Текст книги "Валентина"

– Я ее не испытывал, – холодно ответил Де Шавель. – Моей задачей является помешать ей спать с вами, а не спать с ней самому. Я уверен в том, что ей поручили шпионить. Я также уверен в том, что она и сама не знает, что конкретно от нее требуется в отношении вас.

– Правда? – кустистые брови Мюрата взметнулись вверх. – Невинная овечка? Как интересно! Знаете, вы, разведчики, всегда удивляли меня. Но как вам удалось обо всем этом узнать?

– У нас есть свои люди в польском правительстве, – сказал Де Шавель. – Наш агент в Данциге сообщил нам, что существует план внедрить в ближайшее окружение Императора женщину, а ближайшее окружение – это вы, и уж, простите меня, вас выбрали как наиболее слабое звено. Он не знал, кто будет эта женщина, но знал, что вас познакомят во время приема в честь Императора. И ведь так оно и было? Сам Потоцкий познакомил вас с этой девушкой.

– Да, правда. Он говорил, как она мной восхищается, – засмеялся Мюрат. – Он сказал, что это самая прекрасная женщина Польши, и я подумал: «Ага, старина Иоахим, они собираются сделать тебе подарок. Они понимают, как тебе скучно и одиноко вдали от своей очаровательной супруги, – упомянув имя Каролины Бонапарт, он преувеличенно содрогнулся, – и они нашли тебе этот польский бутон, чтобы внести весеннее настроение в твою зимнюю жизнь». А тут являетесь вы, проклятый полицейский, и уводите ее прямо из-под моего носа. Но, как я понимаю, не насовсем? – Он лукаво взглянул на Де Шавеля и выжидающе посмотрел на него.

– А почему бы не насовсем? Я даже предупредил ее, чтобы она не приближалась к вам.

– Это для ее безопасности или для моей? Только не говорите мне, что вы стали сентиментальным в отношении к женщинам, Де Шавель, я все равно в это не поверю.

– Вы прекрасно знаете, что я думаю о женщинах, – сказал Де Шавель. – И знаете, что мне они нужны только для одного – но это не связано с моими обязанностями. Я полагаю, что эта девушка будет шпионить в том смысле, что станет собирать различные слухи и слушать разговоры, но я не думаю, чтобы она оказалась шлюхой. Возможно, конечно, что я и ошибаюсь. А кто не ошибается, хотя бы раз в жизни? – Он бросил на маршала насмешливый взгляд. – Мое официальное предупреждение, сир, не иметь с ней никаких дел. Она – польская шпионка.

– Но ее достойный супруг пригласил меня сегодня к себе на ужин, – сообщил Мюрат. – И там, разумеется, будут все эти угрюмые поляки, без конца твердящие о своих польских проблемах, они наводят такую тоску. Как я понимаю, это тоже часть заговора, чтобы свести меня с той дамой? Но должен признаться, она действительно обольстительна – а вы так не считаете?

– Нет, – сухо ответил полковник, – она на меня не произвела особого впечатления.

– Может быть, – пожал плечами Мюрат. Будучи известным обольстителем, Мюрат спокойно относился к репутации Де Шавеля. Когда-то над ним смеялись как над единственным в полку верным супругом, затем в этом смехе стали звучать и сочувственные нотки, когда пошли слухи о неверности его жены Лилиан. Еще задолго до ее связи с Мюратом он застал ее с одним из офицеров, и перемена в нем была разительной. Боль и разочарование сделали его жестоким и циничным, он с глубоким презрением стал относиться к женщинам, в то время как женщина, на которой он был женат, продолжала вести себя самым бесстыдным образом до тех пор, пока благополучно не умерла. Де Шавель никогда не говорил о ней, никто никогда не упоминал о ней при нем. Он вел отшельническую жизнь как один из главных руководителей разведки Императорской Армии, и мало кто знал, насколько часто он общается с Наполеоном и какие секреты Императора ему известны. У него, разумеется, были женщины, но он относился к ним, как голодный к еде, моментально забывая о ней, утолив голод. Иногда Мюрату казалось, что он вступает в эти связи, чтобы наказать своих любовниц за то, что они уступили ему. Удивляло только их огромное количество.

