ни другую. Этого водитель знать, конечно, не мог. Под эту композицию муж становился невменяемым как обкуренный учащийся автомеханического колледжа. Он поднимал руки, отщелкивая пальцами ритм, покачивал бедрами, закрывал глаза, мотал головой из стороны в сторону.

Точно так же он мотал головой над Сашей, подписывающей последние приглашения на свадьбу. «Свадьбы не будет, милая. Мы не можем. Я все отменил…» – сказал он тогда.

И свадьбы не было…

Почти все приглашения были уже разосланы. Свадебное платье лежало дома у Александра в огромной коробке. Они долго выбирали место и наконец решили все же отправиться на замечательный остров, где они были, когда начали жить вместе. На маленький остров в Тихом океане, один из сотни на Мальдивах. Он снял весь остров под свадьбу и сотню приглашенных гостей, забронировал и выкупил все билеты, и даже меню было уже утверждено.

Они дружно занимались подготовкой к свадьбе, даже не ссорились… Только один раз. Из-за его наряда. Муж был совершенно непримиримым в вопросе соответствия галстука к костюму, рубашки к цвету глаз, носков к цвету рубашки и прочее и прочее. Носков особенно. Светло-серые были слишком светлыми, оттенка «мокрый асфальт» слишком мокрыми, фисташковые напоминали детский утренник с мороженым, розовые, по его выражению, «инициировали сомнения в твердости сексуальной ориентации будущего мужа»…

На подготовку ушло четыре месяца ежедневных совещаний. И за неделю до дня вылета он сказал:

– Свадьбы не будет, милая. Мы не можем. Я все отменил…

Немое удивление в Сашиных глазах заставило его выдавить из себя еще несколько фраз:

– Я считаю, что это просто бессмысленно. Жена отца тоже удивляется, зачем все эти безумные сборы, если мы уже женаты? Ну что ей возразить? Незачем… Мне кажется, она права…

Да. Они уже были женаты. Поженились в тот же день, когда он сделал ей предложение. Поехали в ЗАГС и зарегистрировали брак.

– А тебе интересно, что я считаю? – еле удерживаясь, чтобы не разреветься, спросила Саша.

– Здесь считаю я. Извини… Так лучше.

Саша молча дособирала чемодан и ушла. Правда, совсем не с теми вещами, что предполагались еще полчаса назад.

Потом он стоял на коленях в ее коммунальной комнатухе, клялся в любви, плакал, размазывая по щекам крупные блестящие слезы, как ребенок. Кулаки только были совсем недетского размера.

Под дверью, утирая пьяные слезы, подслушивал Димон.

– Ну ты пойми, зачем нам нужен этот маскарад со свадьбой и шумихой в прессе, мы же так любим друг друга, малыш… – говорил муж.

«А вот подишь ты, бывает ведь она, любовь та», – думал за дверью Димон.

И конечно, она простила…

Звонок телефона прервал поток свадебных воспоминаний, мутных и запутанных, как фата, которой не было.

Водитель услужливо выкрутил ручку громкости до минимума.

– Да, я слушаю, – ответила Саша.

– Сашуля, привет! Как дела?

Это был Вовик, очередной «лучший» друг мужа. Вовик обожал розовые рубашки, обтягивающие его протеиновые бицепсы, всегда расстегивал три верхние пуговицы, чтобы была видна эпилированная грудь, и на вопрос «Чем занимаешься?» отвечал: «Делаю бабулек, детка».

– Привет, Вовик.

– Чем занимаешься?

– В пробке стою на Ленинградке.

– О! Круто! А мы тут праздник празднуем.

В трубке слышались громкие голоса, музыка и смех на два голоса – мужского нетрезвого и женского визгливого.

– Поздравляю! А что за праздник?

– Утверждение учредительных документов, – с трудом выговорил Вовик и заржал. Два длинных слова оказались слишком сложными для нетрезвого Вовикова языка. – А ты знаешь, зачем я звоню?

– Зачем?

– Соскучился! – шепотом сообщил он.

– Это ты кому там втираешь? – послышался в трубке голос мужа.

– Я с твоей женой разговариваю. Говорю ей, что ты по ней соскучился! Я же твой друг! Кто ж ей еще скажет правду? Голую!

