Текст книги "Плюшевые самураи (сборник)"

– В каком смысле – проредить?

– Да в самом обычном. Тут вокруг места мало, а выросли бы еще вы, начали бы ресурсы потреблять. Зачем это все? Но когда выяснилось, что в Греции развивается самая настоящая эстетическая цивилизация, планету сразу заповедником объявили. Никаких появлений, никаких вмешательств.

– Почему же появляться нельзя?

– Игнатов, ну ты же вроде умный! Представь – перед Платоном появляется какой-то знаток и начинает его обучать современной физике. Додумается ли он до своего мира идей? Никогда! Будет слабым физиком, а не великим философом. А нам интересно, что он придумает, физику мы и сами знаем. Некоторые в уме курс космических кораблей рассчитывают, с учетом влияния тридцати движущихся гравитационных источников. Да что толку?

Игнатов задумался.

– И чего же вы ждете от всех наших теорий? Платон, Аристотель, Сократ… Кант опять же. Вам-то они зачем?

– Как чего ждем? – изумился инопланетянин. – Ты тупой, наверное, Шурик? Магии, естественно. Трансцендентных открытий. Прорывов, одним словом. Одна беда – развиваетесь вы немного медленно. Долго уже ждем.

Журналист уже перестал обижаться на высказывания ++. Прямое мысленное общение, наверное, без откровенности, переходящей в грубость, невозможно. Поэтому он просто спросил:

– Может, и не будет никаких прорывов?

– Были у нас горячие головы, – сообщил ++. – Как «века мрака» начались, то есть как стали вы все резать друг друга, как сумасшедшие, думали, путного уже ничего не выйдет. Машинники и то до такого бы не додумались. Хотели уже проредить. Но, опять же, интересная аномалия. Цивилизация с тенденцией к самоуничтожению. Так что в любом случае вы кому-нибудь, да были интересны. А потом и образумились. Возрождение, просвещение. Кант, тобой упомянутый. Да и не только Кант.

– А теперь что? Философов все меньше, техники все больше, – заметил журналист.

– Это тебе только так кажется, Игнатов, – уверил Александра ++. – На самом деле большая философия только начинается. У греков почему-то не заладилось – соседи, наверное, заели, которым на философию было наплевать. Говорят, даже варварский царь какой-то сказал своим подданным: оставьте грекам их книги, тогда они будут погружаться в мечтания, и не смогут воевать. Совсем как машинник мыслил! Наши камеры, правда, этого не зафиксировали.

– Что ж ты домыслами занимаешься, ++? – спросил Игнатов. – Ты же, вроде, сам машинник.

– Да так, к слову пришлось. Влияние ваше сказывается. Попробуй, позанимайся фантиками двадцать лет…

– Какими еще фантиками? – удивился Александр.

– Какими, какими… Как тебе, так можно машинниками обзываться, – обиделся почему-то ++. – А мы, между прочим, согласно принятой классификации, представители рационалистических цивилизаций. А фантик – это фантазер, то есть представитель эстетической.

Игнатов начал размышлять, с чего бы это вдруг необидчивый и доброжелательный ++ начал проявлять такую странную привередливость, когда над дверью в каюту загорелась красная лампочка, и на пороге появились два давешних знакомых журналиста, похожих на космонавтов в тяжелых скафандрах, и некое бочкообразное существо – тоже явно неземного происхождения. Бочка была мокрой и скользкой на вид. Внизу у нее имелись короткие отростки, вверху – несколько длинных. Глаза инопланетянина выдвигались на ложноножках и светились собственным светом.

– Вот мне что-то и кажется – не нужна ли помощь нашему доброму ++? – прогудел бочкообразный пришелец. – И правда, нужна. Потому что ++ уже не отдает отчета в своих действиях. Приютил у себя фантика и что-то ему втирает. Хорошо, дружище, что он тебя еще и на куски не порезал, – обратился бочкообразный отдельно к Игнатову.

– Ты ври, да не завирайся, Хрумпрум, – обиженно подумал ++. – С чего бы это я сделал плохо нашему другу землянину?

– С того, что шизофрения – опасная болезнь, – объяснил Хрумпрум. – Он, видишь ли, передавать и принимать мысли напрямую обучен, – объяснил бочкообразный журналисту. – Точнее, у него природный дар такой. Вот и подхватил вашу заразную болезнь – шизофрению. Случай, к сожалению, частый.

