Текст книги "Не принятые миром"

Войдя в комнату к Вольфгангу, Хайц, глубоко выдохнув, на цыпочках подошел к шторам и распахнул их. Свет с улицы тут же затопил комнату, и юноша, спавший до этого потихоньку, зашевелился в постели и медленно и неохотно открыл глаза.

– Доброе утро, – Хайц как можно мягче произнес эту фразу.

– Доброе, брат, – младшенький потер глаза, и откинув одеяла, сел на кровать, так что его ноги едва доставали до пола.

– Вольфганг, тебе пора вставать, уже девять, скоро будет готов завтрак, мы с братьями будем тебя ждать.

Вольфганг покачал головой и, улыбаясь, не мог не вызвать в брате прилив хороших эмоций. Хайцу всегда было хорошо находиться с младшим наедине, казалось, что только он единственный приносит счастье в их дом. Хайц был за старшего, поэтому организовывал ему учителей и привозил книги.

– Скажи, как тебе новые учителя, которых я нанял на прошлой неделе? – вскользь сказал Хайц.

– Ты знаешь, они довольно неплохие, правда, занудные, – младший продолжал сидеть на кровати свесив ноги.

– Учение никогда не было легким, – Хайц подошел к столу, перебрал книги, лежавшие на столе.

– Ну вы ведь с братьями не так много учились! – запротестовал Вольфганг.

– Мы многое упустили в свое время и наверстывали это уже будучи совсем взрослыми, – произнес мужчина. – Я буду ждать тебя внизу, – проговорил он в спешке и вышел из комнаты.

К Вольфгангу все хорошо относились. Им с братьями было тяжело воспитывать его, они совершенно ничего не знали. Пока отец работал ночью, они присматривали за Вольфгангом.

Хайц же, вернувшись в свои покои, окликнул мимо проходившую Софи.

– Софи.

– Да? – девушка мягко взглянула на Хайца. Мужчину передернуло от ее взгляда.

– Набери мне ванну и принеси новый костюм.

– Хорошо. – Софи тут же удалилась.

Оказавшись в уютной и теплой ванне с приятным цветочным ароматомХайц выдохнул и расслабился. А за дверью толпились слуги. Перед глазами только и делали, что всплывали воспоминания: холодных отелей и борделей, где они спали все на одной кровати, укрывшись одним одеялом, со всеми своими малочисленными вещами, и каждый день приходилось перебираться все в новые и новые места, но самым ярким воспоминанием было то, как один раз постоялица одного из баров не хотела принимать деньги. Пришлось отцу всю ночь колоть дрова, чтобы разогреть печку. Пока у Вольфганга резались зубы, и он всю ночь проплакал. Он сидел и успокаивал брата.

Хайц окунулся с головой в воду, и воспоминания сами перенесли его в прошлое. Как накрывшись одеялом и закрыв уши себе, он лежал рядом с братьями и слышал в соседней комнате смех, а клопы, что поедали его, и вши, кусающие его голову и ползающие по его рукам, не давали ему покоя. Хайц вынырнул из ванны, быстро вдохнув воздуха. По телу табунами бегали мурашки, несмотря на то что кран открыт и лилась горячая вода.

Решив, что на сегодня хватит, он вылез из ванны, накинул полотенце на бедра и быстрым шагом пошел переодеваться.

Хайц вышел из своей комнаты, приказав слугам вычистить ковер, на который он вчера просыпал пепел, а сам поторопился спуститься вниз по винтовой лестнице, отмечая про себя небрежный вид Отто – брюки из серой ткани, рубашка хлопковая плохо заправлена. Видно, брат торопился.

Густав вообще был одет непонятно как: рубашка с подвернутыми рукавами, штаны на подтяжках, синий пиджак Вольфганга и синие штанишки с гольфами.

Сев, он оглядел общий стол, все были заняты своими мыслями.

– Я рад, что все собрались вовремя, не опаздывая. – Хайц посмотрел на Отто, тот прятал глаза. Густав смотрел на то, как Вольфганг уплетает оладьи.

