Текст книги "Миланская роза"

Глава 11

Рауль спал на огромной кровати Санджи. Мужественная грация, одухотворенность юношеского тела напоминала античных богов.

Сильвано смотрел на него, и ему на память пришли изысканные строки: «Кто созерцал красоту, уже освящен смертью».

Эта любовь без Божьего благословения терзала его сердце. Сильвано был уже зрелым человеком, бурные страсти юности улеглись, и он старался построить жизнь разумно. Его утешала мысль, что в классической древности такая бесплодная любовь стала одним из оплотов греческого общества; в мирные времена и в войну связывала людей до самой смерти.

Он всматривался в спящего юношу и чувствовал желание укрыться в объятиях Рауля, насладившись нежностью и покоем. И пусть рухнет мир, осыплется позолоченная мишура его тюрьмы, пусть пропадет все, а останется лишь это великолепное юношеское тело. Сейчас Сильвано не нужен был никто, он хотел ласкать только Рауля.

Вот в чем причина его профессиональных неудач в последнее время. Двадцать лет назад произошло нечто подобное между Санжи и Галеаццо Сортени, но тогда Сильвано не настолько растерял себя, пытаясь припасть к самому источнику желания.

Они встретились и полюбили друг друга, когда Раулю было шестнадцать, а Санджорджо – сорок шесть. Встретились случайно, в Рапалло, на поле для игры в гольф. Мальчик узнал знаменитого модельера, а Сильвано увидел в нем чистейшее воплощение красоты. Они никогда не задумывались о том, что у их любви нет ни прошлого, ни будущего. Оба не искали извинений и оправданий. Искал ли Рауль в Санджи отцовскую нежность, какой не было во властном, неприступном Риккардо Летициа, подавлявшем личность сына? Такое объяснение было бы слишком простым. Отразилось ли в сексуальном поведении Сильвано его трудное детство? Слишком надуманный вопрос… Они полюбили друг друга, и все.

Рауль не проснулся. Санджи осторожно лег рядом с ним, стараясь не разбудить. Он любовался этим созданием, в которое природа вложила все сладострастие мира. Вопреки воле Всевышнего, вопреки нравственным устоям человека, невзирая на страдания и ревность Лилиан, Рауль принадлежал только Сильвано.

Неожиданно он увидел, как юношеский член Рауля поднялся, наливаясь сладострастным напряжением, словно желание Санджи передалось юноше, воспламеняя восторгом его сны.

– Я так долго ждал тебя, – произнес Рауль сонным голосом.

– Я здесь, – успокоил его Сильвано, легко коснувшись губами губ юноши.

– Расскажи мне историю, – попросил Рауль, поворачиваясь к Санджи.

– Про тебя? – улыбнулся Сильвано.

– Про что-нибудь. Ты умеешь рассказывать, – умоляюще прошептал юноша.

Сильвано заговорил, не отрывая взгляда от ясных, широко распахнутых глаз Рауля. Голос его звучал тепло и напевно. Плоть же их в эту минуту соприкасалась, застыв в вибрирующей неподвижности, по телу пульсировали горячие волны. И оба извергли семя, несущее жизнь, которой не суждено было возникнуть. Оба в молчании пережили оргазм, лишь более прерывистым стало дыхание у того и другого. Они лежали опустошенные, расслабившись, внутреннее напряжение угасло, подарив каждому полное удовлетворение. Оба пережили всеобъемлющее чувство радости, слившись в одно целое. Такое случалось не всегда, но, если случалось, они ощущали магию чуда, чуда, снисходившего на них без всяких особых ухищрений: им достаточно было смотреть друг другу в глаза, слушать голос, позволить чувственной волне захлестнуть тело, и тотчас в мозгу их пробуждалась сияющая заря, которая воспламеняла каждую клеточку тела.

Мужчина и юноша осыпали друг друга легкими поцелуями. Сильвано, склонившись к животу Рауля, припал губами к живительной влаге на нежной коже. И снова в юноше зажглось желание, вызвавшее эрекцию.