– Разве шизофрения заразная? – удивился Игнатов.

– Заразная. Только передается не воздушно-капельным, а ментальным путем.

++ как-то обиженно сжался в своем углу.

– Пора на терапию, дружок, – вздохнул Хрумпрум. – Порядки ты знаешь. Тельце твое – в холодильник, сознание – в смумрика, и к братьям по разуму. Таким же фантикам, каким стремишься стать ты.

– Сам ты фантик, – взревел ++.

– Нет, я, как раз-таки, машинник, и слова этого не стыжусь, – заявил Хрумпрум. – А твоя нездоровая мозговая активность переполошила половину базы. Это же надо – машинник, который хочет стать фантиком…

– Сам ты уродливый роликовый машинник, – вновь обиделся ++. – А я – эстет.

– Эстет… Незачем было бередить тонкие струны его души, – объяснил журналисту бочкообразный инопланетянин. – Затронул больную тему – вот он и завыл внутренне. Хорошо, система безопасности у нас четко работает.

– Так что же теперь будет? Вы его и меня убьете? – спросил Игнатов.

– Зачем такие дикости? – изумился Хрумпрум. – Успел он тебя уже обработать. Его отправим подлечиться, тебя – домой.

– Амнезировать будете? – с тоской поинтересовался журналист.

– Не без этого, – вздохнул инопланетянин. – Надо, чтобы четко – если шизофреник, то шизофреник. А то вот тебя в шизофреники запишут, когда ты про нас рассказывать начнешь, а ты нормальный. Путаница нам ни к чему.

– Я имею право на последнее желание, – объявил ++. – Хочу, чтобы его не амнезировали.

– И зачем тебе это? – спросил Хрумпрум.

– Хочу, – упрямо заявил ++.

– Будет по-твоему, – согласился бочкообразный. – А поскольку желание свое ты потратил, отправим мы тебя в таком теле, и в такое место, какое сочтем лучшим сами. И это правильно – вылечишься быстрее. Берите их, – приказал он смумрикам, которые все это время безмолвно и неподвижно возвышались у входа.

* * *

Игнатов очнулся на вокзале в Хопрах в четыре утра. Болела голова. Последним воспоминанием было то, как его сгребал в охапку большой и дурно пахнущий смумрик.

Журналист начал мысленно подводить итоги поездки. Пронаблюдать Леониды не удалось, заметку на эту тему написать тоже вряд ли удастся. Правда, случились гораздо более интересные события. Но Александр решил, что писать статью «Как меня похитили инопланетяне» будет все-таки дурным тоном. Он работал в приличной газете и дорожил своим именем.

Первой же электричкой журналист вернулся домой, поставил на плиту чайник, а сам сел за компьютер и набрал заголовок фантастического рассказа: «Еще один контакт».

Придя в редакцию 18 ноября под вечер, Игнатов обнаружил, что главный принял на работу нового человека – Сергея Белкина. Сергей обещал сделать в газете такую историческую рубрику, что читатели сойдут с ума от счастья. Никого почему-то не удивил резкий крен в политике редактора – до сих пор он выделял истории очень мало места, и считал, что гораздо интереснее писать о современной жизни. Но, возможно, история входила в моду…

Новый работник Игнатову кого-то смутно напоминал.

Одно лишь легкое касанье

– Жизнь – дерьмо, Скунсик, – заявил Олег, ставя опустевшую бутылку из-под пива на когда-то полированный, а теперь покрытый множеством неровных царапин стол. Попробовал отрыгнуть, но получилось как-то вяло, неинтересно. – И жить дерьмово.

– Это ты к чему? – мрачно проговорила Лена, получившая свое прозвище не благодаря дурному нраву или особенному запаху, но из-за наличия любимой курточки с тремя белыми полосками на спине и на капюшоне. Возможно, сходству поспособствовало и немного удивленное, но в то же время хитроватое выражение лица девушки.

– К тому, что пиво слишком быстро кончилось, и ничего интересного нас не ждет. Дашь?

– Нет.

– Вот я и говорю: жизнь – дерьмо.

– Ты просто всего не знаешь…

– Если бы я знал все, наверное, давно бы повесился. Или выпил яду.

Олег поднялся и нетвердой походкой направился в коридор. Лена его не провожала – замок закрывался, когда дверь захлопывали.

