Текст книги "Суданская трагедия любви"

Более того. Меня тянули теперь в Судан письма. Почему они попали ко мне, почему меня послали именно в Судан, откуда писались послания на Родину в Россию? Я успел сжиться с автором. Мне пришло в голову, что я должен повторить его путь, понять какая загадка стоит за строками писем. Я почти чувствовал себя не просто Евгением, а тем самым Юджином, который писал неизвестному мне другу в южный город. У меня тоже оставалась подруга в Москве, от которой я улетал в Африку. Правда, Юджин писал своему другу, но очень уж как-то нежно он к нему обращался. Я бы писал так любимой женщине.

Впрочем, возможно, мне так только казалось. Но я тоже впервые отправлялся за границу. Я был почти как тот юноша, но с огромной временной разницей почти в тридцать лет. Когда именно писались письма, мне пока было непонятно, хотя я предположил, что они могли относиться к периоду моего рождения, а это, естественно, прошлый век во всех отношениях. Всё, что происходило до моего рождения, мною рассматривалось как почти доисторическое прошлое. Парня тогда вызывали перед отъездом не только в министерство, но и в главный орган управления страной – ЦК партии для беседы и, вероятно, проверки на лояльность. Сегодня со мной разговаривали только сотрудники редакции, которых интересовали сугубо личные вопросы. Все хотели мне помочь быстрее оформить командировку, скорее получить визу, организовать вне очереди новый паспорт, добыть медицинскую справку. Все угождали, но не бесплатно. Никого больше в других отношениях моя персона не интересовала.

И всё же я чувствовал себя Юджином. Странным немного казалось лишь его удивление при виде торговли на улицах Хартума. В Москве на Тверской улице тоже на каждом метре что-то продают. А когда я был в Ялте или Евпатории, то там на набережной особенно в вечерние часы торговля всем чем попало, выкрики продавцов, гадалок, рисовальщиков мгновенных портретов или татуировок, уличных музыкантов и прочих развлекателей шумом и разнообразием никак не уступают описанной картине торговли в африканской столице.

Очевидно, во времена Юджина в России было иначе. Да, именно так я стал различать временные периоды: моё время и времена Юджина. Оставалось два дня до моего отлёта. Освободившись, наконец, от организационной суеты, устроившись дома в кресле с чашечкой кофе на маленьком столике, я принялся читать третье письмо из Африки, которое теперь начиналось без эпиграфа, но столь же неожиданно не приветствием, не датой, которая шла дальше, а географическими данными.

Юг Судана.

27-я широта,

7-я параллель.

15 декабря.

Здравствуй, Джо!

Начну письмо с того, чем закончил предыдущее, то есть с отправки в далёкий город Вау. Я должен был выезжать из гостиницы в пять утра, как договорился с Юрой. Попросил дежурного араба разбудить меня в половине пятого. Стук в дверь раздался, когда я уже умылся, побрился и был готов уходить. Будить меня пришли после того, как услыхали, что приехал Юра.

Это я описываю для того, чтобы тебе, если придётся куда-то ехать за границу, не казалось, что всё тут в порядке, и не стоит волноваться, что тебя не разбудят. Не знаю, как в других гостиницах, то тут было, как я описал.

Приехали с Юрой в аэропорт. Сдал чемоданы. Юра отдал мне билет, и уехал, предупредив только, чтобы я не перепутал самолёты, поскольку почти одновременно в шесть утра вылетают самолёты в разные направления. Это было не очень утешительно, учитывая мой первый опыт заграничной поездки, но я спокойно сел в зале ожидания и не пропустил мой самолёт.

Ну, что тебе сказать? Всего несколько дней в Судане, а впечатлений, кажется, хватит на целую книгу. Воображаю, как тебе хочется скорее прочитать страшные истории о дикой жизни.

