Текст книги "Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре"

2.7. Внутрисемейные отношения

Таким образом, мы видим: семья, несмотря ни на что, образует собой собрание вполне терпимых по отношению друг к другу людей. Не будем излишне демонизировать отношения домашних рабов и рабовладельцев, ибо при такой численности, какая встречается в домах римских патрициев, их обязанности не могли быть слишком обременительными. Умолчим о рудниках и латифундиях, с жизнью которых практически не сталкиваются жители полиса, но под одной крышей гнет в основном носит моральный характер. Во всяком случае, наивное представление об абсолютной власти одного и полном бесправии остальных не выдерживает критики. Разумеется, (как, собственно, и в любом людском собрании) в едином корпусе древней семьи существует свое противостояние, своя вражда, свои интересы, интриги и прочее, но все это проявляется не в противостоянии социальных полюсов. Их порождает не властная вертикаль патриархального «дома», которая, конечно же, складывается в этой ячейке социума, как она существует и сегодня, ибо и сегодня мы отделяем главу семьи от всех остальных, понимая, что у них разные не только обязанности, но и права, и инструментарий их реализации. Исторические памятники свидетельствуют о том, что все конфликты развиваются лишь «по горизонтали»; по преимуществу в них вовлекаются те, кто занимает близкие иерархические позиции. Другими словами, враждуют не рабы с домовладыкой, не дети с родителями и не жены с мужьями (хотя, конечно, присутствует и все это), но рабы, дети и жены в своих группах.

Мы можем судить об этом уже по самому знаменитому эпосу. В «Илиаде» только один раз упоминается протест маленького человека против царей и героев, но и тот не получает никакого развития по причине своей незначительности для судеб противоборствующих сил[151]151
  Гомер. Илиада. II, 211–277


[Закрыть]. Примечателен даже смех, который вызывает и этот протест, и его пресечение у собравшихся:

 
Ныне ж герой Лаэртид совершил знаменитейший подвиг:
Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье![152]152
  Там же, II, 274–275


[Закрыть]
 

Враждуют боги с богами и герои с героями, и есть основание думать, что в этом отражается общий взгляд на вещи, сам менталитет времени. Собственно, тема «маленького человека» вообще появляется в европейской культуре только в XVIII веке. До этого жизнь социума, как в современном спорте, складывается из взаимоотношений относительно равных, из стремлений каждого возвыситься над другими в своей «весовой категории». Все то, что находится внизу под ногами или высоко над головой, редко замечается человеком.

В своем же разряде все куда как серьезней.

Каин убивает Авеля, Ромул – Рема.

Братья нашептывают отцу (иначе, откуда он узнает об этом?) о преступлении Хама и навлекают на того родительское проклятье: «Ной начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего. Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним меньший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих»[153]153
  Исход. 9, 20–25.


[Закрыть].

Иаков идет на одно из самых страшных преступлений против древних законов и обманом лишает своего брата права первородства[154]154
  Бытие. 25, 29—34


[Закрыть]. Можно понять и чувства обманутого: «И возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец его; и сказал Исав в сердце своем: приближаются дни плача по отце моем, и я убью Иакова, брата моего»[155]155
  Там же, 27, 41


[Закрыть].

Против родного брата, чтобы захватить власть в Альба Лонге, строит заговор Амулий: «Нумитору, старшему, отец завещал старинное царство рода Сильвиев. Но сила одержала верх над отцовской волей и над уважением к старшинству: оттеснив брата, воцарился Амулий»[156]156
  Ливий Тит. История Рима от основания Города. I, 3, 10


[Закрыть]. Даже воцарившись, он не обретает покоя, его пугает сын Нумитора, который, возмужав, может свергнуть его. Амулий зовет племянника на охоту и убивает там. Однако остается дочь, Рея Сильвия которая может родить сына, способного отомстить за отца… Словом, нужно сделать так, чтобы этого не случилось, и Амулий заставляет жрецов объявить ее жрицей богини Весты, обязанной давать бет целомудрия.