– Вы не поднимете особого скандала, если я все же приму приглашение графа? – спросил Мюрат. – Отказаться было бы невежливо.

– Лучше бы не ходить. Но я не могу вам помешать сделать это. По крайней мере, вы знаете, чего вам опасаться, – ответил Де Шавель.

– Это проблема, – сказал Мюрат. – Тут всюду кишат русские шпионы, пытаясь разнюхать, каковы наши силы, – одного недавно изловили и повесили, поляки тоже шпионят – у них свои интересы, и от всего этого наши люди пребывают в постоянном напряжении. Скорее бы получить приказ на наступление. А как вы думаете, ведь Император не собирается предоставлять Польше независимость?

– Да, не думаю, – согласился Де Шавель. – Наполеон предполагает, победив русских, уравновесить мощь Пруссии и Австрии, но сомневаюсь, что он организует для этого третье королевство – польское. Разумеется, Великий Герцог об этом не знает. Эти поляки – народ коварный. Потоцкий не дурак. У него есть определенные надежды, которые так надеждами и останутся.

– Они хорошие воины, – заметил Мюрат. – Храбры, как львы, причем все как один. И у них очень красивые женщины. – Он вздохнул и подмигнул Де Шавелю. – Просто сердце кровью обливается при мысли о том, что этот лакомый кусочек так и пропадет, – сказал он. – Глаза, как васильки. Интересно, как она выглядит с распущенными волосами…

Де Шавель поднялся.

– Мне нужно идти. Вы позволите, сир?

– Да, конечно, идите. Ей года двадцать три, как вы думаете?

– Двадцать два, – ответил Де Шавель, подходя к двери. – Если вы все же решите туда пойти, расскажите мне завтра обо всем, что там будет происходить. Мне необходимо закончить доклад в конце месяца и отослать его Фуше в Париж.

Он вскочил на коня и направился на Кучинскую площадь. То, что Мюрат не рассказал ему о посланных графине Груновской белых розах, было немаловажным. Хотя его и предупредили, опасность все же оставалась. Де Шавелю не хотелось идти со своим докладом к Наполеону, если Мюрат не проявит благоразумия и позволит завлечь себя в эту интригу.

Мюрат не мог устоять перед женщинами, и Де Шавель сильно сомневался, что тому удастся устоять перед красавицей, с которой он провел прошлый вечер, тем более, что она ему чрезвычайно нравилась. Она, разумеется, была лишь пешкой, и его поразило, что она совершенно не представляет себе, какая роль ей уготована во всей этой интриге. Она, разумеется, ляжет в постель с маршалом, потому что это в женской природе – предавать ради собственного тщеславия или похоти. Он немало знал о женской похотливости, он сам видел, как пожирает огонь желания хрупкое тело его жены, готовой удовлетворить его где и с кем попало. У него не было иллюзий относительно и других женщин. И эта очаровательная дама, с которой он танцевал накануне, была ничем не лучше. Тщеславие или похоть, или и то, и другое вместе. Это единственные чувства, на которые способна женщина.

Де Шавель заставил себя выбросить из головы мысли о Валентине Груновской, у него и без этого хватало забот. Войска медленно подтягивались к месту своего сосредоточения на берегу Немана. Сюда продвигались и артиллерия, и обозы, а пятнадцать тысяч лошадей для конницы Мюрата увеличивали количество животных до ста тысяч. По ночам случались кражи провианта и фуража, были также случаи агитации со стороны пророссийски настроенных групп, которыми руководил князь Адам Чарторицкий, друг Александра I.

В Польше действовали два течения: те, кто верили в обещания Наполеона позволить им объединить свои земли и восстановиться в старых границах 1786 года под управлением наследственной монархии Короля Саксонского, и те, кто, как Чарторицкий, считал Александра истинным либералом, который вознаградит Польшу тем же самым, если одержит победу над Наполеоном, за ее верность. Нельзя было доверять Наполеону, да и другая сторона вызывала у несчастных подданных Польши значительные сомнения.