Я тоже, когда наш самолёт мирно дремал над проплывающей под нами Африкой, с надеждой думал о том моменте, когда в тишину моей комнаты на втором этаже красивого белого дома донесётся откуда-то издали, а то и поблизости, рычание тигра или льва, напоминающее о джунглях в каких-то пятистах метрах от нашего жилища. Утром я просыпаюсь от трубного крика слона, взывающего неизвестно к кому, и выхожу на балкон, потягиваясь перед тем, как начать утреннюю гимнастику, так необходимую для поддержания постоянной готовности к схватке с неожиданно выскочившим леопардом. Внимание моё привлекают две несущиеся по земле тени. Мой зоркий глаз различает стремительно бегущую лань и за нею зверя, напоминающего собой волка. Вот она Африка во всей красе прямо перед моими глазами.

Мечтая таким образом в кресле самолёта и с большим удовольствием поглощая апельсин, я пытаюсь разглядеть далеко внизу под крылом самолёта на необъятном земном просторе коричневого цвета стада диких слонов, жирафов, антилоп или хотя бы крокодилов в реке. Увы, тщета попыток ясна, не мучь себя напрасно. Высота полёта такова, что ни человечика, ни даже гиганта Африки – слона увидеть просто невозможно. Лишь огромные, хорошо различимые языки пламени, облизывают пересохший коричневый рот того, что мне кажется необъятным полем, а на самом деле является саванной, покрытой высоченной трёхлетней травой. Она то и горит, выпуская из огнедышащей пасти то кольца, то струйки дыма, образующие единственные на тот момент облака в небе.

Все эти пояснения даёт мне девушка, только что подсевшая ко мне. Ты не поверишь, Джо, но она оказалась именно той красавицей, которую я успел мельком разглядеть, когда она проходила мимо открытой двери моего номера в гостинице «Лидо». Не могу сказать, что я это сразу понял. Просто выяснилось из разговора.

Девушка укутана с головы до ног в один кусок белой материи, который называется здесь «топ». Он полупрозрачный и под ним угадываются цветастая кофточка и чёрная юбка. Лицо, как я уже писал, смуглое и очень даже милое, несмотря на пухлые губы и широковатый нос. Если все девушки здесь такие, то плохо мне придётся. (Шучу, конечно. Я не сердцеед).

Девушка оказалась дочкой владельца завода, на который я направлен работать. То, что она села рядом со мной, и мы познакомились, было для меня великой удачей и вот почему. В маленьком аэропорту городишка Вау домик, через который нам довелось идти на выход, назвать зданием можно только условно. В нём всего две или три комнатки. Встречающих, как и пассажиров, вышедших из самолёта, было немного. Среди них я не увидел ни одного лица славянской внешности. А должны были встречать, как мне сказал провожавший меня в Хартуме Юра.

Кстати, я писал уже, как он встретил меня по прилёту из Москвы. Пару слов напишу о том, как проводил в Вау. Приехал за мной на машине в гостиницу, отвёз в аэропорт, потоптался передо мной в каком-то смущении, потом выдавил:

– Женя, паспорт у тебя при себе?

– Естественно, – говорю.

А он мне:

– Достань-ка.

Достаю из пиджака, протягиваю. Он берёт, суёт к себе в карман и, как само собой разумеющееся, говорит:

– Он тебе там не понадобится, а у меня будет сохраннее. В Вау тебя встретят наши. Я им дам телеграмму, да они всегда к рейсу приезжают. Делать всё равно им нечего. Это как развлечение.

Потом он посадил меня на скамеечку в зале, ободряюще хлопнул по плечу и со словами: «Мне, сам понимаешь, некогда. Ты язык знаешь, слушай объявления. Как скажут твой рейс, иди на посадку» укатил.

Так вот в аэропорту меня никто из наших не ждал. Честно говоря, такого юмора в кавычках я никак не ожидал. При мне ни одного документа. Никто не встречает. Куда ехать и на чём, я не знаю. Так что появление возле меня этой самой девушки, первой моей знакомой в Африке, которую, как выяснилось, зовут Рита, было для меня настоящим спасением.

Меня она стала называть смешно Зеня. Букву «ж» она не может произнести. Я ей говорю:

– Меня зовут Женя.