– Ты настоящий друг! – Голос мужа стал явственнее. Вероятно, он повис на настоящем друге в непосредственной близости от микрофона.

– В общем, ты уже поняла, Сашуль, – через минуту договорил Вовик. – Твой благоверный рядом и совсем распоясался. Хулиганит, домогается рядовых членов партии, занимается уклонизмом. Левым. Приезжай давай, мы у Бори сидим.

– Поехали на Арбат, – сказала Саша водителю.

Глава 8

– Вы к кому? – Квадратный охранник в холле Бориного дома привстал со своего места, готовый с лаем броситься на непрошеную гостью.

Саша посмотрела на него с сочувствием. Сколько раз ей нужно пройти туда-обратно, чтобы этот бдительный человек ее уже наконец запомнил?

– В двадцать восьмую квартиру. К Борису. Я Александра.

Охранник уставился на нее пустыми глазами, в его служебной голове происходила перезагрузка.

– Проходите.

Дверь двадцать восьмой квартиры открыл черный силуэт с бокалом в клубах мерцающего дыма и оглушающего рэпа.

Казалось, здесь курили и читали рэп все, включая Жору из песни «Про Жору» группы «Ноггано» – еще одной любимой группы мужа. Саша не смогла бы сказать, какое из двух мужниных музыкальных пристрастий она ненавидела больше, иностранное или отечественное? Уж если культурная программа вечера дошла до «Жоры», значит, праздник в разгаре…

– Входи, мать! – прокричал силуэт. – Молочка принесла?

Силуэт принадлежал Петюне – другу то ли Давида, то ли Бориса, без которого пьянка никогда не обходилась. Он шестерил на побегушках, был проворен, услужлив, незаметен, почти не пьянел, за что и вливал в себя шампанское «Кристалл» сколько в него влезало. Влезало в него немало, впрочем, Петюнину вместимость в литрах никто не подсчитывал.

– Давно вы тут отдыхаете?! – крикнула Саша и закашлялась. Горло сдавило от дыма.

– Со вчера. На, глотни. – Он протянул ей бокал. – Щас привыкнешь.

 
Пусть ты в погонах, или твой папа
что-то решает,
Уедешь далеко, никто не откопает… —
 

неразборчиво доносилось пение любимой группы.

Она кинула пальто на кучу чьей-то одежды и прошла в гостиную – огромную комнату в дыму и шуме, в которых лишь угадывались очертания людей и мебели.

Кто-то тронул ее за плечо и сказал в самое ухо:

– Привет труженикам пресс-конференций. Ты шикарно смотрелась сегодня в этом платье. Сколько стоит?

Она сразу узнала Давида. По запаху и вопросу. Его жесткие кудри щекотнули щеку и шею. Он был уже изрядно навеселе.

– Дорогое. Я тоже тебя видела. Как ты к блондинке дорогу налаживал. Здесь-то ты как оказался? Такие пробки…

– Я на «харлее». Мотик пробок не боится.

– А девушка?

– Эта платиновая? Домой отправил «Камасутру» перечитывать. Я не сажаю на своего мальчика гламурных дур. Боюсь ГИБДД заругает, – засмеялся он.

– Александр где? – спросила Саша.

– Где-то тут был. Вообще я не знаю, зачем ты приехала. Отдыхает человек. Зачем его дергать? Расслабься лучше. Выпей чего-нибудь…

«Тебя забыла спросить», – подумала Саша.

 
Долбаный насос! Жора, где ты был?
Где, где ходил, гулял, курил? —
 

объяснял голос из колонки, размером с самого рэпера Жору.

Саша внимательно, насколько позволяло почти полное отсутствие света и дым, оглядела сидящих и танцующих. Прямо перед ней хозяин квартиры Борис – рыхлый блондин в стильно мятом костюме сжимал модельного вида девушку на голову выше. Она двигалась в танце, закрыв глаза, а он держал ее, уткнувшись носом ей в грудь. Вовик, приветственно помахавший Саше рукой, тоже колыхался под музыку с моделью, кажется, ничем не отличавшейся от Бориной. Как они их не путают? Откуда вообще столько народу? Какие-то непонятные люди, какие-то полуголые девушки… Она половину никогда раньше не видела, остальных видела, но не знала, как зовут, кто они и зачем здесь. Александра среди них, кажется, не было.