Де Шавель хорошо относился к полякам и уважал их, поскольку сражался с ними бок о бок во многих кампаниях во всей Европе. Географически их страна находилась в очень невыгодном положении – огромный участок земли, лишенный естественных границ и окруженный, как жирная овца, тремя голодными волками – Россией, Австрией и Пруссией. Было просто чудом, что полякам удалось выжить и сохранить и национальные особенности, и свою культуру, несмотря на постоянные и непрекращающиеся вторжения и аннексии. Теперь они доверились Франции, поскольку считали, что понадобятся Наполеону в качестве буферного государства, противостоящего России и Пруссии. Польша посылала Франции несчетное количество людей и денег для ведения кампаний в Европе и Англии в надежде, что в конце концов получит то, о чем мечтает. Как сказал Де Шавель, он не думал, что эта награда действительно ожидает их, однако было не время сеять сомнения в их душах.

Польша была нужна Франции, Франции были нужны все ее союзники, все, кому можно было доверять, и сейчас больше, чем когда-либо, ей необходимы были друзья. Полковник хорошо изучил своего Императора, он любил его и сражался вместе с ним еще со времен Республики и знал, что сейчас предстоит последнее испытание перед неизбежной войной с Россией. Главным врагом Наполеона была Англия, и Англия оставалась непобежденной, его план подорвать ее торговлю и уморить голодом сорвался из-за России, Испании, Голландии и Швеции и еще нескольких стран, которые нарушили свои договоренности с Наполеоном и открыли порты для английских судов и товаров.

Его цель была достаточно ясна. Наполеон не мог бросить все свои силы против Англии, имея у себя за спиной враждебную Россию. Если он победит русских, то тогда захватит и Англию, и вся Европа в течение ближайших столетий окажется под властью Франции. Это было мечтой Императора, а заплатят за нее те люди, что скопились сейчас у границы с Россией. Начало наступления было назначено на первые числа июня. Де Шавель лично просил разрешения у Наполеона позволить ему вернуться в свой старый полк, чтобы сражаться вместе со всеми, его угнетала нынешняя должность, его назначили на нее только из-за того, что Император не доверял официальному начальнику секретной полиции, вездесущему Фуше. Он уже целый год не принимал участия в битвах, а с тех пор, как рухнула его семейная жизнь, его единственным утешением остались война и сражения. Был момент, когда Де Шавель, узнав о том, что представляет собой его жена, хотел покончить с собой, его отчаяние и разочарование сделали жизнь невыносимой, но во всех сражениях гибли его товарищи, а он, тот, кто так хотел умереть, выходил из битв живым и невредимым снова и снова. Он не сразу забыл о своей любви, это был тяжелый и болезненный процесс, сначала он прощал жену, мирился с ней, но следовала еще одна измена и еще, и еще, и это невозможно было объяснить ничем иным, как ненасытностью необузданной распутницы, носящей его имя, которую он так любил. Он возненавидел жену, и частью этой ненависти было воспоминание о его любви, поскольку любовь значила для него так много.

Теперь Де Шавель был уверен, что больше никогда не полюбит. Он примирился, поскольку другого выбора у него не было, кроме того, как пойти на скандальный развод. Но он принадлежал к древнему роду, и не в традициях этого семейства было публично полоскать свое грязное белье. Когда он был в Париже, то жил в том же доме, что и Лилиан, но ни разу не дотронулся до нее и не заговорил с ней. А после того как она умерла, пораженная какой-то быстротекущей лихорадкой, он закрыл ее мертвые глаза и заплакал. Но он оплакивал свои разбитые надежды и иллюзии, и никто никогда не слышал, чтобы он произносил ее имя или выказывал скорбь. Он был суровым человеком и воином, вел суровую жизнь и гордился тем, что не подвластен никаким эмоциям, если дело касалось женщин.