А она пытается повторить, и я слышу:

– Зеня.

Я говорю:

– Ж– ж-ж– Женя.

Она:

З-з-з– Зеня.

Ей шестнадцать лет. Она ещё в школе учится. А я сначала думал, что она уже дама. Нет, просто девчонка.

Так что, когда я прошёл к начальнику вокзала, если можно так сказать об этом домике, сообщил, кто я и куда прилетел, и он мне охотно предоставил телефон, связав меня с консервным заводом, и из трубки донеслось, что инженер-электрик, с которым я буду работать, только что ушёл на обед домой, я решительно не знал, что делать, и тут услышал за собой голос Риты:

– Зеня, ваши не приехали. Я отвезу тебя на завод.

Это была неожиданная удача. Из таких вот удач складывается жизнь. А то пришлось бы мне куковать с чемоданами, пока дозвонился бы до русского инженера и он приехал за мной.

Рита знает всего несколько русских слов. Её старшая сестра учится у нас в Советском Союзе в Харьковском мединституте и, естественно, кое-чему научила свою младшенькую. Мы разговариваем на английском. Попутно знакомлюсь и с местным наречием.

Едем в красивом крытом лэндровере. Это, видимо, вездеход. Другие в этих краях использовать трудно: дороги не асфальтированные. Мы сидим с Ритой на заднем сидении. Тут же за спиной стоят мои чемоданы, которые с некоторым трудом затаскивал довольно щупленький водитель. Без моей помощи поднять мой груз со словарями было бы ему трудно. А без словарей общих, технических, энциклопедических, что я буду тут делать?

Я думаю о предстоящей работе на заводе. На самом деле завод этот называют консервной фабрикой. Там готовят соки из ананасов. Отец Риты Джозеф Тумбара. Рита рассказывает, что здесь же на юге Судана есть город Тумбара, названный так в честь её дедушки. Важное, значит, лицо этот Джозеф.

Слушаю Риту и смотрю по сторонам. Пейзаж не очень впечатляет. Саванна, поросшая не такой высокой здесь травой и лишь кое-где одинокие деревья, напоминающие акации. Всё залито жарким африканским солнцем. Проезжаем через Вау, тесный городишко с лепящимися друг к другу магазинчиками на узких улочках, толпящимися чернокожими полуобнажёнными людьми, повозками, легковым и грузовым транспортом. Рассмотреть всё это не успеваю – выезжаем в сторону нашей фабрики. Иной раз замечаешь на обочине сидящую на корточках женщину или стоящего мужчину, справляющего нужду. Саванна открыта для всех, никто никого не стесняется. Это их местная культура жизни.

Рита болтает без умолку. Спрашивает о России, о Москве, обо мне, женат ли, есть ли девушка, сколько я здесь буду находиться.

Но вот подъезжаем к посёлку. Ты, пожалуй, вообразишь, что заводской посёлок напоминает наши современные с дворцом культуры, стадионом, спортивным залом, столовой, магазинами, и где среди белых берёзок втиснуты многоэтажные великаны жилых домов, искоса поглядывающие на тебя глазами окон. Под ними, шурша листьями, стыдливо прикрывающими обнажённые места асфальта, торопятся к магазинам, столовым, клубам беспокойные машины.

Каждое утро сотни людей катапультируют из своих квартир и вливаются со всех сторон в один мощный поток, движущийся по дороге на завод. А вечерами, когда солнце уже давно видит десятые сны, закатившись и ладно устроившись за бугорком, всё на той же дороге появляются молодые девушки и парни группами и парочками, раздаются смех, песни, шёпот и тихо журчащий говорок влюблённых.

Нет-нет. Этот посёлок из другого века. Увяжи, пожалуйста, его с романами Фенимора Купера с его почти голыми индейцами, вооружёнными копьями, луками, стрелами, томагавками и не забудь, пожалуйста, дубинки. Представь себе вигвамы, только не кочующие, а стационарные, круглые как шатры, слепленные у основания из глины, с надетыми поверх остроконечными шапками из тростника, без единого окошка, с дверными проёмами часто без дверей, куда нужно влезать почти на четвереньках. Могут быть хижины и прямоугольной формы, и с маленькими окошками неизвестно для какой цели сделанными, поскольку они забиты изнутри дощечками. Некоторые домики, если их можно так назвать, окружены оградой из связок тростника.