– Сашулька! Радость моя! Ну наконец хоть одна светлая голова в этом бардаке появилась! Как я рада тебя видеть, дорогая! – Лиза Саволайнен, неординарная личность со сложным этническим происхождением и просто классная девчонка, улыбалась Саше искренне и тепло.

– Привет. Я тоже ужасно рада тебя видеть! – обрадовалась Саша. – Хоть есть с кем перекинуться парой литературных слов, количество мата в моей отдельно взятой голове уже зашкалило.

Они поцеловались, и Лиза сказала, смеясь:

– Ну да… Когда твоя собака понимает команды «блин» и «иди на фиг» вместо «фу» и «на место», начинаешь сомневаться в верности своей воспитательной концепции.

Лиза Саволайнен была одной из немногих подруг мужа, с которой у Саши сразу сложились искренние отношения. Ее внешность балансировала на грани между красотой и, мягко говоря, «необычностью». Фамилия, пшеничного цвета волосы и рассудительность ей достались от отца-финна, увесистый нос, живые карие глаза, взрывной темперамент и язвительность от матери-еврейки.

Лиза занималась всем подряд, имеющим отношение к творчеству, – писала стихи и картины, мастерила из подручных материалов всё, что приходило в ее креативную голову: из старых плакатов – совокупляющихся гномов, из бутылочных пробок – портреты вождей мировой революции. Еще она пела, устраивала фестивали, митинги «за» и «против» и всегда появлялась там, где собиралась компания больше трех человек. «Я за любой кипеж, кроме голодовки», – утверждала она.

Любая компания – живой организм. Люди задерживаются в ней, если становятся жизненно необходимыми, как органы в этом организме. Александр всегда был головой, мозгом компании, Борис – телом, в его квартире чаще всего собирались, Давид – языком и руками – подлизывал и поддерживал «голову», Петька – продуктом жизнедеятельности организма, а Лиза – шилом в заднице. Без него тоже скучно…

Мимо подруг проплыл Боря на своей длинномерной модели. Они целовались, вернее, Боря шуровал языком у нее во рту, а она рот просто держала открытым, терпя там Борино временное присутствие. Это был даже не поцелуй, а акт взаимного гостеприимства…

– Нет, ну я прусь просто с наших малышей, – проводив пару глазами и хлебнув из бокала, проговорила Лиза. Малышами или колобками она называла всех мужчин в возрасте от семнадцати до семидесяти лет без исключения. – И потом он будет бить себя кулаком в грудь, утверждая, что не осталось честных девушек, все продажные.

Саша улыбнулась. Лизино боевое настроение подчеркивалось горящими глазами и кажущимся огромным при этом освещении носом. Она напоминала Жанну д’Арк без коня, в шлеме из белых волос и открытом платье.

– Мне тут один колобок выдал. Сидим с ним в кафешке, он нудит: жениться не на ком, все корыстолюбивые, все расчетливые, только о бабках и думают, бла-бла. Принесли счет, я заплатила за себя. Он заявил, что я слишком гордая и неженственная, могу катиться, куда хочу. Представляешь, разгул неадеквата какой в стране? Слушай, Саш, это не мое дело, конечно, но ты знаешь, что твой благоверный здесь со вчерашнего дня зависает?

– Знаю, – соврала Саша. – Только я чего-то его не вижу.

– Я видела, как Анжела заходила в ванную. Может, он там?

– Анжела? Кто это? И почему он должен быть в ванной?

– Девица новая. Давид привел. Причем такая дама, конкретная. Пятый размер, ресницы наклеенные до рогов, губищи в полморды, все дела.

– Понятно…

– Ты только не дергайся, Саш! Не стоят они того. Ни один. А твой всегда такой был, я же тебе говорила…

Последнюю Лизину фразу Саша уже не услышала. Она поставила свой бокал на столик и быстро направилась в ванную. В этой арбатской квартире, которую Борис когда-то переделал из нескольких коммуналок, можно было без карты заблудиться. Особенно, в темноте и уже не слишком трезвом состоянии.