Счастливая улыбка осветила лицо Сильвано. Сегодня им еще предстоит ночь любви, несмотря ни на что, несмотря на ревность Лилиан, несмотря на запреты Риккардо Летициа. «Совратитель мальчишек!» – бросил ему отец Рауля. Но что знал он об этой любви? Любви возвышенной и безнадежной, породненной со смертью. Что нравственно, а что нет? Кто переступает границу, а кто нет? Сильвано не хотел об этом думать: слишком далеко завели бы его такие мысли, но одно он знал наверняка: волнение, что сейчас пылало у него в мозгу и в крови, неподвластно, недоступно Риккардо Летициа, хоть тот и слывет чуть ли не во всем мире эталоном мужчины.

Глава 12

Добродушный Клементе следил за последними приготовлениями к ужину, намеченному на Сочельник. Как всегда, к столу подавались остендские устрицы, иранская икра, шотландский лосось и традиционное шампанское «Крюг» 1958 года, именно его предпочитала Роза. Освещенные окна дома Летициа заливали розоватым светом безлюдную улицу, сверкавшую рождественскими огнями. Горожане покончили с последними торопливыми покупками, опустили жалюзи, и улица Монтенаполеоне напоминала опустевшую торжественную сцену.

Клементе высунулся из окна, и его старческие глаза заметили перед домом пару бронированных автомобилей. Шесть великолепно тренированных горилл-телохранителей следили за безопасностью клана Летициа, получая за это немалые деньги. Сегодня семья после долгих лет собралась здесь в полном составе, чтобы отметить Сочельник.

Официанты сновали весь вечер, осознавая значимость момента и свою сопричастность к этому. В гостиной на втором этаже стояла огромная, до потолка, елка. Архитектор Мауро Сабелли Контини украсил ее, осыпав ветки легкой золотой пыльцой. На зеленой хвое лежал белый снег, на его фоне выделялись красные шелковые бантики, напоминавшие ярких бабочек. Красными лентами крепились к веткам подарки.

Роза у себя в комнате занималась с парикмахером Уго. Его волшебные руки причесывали самых элегантных синьор Милана. Уго – настоящий тиран – диктовал моду, навязывал свои модели, отвергал советы клиенток, но к замечаниям Розы он прислушивался, питая к ней почтительное восхищение. Заросший черными волосами Уго смахивал на бурого медведя, однако душа и движения его были под стать нежной девушке. Сейчас Уго прыгал вокруг любимой клиентки, и руки его творили чудо. Роза ценила парикмахера за прямоту и талант: он добивался потрясающих результатов, убирая густую гриву ее серебристых волос. В том, что лицо Розы сохраняло старческое горделивое благородство, была заслуга и Уго. А кроме того, даже не принимая во внимание великолепный результат, пока Уго причесывал ее, Роза испытывала удовольствие. Удовольствие, исполненное ожидания и надежды, что, конечно, облегчало ей жизнь и отгоняло тень приближающегося заката.

– Прошу, синьора Летициа, полюбуйтесь. Получилось просто чудо! – густым баритоном, который он тщетно пытался смягчить, прогудел Уго.

– Не преувеличивай, дорогой! Но в целом неплохо! Ты хорошо поработал, – согласилась Роза, взглянув в зеркало. – А это тебе на Рождество.

Она вынула из шкатулки и вложила мастеру в руку золотой стерлинг.

Олимпия протянула Розе жемчужные серьги. Та вдела их в уши, а мизинец украсила кольцом со сдвоенной жемчужиной. Потом Роза отодвинула коляску от зеркала, чтобы лучше разглядеть себя. Она великолепно умела подать себя. Умела выбрать цвет, освещение, косметику, драгоценности так, чтобы они гармонично сочетались с одеждой, жестами, выражением лица и даже тоном голоса. Она надела очки, и отражение в зеркале, сразу ставшее четким, подтвердило: долгий труд над внешностью Розы дал замечательные результаты.