– Так что ты хотел обсудить за столом? – Отто взял из рук прислуги чашку и ждал, пока та нальет ему чаю. Густав нервно дергал ногой под столом, так что весь стол дрожал. Хайц посмотрел на брата, который, в свою очередь, завис и пребывал в другом месте, и когда Густав почувствовал на себе взгляды братьев, только тогда понял, что он слишком уж открыто всем показывает свою сегодняшнюю нервозность, и произнес тихое «простите». Вольфганг сидящий с ним рядом очень удивился сегодняшнему поведению брата обычно от него можно было ожидать чего угодно но только не неуверенности. Он тихо пока никто не слышит спросил:

– Что случилось, брат? – Густав растерялся и застыл с чашкой, которую собирался поднести ко рту, и параллельно обдумывал, что сказать младшенькому. Причиной его нервоза в то утро была обычная рутина. В полдень должны были начаться скачки, однако скакун, на которого он поставил, заболел на той неделе, и Густав все переживал, оклемается он или нет. Он поставил очень большую сумму на него. Полторы тысячи французских франков, и если он их потеряет, то не сможет расплатиться с торговцами по оружию, что, несомненно, дойдет до Хайца, и тот устроит ему взбучку.

– Ничего страшного, дорогой, – Густав отпил чаю и поперхнулся, так как тот обжег ему горло, – скорее кушай. – Вольфганг нахмурил брови, однако больше ничего узнавать не стал и продолжил есть.

– А скажи, когда мы пойдем стрелять по банкам? – Густав прищурился, увидев, что младшенькому не терпится повеселиться. С пистолетами.

– Когда уедет Хайц, думаю, завтра. – Он подмигнул брату, и тот радостно тихонько захлопал в ладоши.

Когда оладьи, которые были у него в тарелке, закончились, он увидел, что на столе остались вафли. Но прислуг нигде не было видно, и младшенький начал тыкать пальцем Отто долго, пока тот не встретился с ним взглядом.

– Подай мне, пожалуйста, вафли. – Отто только сейчас обратил внимание на них, они стояли далеко от Вольфганга, и он протянул их ему. Сам же Отто был занят размышлениями о разведении французских лопов. Они хорошо ценились на рынке, и на них можно было очень хорошо заработать, сейчас у него было их всего несколько пар, однако в самые кратчайшие сроки он займется разведением их, к тому же он планировал заняться разведением шотландских кроликов. Которых он хотел себе заполучить. И поэтому все думал, как поудачнее продать лопов. На сегодняшней ярмарке.

Вольфганг, закончив с основным завтраком, достал книжонку и, налив себе чаю, уткнулся в нее.

Хайц, наблюдавший за тем, как братья мило сидят и завтракают, завидовал их беспечности. И заметив, что он сам не завтракал и ничего не ел, для приличия налил себе чаю и сделал два больших глотка, стал пристально смотреть на братьев. Чтобы те обратили на него внимание. Но они даже не реагировали.

– Я хотел обсудить план, – мужчина хлопнул рукой по столу, так что чашки зазвенели, братья вздрогнули.

– Ты имеешь в виду сегодняшний прием? – Густав покосился на Вольфганга, который был так увлечен чтением книги, что не заметил, как к нему приблизилась гувернантка, чтобы отобрать ее.

– Да, у кого есть соображения? Идеи? Предложения? – Каждый уткнулся в тарелку с едой, и наступила гробовая тишина. Хайц молчаливо закурил, теребя скатерть, никто не хотел об этом говорить.

– Я задал вопрос! – он еще раз повторил вопрос, кусая нижнюю губу.

– У меня никаких идей нет и предложений тоже, – скромно, тихо проговорил Отто, когда Хайц буквально сверлил в нем дырку взглядом. – Ты знаешь, я против насилия…

– Понятно дело, ты же фермер, – почесав затылок, равнодушно прошептал Хайц.

– На меня даже не смотри. Я приношу деньги в семью, ставя на скачки, и тоже не хочу прямо сейчас думать об этом. К тому же ты знаешь, как я к этому отношусь. Этот прием ничего не даст. Пусть пройдет год, полгода. Почему нужно делать это сейчас? – Густав отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола. Отто и Вольфганг тоже машинально встали, каждый желал уйти по своим делам и не поднимать больше эту тему. У всех были более важные дела.