В хорошую погоду костры и котелки с кипящим варевом находятся перед хижинами, в сезон дождей огонь заносится внутрь. Обнажённые по пояс, чёрные до темноты в глазах женщины толкут в ступах зерно. Волосы не грозят попасть в пищу, так как их почти нет. Те короткие завитки, что растут на головах, совершенно непонятно как, заплетены в длинные ряды косичек, если их можно так назвать, ибо они не висят, а плотно облегают головы ото лба к затылку. Иногда, правда, три или четыре маленькие косички торчат на голове, образуя нечто вроде беседки. Это, наверное, у местных модниц.

Если ты всё это себе представишь, то считай, что уже суть ухвачена верно.

Наш поселок отличается от всех остальных тем, что среди сотен таких хижин стоят десятка два одноэтажных домиков, сделанных из какого-то серого кирпича. Как успел выяснить, кирпичи готовятся очень просто. Повсюду на земле валяется много камней. Их собирают, складывают в формочки, заталкивают в промежутки и намазывают с двух сторон глину, и кирпич готов. Вот в этих домиках из кирпича и живут наши русские и арабские специалисты.

Меня поселили вместе с Дедушкиным, которого все просто зовут Дед. Весёлый человек, любит выпить и собирается скоро на пенсию. Он заядлый рыбак, так что моя спиннинговая катушка и набор крючков и лесок привели его в бурный восторг. Ожидаются приятные посиделки на природе. Кроме того он охотник. Можешь себе представить, что меня ожидает. И не кусай, пожалуйста, пальцы от зависти. К тому же некоторые нюансы несколько охлаждают пламя восторга.

К примеру, вышел я в первый вечер за порог взглянуть на закат солнца и вдруг вижу, как молодой негр хватает камень, кричит «Дебиб! Дебиб!» и бросается ко мне. Я, прямо скажем, ещё не знаю характер местного населения, и со страха двигаю назад на веранду. Чёрт их знает, негров, может, ему мой вид не понравился. Но тут замечаю, что негр смотрит не на меня и камень бросает под самую стену. Перевожу взгляд туда и ещё больше пугаюсь. Вдоль веранды ползёт, извиваясь, довольно толстая зеленоватая змея метра полтора в длину. Мысль о том, что я был совсем рядом, бросила меня в жар и вышибла пот. А негр, по-моему, даже со смехом швырял в ползущую ведьму камень за камнем и довольно успешно. Благо, камней кругом полно.

На шум сбежались чёрные мальчишки, выскочил из дома дед и ещё два наших инженера из соседнего дома. А герой, которого, как оказалось, зовут Абдусомак, уже прибил змею, весело поднял её за хвост и стал показывать любопытным.

В тот момент я забыл о своём желании запечатлеть в памяти первый закат солнца на этой земле и сразу ушёл в комнату. Теперь всякий раз, когда выхожу из дома, внимательно смотрю по сторонам. Уж очень не привлекает меня перспектива случайно обеспокоить своим присутствием это маленькое ядовитое чудовище, которое здесь называют «дебиб».

После столь волнующего события, к счастью, было более интересное, то есть вечеринка по случаю моего прибытия. Собрались мы у нашего шефа Анатолия Алексеевича. Я обеспечил Столичной и прекрасными крымскими винами, а женщины, их тут аж семь, приготовили вкусный праздничный ужин. Тут же мне как холостому наметилась партнёрша. Все шутки, естественно, обратились на нас, во-первых, потому что Таня тоже переводчица и тоже, как говорится, холостая. Для меня она не представляет интереса, так как, прежде всего, у неё нос картошкой, причёска под мальчика, а глаза зелёные. Всё это никуда не годится. Кроме того, у неё серьёзный роман с одним арабом, что всех здесь очень беспокоит. Но в этот вечер её вниманием, само собой разумеется, завладел я.