– Вы прекрасны, синьора, – с искренним восхищением произнесла Олимпия.

– Для старухи я выгляжу сносно, – не без гордости ответила Роза, но какая-то тень омрачила на миг ее улыбку.

– Пойдемте? – предложила сиделка.

– Подожди немного, – необычно мягко попросила хозяйка.

Она знала: все уже явились и ждут только ее. Ей хотелось, чтобы они увидели картину достойной, великолепной старости; чтобы распрямились плечи, ответственные за историю клана Летициа; чтобы гордость и властность отражались во взоре.

Возможно, Роза готовилась к последнему своему торжественному появлению на людях. Ей хотелось, чтобы родоначальницу семьи Летициа запомнили в тот момент, когда пришла пора опустить занавес жизни. Она должна остаться в памяти потомков победительницей. Пусть исчезнут, словно сметенные осенним ветром листья, воспоминания об ошибках, поражениях, разочарованиях и сомнениях. Только она одна знала великую тайну Розы Летициа, урожденной Дуньяни, и собиралась унести эту тайну в могилу.

В дверь гардеробной постучали: уверенный, негромкий стук. Роза сразу догадалась, кто это. Олимпия бросилась было открывать, но хозяйка жестом остановила ее. Роза выждала минуту-другую и лишь тогда произнесла:

– Входи!

Синьора знаком велела служанке удалиться. Распахнулась дверь, и на пороге появился Риккардо Летициа. Роза сидела к сыну спиной, но видела его отражение в зеркале.

– Привет, мама! – поздоровался Риккардо.

– А ты великолепный мужчина! – с нескрываемой гордостью произнесла она.

Розе на мгновение померещилось, что в комнату вошел не ее сын, а тот удивительный человек, которого она любила, отец Риккардо.

– Я рожден великолепной женщиной! – парировал Риккардо.

– Ты великолепен во всех отношениях! – повторила мать.

– Великолепен, но? – с улыбкой спросил сын. – Я уверен, есть одно «но»…

– И тебе нет равных в великодушии…

– Спасибо, мама!

– …Как нет тебе равных в коварстве, – закончила Роза.

– Теперь я тебя узнаю, – с облегчением вздохнул Риккардо.

Он чувствовал: мать что-то скрывает от него, какая-то угроза читалась в глазах Розы.

– Почему вдруг, после стольких лет, ты позволила мне предстать перед твоими очами? – не без иронии спросил Риккардо.

– Скажем так – ты попал под амнистию, – усмехнулась Роза.

– Всего лишь амнистия? Может, заключим мир?

Роза сделала вид, что не поняла вопроса.

«Мир и тишина, – подумала она. – Такое годится разве что для кладбищ. Где жизнь – там и война или, иначе говоря, там и конкуренция. Ах, мальчик, дорогой мой мальчик, ты мужествен и красив, ты умен и обаятелен, но как же ты несчастлив!»

– О чем задумалась, мама? – спросил Риккардо.

– О нас, – ответила Роза, поправляя прическу.

– Стало быть, мысли невеселые!

– Веселье? Оно как молния, за которой следует гроза…

– В нашей семье всегда хватало и молний, и гроз, – заметил Риккардо.

Роза не стала отвечать на вызывающее замечание сына. Однако она почувствовала удовлетворение, поняв, что материнская опала причинила сыну немало горечи. Никого из семьи не миновали несчастья, но никого не обошло торжество успеха, никто не утратил вкуса к власти.

– С Рождеством тебя, мальчик мой, – примирительно произнесла Роза.

– И тебя с Рождеством, мама, – ответил Риккардо и склонился к тонкой руке старой женщины.

Роза указала сыну рукой на кресло рядом со столиком; Риккардо сел.

– Похоже, нам и побеседовать-то не о чем, – в некотором замешательстве проговорила она.