Если враждуют единоутробные братья, разумно предположить, что не сдерживаемая, напротив, часто инициируемая их матерями («…неужели мало тебе завладеть мужем моим, что ты домогаешься и мандрагоров сына моего?»[157]157
  Бытие. 30, 15


[Закрыть]) вражда среди сводных достигает ничуть не меньшего накала.

Первенца царя Давида от Ахиноамы Израильтянки Амнона убивает его третий «сын Маахи, дочери Фалмая, царя Гессурского» Авессалом[158]158
  II Царств. 13


[Закрыть]. Братья Иосифа продают отцовского любимчика в рабство (причем сначала вообще замышляется убийство). И все потому, что один может получить больше чем другие («…неужели ты будешь царствовать над нами? неужели будешь владеть нами?»[159]159
  Бытие. 37, 8


[Закрыть]). Впрочем, и того, кому самим законом определено наследовать большую часть (за перворожденным ребенком закрепляется право на двойную часть наследства, даже если он сын нелюбимой жены[160]160
  Второзаконие. 21, 15–17


[Закрыть]), не всегда минует судьба изгоя. Такова судьба Измаила, рожденного служанкой Сары от Авраама.

Меж тем сводных братьев, претендующих на свою часть наследства, не так уж и мало. У царя Давида восемь жен и девятнадцать сыновей, не считая тех, кто рожден наложницами. У его сына Соломона семьсот жен и триста наложниц[161]161
  3 Царств. 11, 3


[Закрыть]. Разумеется, и после него должно было остаться много детей (в роду одного из которых появляется Пушкин), но Библия по имени называет всего нескольких. Один из них – сын и наследник Равоам, собственно, и разваливший царство. Многочисленно потомство других патриархов. Но это ничуть не останавливает братоубийц: Авимелех, сын Гедеона (Иероваала), от наложницы; после смерти своего отца захватил власть в Сихеме и умертвил 70 своих братьев: «И пришел он в дом отца своего в Офру и убил братьев своих, семьдесят сынов Иеровааловых, на одном камне»[162]162
  Книга Судей. 9, 5


[Закрыть]. В живых остается только один, да и то только потому, что успевает скрыться.

Братоубийством пятнали себя не одни библейские персонажи.

Так, согласно бехистунской надписи, Камбиз II, персидский царь (530–522 до н. э.) тайно умерщвляет брата Бардию: «Камбиз, сын Кира, из нашего рода, был здесь царем. У Камбиза был брат, по имени Бардия от одной матери, одного отца с Камбизом. Камбиз убил Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народ не знал, что Бардия убит»[163]163
  Бехистунская надпись Дария I//Хрестоматия по истории Древнего мира. М., 1950, с. 256


[Закрыть]. Царевич Кир восстает против Артаксекса, старшего сына Дария II от Парисатиды, персидского царя (404–359 до н. э.), и едва не убивает его своей рукой в сражении[164]164
  Плутарх. Артаксеркс. 10


[Закрыть], но в тот же день гибнет сам. У Орода II – парфянского царя из династии Аршакидов (57–38 до н. э.) было тридцать сыновей, однако в конце его царствования его любимый сын Фраат IV, его «преемник» (38—2 до н. э.) предал мечу всех. Когда Ород возмутился братоубийством, тот отправил и его самого вслед за ними[165]165
  Риза Ша‘бани. Краткая история Ирана. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2008, с. 10


[Закрыть]. Каракалла, римский император (211–217), с детства питает ненависть и преследует своего младшего брата Гету (который, впрочем, питает к нему точно такие же чувства) и наконец расправляется с ним. Вождь гуннов (434–453) «Бич Божий» Аттила убивает своего брата-соправителя Бледу. Темучин (Чингисхан) и его младший брат Хасар (об этом рассказывается в «Золотом сказании») договориваются убить Бэгтэра, старшего сводного брата, от которого терпят немало унижений. И выполняют свое намерение[166]166
  Лубсан Донзан. Алтан Тобчи. Памятники письменности Востока. М., 1973, с. 73–74


[Закрыть]. Народная молва упорно связывает смерть герцога Гандийского с именем Цезаря Борджиа. Мехмед II Завоеватель, покоритель Константинополя, придя к власти, уничтожает всех претендентов на престол, включая девятимесячного брата. Махмуд II османский султан (1808–1820) в результате переворота приходит к власти и казнит своего предшественника, брата Мустафу IV.