Полковник положил на стол бумаги, и против его воли мысли вернулись к женщине, о которой они говорили с Мюратом. Он солгал, сказав, что она не произвела на него никакого впечатления. Ему оставалось только надеяться, что у маршала хватит сил устоять, если ему ее действительно предложат, но в душе он сильно в этом сомневался. Его предупредили о ее истинной роли, и она была достаточно мерзкой. Все это совпадало с мнением Де Шавеля о женщинах – вытянуть все из своих любовников во время ласк, сочетая хитрость и чувственность, чтобы заманить их в ловушку.

Пока еще графиня Груновская до этого не дошла, что и спасло ее вчера вечером. У него не было никакого желания совращать невинных, если такое понятие, как невинность, существует вообще. Его презрение было направлено в основном против ее мужа, готового торговать честью своей жены и своей собственной для любого дела, в данном случае патриотизма. Но насколько ему было известно, у Теодора Груновского имелись и другие, не столь благородные мотивы. В политическом плане он являлся весьма сомнительной фигурой. С одной стороны, его дружба с Великим Герцогом Варшавским казалась достаточно близкой, так что возникали подозрения относительно его связи с прорусским движением, однако против него не было никаких доказательств, и он по-прежнему оставался в фаворе. Это был опасный человек, достаточно безжалостный для того, чтобы использовать собственную жену в гнусной интриге, и достаточно хитрый для того, чтобы в любой момент перебежать на другую сторону, если это ему будет выгодно.

Де Шавель вытащил папку с документами и обвел имя графа красным. Это означает, что тот будет находиться под постоянным наблюдением французской разведки после того, как войска перейдут границу с Россией.

День уже клонился к вечеру, Валентина более двенадцати часов находилась в своей комнате под замком. Она с трудом поднялась с кровати и время от времени дергала за шнур звонка, но никто не появлялся. За дверью стояла тишина, не было слышно ни шагов, ни голосов – ничего. У нее от голода кружилась голова, мучительно хотелось пить. По мере того как приближался вечер, в комнате стало холодно и темно, но ей нечем было зажечь свечи. У Валентины не осталось слез, и она не могла больше плакать. Она дрожала всем телом от боли и потрясения. Это было худшее из того, что ей пришлось пережить за пять лет замужества – жестокое, грубое насилие со стороны человека, которого она ненавидела теперь всей душой. Он хотел сломить ее, но достиг противоположного результата. Она забралась под одеяло и заснула.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда отворилась дверь. Увидев его, Валентина приподнялась на подушках, натянув одеяло до подбородка. Он вошел в комнату, приблизился к кровати и остановился, пристально глядя на нее. Волосы у нее рассыпались по плечам, и он подумал, что, несмотря на чрезвычайную бледность и черные круги под глазами, ей очень идет печальное выражение и неприбранность.

– Я пришел к вам, – сказал он, – потому что я сегодня чрезвычайно занят и не могу терять времени. Вы сделаете то, что вам приказали, или мне сообщить Потоцкому, что он может арестовать и отдать под суд вашу сестру? Скорее, не тяните с ответом! Валентина отвела рукой волосы со лба, при этом обнажился огромный синяк на предплечье.

Она ответила совершенно спокойно, и его удивило и разозлило полное отсутствие страха в ее голосе. Он-то думал, что найдет ее в слезах, совершенно сломленной.

– После того, что вы сделали со мной вчера, я знаю, что вы способны на все. Даже на убийство моей сестры. Я лягу в кровать с любым, кого вы мне укажите, в том случае, если вы дадите слово, что больше никогда в жизни не дотронетесь до меня. А теперь оставьте меня. – Она отвернулась от него.

– Я рад, что вы поумнели, – сказал граф. – Я пришлю вашу горничную. Сегодня вечером вы должны выглядеть как можно привлекательнее.

Когда в комнату вошла Яна, Валентина уже встала и расчесывала волосы.