– А ты-то что не хочешь? Мне казалось, что пострелять и демонстрировать свою силу для тебя милое дело.

Густав оглянулся и, сжимая кулаки, произнес:

– Я люблю оружие и стрельбу, но убивать я не люблю, – после этого он развернулся и вышел. Хайц проводил его взглядом. Брата он разозлил.

– На меня тоже не смотри, – Вольфганг взял книгу и пошел прочь следом за старшим братом. Ему делать было нечего, и получать от брата, потому что он оказался перед ним не в тот час, не хотелось.

Отто сел, и они сидели и смотрели друг на друга довольно долго, и подсев поближе к брату, Отто также продолжал смотреть. И чуть позже произнес:

– Оставь эту затею, Хайц. Я знаю, что еще месяц назад мы все жили этой идеей. Но сейчас мы относительно неплохо живем и согласись, даже если мы устроим этот прием, ничего уже не будет лучше. К тому же отец нас за это точно не похвалит, даже будучи на том свете. – Хайц выдохнул и приказал принести ему коньяк. Отто был в чем-то прав. Они живут и так неплохо.

– Рвение и силы есть только у тебя в силу своей взрослости и наблюдения за всем, что происходило в то время, хотел отомстить матери. Ты за свою двадцатишестилетнюю жизнь многое успел увидеть и понять, в отличие от нас.

– Я не могу… – медленно произнес Хайц. Он и так ждал много лет, копившаяся в нем ненависть уже начала переливаться через край, – вы были маленькими, чтобы понимать всю боль отца и то, как ему приходилось после ухода из семьи, – мужчина откинулся на спинку стула.

– Все равно, Хайц, – заглянув в глаза брата, Отто умел успокаивать именно так. – Давай сделаем это тогда, когда Вольфганг будет чуть повзрослее и когда ему не придется объяснять, что мир не только в книжках, когда мы станем по-настоящему приняты в высших кругах, когда мы докажем, что не только по крови можно заслужить уважение. Когда мы станем выше, богаче, достойнее, чем семья матери, и тогда нам и преклоняться перед всей верхушкой. В надежде быть принятыми.

Братья переглянулись, Хайц улыбнулся и, потрепав Отто по голове, встав, согласился с ним. Голова была забита совсем другим. Отто прав: если он будет сейчас только и делать, что трать силы на мысли, от него уйдут сделки и реальная прибыль.

Он накинул пальто и отправился на конную прогулку. Нужно подумать, как обернуть ситуацию в свою пользу. Действовать опрометчиво нельзя, к тому же до матери наверняка дошли слухи о ее сыновьях. Которые встали на ноги; наверное, она второй раз вышла замуж, и уже у них имеются сводные братья или сестры в браке.

Он думал об этом все время, пока длилась прогулка. Он любил прогулки в одиночестве и тишине. Вдыхая холодный воздух, он смотрел на то, как низко плывут облака и колосится трава, выросшая за это лето. И ветер, что гулял среди деревьев, когда в лесу, шевеля верхушки сосен и елей, а кедры, что своей высотой закрывают небо, шепчут твою судьбу. За многое Хайц любил лес, за то, что в тишине деревьев ты начинаешь слышать себя и душу. За разговоры откровенные, за защиту, которую дарил лес, и за то, что ты мог обрести силу только рядом с природой. Только лишь среди своих истоков Хайц мог почувствовать, что принят в этом мире, не одинок, пока рядом с ним был лес с ручьями, которые он мог испить, и птицами, он был не одинок, далеко он мог забрести, но всегда найти дорогу обратно.

Он собирался уже назад, когда вдалеке увидел женщину, которую он меньше всего хотел бы сейчас видеть. Он притормозил коня и слез с него.

– Люси, – мужчина галантно поцеловал ее руку. Та отдернула ее при первой же возможности, на ее лице заиграла хитрая улыбка.

– Хайц, я как погляжу, ты решил покататься на лошади, что, в машине укачивает? – Хайц закатил глаза, эта женщина всегда только и умела, что говорить с сарказмом.

– Люси, скажи зачем ты решила испортить мне столь прекрасный день? – Он посадил ее на лошадь и повез в дом.