С трудом проглотив порцию шотландского виски, которым меня не преминули угостить, я рассказал о своём неожиданном знакомстве с дочкой директора, о том, как она подсела ко мне в самолёте и как мы мило беседовали о том о сём. Местный остряк Павел Петрович тут же назвал меня сердцеедом и обратил внимание всех на то, что Таня тоже не сводит с меня глаз.

Я сказал, что сегодня все должны смотреть на меня, не отрываясь, так как я впервые пью виски, а они пьют мою водку, от которой успели отвыкнуть. Это понравилось, все засмеялись, и тем я спас Таню от смущения.

В общем, отношения со всеми у меня наладились хорошие. Мы пели, танцевали под магнитофон, читали стихи. Расходились, когда созвездие Южный крест сонно зависло у нас над головой.

В эту ночь я хоть и устал от всех впечатлений, но всё-таки заснул не сразу и успел услышать сначала усилившийся лай собак, а потом глухое мычание гиены. Что это была именно она, мне Дед утром сказал. Эти полосатые искатели мертвечины ходят здесь по посёлку каждую ночь. Об их появлении всегда узнают сначала по лаю собак, а потом, когда они близко, по исходящему от них противному запаху. Говорят, что с ними лучше не встречаться, так как они бывают крупнее и сильнее волка.

Так вот я начинаю приобщаться к дикой жизни Африки. Что из этого выйдет, постараюсь сообщать в следующих письмах, если до этого меня никто не проглотит. (Шучу).

О работе и прочем напишу уже, когда ты соблаговолишь настрочить ответ.

«Не грусти» (слова из песни)

Твой друг Юджин

PS Температура воздуха в тени 35^оС. Облаков нет. Сухо. Изредка дует ветер.

PPS Совсем забыл. Время здесь, кажется, идёт в другом измерении. Так жарко, что не думаешь, что где-то зима и подходит Новый год. С наступающим тебя! My best wishes to you!

Письмо заставило меня задуматься. Оно было из другого века. Я знакомился не только со страной, в которую собирался попасть через два дня, но и с той, в которой родился сам, с теми событиями, что происходили до моего рождения. Письмо дышало советским духом, откровенным, без налёта сегодняшней критики, сегодняшнего переосмысления. Автор письма не знал, что произойдёт с Советским Союзом. Больше того, этого не знали и те, с кем он встречался: ни суданцы, ни советские специалисты, приехавшие туда работать. Оба письма полны эйфории от сознания первой поездки за рубеж. Первые впечатления кажутся несколько наивными с точки зрения нашего времени, но их можно понять. Тогда поездки за границу были редкими. Это сейчас чуть не каждый второй так или иначе ездит, то на курорт, то в командировку, то к эмигрировавшим в гости, то к партнёрам по бизнесу, так что для многих эти выезды становятся обычным делом. А тогда каждый выезд тщательно готовился и почти для каждого был событием.

В письме подробно описывалась поездка, и мне интересно было узнать, что было дальше. Я начинал сживаться с автором, представлял себя на его месте. Поэтому тут же взял листки следующего письма, аккуратно сложив прочитанные. И снова начало письма меня удивило своею необычностью. У меня появилось какое-то смутное ощущение, что это неспроста. Автор специально придумывал оригинальное начало письма либо просто в целях оригинальности, либо по какой-то не известной мне причине. Этого я понять не мог. Но читаю, что в нём написано.

Брат мой по духу, коллега, здравствуй!

Сегодня двадцать шестое декабря. Наконец-то получил твоё душевное излияние по поводу моего отбытия в Судан. Пришли письма от Иры, Тани и Галки. Приятно, что все вы продолжаете называть меня шефом. Значит, наша небольшая группа крепко спаяна огнём студенческих переживаний. То, что ты называешь меня гордостью группы, конечно, несколько преувеличенный титул, но, поскольку я первый представляю за рубежом наш союз дружных, то придётся во всю мощь оправдывать твои слова.