В подъезде, как всегда, было темно и воняло. Стараясь не касаться стен и перил, Олег начал долгий путь вниз. Лифт, конечно же, не работал.

На фоне светлого прямоугольника входа в подъезд маячила зыбкая тень. Вторая тень отделилась от стены. Судя по звукам и запаху, бородатый мужичок только что помочился.

– Вот падла, которую мы ждем уже второй час, – застегивая штаны, заявил он. – Врежь ему, Лохматый.

– Отдай кошелек, гад, – предложил второй мужчина. Было ясно, что говорит он это только для порядка – бить жертву будут при любом раскладе.

Решив перехватить инициативу, Олег с ходу ударил ногой куда-то в область паха нагадившему в подъезде, пригнулся, уворачиваясь от кулака Лохматого, и врезал ему снизу. Попал удачно, в челюсть. Но тут голова словно взорвалась – не иначе, приложили по затылку чугунной трубой.

Очнулся Олег в луже мочи. Кажется, чужой. Хорошо это или плохо – кто знает? С одной стороны, неприятно. С другой – он хотя бы не обмочился сам. В подъезде уже никого не было.

Ленка, дрянь, даже не выглянула в окно. Оно ей надо? Конечно, это девушку нужно провожать до дверей. А парень хоть загнется по дороге – кому какое дело? Кстати, чувствовал Олег себя крайне неважно – подняться никак не получалось, голова раскалывалась.

Снаружи раздалось шарканье, и на пороге появилась бабка с метлой.

– У, алкоголик проклятый! Молодой еще, а туда же! Козлина вонючий! Мне блевотину твою подтирать!

– Вызови «скорую», тетка, – попросил Олег. – Меня по голове ударили, сотрясение, наверное. Встать не могу.

– Сможешь, паскуда! Давай, выметайся отсюда! – бабка ткнула его черенком метлы в бедро. – А то я ментов вызову, они еще добавят. Будешь знать, как в подъездах гадить.

Олег почувствовал сильнейший рвотный позыв и опорожнил желудок прямо на пол. Во рту сделалось кисло и мерзко. Зато удалось подняться.

На улице стало легче. Светало, воздух был прохладным и чистым. Шелестели листья на тополях, изредка чирикали птицы. Откуда-то слышалась музыка – привязчивый мотивчик, наглый и соблазнительный. Что-то неуловимо знакомое, и в то же время еще не надоевшее…

– Там люди, – сказал сам себе Олег. – У людей есть телефон. А может, и какой-то цитрамон… Или еще что-нибудь кардинальное.

Несколько шагов, остановка, еще несколько шагов. Постепенно Олег приходил в себя – затекшие ноги лучше слушались, голова прояснялась. Вот и сколоченная из досок дверь в подвал, размалеванная, изрезанная и опаленная. Музыка слышалась откуда-то снизу.

«Бомжи, – решил Олег. – Магнитофон у кого-то сперли, теперь танцуют. Голые. Иначе – зачем в подвале?»

В таком виде и с таким запахом его явно могли принять в компанию, как родственную душу. Или послать куда подальше. В обычаях жителей «дна» Олег разбирался слабо, хотя и сам вращался далеко не в высших сферах.

Крутая, с выщербленными ступеньками лестница уводила в темную глубину. Олег зашагал вниз. Один пролет, другой, третий… Это и не подвал, наверное, а какое-то заброшенное бомбоубежище. Из тех, что строили раньше на случай коварного ядерного удара вероятного противника. Где видано, чтобы подвалы рыли на такую глубину?

Звуки становились все громче. И чем лучше их было слышно, тем яснее становилось – музыка «живая», а вовсе не из магнитофона или радиоприемника. Играют на настоящих музыкальных инструментах.

Тяжелая металлическая дверь, в которую упиралась лестница, была приоткрыта. Олег заглянул в комнатку за ней и увидел странную, в чем-то даже жутковатую картину: трое мужчин и одна женщина увлеченно играли: мужчины – на скрипках и альте, а женщина – на кларнете. Нотную тетрадь перед женщиной перелистывала крупная бурая крыса. Еще одна крыса колотила лапкой по бубну, лежавшему на столе. Причем попадала в такт.