– Мадам, – со слезами на глазах сказала служанка. – Мадам, простите меня за то, что я не приходила к вам… Но граф приказал, и я не посмела ослушаться…

– Не плачь, – ласково успокоила ее Валентина. – Я знаю, что ты помогла бы мне, если бы могла. Я знаю, что он бы сделал с тобой. Со мной все в порядке, Яна, не беспокойся. Помоги мне принять ванну и одеться.

Горничная подошла и опустилась перед ней на колени. Она схватила руку Валентины и прижалась к ней губами, по щекам ее струились слезы.

– Он сделал вам больно, – прошептала она. – Я знаю. О Боже, как же я его ненавижу. Прости меня, Господи, но я его ненавижу.

– Не надо, – быстро произнесла Валентина. – Нельзя так говорить, Яна. Это все уже не имеет никакого значения. Он больше никогда не сделает мне больно.

– Я помню своего Ежи, – с горячностью произнесла Яна. – Он напивался и избивал меня и издевался по-всякому каждую ночь. Иногда я голодала… мой ребенок умер. Я молила Бога, чтобы он умер. Я молилась, и Господь услышал меня! Он услышит и вас тоже, моя бедная добрая госпожа, вы такая милая и добрая, вам недолго осталось мучиться. Дайте мне щетку, мадам, я сама вас причешу. Вот так…

Яна так нежно заботилась о госпоже, как будто та была заболевшим ребенком, она все время что-то бормотала себе под нос и время от времени вытирала слезы. Наконец Валентина не выдержала.

– Если ты будешь меня все время жалеть, Яна, то я сама начну жалеть себя, а это уже никуда не годится. Это проявление слабости. А сейчас я должна быть сильной, а ты должна молчать и быть очень осторожной. Возможно, в ближайшие дни мне понадобится помощь. Ты поможешь мне, Яна? Во всем мире нет никого, кому я бы могла довериться.

Добродушная простая физиономия девушки порозовела от обуревающих ее чувств.

– Вы во всем можете довериться мне, мадам. Я буду до гроба преданной вам. Что я должна сделать?

– Пока ничего, – сказала Валентина. – Сегодня будет званый ужин. До завтрашнего дня мы ничего не сможем сделать. Я уже приняла решение, Яна. – Из зеркала на нее смотрело бледное лицо, на котором отражались мужество и решительность, рожденные в результате невыносимой жестокости.

– А послезавтра мы уедем из этого дома навсегда.

Глава 2

За столом сидело тридцать человек, восемнадцать из них были французские офицеры самого высокого ранга, включая двух маршалов – Даву и Бертье, и сам Король Неаполитанский. Почетный гость сидел по правую руку от хозяйки дома и с самого начала чувствовал себя превосходно. По такому случаю он надел мундир из пурпурного бархата, отделанного золотом, белые панталоны и шелковые чулки, на туфлях его сверкали бриллиантовые пряжки. Пальцы его были унизаны кольцами, а вьющиеся волосы надушены, напомажены и зачесаны на смуглые щеки. Он еще никогда не выглядел таким ярким и красивым и пребывал в прекрасном расположении духа. Он так сильно склонился к графине Груновской, что буквально сидел спиной к даме, находившейся по другую сторону от него; это была прелестная жена одного из польских князей, однако Мюрат не обращал на нее ни малейшего внимания.

Его восхищение не удивляло никого, глаза всех мужчин в комнате были устремлены на сидящую во главе стола графиню Груновскую, лишь только взгляд ее супруга был холоден и полон неприязни. Она намеренно надела белое, как у невесты, платье. Ее плечи покрывал белый шифон, и он понимал, что именно она прикрывает им. На шее шифон расходился и открывал глубокое декольте. Глубокий вырез белого шелкового платья обнажал грудь более чем наполовину. На шее была золотая цепочка с огромным бриллиантом, как звезда сверкающим в ложбинке на груди. Она не надела нижних юбок и, судя по тому, как облегало ее платье, ему показалось, что она по моде французских шлюх слегка смочила его ткань. Волосы были зачесаны очень высоко, а щеки бледны. Глаза ее блестели слишком ярко, а смех звучал слишком громко. В ушах ее сверкали тяжелые висячие серьги, а на руке было множество браслетов – от запястья почти до самого локтя.