Мне кажется, что прошла уже первая тысяча лет с тех пор, как мы расстались. А до встречи ещё так много! Но иногда представляется, что только вчера мы сидели в нашем небольшом гостиничном номере и для лучшего общения устанавливали часы разговора на английском языке, придумывали друг другу английские имена, которые сохранили до сих пор. Интересно всё-таки звучат Джо, Юджин, Кэтрин, Клэр, миссис Маргарет.

Кстати, знаешь, как меня здесь называют? При первом знакомстве с рабочими и начальниками завода я пытался назвать себя по имени и отчеству, но мне тут же сообщили наши русские, что тут всех зовут по именам, так как иностранцам трудно запоминать и произносить наши сложные окончания. Поэтому Павла Петровича зовут мистер Поль, Тараса Григорьевича – мистер Тарас, а меня стали звать просто мистер Женя. Правда, некоторые произносят Зеня, поскольку у них в лексиконе нет звука «ж» и он им трудно даётся. Так со знакомства началась моя работа на заводе, который здесь называется Canning Factory, то бишь по-русски Консервный завод или фабрика, где консервируют сок ананасов и делают другие консервы.

По английской традиции все разговоры начинаются с вопросов о погоде, и я с удовольствием рассказываю о московских морозцах и постоянном тепле нашего уютного маленького городка. Когда я ехал в Судан, не давали мне покоя мысли о том, смогу ли я ладить с неизвестными мне африканцами, пойму ли их и достаточно ли моих знаний английского. Я полагал, что все здесь свободно им владеют. Набрал с собой массу словарей и пособий. Однако первая трудность и даже целая проблема стала передо мной в другом месте, откуда её и ожидать-то было невозможно.

Что касается работы, то всё отлично. Словари пока не требуются. Я хожу и передаю вроде рупора всё, что говорят на английском или русском. Являюсь этаким своеобразным преобразователем. Принимаю потоки информации с двух сторон, трансформирую их и направляю в противоположные стороны, стараясь не изменять силу тока и акценты. Но английским здесь владеют вообще-то немногие окончившие школы или техникумы. При этом все страшно рыкают, то есть произносят «р» там, где она пишется, но не произносится. Например, door произносят «дор» вместо «до-о», что сбивало с толку. Сначала мне приходилось уточнять, что имеется в виду, когда говорят, скажем «хар». А это оказывалось слово her, которое, как ты знаешь, произносится «хё-о». Я сначала пытался объяснять правильное произношение, но понял, что это бесполезный труд, и начинаю привыкать к их рыканью.

А вот действительная опасность притаилась и уже выглядывает из-за мангового дерева, раскинувшего свои мощные ветки над соседним домом. Хотелось бы очень посоветоваться с тобой, Джо, по этому вопросу. А дело вот в чём.

Кажется через неделю после моего приезда сюда наш главный, как мы зовём между собой Анатолия Ивановича (суданцы называют его мистер Анатоль), предложил мне пройтись посмотреть посёлок. Но так как мне уже его показывали, то я догадался, что не это цель нашего похода. Поэтому, когда мы с ним направились не к хижинам из тростника, а в сторону реки, я уже был готов к разговору с сюрпризами. И, как всегда, не ошибся.

А смотреть всё равно было на что. Река Суэ очень красивая. Берега большей частью крутые и высокие. В период дождей уровень воды сильно поднимается. На противоположном берегу траву ещё не сожгли, и полки зелёных солдатиков, раскачиваясь и шумя, взбираются от самой воды на кручи, пряча за своей высокой спиной днём пасущихся коров, а ночью газелей, антилоп, гиен, шакалов и прочее зверьё.