Одеты участники квартета были кто во что горазд: женщина в вечернем платье, один из мужчин – в спортивном костюме, другой – в каких-то лохмотьях, а третий – во вполне приличном пиджаке. Потолок был бетонный, небеленый. На нем в свете лампочки без абажура, прилаженной к голой стене, мерцающими алмазами искрились капли конденсата.

Похоже, на Олега музыканты не обратили никакого внимания. Но не зря же он тащился в такую даль? А крысы… Подумаешь, крысы. Любого зверя можно приручить. Может, в подвале решили устроить концерт цирковые артисты.

– Репетируете?

Музыка оборвалась. Мужчина с альтом поднял глаза. Белков у него не наблюдалась, глаза были синими, глубокими, вроде бы невидящими, но в то же время очень цепкими. Олега даже дрожь пробрала.

– Это нам ни к чему. Играем. Ты тоже хочешь? К нам?

– Нет. Мне бы доктора…

И понял, что голова уже совершенно не болит. Наоборот, движения стали уверенными, словно он и пива не пил, и спал очень долго. Только жутковато было до дрожи.

– Доктора среди нас нет.

– Доктор тебе уже не поможет, – приятным, нежным голосом заявила женщина. Должно быть, она не только играла на кларнете, но и хорошо пела. – А ты иди своей дорогой. Не мешай. Или послушай, если хочешь.

– Может быть… – начал мужчина в лохмотьях.

– Не надо, – оборвал его музыкант в спортивном костюме. – Пусть идет. Давай, двигай отсюда!

Действительно, что ему теперь может понадобиться от этих странных людей? Доктора они вызвать не могли, слушать странную музыку Олег совсем не хотел. Он поспешил наверх, к солнцу. Подниматься было гораздо легче, чем спускаться.

Улица была такой пустынной, такой свежей, безлюдной… Тишина, покой и умиротворенность. Только со стороны шестнадцатиэтажной «свечки» цокали каблучки. Не слишком красивая, но миловидная, круглолицая, очень домашняя девушка в длинной, с глубоким разрезом юбке и шелковой блузочке, иногда ежась от прохладного утреннего ветра, спешила куда-то по своим делам. Волосы у нее были темными, гладкими, длинными. Глаза – слегка раскосые, с азиатским разрезом. И очень приятная фигурка.

Олег сразу понял, что именно такая девушка ему и нужна. Не то что выдра Ленка. И пусть штаны его еще слегка мокрые, а голова, наверное, в крови – он собирался с ней познакомиться. Во что бы то ни стало. Такую девушку просто нельзя упускать!

– Сударыня, вы разрешите…

Что разрешите, Олег еще не придумал. Его удивила реакция девушки, точнее, полное отсутствие реакции. Она не изменила шага, не повернула в его сторону головы, не отвернулась. Просто шла, как и шла, слегка улыбаясь.

– Милая, я вполне порядочный человек! – уже раздраженно закричал Олег. – Только у меня была тяжелая ночь! А тут где-то бродят подонки, которые меня трубой по голове приложили! Позвольте…

Лицо девушки неуловимо изменилось, словно что-то ее встревожило. Она оглянулась по сторонам, взглянула сквозь Олега и слегка ускорила шаг. Создавалось впечатление, что незнакомка его просто не заметила.

Два торопливых шага, и каблук подломился, девушка едва не потеряла равновесие, взмахнула руками. Олег попытался подхватить ее:

– Извините…

Помочь девушке не получилось. Незнакомка прошла сквозь него!

Волосы на голове Олега встали дыбом, он дико закричал. Девушка побледнела и, спотыкаясь, побежала прочь – к входу в метро.

– Она… Она… – бормотал Олег, порываясь побежать в другую сторону. Не каждое утро сталкиваешься с призраком! Пусть даже и миловидным.

– Не она, а ты, – заявил музыкант в лохмотьях. Каким-то образом он уже успел подняться из подвала и теперь стоял рядом с Олегом.

– Что я?

– Не она прошла сквозь тебя, а ты – сквозь нее. Улавливаешь мысль?

– Дело во мне? – Олег всегда соображал быстро.

– Именно.

Шока не было. Боли не было. Разочарования – тоже. Олег даже не удивился. Только радость, всеобъемлющая радость заполнила сознание. Он мыслит, следовательно, существует! Что бы ни случилось, как бы там ни было – он осознает себя! Видит солнце и ощущает мир вокруг себя! Как хорошо!