Туалетных комнат здесь было три, одна из них с джакузи и небольшой спальней рядом. В ванную можно было попасть только через спальню, находящуюся в конце длинного зеркального коридора с парой хрустальных светильников в начале и в конце.

Саша остановилась у зеркала. Ну да… она, пожалуй, слишком худая, и груди совсем почти нет. Круги темные под глазами. И платье, кажется, немного висит на бёдрах. Неужели она еще похудела? Саша посмотрела повнимательнее, оценивая себя со стороны, словно постороннюю, незнакомую девушку, и сразу заметила погрешности.

Она выпрямилась, поправила волосы, слегка облизала губы, улыбнулась своему отражению: «Ничего, прорвемся!» – и пошла к двери спальни. На пороге остановилась и прислушалась. Тихо. Слышно только музыку, голоса из гостиной и ее собственное сбивчивое дыхание. Она уже хотела осторожно войти, как услышала голос мужа:

– Ну вот… представляешь мой график жизни. Всё расписано, как у дрессированного хорька.

В ответ раздалось негромкое женское хихиканье:

– Бедный… И что? Пожалеть тебя некому?

– Совершенно некому. Все чего-то только хотят от меня. Ну почему, я всем чего-то должен! Задолбался долги отдавать…

– Бедненький… – повторила женщина, видимо, не обладавшая вообще никаким словарным запасом.

Слушать, что будет дальше, Саша не стала. Она толкнула дверь и вошла. В темной спальне никого не было. Но в проеме двери, ведущей в ванную, перед ней предстала картина: на краю джакузи, вытянув ноги в оранжевых носках, сидел ее муж с бутылкой в руке. Галстук был развязан и сдвинут набок, как шарф, рубашка расстегнута, волосы всклокочены. Рядом примостилась девица, точно соответствующая описанию Лизы: огромные грудь, ресницы, размазанные по лицу губы. Добавились только пергидрольные локоны, короткая юбка, колготки в сеточку и шпильки. Живой протест самому понятию вкуса.

Увидев Сашу, муж уставился на нее мутным, остановившимся взглядом.

– Чего пришла?

– Спросить.

– Ну?

– Долбаный насос! Жора, где ты был?

В тусклых глазах мужа как будто что-то бултыхнулось.

– Анжела, это Саша, моя жена. Саша, это Анжела.

– Очень приятно, – выдавила Анжела.

Саша молча смотрела на мужа.

– Что ты смотришь на меня, как Запашный на тигра? – заплетающимся языком проговорил он. – Видишь, сидим, разговариваем. Ничего такого не делаем. Я могу со своими друзьями отдохнуть? Или уже нет?

– Можешь…

Саша повернулась и вышла, оказавшись снова в зеркальном коридоре. Улыбаться своему отражению не хотелось. Музыка и смех из гостиной нарастали как снежный ком. В конце зеркального туннеля появился свет: из туалета в противоположном его конце, качаясь и подтягивая колготки, вышла «модель».

«Делать здесь больше нечего», – подумала Саша.

Глава 9

Диванчик в прихожей еле держал гору из верхней одежды на своих кривых ножках. Сашино пальто оказалось погребенным в этой куче. Она стала искать его, вытаскивая то чей-то рукав, то воротник, то какие-то длинные части, напоминающие рейтузы. Чьи-то нежные руки обняли ее сзади за талию. Она обернулась и увидела Лизу.

– Саш, что у тебя с лицом? Ну-ка посмотри на меня!

Саша посмотрела. Лицо, видимо, радости не излучало.

– Ты чего, мать? Впервые обнаружила, что мужик – это животное? Из отряда членистоногих козлообразных?

– Лиз, не надо…

– Что не надо? Первобытные жи-вот-ные! – по слогам повторила Лиза. – Мозг у них выключается кнопкой, расположенной в паху, в основании члена. Никогда не видела? Маленькая такая, она легко прощупывается при пальпации. Член встает, давит на кнопку, мозги отключаются. Механизм элементарный, типа рычага, сбоев не дает. Нет, ну когда член уже не встает, мозгам, понятное дело, приходится работать без выходных. Вот тогда и начинается – диссертации, ассимиляции, аккредитации, революции и резолюции без поллюции, кажется, я пьяная уже, что-то у меня не тот ряд получился.