Валентина поздно спустилась вниз, всего за несколько минут до прихода гостей, и когда супруг сказал ей, на кого она похожа, она лишь пожала плечами.

– Вы же сами сказали мне, чтобы я действовала, как шлюха. Мне и нужно выглядеть соответствующим образом!

Граф весь вечер наблюдал за ней. Если бы ему кто-либо когда-либо сказал, что она способна на столь вульгарное кокетство, он бы никогда в жизни этому не поверил. Его раздирали противоречивые чувства – с одной стороны, его бесило, что она выставляет его идиотом перед всеми этими несносными французами, но с другой – он был ей благодарен за то, что она полностью покорила Мюрата.

Маршал не сводил с нее восхищенных глаз. От него так сильно разило помадой, что Валентина еле сдержалась, чтобы не чихнуть прямо ему в лицо.

– Это просто невероятно, мадам, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Просто невероятно. Я просто не могу прийти в себя!

– И что же кажется вам столь невероятным, сир? – спросила она, чуть понижая голос, так же, как сделал и он.

– Эта перемена в вас, – произнес он. – Вчера вечером вы были розой, прекрасной, благородной, но и ужасно колючей, судя по словам моего друга Де Шавеля – вы просто дали ему от ворот поворот, разве не так? А сегодня – о Боже, мадам, вы – просто чудо! – Его глаза скользнули вниз и как будто приклеились к ее низкому вырезу. Ей хотелось запустить в него бокалом с вином. Но она улыбнулась и пальчиком коснулась его рукава, проводя по манжету мундира так, что в конце концов дотронулась до запястья.

– Вчера вечером я потеряла вас, – сказала она. – Я ужасно расстроилась. Но когда я получила от вас эти прелестные розы, то была так счастлива. Это правда, что женщины находят вас неотразимым?

Он поднял брови, и его самодовольная улыбка стала еще шире, его полные красные губы в сочетании с крепкими белоснежными зубами делали его похожим на какого-то зверя.

– Это я нахожу женщин неотразимыми, уж можете мне поверить, – произнес он. – И вас более всех остальных. Ну почему вы так хороши? Неужели вы хотите, чтобы страдал несчастный солдат, который может отправиться на войну и никогда не вернуться? Неужели вы столь же жестокосердны, сколь прекрасны?

Графиня взглянула в его черные голодные глаза, горящие от выпитого вина и страсти, и лишь мысленно взмолилась, чтобы Господь позволил ей убедительно сыграть свою роль. Мюрат ей был ужасно неприятен, эта смесь аромата крепких духов и мужского запаха, сильные огрубевшие руки, разгоряченное лицо вызывали у нее страшное отвращение, ей казалось, что ей станет дурно, если только он коснется ее. Но весь ее план строился на ее отношениях с этим животным, у нее не было выбора и необходимо было усыпить подозрения своего мужа.

– Я никогда бы не смогла поступить жестоко с вами, сир, или с каким-либо другим солдатом, сражающимся за Его Величество Наполеона. И если я смогу доказать вам это, то…

– Можете, – сказал он, поднимая свой бокал и глядя ей прямо в глаза. – Сегодня вы пригласили меня на этот превосходный прием. Позвольте и мне пригласить вас разделить со мной ужин.

– Завтра? – прошептала Валентина.

– Нет. – Он поставил на стол пустой бокал. – Сегодня. Уже все готово.

– Но сегодня я не могу. – Ей с трудом удалось скрыть свой страх, однако кровь отхлынула от ее лица. – Сегодня это невозможно. Я приду завтра. Завтра вечером в любое время.

– Но почему нельзя сегодня, мадам? – нежно спросил он. – Ну почему вы отказываете мне и подсовываете какое-то завтра, когда я умираю от любви к вам? Ведь нет никаких препятствий.

– Нет есть, – возразила она в отчаянии. – Я же не могу покинуть своих гостей.