На нашем берегу на жалких акациях, тоскливо торчащих над водой, живут припеваючи маленькие зелёные птички, а над водой носятся очень красивые остроносые пичуги с крылышками, напоминающими кружевные салфетки, да дикие утки. Недалеко от нас что-то вроде пляжа с мелким песком, куда во время большой воды приплывают нежиться крокодилы. Говорят, однажды коровы в этом месте пили воду, и крокодил умудрился напасть на одну и утащить её в воду. Хорошо, что ему пришлась по вкусу тощая корова, а не гнавший её пастух. Коровы здесь худые и дают очень мало молока. Весь корм, наверно, уходит в длинные до метра, кривые рога.

Но эти детали я фиксировал для себя автоматически по привычке наблюдателя. Внимание же моё приходилось сосредотачивать на соображениях Анатолия Ивановича, которые имели ко мне самое непосредственное отношение. Человек он совершенно бесхитростный. На круглом лице на щеках ямочки, глаза под неширокими белесыми бровями небольшие, карие, серьёзные. Начал разговор прямо без обиняков:

– Ты уже, конечно, знаешь, Женя, (мне все говорят «ты», и это хорошо), что наша Таня, как ей кажется, влюбилась в Сэбита. Сначала мы думали, что это лёгкий флирт, и шутили над ними. Когда он приходил к нам в гости, мы, естественно, звали Таню переводить, и они болтали неизвестно о чём на английском. Теперь он появляется каждый день, а Татьяна, видимо, всерьёз подумывает о нём, и они гуляют чёрт-те где допоздна. Я пробовал немного говорить с нею. Но как? В таких делах слова бесполезны, а я так вообще не умею говорить. Был бы я парень, как ты, увлёк бы девку и дело с концом. Она смеётся: «Не всё ли вам равно, какой у меня муж будет?». Ну, ни черта не соображает. Мы же её обязаны в Союз отправить.

Короче говоря, Джо, начал он меня агитировать, если не влюбиться, то хоть сделать вид, что люблю, и отбить её у Сэбита. Как тебе нравится такая перспектива? И это в самом начале моей жизни в Африке, где я собирался полностью отдохнуть от всех житейских наших волнений, от семейных трагедий и взрывов чувств, которыми был переполнен до самой макушки дома. Это происходит в Африке, где всего себя я хотел посвятить языку и природе. Первое, на что я наткнулся – это на извечную проблему любви, но уже в новой для меня форме.

Слушай, почему это мне, до сих пор не разрубившему гордиевы узлы своих сомнений и переживаний, вечно приходится ввязываться в чужие судьбы, успокаивать одних людей, возбуждать других, слушать жалобы друг на друга очень хороших людей и уговаривать их стоять выше мелочей быта, думать сначала о нуждах своего любимого, а потом уже о своих?

Помню, прибежала как-то ко мне девушка, которая сама по себе мне очень нравилась, и сообщила, что её подруга изводит вконец парня, издевается над ним, что может плохо кончиться. Не мог я отказать ей в просьбе, познакомился с вертихвосткой, отвлёк её внимание на себя, едва не поссорившись с очень хорошим человеком, который действительно буквально выходил из себя от её тонких проделок. Когда они мирно расстались вскоре после моего появления, я тоже вышел из игры. Кстати, этот парень потом женился на его защитнице, чему я был несказанно рад.

Но то было другое дело, хоть тоже сложное (а разве в любви бывает просто?), однако теперь передо мной задача несравненно трудней. Прежде всего, тогда налицо было явное несходство характеров и отсутствие желания девушки выходить замуж за парня, которого мучила. Здесь же они, кажется, оба хотят жениться, и потому вправе ли я вообще становиться между ними? Кроме того, мне всегда казалось, что в любви цвет кожи, раса, национальность и прочие различия не имеют значения. Однако это справедливо только для настоящей, возвышенной, идеальной любви, а в практической жизни часто ли мы встречаем такую? Единицы из многих тысяч.