– Ну, видишь ли, я видела тебя вчера. В банке. Скажи, что ты забыл там?

– Ну ты ведь знаешь, что когда у человек день рождения, его принято поздравлять. Или же это не так?

– Скажи, дорогой, с каких пор ты ходишь на день рождения в богатые круги? – Она спрыгнула с лошади, когда они подъехали. Хайц молча ждал ее на веранде, к которой они подъехали. Разговор предстоит длинный, раз пришла Люси, то просто так она не уйдет.

– А с каких пор ты там появляешься? То, что мой отец по пьяни переспал с твоей матерью, еще ничего не означает. – Люси ухмыльнулась, его манера говорить о прошлом бесила ее. Что толку ходить по пустому дому, где когда-то ты бывал?

– Ну, Хайц, не забывай, что я удачно вышла замуж, – она поправила складки его пиджака, он отшатнулся, ему были противны прикосновения этой женщины.

– Ты вышла замуж за скупердяя и живодера. Георга Либермана. Как он, кстати? Я слышал, что он бил тебя, – Хайц сделал наигранно печальное лицо. – Как ты? Как твой развод с ним? – Люси наступила ему на ботинок, чтобы он умолк. Она ненавидела эту тему, и Хайц напрямую ее коснулся.

– Ты… белая шваль, вот ты кто, я развожусь с ним, и слава богу. И разводимся мы с ним не только потому, что это я такая стерва. Ты, поди, все уже знаешь, на каждом углу об этом твердят.

– Перестань, Люси, – он поднял руки в знак того, что сдается. – Я не собираюсь слушать про тебя сплетни, и твоя личная жизнь мне совершенно неинтересна.

– Хорошо, тогда вот что я тебе скажу: мой муж собирается покупать завод у твоей матери, ты можешь удачно перехватить сделку. Ты ведь этим грезишь? Бедный мальчик. – Хайц напрягся, и жилы выступили у него на лбу. – Не переживай, я сохраню в секрете, что это ты сорвал сделку.

– Как ты?!.. – он осекся на полдороги. – Хотя не стоит тебя недооценивать.

– Кстати, хотела спросить, ты заинтересовался тем домом и даже продал дом отца. – Люси натянула сильнее перчатки.

– Тебе никогда не приходило в голову, каково было находиться в том доме? – Хайц сделал лукавую улыбку.

– Хайц, мы же знаем, что, если тебе захотелось сбежать от твоего страха, это только потому, что ты боишься себя. – Мужчина закурил, выдыхая ей дым в лицо.

– А вот и нет, – Хайц подошел к ней вплотную.

– А вот и да, – Люси упивалась своей правотой и тем, что могла задеть Хайца за что-то живое, что осталось в его сердце.

– Люси, я открою тебе секрет: чтобы брак держался дольше, муж и жена должны быть похожи. – Люси цокнула языком. Ей нечего было ответить. Хотя она вчера очень удачно пришла. Увидев Хайца внимательно следившим за той девушкой. Нет, тут был не интерес, тут было что-то более глубокое, что пускало корни в сердце.

Девушка развернулась и пошла прочь. Но потом остановилась и, развернувшись, решила напоследок сказать еще одну новость. Чтобы не уходить побежденной.

– Хайц, мой муж собирается появиться сегодня у нас на банкете, – сказав это, она развернулась и ушла прочь. А Хайц стоял и смотрел ей вслед. Это было удачным стечением обстоятельств. Если ему удастся наладить контакт с ним, то встречи с ней будут прекрасным дополнением его дня.

Наблюдавшие за этим братья со второго этажа только хихикали.

– Отто. – Густав чистил пистолеты и ружья, разложенные по всей комнате. – Как ты думаешь, когда они уже сойдутся наконец-то?

– Густав, открою тебе секрет. Никогда. – Отто записывал в блокнот названия цветов, что видел у дома.

– С чего ты это взял? – мужчина удивленно спросил, по его мнению, Хайц и Люси идеально подходили друг другу.

– С того, что она старше его на два года. А ты знаешь, Хайц категорически не воспринимает женщин старше его, только ровесниц или младше. – Отто посмотрел на ружье, из которого недавно чуть не был убит его кролик. И сделал жалобное лицо, сердце снова сжалось. Густав, заметив это, убрал его под стол, дабы не травмировать брата.