Только людей вокруг почему-то очень мало. И живых, и… Таких, как этот музыкант.

Четверо в подвале, он, девушка, и три типа у входа в метро. Девушка их не видела, а Олег чувствовал – они там. И среди них – тот самый, что ударил его трубой. Нехитрое оружие и сейчас было у него в руках.

– Они ведь и ее… – тихо сказал Олег музыканту.

– Тебе-то что? – усмехнулся тот.

– Жалко.

– Зато тогда она, возможно, будет с тобой. А сядет сейчас в такси – уедет, и больше ты ее никогда не увидишь. Да и увидишь, что толку? Видит око, да зуб неймет!

– А если пойдет в метро – трубой по голове в переходе?

– По всему видно, так. Жизнь – непредсказуемая штука! Впрочем, как и смерть.

Солнце светило все ярче, и навстречу своей судьбе бежала оправившаяся от внезапного и непонятного испуга девчонка. Она уже смеялась над своими недавними страхами – чего бояться ранним утром, когда солнце уже встало, и весь день впереди? Из-за поворота появилась разбитая зеленая машина.

– Это неправильно… Я не хочу так! – заявил Олег. – Пусть живет. Она еще молодая. Что я могу сделать?

Музыкант лишь улыбнулся.

Олег рванулся к девушке, попытался схватить ее за руку. Но рука прошла сквозь тело, как сквозь дым.

– Дура! Садись в такси! – изо всей силы заорал прямо в ухо девушке Олег. – Садись в такси, если жизнь тебе дорога! Не жалей несчастного полтинника!

На лице девчонки отразилось какое-то сомнение, испуг, и она нерешительно подняла руку. Машина, взвизгнув тормозами и задребезжав, остановилась. Водитель радостно улыбался – приятная попутчица, нежданный заработок.

– А эти подонки? – спросил Олег. – Я могу их…

Музыкант покачал головой.

– Нет. Мы живем в одном мире, но пути наши не пересекаются. Все, что мы можем – лишь слегка касаться друг друга… Совсем чуть-чуть. Если очень надо.

– Но почему здесь так мало людей? И бабка-уборщица… Она ведь была живая? В ней не было ничего странного. А она ткнула меня метлой!

Музыкант рассмеялся.

– Кому-то нужен старик-Харон в лодке. А для кого-то подойдет и баба Маня с метлой. Свою работу она делает не хуже.

Двойной просчет

Теплый и приятный солнечный лучик полз по лицу. Насте было уютно и хорошо. Чистое белье, широкая кровать в центре комнаты, балдахин теплого персикового цвета сверху. Два шкафа, трельяж. Высокая арка окна, в которое видно небо. И еще одна, откуда падает на ложе солнечный луч.

Настя улыбнулась, потянулась. Выяснила, что на ней только шелковая ночная рубашка, и больше ничего… Впрочем, рядом на кровати никого не обнаружилось, даже простыни не были смяты. Нет, все-таки хорошо…

Едва слышно скрипнула дверь, и в спальню вошел мужчина лет пятидесяти в ярком синем костюме. Темные волосы, с пробивающейся сединой, расчесаны на пробор. Настя воззрилась на незнакомца с интересом.

– Доброе утро, госпожа Мелентьева, – сказа мужчина. Голос его был низким, с едва уловимыми нотками то ли ехидства, то ли превосходства… Не очень приятный голос.

– А кто вы такой? – просто, без эмоций спросила Настя. – И что здесь делаете?

Мужчина хмыкнул, покачал головой.

– Вы, госпожа Мелентьева, просто железная леди… Не удивляетесь, не смущаетесь… То, что мне о вас рассказывали, подтверждается…

– Можно просто Настя, – предложила девушка. – Кажется, я вас узнала. Угрюмов Павел Викторович?

– Можно Павел, – осклабился мужчина.

– И как же вы, Павел, здесь оказались? Пролезли, словно хорек, в мою спальню?

Угрюмов едва не поперхнулся.

– Почему же хорек, госпожа Мелентьева?

– Пахнет от вас не слишком приятно. К тому же, кто еще может пролезть тайком в спальню к девушке?

Настя различала запахи отлично. Работа обязывала. Пахло от Угрюмова, и правда, не очень хорошо. Табаком, дорогим, но слишком тяжелым одеколоном, а главное – опасностью.