Пестрят примерами и отечественные летописи. Святополк убивает Бориса и Глеба, за что получает прозвище Окaянного. Кстати, у его отца было двенадцать сыновей, и летописец говорит, что Святополк замыслил убить всех: «…дьявол, исконный враг всего доброго в людях <…> уловил Святополка. Угадал он помыслы Святополка, поистине второго Каина: ведь хотел он перебить всех наследников отца своего, чтобы одному захватить всю власть»[167]167
  Сказание о Борисе и Глебе. // Библиотека литературы Древней Руси. СПб, 1997


[Закрыть]. Но не он первый в нашей истории, до него Святослaв убивает Улебa, Ярополк – Олега, святой Влaдимир – Ярополкa. Да и свирепая расправа Владимира над отцом и братьями Рогнеды, как, впрочем, и насилие над нею самой, во многом плод все той же вражды: не будь оскорблений, понесенных в детстве, не будь унизительного отказа самой Рогнеды («не хочу разувать сына рабыни»), возможно, отношения сложились бы иначе.

Впрочем, если уж затронут гарем, уместно вспомнить и тот, что принадлежал будущему крестителю Руси. Карамзин пишет: «…Владимирова набожность не препятствовала ему утопать в наслаждениях чувственных. Первою его супругою была Рогнеда, мать Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей; умертвив брата, он взял в наложницы свою беременную невестку, родившую Святополка; от другой законной супруги, чехини или богемки, имел сына Вышеслава; от третьей Святослава и Мстислава; от четвертой, родом из Болгарии, Бориса и Глеба. Сверх того, ежели верить летописи, было у него 300 наложниц в Вышегороде, 300 в нынешней Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности. Одним словом, Летописец называет его вторым Соломоном в женолюбии»[168]168
  Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I, гл. 9


[Закрыть]. Конечно, не все потомки любвеобильного князя становились его официальными преемниками, но многие – уже потому что в их жилах текла его кровь – получали (пусть призрачные) виды на наследство, а это не оставляло пространства для братских чувств.

Не уступают мужчинам и женщины. Клеопатра предпринимает немало усилий для того чтобы избавиться от своего брата (и, по египетскому обычаю, мужа) Птолемея VIII. Спустя некоторое время умирает и второй брат-супруг Птолемей XIV. По слухам не без ее помощи. Правда, достоверных подтверждений нет, но смерть выгодна Клеопатре (она тут же объявляет соправителем своего трехлетнего сына – Птолемея XV Цезариона), и остается верить им. Эдуарда Мученика, английского короля убивают 18 марта 978 г. в замке Корф в Дорсетшире, предположительно по наущению его мачехи Эльфриды, которая ставит своей целью посадить на трон своего сына Этельфреда. Злоумышляет против Петра I его сводная сестра Софья (не случайно и тот расплачивается с нею, заточив в монастырь), убийством разрешается супружеский конфликт Петра III и будущей императрицы Екатерины II. Впрочем, в той череде дворцовых переворотов, которая следует за смертью Петра I, женщина – это ключевая фигура всех интриг… Да и в судьбе последнего российского императора она сыграет не последнюю роль: мужская вражда, как правило, не простирается на жен своих неприятелей, поэтому общая неприязнь царской фамилии к «немке» императрице с трудом объяснима, если исключить влияние женщин.

Враждуют жены: «…увидела Сарра, что сын Агари Египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается [над ее сыном, Исааком], и сказала Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее…»[169]169
  Бытие. 21, 9—10


[Закрыть]

Воюют свекрови с невестками: упомянутая здесь сводная сестра и жена Дария II Парисатида, пытавшаяся возвести на престол Кира, любимого младшего сына, по его гибели в сражении травит ядом ненавистную ей Статиру, жену Артаксеркса[170]170
  Плутарх. Артаксеркс


[Закрыть].