– Да, я забыл, Хайц, не любит, когда дама его учит, предпочитая учить самому. – Густав заржал во все горло, а Отто закатил глаза к небу. Господи, ну за что ему такой брат, еще и младший?

– Придурок, умолкни! – Отто гневно топнул ногой. Такие фразы Густава выводили его из себя.

– О, милый Отто, прошу меня простить, – наигранно сказал Густав, чем еще больше разозлил брата. – Смею предположить, что в свои двадцать шесть лет Хайц много чего увидел и много чего повидал. И не одна женщина не смеет им командовать.

– Ну да, ты прав, он оставался с тобой, когда у тебя была корь, и помогал встать мне, когда я сломал ногу, и успокаивал Вольфганга, когда тот плакал по ночам от страха.

– В твои двадцать ты не знаешь ничего о жизни. – Густав встал и посмотрел в окно, за которым Хайц прощался с Люси, та что-то кричала ему вслед, а он ее не слушал.

– Ровно как и ты в свои восемнадцать, – подвел заключение брат.

– Скажи, как ты думаешь, он долго будет так сильно нас опекать? Жил бы себе спокойно, – удрученно заключил Густав, убирая инструменты для чистки на место и ружья с пистолетами.

– Не знаю, только лишь чудо заставит его отказаться от этой идеи! Однако я уверен, что Хайц всегда будет нас опекать. Это чувство помогло ему не сломить себя.

– Я не знаю, как ты, но мне все равно, правда, Отто, я не вижу в этом смысла. Отец, по сути, виноват сам. К тому же даже если и будь наша мать последней сумасшедшей, ну и что? Мы не зависим от нее. Не видели ее, прости господи, уж сколько лет… – Густав почесал затылок.

– Около пяти, – Отто вздохнул, на душе было противно и тяжело. Сколько бы он ни пытался переубедить брата, все было без толку.

– Вот именно, пять лет! За это время мир перевернулся, а он все печется о старом. И считает нас маленькими детьми. Как он может жить настоящим? И думать о будущем? – Густав шмыгнул носом.

– Ладно, я пошел, – Отто развернулся и вышел из комнаты. Проходя мимо младшенького, которому совсем недавно исполнилось двенадцать, он мило улыбался. Он наблюдал, как тот играл с кроликами и пытался их дрессировать, как собак, но кролики не слушались его и все время убегали от него.

– Братец, – Вольфганг увидел, как брат за ним наблюдает, и позвал его, – скажи, почему кролики не слушаются?

– Кролики не животные, которых обучают, они для красоты.

– А еще вкусное мясо! – Густав выглянул из-за угла, одетый по-парадному. Вольфганг злобно на него посмотрел, не оценив шутку брата.

– Конечно, куда же без тебя, – проворчал Отто. Вольфганг глядел на брата своими синими глазами, и улыбка засияла на его лице, уж очень он хотел, когда вырастет, походить на брата.

– А куда ты собрался, Густав? – Младший задал вопрос.

– На скачки, – победно заявил Густав, закидывая трость.

– На скачки? Да неужели. Все-таки твой скакун поправился? – Отто не мог не пошутить над братом, за что тот чуть не придавил его ногу.

– Да, он поправился, смотри не опоздай на свою ярмарку в мире животных. – Между братьями чуть не началась драка.

– Ой, как это породному, по-нашему, – Вольфганг тихо произнес и услышал захлопывающуюся дверь, и Хайц зашел в дом и быстро поднялся по лестнице.

– Что вы тут так бурно обсуждали? Пока я беседовал с Люси, – он оглядел всех.

– Да так, ничего, обсуждали, когда ты с ней переспишь, – Густав не сдержался. Однако все же хохотнул про себя, чем словил подзатыльник от брата.

– А если правда, что ты с ней обсуждал? – Отто присел на стул, что стоял рядом.

– Скоро будет объявлена сделка матери и ее бывшего мужа, – Хайц проговорил это с некой раздраженностью. Густав снял шляпу и бросил ее на диванчик, стоящий в коридоре.

– Ну и что?