Мать не уловила во взгляде сына обычного обожания и почтения. Напротив, Риккардо поглядывал на нее как-то настороженно.

Сын попытался оправдаться:

– Прошло десять лет. Нам надо заново привыкнуть друг к другу.

– Да, лет пронеслось немало, – спокойно ответила Роза.

– А время многое меняет, – продолжал Риккардо.

– По-моему, ты своей жизнью доволен.

– Грех жаловаться.

В ответе сына прозвучал вызов, и мать заметила это.

– Как дела?

– Прекрасно, – солгал Риккардо.

– А Роберта? – Роза спрашивала о дочери Риккардо, своей внучке. – Она как?

Риккардо вспомнилась дочь. Роберта уехала в Америку вслед за компанией кришнаитов, заморочивших ей голову своими религиозными ритуалами.

– Она в Лос-Анджелесе, – сообщил он.

– Красивый город, – равнодушно заметила Роза.

Еще не успев задать вопрос, она прекрасно знала, какой ответ услышит.

– А Рауль?

Риккардо ответил уклончиво:

– Он придет сегодня, сама его увидишь.

О Глории Роза не упоминала. Она не стала спрашивать и о Джованне, жене Риккардо, но совсем по другой причине. Говорить о Глории было слишком больно, Джованна же считалась слишком незначительной персоной, чтобы ею вообще интересоваться.

Риккардо перекинул ногу на ногу и зажег сигарету.

– Мама, тебе дым не мешает? – заботливо спросил он.

– Ты же знаешь, мне нравится, когда курят.

Тонкий аромат табака пробудил в душе старой женщины столько воспоминаний!

– До чего же я рад тебя снова видеть! Через десять лет! – с искренней радостью произнес Риккардо. – И рад убедиться, что ты совершенно не изменилась.

Добродушие сына насторожило Розу; она почувствовала приближение опасности. Роберта сбежала с кришнаитами; у Рауля странная связь с прославленным модельером; Глория пыталась покончить с собой; дела концерна идут неважно… С какой стати Риккардо улыбается во весь рот? Черт бы его побрал! Что-то он скрывает. Роза взглянула на часы и предложила:

– Хочешь, вместе выйдем к гостям?

Риккардо погасил сигарету и встал. У него были особые, присущие только ему, манеры, вызывавшие расположение и восхищение.

«До чего же похож на отца, негодяй!» – любуясь сыном, подумала Роза.

Как и мать, Риккардо обладал даром актерской игры, и в эту минуту оба знали: наступает столь затянувшаяся развязка в разыгрываемом ими спектакле.

В глазах Риккардо мелькнуло торжество.

– Я для того и пришел, чтобы полюбоваться, как ты будешь смотреться на капитанском мостике, – произнес он и уверенно добавил: – А еще я пришел сказать тебе – твоя игра раскрыта.

– Ты действительно мой сын, – спокойно заметила Роза, и не думая возражать против выдвинутого обвинения.

– Хочешь знать еще что-нибудь?

– Нет, больше ничего.

Роза взглянула на сына и бесстрастно улыбнулась.

– Ты разве не знаешь, что объединение «Заводы Руасси» перехватывает у меня одну сделку за другой?

– Раз ты это знаешь, стало быть, и я знаю.

Роза играла с ним, как кошка с мышкой.

Риккардо уже выяснил – «Заводы Руасси» принадлежат матери.

– Мама, почему ты ведешь войну против меня?

– Сам догадайся, – твердо ответила Роза.

– Не могу понять, как у тебя хватило сил вновь подняться и начать атаку.

– Я и сама этого понять не могу, – парировала Роза.

– Ты не женщина, ты – дьявол, – восхищенно произнес Риккардо.

– Я только защищалась.

Роза закрыла лицо ладонями. Она и не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться. С одной стороны, забавно было обвести Риккардо вокруг пальца. Но, с другой стороны, он слишком быстро раскусил ее игру. Теперь следовало торопиться.