И ведь какая характерная причина всех разладов? Когда люди встречаются до свадьбы, они проявляют все свои лучшие черты характера, стараются угадать и предупредить любое желание любимого человека, часто отодвигая свои на задний план. Зато после свадьбы, когда они становятся мужем и женой, появляются долги и обязанности, они уже выполняют желания друг друга не потому, что любят, а потому, что все следят за тем, что они должны заботиться друг о друге по долгу и обязанности, а не по любви. И поженившиеся сами начинают смотреть не на то, что нужно другому, а на то, как этот другой выполняет его или её прихоти. Теперь всё то, что нравилось прежде, рассматривается критически. Если раньше это был славненький курносенький носик, то теперь это может стать некрасивым курносым носом, а майская зелень глаз превращается в кошачью злую зелень.

И всё это там, где люди имеют одинаковые условия жизни, где кругом много друзей и всегда можно найти в ком-то поддержку, где все люди одинаковы и никто не колит тебе в глаза цветом кожи. Нам, европейцам, не знакомо чувство боли от презрения к тебе за чёрный, жёлтый или красный цвет кожи. А ведь все цветные так или иначе сталкиваются с этим и болезненно переживают малейший намёк на неравенство с белым человеком.

Так вот эта же Таня, живя со своим Сэбитом, при первой же размолвке, неизбежной в семейной жизни, почувствует в первую очередь, может быть, бессознательно неприязнь к чёрному цвету кожи, которая станет камнем в её груди и будет раскаляться в очередных ссорах, пока не взорвётся, положив конец отношениям.

И что же делать? Можно ли ей позволить стать на такой путь? Сумеют ли она и Сэбит справиться с этим пока ещё огромным предубеждением, существующим в нашем мире? Я уж не говорю о политической подоплёке этого дела, о чём намекнул Анатолий Иванович. Он рассказал историю, которая произошла в Индии на строительстве завода с помощью Советского Союза.

В городке, где жили наши специалисты, дорожки между домами убирали бедные индианки. Один наш молодой инженер пригласил понравившуюся ему девушку убрать в доме, там вымыл её в ванной, занялся с нею любовью и на прощанье заплатил сто рупий. Всё бы было ничего, но на следующее утро перед его домом выстроилась целая очередь улыбающихся смущённо девушек, желавших заработать таким способом. Этот факт был замечен, и парня тут же отправили в Союз за неслужебные сношения с иностранцами.

Вот над чем мне пришлось задуматься в первые же дни. Я пообещал тогда главному сообразить, что к чему и сделать всё от меня зависящее. Ты, безусловно, будешь ругать меня за это, но не помочь, когда просят, я не могу. Так что лучше напиши, что ты думаешь по этому вопросу. Операцию пока начинаю разведкой сил и обстановки. Один такой случай подвернулся очень скоро. Поехали мы после работы на охоту. Моя первая африканская вылазка и встреча с дикими зверями. Позволь мне озаглавить эту специфическую часть письма.

ОХОТА

В три часа дня солнце ещё в самом зените. В небе ни признаков облаков. В тени 36 градусов. Это напоминает печь, в которой угли уже раскалены докрасна, и она не сжигает, а плавит всё, что попадёт в её жадную, облизывающуюся огненными языками пасть.

В такое время каждый уголок пространства заполнен огнедышащей массой воздуха. Ты можешь облиться холодной водой и на несколько минут попасть в блаженное состояние прохлады, но не больше. Кожа мгновенно высыхает и если снова увлажняется, то только от обильных потоков пота после выпитого стакана воды.

Всё живое благоразумно убирается в самые укромные тенистые места, кроме мух. Они, черти, липнут к обнажённым рукам, садятся на лицо, плечи, ноги. Но мы весело собираем амуницию, влезаем в лэндровер и мчимся навстречу приключениям. Тогда только мухи отстают, не выдерживая встречного ветра, и мы облегчённо вздыхаем.

Нас семеро. Главный за рулём, рядом в кабине я и Таня, в невысоком кузове Сэбит в качестве переводчика (он знает язык местных племён), и три наших инженера Петро, Юра и Борис. Дед остался философски пить спирт (его любимое занятие), а Павел Петрович ушёл к местной аристократии играть в кан-кан (есть такая картёжная игра). Жёны остались, как обычно, с кастрюлями.