– А то, как думаешь, я мог такое пропустить? – Хайца захлестнула энергия и прилив сил.

– Даже не вздумай хохотать над Люси! – Отто резко и категорично крикнул на него.

– Я и не намеревался, – Хайц разочарованно посмотрел на брата.

– Конечно, за завтраком ты обсуждаешь, как обустроить бал. А потом, встретившись с Люси, заявляешь о ее разводе и сделке ее мужа с матерью. И говоришь, что не собираешься над ней хохотать. Хайц! – Братья переглянулись. Каждый знал, что Хайц смеется.

– Очень смешно! Ты едешь на скачки? – Хайц показал пальцем на часы. – Если не поторопишься, то можешь опоздать.

– Черт! Уже бегу, – Густав схватил шляпу и мигом вылетел из дома и, сев в машину, начал заводить ее, проклиная чертов мотор автомобиля, который не хотел заводиться.

– А вы что тут стоите оба? – Хайц развел руки, Отто переминался с ноги на ногу и тоже поспешил.

– Я вернусь поздно, выставка может затянуться. И выбежал, едва не столкнул гувернантку с лестницы.

– Я хотел поехать за книгами, – Вольфганг машинально выпалил и тоже исчез с глаз брата.

Стоящий в коридоре Хайц, почесав подбородок, решил, что можно и отдохнуть сегодня, и пошел в комнату вздремнуть. До вечера оставалось добрых часов шесть, за это время прислуга должна справиться.

Вечером, прибрав первый этаж, Хайц разрывался между тем, чтобы указывать, что готовить для гостей, и тем, чтобы советовать Вольфгангу, что надеть.

Мужчина был на пределе, однако, успокоившись и глубоко вздохнув, он смог взять свои нервы под контроль. И начать встречать первых гостей.

* * *

Эрика вряд ли отдавала себе отчет в том, кто она для других, однако прекрасно помнила, что богата и всегда окружена людьми. Даже не зная, кто прошел мимо, она здоровалась, как и все на роскошных балах, раскланиваясь и улыбаясь. Ей исполнилось двадцать, а значит, теперь она может быть в благородном обществе и слушать про всякую ненужную чепуху. Она глядела на мир глазами дикой кошки, что двумя брильянтами сверкали в обрамлении черных ресниц, а аккуратные брови делали взгляд хитрее и интереснее. Ее роскошные пышные светлые волосы подхватывал ветер, играя с ними, придавая ей легкости и воздушности, а маленький рост делал ее миниатюрной и выделяющейся на фоне остальных. Комната, что была залита солнцем, с высокими потолками, под самые небеса, дарила свободу. Богатый интерьер хозяев дома, что не поскупились на золото и роскошь, никогда не переходили в вульгарность. Мраморный пол, что слуги полировали не один день, и легкая фортепьянная музыка, дополненная скрипкой, обволакивала помещения, погружая их в состояние покоя.

На этом балу нет ее сверстников, только замужние дамы и мужчины с седыми усами. Все ее знакомые предпочитают проводить время в барах с людьми другого круга. Эрика же проводила время на торжествах с родителями. Здесь она любила все. От захватывающей атмосферы праздника и веселья на вечеринках до сложных тем и разговоров, которые она любила подслушивать. Хотя она редко вступала в диалог, молчание ее не тяготило. Ей нравилось смотреть на то, как ведутся разговоры.

Ее переполняла радость и безудержный детский восторг, когда разносили вкуснейшие эклеры со всевозможной начинкой, которые хотелось попробовать все и сразу, а нежные кусочки мороженого таяли во рту, бутылки игристого шампанского брызгали со всех сторон, а в соседней комнате разливали дорогой виски пятнадцатилетней выдержки, и от джентльменов пахло дорогим табаком. Которым они, курят трубки и папиросы. Лишь молодым людям двадцати-двадцати пяти лет разрешалось курить сигареты, женатые мужчины это считали баловством и всегда смеялись, когда молодежь, входя в их комнату, заходилась в кашле. С таких приемов так не хотелось уходить и возвращаться к учебе и к обязанностям, которые она не любила. Игра на скрипке или занятия языками всегда вызывали в ней лишь раздражение и скуку.