Воюют наложницы с женами. Фредегонда была простой служанкой при королеве Адовере, но, став его наложницей, сделала все, чтобы занять ее место. По преданию она уговорила Адоверу стать крестной матерью для королевской дочери. Церковные же правила запрещали плотскую связь крестной с отцом ребенка, и королева заключается в монастырь. После этого король Хильперик женится на свояченице, но и новую королеву, не без влияния Фредегонды, душат во время сна: как пишет Григорий Турский, «он приказал слуге удушить ее и как-то нашел ее мертвой в постели». После этого, Хильперик, оплакав смерть супруги, «…спустя немного дней женился на Фредегонде»[171]171
  Григорий Турский. История Франков. IV, 28


[Закрыть]. Однако и королевский венец не приносит умиротворение: начинается долгая «война Фредегонды и Брунгильды», родной сестры удушенной Галесвинты. Война двух этих женщин, по существу ставших членами одной семьи, оставила ярчайший след и в истории Европы и в памяти всех гимназистов, изучавших ее. В ней гибли и братья-короли и их дети. Кстати, Брунгильда выступает отнюдь не пассивной страдательной стороной; суд того времени обвиняет ее в том, что она погубила десять франкских королей, за что в конечном счете ее привязывают к хвосту неукрощенного коня и разрывают на части. Не удается избежать смерти и самому Хильперику: «Однажды рано утром король <…> от великой любви к Фредегунде <…> еще раз вернулся в ее покои, <…> приблизился к ней сзади и шлепнул ее палочкой по заду. Думая, что это Ландерих, она сказала: «Что ты там делаешь, Ландерих?». Развернувшись и увидев, что это был король собственной персоной, она сильно испугалась. <…> А Фредегунда позвала Ландериха к себе, поведала ему, что сделал король и сказала: «Поразмысли, что надо делать, ибо иначе завтра нас поведут на страшные истязания». Ландерих с тяжелым сердцем отвечал сквозь слезы: «Будь проклят тот час, когда мои глаза в первый раз увидали тебя! Я не знаю, что должен делать, меня же со всех сторон окружили несчастья». Та же сказала ему: «Не бойся, но послушай мой план, который нам надо исполнить, и мы [тогда] не умрем. <…> Когда наступила ночь, и король Хильперих вернулся с охоты, послала к нему Фредегунда опьяненных вином убийц, и, когда король сошел с коня, и его обычные сопровождающие разошлись по их домам, [посланные Фредегундой] палачи вонзили своему королю в живот два ножа. Он же вскричал и умер»[172]172
  Книга истории франков. 35 [Интернет-ресурс: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Gesta_Fr/frametext.htm]


[Закрыть].

Все это фиксируют не только исторические хроники, но и эпос. Так, в «Песни о Хлёде» («Песни о битве готов с гуннами») говорится о распре между сводными братьями Хлёдом и Ангатюром, в которой, кроме первого, гибнет и их сестра Хервёр. Комментаторами высказывается мнение, что в песни нашла отражение знаменитая битва на Каталаунских полях, в которой соединенные силы галло-римлян, вестготов, бургундов и франков нанесли поражение полчищам Аттилы[173]173
  Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. БВЛ М.: 1975, с. 705


[Закрыть]. В «Песни о нибелунгах» Зигфрид становится другом четырех братьев-королей и женится на их сестре Кримхильде. Но семейную идиллию взрывает раздор все тех же женщин, Брунгильды, жены короля Гунтера, и Кримхильды. В результате предательски убивают Зигфрида, его жена готовит месть, в результате которой гибнет она сама, гибнут братья-короли, гибнет весь бургундский двор:

 
Бесстрашнейшим и лучшим досталась смерть в удел.
Печаль царила в сердце у тех, кто уцелел.
Стал поминальной тризной веселый, пышный пир.
<…>
Известно лишь. что долго и дамам и бойцам
Пришлось по ближним плакать, не осушая глаз.
Про гибель нибелунгов мы окончили рассказ[174]174
  Песнь о нибелунгах. XXXIX


[Закрыть].
 