– Всех-то не надо под одну гребенку…

– Не надо, конечно! Есть хорошие. Я тут как-то из одного клуба вышла часа в четыре утра. Ну, ты знаешь. Цивильное место, Красная площадь, самый центр столицы нашей родины, мать ее. Шагаю красивая, на шпильках, в шикарном платье с голой спиной, шубка накинута на плечи, мне же только площадь пересечь, чтобы на другой стороне такси взять. За руль не села в таком отдохнувшем виде, как законопослушная гражданка. Спустилась в переход. Утро туманное, утро седое, ни одной рожи вокруг, ну рановато для туристов, сама понимаешь. Иду, думаю – как хорошо! Наконец и в нашу тундру цивилизация подгребла. Вышла приличная девушка в хорошей одежде из модного клуба, утро красит нежным светом стены древнего Кремля, щас, думаю, мотор возьму, и домой, спатеньки в теплую кроватку. И что ты думаешь? Чувствую, кто-то по голове так сзади – тюк. Больно. Я обернулась и глазом не успела моргнуть, как оказалась лежащей на своей собственной шубе с раздвинутыми ногами под каким-то хреном в телогрейке. То ли охранник, то ли бомж, не стала интересоваться биографией. Глаза закрыла, чтобы не видеть его рожу и расслабилась, как учили. У нас же все девочки знают, как «Отче наш», – расслабься и получи удовольствие. Удовольствие прямо скажем сомнительное, но зато жива осталась. Платье порвал, урод. Он и денег-то таких не видел никогда, сколько оно стоило. Это я к тому, что хороший мужчина попался, положительный – не ограбил, не избил. Ну, оскорбил женщину, положил, спустил свою хрень вонючую, и всё. Повезло мне. Пролечилась, и опять как новенькая. Хоть сейчас на баррикады.

– Я очень сочувствую тебе, Лиз. Это ужасно, что с тобой это случилось…

– Ты думаешь, это первый раз, что ли? Нет, ну возле Красной площади – первый. Называется – изнасилование с особым политическим цинизмом. А так – обычное дело. Пока трезвые – все друзья, приятели, речи говорят о любви, о дружбе, о верности. Как только градус в мошонку упал – всё, прощается сапиенс с хомо. И я прекрасно понимаю, почему это со мной с завидной регулярностью происходит. Потому что говорю складно, одеваюсь вызывающе, фигурой господь не обидел. Ходячая провокация, а не Лиза Саволайнен. Сама виновата. Написано же в зоопарках: животных не дразнить!

– А я и не дразню. Просто ухожу. По-английски.

– Это кто это тут уходит? – рядом возник Вовик в коронной розовой рубашке с тремя расстегнутыми пуговицами. На уголке эпилированной груди, как на сцене, плясали отблески праздника. – Ты чего, Сашуль? Щас самое интересное должно быть! Твой муж будет петь караоке. Ты как верная жена должна подпевать!

«Анжела подпоет», – мысленно ответила Саша.

– Давай-давай, пойдем, на посошок чего-нибудь скажем, – потянула ее Лиза. – Тем более уйти по-английски уже не получится. – Лиза что-то поискала глазами и, не найдя, взяла под руку Вовика. – Вовик, тебя можно использовать как мужчину?

– Тебе, Лизавета, можно всё! – изобразив галантность, уронил голову на грудь Вовик.

– Тогда метнись-ка, притащи мне пульт от этого прибора!

– И это всё? – разочарованно переспросил парень.

– Нет, это только первое задание.

Получив пульт, Лиза выключила музыку и громко заявила:

– Господа и дамы! Судари и сударыни! Модели и инженеры их туш! А кто-нибудь ваще помнит, по какому поводу мы тут пьянствуем? Уверена, что нет! И это прекрасно! Светлая голова, чистая совесть и здоровая печень – залог стабильности! Однако ж с целью придания некой концептуальности нашему безобразию я намерена сказать тост! Попрошу всех найти свои бокалы и по возможности поднять!