– Могу заверить вас, что они уйдут вместе со мной, – сказал он. – Ваш супруг не станет возражать – он чрезвычайно тактичный человек, и, кроме того, я знаю, что в полночь у него встреча с графом Потоцким. Он мне сам говорил об этом. Так что ничто вам не помешает разделить скромный ужин с одиноким солдатом. Я очень вас прошу.

– Я подумаю, – сказала Валентина. – Пока я еще не могу дать определенный ответ. Пожалуйста, не настаивайте.

Мюрат выпил порядочно и вина, и коньяка, однако голова у него была крепкая. Он никогда не пьянел и всегда все замечал. Он заметил, как с нее спала маска прожженной кокетки, но не показал этого. Ему уже порядком наскучила эта игра, и прежде чем принять окончательное решение относительно своих дальнейших действий, он захотел подвергнуть ее последнему испытанию.

Он бросил взгляд на противоположную сторону стола, где сидел ее муж, наблюдавший за тем, как у него под носом соблазняют собственную жену, и мысленно наградил его весьма нелестным эпитетом. Его раздражали все эти проклятые поляки со своими проклятыми бабами, ложащимися под французов, как девственницы-мученицы под римские мечи. Им уже повезло в том, что они находятся под защитой Франции и имеют возможность сражаться бок о бок с самыми доблестными в мире солдатами под знаменами самого великого из них. Все они должны радоваться, если на них обратит свое благосклонное внимание французский офицер. И кого они хотят одурачить, ведя свои идиотские игры? Мюрата? Мюрата, выросшего с самых низов Революционной армии до Короля Неаполитанского, ставшего зятем Наполеона?

Он захотел встать и сказать им всем, что он думает о них, об их наглости, однако из озорства решил все же продолжить интригу. Эта графиня была действительно прелестна, и ему страшно хотелось затянуть ее к себе в кровать и проучить как следует, чтобы она не пыталась шутить с Иоахимом Мюратом. Он не имел ничего против того, что она старается его соблазнить. Если она выдержит последнее испытание, то он, пожалуй, согласится быть соблазненным. Только на одну ночь и на его условиях.

– Хорошо, моя прекрасная госпожа. Вы дадите мне свой ответ позже.

Вскоре после этого Валентина поднялась, и гости последовали за ней в большую гостиную. Это была красивая, хорошо спланированная комната, обставленная французской мебелью, в которой находились фортепиано и арфа. В то время было заведено развлекать гостей после ужина музыкой, и граф пригласил молодого музыканта. Он подошел к Валентине и уселся рядом с ней, Мюрату было предложено почетное место рядом с хозяйкой дома, но он терпеть не мог музыку и собирался просто закрыть глаза и немного подремать, пока все не кончится.

– Ну что? – спросил граф. – Вам удалось кое-чего достичь, а?

– Он пригласил меня поужинать с ним. – Графиня не могла поднять глаза.

– Превосходно. Как я понимаю, это произойдет сегодня. Мне пару раз намекали, чтобы я не путался под ногами. Вы приняли его приглашение?

– Пока еще нет, – сказала она. – Уходите, он приближается сюда.

– Вам надо пойти, – тихо приказал ей граф. – Второй раз он не пригласит вас и не простит отказа. Или вы сегодня идете с ним, или же ваша сестра погибнет. А, сир, позвольте мне проводить вас к вашему месту. Надеюсь, что наше скромное представление развлечет вас.

– Ну а как же иначе, – ответил Мюрат. Он галантно поклонился в сторону Валентины. – У самой прекрасной хозяйки в городе и готового на всевозможные услуги хозяина. – Он заметил, как поморщился при этих словах граф, но невозмутимо продолжал: – Великолепное угощение и чудесная музыка. Я просто в восторге, мой дорогой граф. Вы слишком великодушны ко мне. Но не могу ли я попросить вас о небольшой снисходительности? Вы не позволите мне удалиться через час? Мне на рассвете необходимо быть у Императора, а он терпеть не может невыспавшихся физиономий. Смертельно не хочется покидать вас, но через час я буду вынужден сделать это. – И он многозначительно улыбнулся.