Не забудем и Донегильду с ее подметными письмами,

 
(О Донегильда, слов я не найду,
Чтоб подлость описать твою лихую.
Пускай же тот, кто царствует в аду,
О ней расскажет, с торжеством ликуя.
О женщина проклятая, – нет, лгу я,
Не женщина… Ты, утверждаю вслух,
Под женскою личиной – адский дух[175]175
  Чосер Дж. Кентерберийские рассказы. Рассказ Юриста


[Закрыть]),
 

и «ткачиху с поварихой с сватьей бабой Бабарихой», в которых она возродилась у Пушкина…

Все это классические, хрестоматийные примеры внутрисемейных отношений. Но ведь и в сегодняшней семье враждуют дети, невестки со свекровями («Будет бить тебя муж-привередник и свекровь в три погибели гнуть[176]176
  Некрасов Н. А. Тройка


[Закрыть])», тещи с зятьями. Это общее, неотменимое, как кажется, никакой культурой правило. Словом, семья как маленький мирок, которым правит любовь и забота, не более чем миф, светлое сказание, ностальгическая мечта о котором подобна мечте о «золотом веке» и «царствии небесном» здесь, на земле.

Впрочем, есть и любовь.

Теплые чувства связывают мужчин.

Так, уже Гильгамеш тоскует о любимом друге и впервые ощущает, что и сам он смертен. Он проходит подземным путем бога солнца Шамаша сквозь окружающую обитаемый мир гряду гор, посещает чудесный сад и переправляется через воды смерти на остров, где обитает Утнапишти – единственный человек, обретший бессмертие.

 
Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя —
Дальним путем скитаюсь в пустыне!
Как же смолчу я, как успокоюсь?
Друг мой любимый стал землею!
Энкиду, друг мой любимый, стал землею!
 

Чтобы вернуть другу жизнь Гильгамеш отправляется в подземный мир:

 
Под власть Утнапишти, сына Убар-Туту,
Путь я предпринял, иду поспешно.
Я спрошу у него о жизни и смерти![177]177
  Эпос о Гильгамеше. IX


[Закрыть]
 

Правда, эпос о Гильгамеше выходит за пределы темы, но почему свойственное чужим людям не может быть дано тем, кого связывают кровные узы?

Любовь связывает мужчину и женщину. Уже упомянутая здесь четырнадцатилетняя служба Иакова за Рахиль достаточно красноречиво говорит об этом. Ради любви к Вирсавии идет на преступление Давид. Тает от любви его первенец, убитый Авессаломом Амнон: «отчего ты так худеешь с каждым днем, сын царев, – не откроешь ли мне? И сказал ему Амнон: Фамарь, сестру Авессалома, брата моего, люблю я». Правда, «Потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней»[178]178
  II Царств. 13


[Закрыть]. Но вот бессмертный контрапункт Песни песней», которую сложит его сводный брат Соломон:

«Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?

Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских. Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя. Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками. Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое.

Мирровый пучок – возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает. Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня в виноградниках Енгедских.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень; кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.

Я нарцисс Саронский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами.

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей. Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною – любовь. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно…[179]179
  Песнь песней. 2, 1–7


[Закрыть]»

Любовь связывает братьев и сестер. Все тот же Авессалом убивает Амнона за поругание своей родной сестры («…возненавидел Авессалом Амнона за то, что он обесчестил Фамарь, сестру его»). Суламифь поет: «О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы»[180]180
  Там же, 8, 1


[Закрыть]. Последнее свидетельство особенно примечательно. Оно говорит о чувствах сестры и брата и одновременно о том, что их проявление никого не может удивить («и меня не осуждали бы»), иначе говоря, о том, что это было нормой.

Блистательные имена Сапфо, Анакреонта, Катулла, Овидия говорят о том, что любовь стала не только лирической темой, но и целой «наукой страсти нежной».

Завершая обзор составных частей патриархальной семьи и отношений, которые связывают ее членов, необходимо вновь вернуться к главному. Все отношения в патриархальной семье – это принципиально новые формы связей, которые скрепляют единый организм, рождающийся вместе с нею. То есть социум. Мы видели, что в основе формирования семьи как своеобразного центра его кристаллизации лежит не что иное, как над-биологическая информация, над-биологический код жизни. Разумеется, он не заменяет ДНК, но образует собой примерно то же, чем генетический код природы был по отношению к таким «элементарным» ее законам, как закон всемирного тяготения. В содержании патриархальных внутрисемейных отношений необходимо видеть прежде всего этот информационный код, рассматривать их через его содержание.