Народ, обалдев от неожиданности, расселся кто где. Модели, сидящие на коленях своих ухажеров, повернули одинаковые лица к выступающей Лизе. Стало так непривычно тихо, что было слышно журчание фонтана в простенке между двумя огромными окнами гостиной, задрапированными плотными бордовыми шторами.

– Итак тост! Короткий! – Лиза горько улыбнулась. – Предчувствую, женская половина компании меня поймёт с полуслова! – в унисон с журчанием сказала Лиза. – Его, наверное, следует произносить с армянским акцентом, но поскольку в моем генеалогическом древе армянских ветвей не обнаружилось, я воспользуюсь южным диалектом финского. Боюсь обмануть ваши ожидания. Однако всё просто, дорогие мои. Представьте же прекрасную яблоню. А женщины как яблоки. Самые вкусные наливные висят на самой макушке дерева и наслаждаются прямыми лучами солнца. Многие мужчины не хотят лезть на дерево за вкусными яблоками, потому что боятся упасть и убиться. Вместо этого они собирают падалицу, которая не так хороша, но зато доступна. Поэтому яблоки на макушке думают, что с ними что-то не так, хотя на самом деле они великолепны. Им просто нужно дождаться человека, который не побоится залезть на верхушку дерева. Так выпьем же за то… – Лиза выдержала паузу, – чтобы женщины научились ждать и знали себе цену! Да будет достоинство женщины отмечено свыше и вознаграждено!

Девушки зааплодировали и закричали: «О!»

Лиза раскланялась.

– Кстати, о женском достоинстве. Между прочим, Лизавета в чём-то права, – выступил из темноты Давид.

Он сидел в кресле, широко расставив ноги, и крутил в пальцах пустой бокал. Стекло бокала отбрасывало огоньки, и они перескакивали по диагонали на его светлый джемпер, джинсы и затухали на сидящих рядом людях. Новые огоньки бежали по той же траектории. Иссиня-черные, распущенные по плечам кудри Давида, его смуглое лицо и блестящие глаза в купе с журчанием фонтана дополняли картину «Сбор аборигенов у священного ручья в полнолунье».

– Абсолютно известный факт, – тоном знатока продолжил Давид. – Если женщины не имеют достоинства, то грешат они гораздо больше. Не в смысле количества, а в смысле тяжести греха. Уж если женщина пустилась во все тяжкие, она не остановится. Ее грехи всегда весомее и за всю жизнь их наберется не на один адский котёл. Мужчина переспал со случайной знакомой и забыл ее. Все мужики изменяют. Это не грех, а так, удовлетворение минутной похоти. Женщина же может долго, сознательно вести тайные игры с несколькими мужчинами, клянясь каждому в чувствах! Женщина вообще подлое и продажное существо. И не надо кидаться душить меня лифчиками. Я не обвиняю, я констатирую факт и даже где-то их понимаю. Иначе им не выжить. Женская доля незавидная…

Саша смотрела на разговорившегося друга мужа с удивлением. Обычно он помалкивал в его присутствии. Да, он был женоненавистником и всем женщинам предпочитал свою Анджелину Джоли – маленькую уродливую собачку трудно выговариваемой очень дорогой породы, которую назвал в честь актрисы. Хотя был ли этот факт честью для Джоли-актрисы – вопрос спорный…

– Это твоя Анджелина разоткровенничалась после порции «Педигри» по поводу грехов? – съязвила Лиза.

– Я не кормлю свою девочку таким дерьмом.

– Ну-ну, так и что там с несчастной женской долей?