– Как бы там ни было, поздравляю, – с вельможной вежливостью заявил Риккардо.

– Ты мне преподнес эти разоблачения в качестве рождественского подарка? – ехидно спросила мать. – Настоящему врагу ты никогда бы не открыл такое. Твои слова можно использовать против тебя.

– Пожалуй… – поморщился Риккардо. – Жаль, упустил прекрасный случай выбить у тебя из рук козыри.

– Но ты слишком любишь мамочку…

Роза усмехнулась, притянула сына к себе и поцеловала. Риккардо вдохнул знакомый запах материнских духов, коснулся губами щеки Розы и сказал:

– Ты всегда все угадываешь.

– У нас одна кровь течет в жилах…

– И яд в сердце одинаковый, – уточнил он.

– Пошли! – распорядилась Роза. – Иначе я разволнуюсь, а это вредно старухе.

Она, казалось, шутила, но в глубине души действительно разволновалась.

Риккардо выкатил инвалидное кресло из гардеробной к лифту, чтобы спуститься на второй этаж. Перемирие между сыном и матерью продлится недолго, и после рождественских праздников они снова поведут беспощадную войну.

Риккардо с Розой появились в высоком дверном проеме гостиной. Их появление напоминало кульминационную сцену в кино. Условия были идеальные: они смотрели на гостей, а гости на них. Приглушенное, искусное освещение подчеркивало достоинства и скрывало изъяны. Получилась великолепная мизансцена, которая привела бы в восторг самого Лукино Висконти. На мгновение наступила полная тишина. И Роза в этой нереальной тишине обвела чуть прищуренным усталым взглядом из-под седых бровей всех представителей семьи, одного за одним. Торжественного вечера не пропустил никто.

Была здесь Изабелла, жена старшего сына, Джулио. В шестьдесят лет она выглядела на двести. Постоянные стычки с тремя сыновьями ее совершенно измучили и раньше времени состарили. Явились и непокорные сыновья, в сопровождении жен и детей, правнуков Розы.

Пришла Мелани Монро, американка с индейской кровью, вдова младшего сына Альберто, мать Глории и Итало. Мелани выглядела много моложе своих пятидесяти пяти лет благодаря стройной фигуре и великолепному цвету лица. Она всегда отличалась горячим нравом, но теперь, на закате страстей, была особенно неудержима, чем очень огорчала Итало, своего старшего сына, принявшего священный сан. Он молился о спасении души Мелани и предпринимал все, дабы скрыть греховные увлечения матери.

Итало, носивший в кругу семьи обычный костюм, на этот раз надел священническую ризу: он собирался в полночь отслужить мессу в домовой часовне в глубине сада. Рядом с братом стояла Глория, любимая внучка Розы. Она была бледна, ее лицо цвета слоновой кости напоминало о пережитых страданиях. Роза улыбнулась ей и почувствовала, как защемило сердце.

Справа от Глории Роза увидела князя Консалво Брандолини дель Рио, худосочного отпрыска аристократического рода. Роза взглянула на его надменное лицо, на котором читалась досада – благородный князь вынужден присутствовать на сборище простолюдинов.

«Слабоумный!» – раздраженно подумала Роза.

Ей с самого начала не нравился брак внучки с Консалво. В первом ряду, на правой стороне «сцены», стояла Джованна, жена Риккардо. Свекровь про себя называла невестку «несуществующая дама». Рядом с матерью Роза увидела Рауля, яркий пример юного авантюриста «без руля и без ветрил». К нему Роза испытывала противоречивые чувства: иногда ей казалось, что она любит Рауля, но чаще всего бабушка и не вспоминала о внуке. Роберта, внучка, сбежавшая с кришнаитами, напомнила о себе телефонным звонком и поздравлениями.