Балы начинались ближе к вечеру. Когда роскошный особняк, стоящий на холме из красной глины, заливает солнце, к концу дня охватывая макушки елей и небольшие каменистые холмики, а летний зной сменяется вечерней прохладой. Первые гости прибывали ближе к семи, и Эрика всегда, выходя из экипажа, смотрела на закат солнца. На юге Франции он был по-настоящему красив. Ярко-золотистый круг солнца заходит за горизонт, оставляя после себя лучи из красно-фиолетовых облаков, что тянутся по небу, а ближе к земле становятся золотистыми, окрашивая поля перед домом в золото. А маленькие фигурки рабочих, что уходили с полей, были почти незаметны на их фоне.

Эрика любила балы еще по одной причине. Наряды – это ее страсть. Она обожала носить платья, что были пошиты самыми лучшими портными Европы. Ее бежевое платье с закрытыми плечами с вышивкой из бисера было дополнено цветком и чудесно на ней сидело, а волосы сколоты несколькими шпильками из серебра, а белоснежные перчатки гармонируют с платьем. Украшения из драгоценных камней отлично сочетались. На таких балах всегда можно было узнать о последней моде, посмотрев на гостей. Обменяться хорошими портными, названием магазинов в Париже. И узнать о лучших ювелирных салонах.

Сама же девушка ела пирожное и смотрела в открытые двери лоджии, в которой толпились гости. Мужчины в прекрасных фраках и белоснежных рубашках и дамы в прекрасных платьях. Темы бесед были разнообразными, начиная от восхищения детьми, заканчивая политикой и войнами.

Зал, где они находились, поражал своими размерами, огромные колонны с золотыми вензелями, по обеим сторонам держали мраморные шары и статуи, что были сделаны лучшими мастерами Европы, а люстры, что висели под самым потолком, заливали комнату своим светом до белизны. Мягкие диваны и кресла, расставленные в комнате и обитые плюшем, делали комнату живой и уютной. А мраморный пол был отполирован. Зеркала во весь рост и ростовые окна были повсюду, а официанты и слуги обслуживали, не оставляя ни на минуту. Переведя свой взгляд с прорисованных мужчин и женщин, Эрика обратилась к мужчинам подле ее.

Она не была красавицей, но у мужчин пользовалась популярностью и вряд ли осознавала, что именно к ней приковано внимание половины поклонников, находящихся сейчас в зале. Возле нее кружили многие поклонники: юноши из домов Бентхайм, они были самыми лучшими скакунами во всей Франции, Штайнфурт – семья рыцарей, защищавшая не одно тысячелетие королевскую семью. Семья Риббентропов, они разводили лучших скакунов и владели лучшими плантациями, среди всех были близнецы Шиленгберы – ее любимчики, Виктор и Эрих. С ними было интересно поболтать и просто посидеть, отдыхая, слушать их болтовню, как сильно они не хотят ехать учиться в Германию.

– Эрика, как ты считаешь, – спрашивал Эрих, обращаясь к ней, ласково беря пустую тарелку из-под эклера, который девушка доела. – Через сколько вылетит Виктор? Мы же оба понимаем, что учиться он не любит.

Смеясь, проговаривал Эрих под испепеляющим взглядом Виктора.

– Ты тоже не сильно усидчив, я хотя бы не получал от родителей за разбитые предметы мебели, – Виктор нашел, в чем упрекнуть брата.

– Ах ты негодник! – Эрика остановила братьев на полдороги.

– Хватит! Я не собираюсь слушать эту ерунду! – Эрика изобразила недовольное лицо. – Вы оба хорошо окончите учебу в Германии и приедете сюда, мы снова с вами будет есть эклеры. Вам уже по двадцать одному, не ведите себя как маленькие дети.

– Да… – запнулся Эрих. – Однако я попрошу твоей руки.

– Нет, я! – выкрикнул Виктор с такой громкостью, что все окружающие невольно посмотрели в их сторону.