– Вы подумали над моим предложением? – прошептал Мюрат, когда начался концерт. – Ведь вы же согласны, правда? Вы не можете отказать мне?

– Нет, не могу, – сказала Валентина. – Я поужинаю с вами, сир. Я не могу отказать самому храброму солдату Франции.

Он сжал ее руку.

– Не Франции, мадам, – поправил он ее, – а мира.

Спустя пять минут он мирно дремал, пока в комнате раздавались звуки фортепианной музыки. Через час граф подал знак закончить концерт, маршал проснулся, сделав вид, что бодрствовал все это время. Он прошептал Валентине, что хотел бы перед отъездом посмотреть их сад. Она извинилась перед гостями, и они вышли через застекленные двери музыкальной гостиной прямо в сад. Под луной этот сад представлял великолепное зрелище. Она остановилась на ступенях, Мюрат подошел к ней и взял за руку.

– Пройдемте вниз, мадам, я хочу немного погулять.

Она чувствовала, что он собирается делать, и когда он коснулся ее, вся напряглась. Его губы прижались к ее губам, она ощутила горячий вкус его поцелуя, почувствовала, как своими настойчивыми губами он пытается заставить ее приоткрыть рот. Но он неожиданно отпустил ее, отступил и слегка поклонился.

– Через час я пришлю за вами карету, – сказал он. – Я буду ждать вас, мадам. А теперь нам следует вернуться и попрощаться на виду у всех. Я особенно благодарен вашему мужу.

Через несколько минут все разъехались, и, не поговорив с мужем, Валентина взбежала наверх в свою комнату. Яна уже ждала ее.

– Сейчас я приготовлю вам что-нибудь горячее, мадам, – сказала она. – У вас такой усталый вид. Слава Богу, гости разъехались сегодня рано. – Она стала готовить для своей госпожи ночную рубашку, что-то бормоча про себя. По ее мнению, графиня была не в состоянии давать званые вечера и заставлять себя пить, есть и развлекать гостей. После такого тяжелого дня, после того, что ей пришлось пережить накануне, ей следовало бы целый день провести в постели.

– Я ухожу, – сказала Валентина. Она подошла к туалетному столику и села. Взглянув на свое отражение и поддавшись какому-то непонятному побуждению, стерла румяна. Даже при мягком свете свечей они делали ее лицо неестественным и вульгарным.

– Уходите? Мадам, но вам нельзя! Вам необходимо отдохнуть!

– Это королевский приказ. Или полукоролевский, если считать Неаполь королевством. У меня ужин с маршалом Мюратом. Ты ведь не знаешь, кто это, Яна? Нет, думаю, что не знаешь. Это великий человек, очень известный воин и еще он женат на сестре Императора Наполеона. Это он прислал мне белые розы.

Яна не сразу ответила. Она не была дурочкой и прекрасно понимала, что значит приглашение дамы на ужин без сопровождения супруга. А было совершенно очевидно, что господин, приславший цветы ее хозяйке, не приглашал на ужин графа.

– А он вам нравится, мадам? Он красивый?

– Да, очень, – безо всякого выражения ответила Валентина. – Остается только надеяться, что он еще и чуткий. Однако я в этом сомневаюсь. Дай мне мое синее бархатное платье, Яна, и кружевную шаль. Мне нужно переодеться, мне не нравится, как я смотрюсь в этом.

– Если вы не хотите ехать, мадам, – сказала горничная, – я могу сказать, что вы неважно себя чувствуете. Если, конечно, вы передумали. Давайте, я сделаю это. Не надо заставлять себя. Я все улажу.

– Ведь ты бы сделала все для меня, правда? – улыбнулась ей Валентина. – Но ты не сможешь мне помочь, Яна. Никто не в состоянии мне сейчас помочь, кроме, возможно, этого человека – Мюрата. По крайней мере, я смогу попросить его. Он достаточно влиятелен, чтобы сделать все на свете.