Пришел сегодня и Коррадино Летициа, брат Руджеро, покойного мужа Розы. Он был на несколько лет моложе невестки, но не отличался здоровьем и теперь выглядел куда старше Розы. Коррадино едва держался на ногах, но тем не менее приехал, оставив свой тихий дом в Риме, откликнувшись на приглашение Розы, к которой питал уважение и восхищение.

Словом, собрались все: главные действующие лица и эпизодические, актеры на первых ролях и статисты. Когда Риккардо наконец шагнул с инвалидной коляской в сторону своей родни, собравшейся в гостиной, хрупкая тишина словно дала трещину: кто-то вздохнул, кто-то прокашлялся, зазвучали банальные приветствия. Каждый ломал голову, что же заставило Розу вернуться к прежним привычкам, от которых она так решительно отказалась, узнав о предательстве Риккардо? Что же последует за этим примирением сына с матерью после десятилетнего разрыва?

Никто не смел задать вопрос, но все чувствовали: для Розы Летициа это час лебединой песни, они вот-вот станут свидетелями последней сцены этого почти векового спектакля, что разыгрывала она. Риккардо и Глория догадывались о причинах этого примирения, хотя и не вполне представляли, что задумала Роза. Лишь она одна знала, как поведет битву против сына во имя любви к Глории. Бабушка сделает все, чтобы внучка победила в этом противоборстве.

Когда настанет момент истины, Розы уже не будет в живых, но, по крайней мере, она успеет насладиться тем, что сама расставит все фигуры на шахматной доске, устроит западню для сына. Для своего великолепного сына, единственного, кто достоин такой матери.

Риккардо, оживленно беседуя с родственниками, потерял из виду Глорию. Вскоре придется спуститься в капеллу, к полуночной мессе, а ему так хотелось увидеть ее. Риккардо терзала тревога: уж очень бледной и измученной показалась ему Глория. Профессор Батталья уверял, что Глория быстро поправляется, но ее болезненный вид как-то не вязался с оптимизмом врачей.

Воспользовавшись минутой, Риккардо вышел из гостиной. Он знал: в доме на улице Джезу есть лишь одно место, где может укрыться Глория, – кабинет Розы. Она еще девочкой пряталась там, когда ей было грустно.

Риккардо осторожно повернул ручку, дверь бесшумно открылась, и он вошел в комнату, освещенную лишь мерцающим пламенем камина. Он осторожно прикрыл за собой дверь и застыл неподвижно.

– Зачем ты пришел? – спросила Глория.

Она стояла у окна, заложив руки за спину.

– Нам надо поговорить, – мягко произнес Риккардо, подойдя к ней.

– Мы уже все сказали друг другу, – ответила Глория, имея в виду встречу в клинике.

– Будет жаль, если мы не найдем нужных слов, – возразил Риккардо, осторожно положив руку ей на плечо.

– Пожалуй, нужных слов нам не найти, – раздраженно проговорила Глория.

Она повернулась к нему, и он заметил слезы в ее глазах.

– Ты страдаешь, – прошептал Риккардо, легко коснувшись рукой ее щеки, – это несправедливо.

Глория уклонилась от его ласки и снова повернулась к окну.

– Ты умеешь убеждать, – с горечью произнесла она.

– Тебе очень плохо? – спросил Риккардо.

Он осторожно коснулся ладонью ее затылка и попытался привлечь Глорию к себе. У нее вырвался легкий стон.

– Что с тобой? – встревожился Риккардо.

– У меня, кажется, ребро сломано, – прошептала Глория.

– Что? Что ты сказала?

Риккардо зажег лампу, стоявшую на столике у окна.

– Ребро, ребро, наверное, сломано, – с гримасой боли повторила она.

– Я сразу понял, с тобой что-то случилось!

Риккардо даже растерялся, так ошеломили его слова Глории. Черт бы ее побрал! Вот уж характер! Никогда ничего никому не скажет, забьется подальше и зализывает свои раны в одиночестве, словно раненый зверь. Она и девчонкой была такой…

– Это Консалво! – догадался Риккардо, и в глазах его блеснула ненависть.