Эрика молча выдохнула. Они суетились рядом, как две ее таксы возле ног, и шутили про брак. Единственно, что не нравилось Эрике, – это постоянные разговоры про брак. Все желали ее руки. Она же не желала прощаться со своей свободой. Переведя взгляд на двух друзей, с которыми она провела детство, она улыбнулась. Близнецов можно было узнать по черным волосам и разноцветным глазам, у каждого был один глаз голубой, как кусочек льда, другой черный, как ночь, причем у Эриха левый глаз был ярче, чем правый, а у Виктора правый ярче, чем левый. Издалека сложно было понять, кто из них Виктор, а кто Эрих, однако, приглядевшись, можно было заметить отличия.

Отойдя от близнецов, которые в тот момент переключились на спор друг с другом и совершено забыли об Эрике, она присела за стол к совершенно незнакомым людям чуть старше нее, но еще более скучным, чем близнецы Шиленгберы. Она разговаривала с ними, как приписывали ей правила. Но она должна была делать вид, что ей интересно, ибо по правилам леди всегда должна слушать, что говорят мужчины, и всегда соглашаться с ними, даже если ничего не понимает в этом или имеет свое мнение, чего в большинстве случаев не было.

Слушать, что говорят джентльмены ей, было совершенно неинтересно. Они не говорили о чем-то стоящем для нее.

Эрике и эти разговоры наскучили, и она под предлогом, что ей нужно проветриться, вышла на свежий воздух, что манил ее с самого начала приема. Легкое платье развевалось на ветру, а бежевый цвет прекрасно подходил ей. Она почувствовала чей-то тяжелый взгляд. От него становилось холодно и неприятно, но не решалась пошевелиться.

– Добрый вечер, – жесткий мужской голос заставил вздрогнуть Эрику и недовольно повернуть голову к источнику звука.

Перед ней метрах в двух стоял прекрасный молодой человек чуть старше нее по возрасту, что было крайне необычно. Белокурые волосы аккуратно уложены назад, а пряди челки спадали на лоб. Слегка грубый подбородок и маленькие, вытянувшиеся наверх уши. А маленькая сережка в ухе дополняла образ. Прекрасные ярко-голубые глаза смотрят с такой ясностью, что ее невольно пробивает на мурашки, а крепкое телосложение говорит о его здоровье. Он давно за ней наблюдает отсюда, потому что, поздоровавшись, он даже не шевельнулся.

– Добрый вечер, – Эрика не желала начинать беседу с этим молодым человеком. Однако этикет и манеры не позволили ей нахамить, он буквально поедал ее глазами. – Почему вы так на меня смотрите?

– Как так? – парень подошел еще ближе, и теперь можно было разглядеть шрам на его шее, который он старался скрыть рубашкой. Только взглянув на него сразу, можно было понять, что он не такой, как все ее поклонники.

– Как не джентльмен… – Эрика еще раз взглянула на шею, потом снова на его глаза, от которых не хотелось отводить взгляд, но девушка пересилила себя и отвернулась к солнцу, что уже зашло, однако свет еще остался.

– Я смотрю на вас только потому, что вы мне симпатичны, – парень прочистил горло, и его голос быть чист и прозрачен, звонок, как ручей, и Эрика на этот раз решила, что он шутит. И снова повернулась к нему.

– Вы шутите? Если бы я была вам симпатична, вы бы представились. – Парень удивленно на нее посмотрел, однако пауза, которая была между ними, была неспроста.

– Ах, простите! Я думал, что обо мне тут уже знают все, однако, видно, вам не представился случай узнать обо мне в плохом свете, – произнес он, спеша объясниться.

Эрика напряглась. Она знала всех в этом зале, мужчин и женщин, находящихся на веранде, всех до единого, все они были верхушкой этого города – богачами. Плантаторами, нефтяными магнатами, владельцами железнодорожных корпораций и владельцами горнодобывающих предприятий, владельцами заводов. Но этого парня она видела впервые и даже немного стушевалась.

Он, видя, что любопытство в ее глазах усилилось, смотрел, что будет дальше. Он улыбнулся, смотря, как девушка хочет вспомнить то, чего в принципе не знает.

– Меня зовут Хайц Вальдгрейв. Я принадлежу к буржуазному роду Вальдгрейв, – он подал девушке бокал с шампанским.

– Мы все тут принадлежим к какому-то роду, среди нас нет простолюдинов, – она приняла из его рук бокал и немного отпила.