– Доля жалкая. Жизнь большинства женщин укладывается в формулу четырех «бац», как я это называю. Каждая девушка мечтает о прекрасном принце с самого детства. Бац! в двадцать три – двадцать семь у неё ребенок от какого-то козла, бац! ей тридцать два, ребенок уже в школе, а этого козла и след простыл. Бац! – и ей сорок. И хоть она, может, и встала на ноги, да уже и шмотки не так сидят, бока свисают и туфли жмут, и никому больше не нужна. Бац! В сорок пять из неё сосет деньги очередной подонок, а еще через десять лет она стоит с сумками и бабками у подъезда и обсуждает молодежь. И жалеет о том, что не просила денег у мужчин, а строила из себя непродажную. И настоящую фирменную сумку, а не подделку смогла купить сама себе только в сорок пять, а пальто кашемировое в пятьдесят. Все искала любовь, которая и была-то у неё всего два года за всю её горемычную жизнь. Но вот вопрос, который напрашивается сам собой: а нет ли в этом высшей справедливости? Не заслужили ли это все женщины своим потребительским отношением к нам, мужчинам? И ответ тоже на поверхности: заслужили. Что отличает человека от животного, спрошу я у вас? И вы мне ответите: умение любить. Только человек способен испытывать это чувство, вдохновляться, писать картины, музыку, гениальные стихи. И замечу, что под человеком имеется в виду мужчина. Только мужчина! Я было засомневался и решил исследовать этот вопрос. Общаясь с представительницами прекрасного пола, я не смог не поддаться искушению покопаться в их психологии. Женская логика манила меня новыми темами для хохм. Но обнаружил я гораздо большее и совсем не смешное. Известно, что в силу исторических причин мужчина ухаживает за женщиной, тем самым выказывая свое чувство к ней. Но бывает, что и женщина любит мужчину, с ума по нему сходит, ревнует, а он, козел, пускается в загул. Она бьет себя кулаком в грудь – «я тебя люблю», а предмет обожания становится все холоднее. И если вы посмотрите в его глаза, то найдете там разочарование и испуг. Вот тут-то я и сделал печальный вывод и ответственно заявляю: женщины не умеют любить. Мужчина ухаживает за женщиной – это всеми признается как норма. Но кто-нибудь видел, чтобы женщина уделяла такое же внимание мужчине? Истинно любящий готов на всё, чтобы доказать свою любовь, но истинно любящая не может придумать в ответ ничего, кроме как «ну давай, сегодня можно». Женщина борется за свои права, лезет в шахту, служит в танковых войсках, работает министром. Все-то она умеет. Но любить – нет! Почему на асфальте под балконом написано большими буквами: «Маша, я тебя люблю», – но никогда «Ваня, я тебя тоже». Потому что любить – удел мужчины. Традиция завоевания женщины от прыганья на задних лапах вокруг ее пещеры до названия ее именем звезд испортила женщину, сделала ее капризной. Я пытался вспомнить времена, когда женщины что-то могли. И не вспомнил. Кто-то вспомнит жен декабристов. Но это время расцвета Великой Эмансипации и дело было политическое, так что пример не удачен. Все остальные примеры из области литературы: Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда. Более того, все образы идеальной женщины созданы авторами-мужчинами. Женщины в литературе разные: роковые, стервы, нежные, робкие, но все любящие, потому что мужчины вкладывают в своих героинь свои чувства. Возникает вопрос: а может ли вообще реальная женщина любить с точки зрения устройства ее духовной сферы? Начинаем рассуждать: любовь – это творчество, способность чувствовать. Стало быть, логично, что чем больше человек творчески одарен, тем сильнее он способен испытывать и выражать это чувство. И что же мы имеем? Кто мне назовет женщин-поэтесс с мировым именем? Ахматова и Цветаева? Многие считают лирику этих поэтесс скорее мужской, особенно у Ахматовой. Давайте припомним парочку женщин-художниц. Великих, а не тех, кто цепляет мужские гениталии на крест с криком «Искусство вечно!», да простит меня Елизавета Саволайнен. Единственный женский пример Фриды Каллос на миллионы мужских выглядит неубедительно. В общем, их мало. Что это как не блеклость видения мира? Бывают ли женщины композиторы? После длительного обдумывания вспоминают Пахмутову. Хороший пример, но по сравнению с музой Бетховена – туфта. Итак, что получается? Женщины бесчувственны. Они скудны в выражении своих чувств, уверены, что одного их пассивного присутствия достаточно, чтобы мужчина сходил от них с ума. И только если воспринимать женщину, как воспринимаю ее я, то есть как товар, а не как человека, всё встает на свои места. Моложе, сиськи стоят, значит, дороже должна быть. Вот и вся правда, – закончил свой спич Давид, и его хрустальный бокал послал по диагонали последнюю партию цветных огоньков.