– Я сама довела его до этого, – призналась Глория. – Поверь, у него были причины так поступить со мной.

– Дай я посмотрю!

Риккардо начал расстегивать перламутровые пуговки ее блузки. Характер у Риккардо был железный, но сейчас у него дрожали руки от волнения и бессильного гнева. Шелковая блузка распахнулась, обнажив нежное тело, и под левой грудью Риккардо увидел багровый кровоподтек.

– Любимая, тебе надо срочно к врачу, – сказал он.

– Давай не будем портить праздник бабушке, – умоляюще произнесла Глория.

– Бедная моя девочка! – прошептал Риккардо, осторожно коснувшись ушиба. – Что он с тобой сделал!

Глория дотронулась пальцами до его лица и чуть слышно произнесла:

– Ничего, скоро и следа не останется…

Губы их встретились. Это был их первый поцелуй. Наслаждение заставило Глорию забыть о боли. Она обняла Риккардо, а его пальцы легкими прикосновениями ласкали ее шею и спину. Но это сладостное и мучительное ощущение продлилось лишь несколько минут. Неожиданно Риккардо оттолкнул Глорию, словно отгоняя прочь грешные мысли.

– Нет, мы не можем, – произнес он, взглянув ей в глаза.

Глории показалось, что во взгляде его мелькнуло подобие ненависти. У нее словно что-то оборвалось внутри.

– Ты делаешь мне больно, – проговорила она.

Он действительно причинил ей боль. Она почувствовала себя униженной и провела рукой по губам, словно пыталась стереть след недавнего поцелуя.

– Господи, Глория! – взмолился Риккардо. – Неужели ты не понимаешь?!

– Нет, не понимаю, – запальчиво возразила она. – И никогда не понимала…

– Любовь моя, я же должен питать к тебе лишь отцовские чувства.

– Отцовские? Но ты же хочешь меня как женщину? – безжалостно спросила Глория.

– Может, и так… Но это ничего не меняет. Я женат, мои дети – почти твои ровесники.

Ему вдруг стало стыдно за эти жалкие оправдания.

– А что тебе мешает развестись? – холодно произнесла Глория, застегивая блузку.

– Не могу! – простонал он. – Ты – лучшее, что есть в моей жизни. Я не могу, не хочу запачкать тебя…

Он подошел к ней и ласково поцеловал в лоб.

– Надоело мне твое лицемерие, – возмутилась она. – А потом, ты и так уже запачкал меня, подтолкнув к браку с Консалво.

При имени ненавистного ему мужа Глории у Риккардо кровь закипела в жилах.

– Я убью его, – выкрикнул он, сжав кулаки.

– Надеюсь, угроза останется на словах, – произнес спокойный голос матери за спиной у Риккардо.

Они даже не заметили, когда в кабинете появилась Роза.

– Да он же ей ребро сломал, – ничего не объясняя, словно Роза слышала весь разговор, сказал Риккардо.

– Только-то? Мог бы натворить чего похуже… Уж ты-то должен это знать, – сурово произнесла Роза.

Она знала – Риккардо человек расчетливый и разумный, но мужчина, охваченный ревностью, не остановится перед преступлением. Она знала, потому что некогда пережила подобное. Кровавая каинова печать уже отметила когда-то семью Дуньяни. Теперь Роза не могла позволить, чтобы подобный страшный груз лег на всех Летициа. То, что случилось однажды, повториться не должно. Роза нажала на кнопку в ручке кресла и подъехала поближе к сыну.

– Когда успокоишься, уладишь дело с Консалво. Он должен исчезнуть из нашей семьи, но приказываю, вреда ему не причинять, – распорядилась Роза. – А теперь нам пора к мессе…

Из капеллы донеслись торжественные звуки органа, и Роза не торопясь направилась на рождественскую мессу.