Хранимый родоначальником программный код – это и есть способ воспроизводства патриархальной семейной общины. Поэтому все конфликты внутри нее – это конфликты по поводу модели ее внутренней самоорганизации и жизнеобеспечения. Каждая позиция противостояния, сколь бы незначительной она ни была, представляет собой зародыш новой модели совместного существования. Сводить все к слепому иррациональному психологическому неприятию чего-то или кого-то другого, нельзя. Желание восторжествовать над кем-то предстает как универсальная форма стремления утвердить свой идеал мироустройства на «микрокосмическом» уровне этой первичной ячейки. Со временем оно будет осознано как стремление к власти. Но ведь и сегодня даже самый иррациональный порыв к ней скрывает в себе желание по-своему переустроить все вокруг себя. Другими словами, является формой социального творчества, и в «нуль-пункте» собственно человеческой истории это выступает как единственная его форма.

Различие человеческих способностей, неодинаковый уровень их развития, а значит, и возможность освоения разных объемов информации будет оставаться всегда. Поэтому на стадии рождения патриархального «дома» противоположение моделей его устройства, которые рождаются внизу, не достигает самого высшего уровня. Статус родоначальника может быть поколеблен только теми, чья позиция примыкает к нему – вошедшими в силу женами и наследниками. Да и то большей частью лишь в отдельных пунктах единого программного кода. Но в любом случае, мы обязаны видеть во всех раздорах не мелкие дрязги, но поначалу единственный доступный семье способ рождения, защиты или замены ее ключевых ценностей.

Вместе с тем нужно иметь в виду и то обстоятельство, что никакое состояние, достигаемое на той или иной стадии развития, не сохраняется навсегда. А следовательно, и сами внутрисемейные отношения, и мотивация семейного строительства претерпевают непрерывные изменения.

Организация развивающегося обмена – как результатами труда («вещами»), так и информационной его составляющей («словами») – переходит от микросоциального уровня, олицетворяемого патриархом, на уровень всего социума. Это связано прежде всего с тем, что сам предмет обмена с диверсификацией деятельности, экспоненциальным расширением орудийного фонда и лавинообразным ростом информации выходит далеко за пределы того, что может быть объято даже самым эффективным и развитым единичным сознанием. Одновременно общий массив социума начинает формировать относительно замкнутые роды и классы, упорядочение которых рождает потребность в координации связей между ними, подчинения их общим ценностям, выходящим за пределы всех классификационных разрядов. Вместе с этим и управление интегральной деятельностью как процессом, цель которого простирается за доступные частной инициативе «горизонты событий», перестает быть частным делом и переходит с внутрисемейного на уровень формирующегося целого.

Носителем всей полноты информации, этого единого сложносоставного кода социальной формы жизни, становится единый организм социума, и живым олицетворением лишь ключевых его фрагментов остаются прошлые «центры кристаллизации», патриархальные семейные общины. С этими переменами качественно меняется статус и роль патриарха; он перестает быть монопольным обладателем принципиально недоступного остальным, носителем какой-то иной природы, посредником между миром людей и миром высших сил, господствующих над всем посюстронним. Родоначальник становится такой же «дробной частью» человека, как и все остальные домочадцы.

Меняется и культура: отчуждаясь от своих непосредственных создателей, она начинает искать опору в чем-то «земном», осязаемом, и, как результат, ассоциироваться по преимуществу лишь с тем, что материализует ее. То есть с вещественным результатом общей деятельности, с имущественной составляющей единой семейной общины. Именно эта составляющая скоро начнет восприниматься как единственное богатство человека и останется единственным предметом его вожделения.

Таким образом, создавая новые реалии и формы жизни, само становление социума полагает начало разложению патриархальной семьи. Появление рода и социума – это пик ее собственного развития, однако преодоление вершины меняет траекторию движения. Возникают новые ориентиры, рождаются новые механизмы управления.