– Вы все еще уверены, что это ваша спальня?

– А вы имеете наглость утверждать, что я сплю в кровати мужчины, с которым до сегодняшнего утра была незнакома?

– Нет, комната и кровать предназначались для вас…

– Тогда зачем вы сюда влезли?

– Вам не стоит бояться…

– Почему вы решили, что я вас боюсь? – нахмурилась Настя. – И вообще – не изволили бы вы выйти? Полагаю, если это – моя спальня, то вон в том коричневом шкафу – моя одежда? У меня нет привычки принимать посетителей в постели…

– Конечно, – кивнул Угрюмов. – Одежда – в шкафу, ванная – за той дверью.

Как только мужчина вышел из комнаты, Настя вскочила с кровати. Похоже, ей удалось смутить противника, не показать, что она растеряна. Но на самом деле ей было очень не по себе.

Павел Викторович Угрюмов, которого Анастасия видела прежде только на фотографиях, являлся главарем преступной группировки, промышляющей торговлей наркотиками и не такими распространенными, но еще более опасными веществами… Числились в послужном списке людей Угрюмова и другие грешки, но Настю интересовал именно этот род его деятельности – потому что сама она служила в должности старшего инспектора Комитета по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и мутагенов. И как она могла очутиться в доме Угрюмова, или даже в том доме, где он бывает, совершенно себе не представляла.

Если на то пошло, Настя вообще не помнила, чем она занималась последние… Сколько часов? Вот она встает в своей квартире, чтобы идти на работу. Видимо, вчера утром. Пешком доходит до здания Комитета. Начинает разбирать бумаги, когда всех приглашают на очередной медицинский осмотр. Вместе с несколькими другими инспекторами едет в клинику на специально выделенном автобусе… Все. Остальное словно выпало из памяти. Они попали в автомобильную аварию? В клинике ей вкололи психоделик? Или сейчас она в вирутальном пространстве, и нет на самом деле никакого Угрюмова, этой роскошной спальни на втором этаже загородного особняка?

Осмотреться Настя смогла по пути к шкафу, размышляя о своем состоянии и положении. В окно открывался неплохой вид. И решеток не было. Правда, стекла, похоже, пуленепробиваемые…

В шкафу нашлось белье, обувь и одежда точно по размеру Мелентьевой. Вся одежда была новой – не ее…

Настя выбрала простую черную юбку до колена и белую блузку, туфли на низком каблуке. Пошла в ванную. Скорее всего, за ней наблюдают во все глаза. Не стоит показывать, что она об этом догадывается. Но забывать о возможности наблюдения нельзя.

Сделав несколько дыхательных упражнений, Настя сосредоточилась. Нет, то, что ее сейчас окружает – реальный мир. Не виртуальное пространство, не порождение наркотических грез. И Угрюмов – самый что ни на есть настоящий. Собственной персоной. Не боится, что примечательно. Хотя, чего ему бояться? Сам он ни в чем не замешан… Сколько раз Настя и ее коллеги пытались поймать его – без толку. Как любой мафиозный босс, Угрюмов действовал только через посредников.

Настя вернулась в спальню, села на пуфик перед трельяжем, принялась рассматривать косметику. Тушь, помада, тени – от очень известных фирм. Правда, Насте не понравились ни тени, ни помада. Поэтому делать макияж она не стала. Причесалась и подошла к окну, выглянула в сад.

Вновь открылась дверь, и в комнату вошел Угрюмов – на этот раз, с двумя телохранителями. Ребята были зверообразного вида, хоть и в цивильных костюмах. Пиджаки оттопыривались в нескольких местах – видно, одного пистолета им было мало.

– Итак, пришли в себя, Анастасия Евгеньевна? – спросил Угрюмов.

– Да я, вроде бы, и не была не в себе, – парировала девушка.

– И по-прежнему не боитесь?

– Вас? Или ваших громил?

– Сложившейся ситуации.

– Боятся слабые люди. Сильные преодолевают свой страх.

Угрюмов неожиданно сделал два шага вперед, стал на одно колено, заявил:

– Позвольте выразить мое восхищение, Настенька.

– Не паясничайте. Лучше излагайте – что вы от меня хотите?

– От вас? Да… Так сразу и не скажешь. Того же, что и все, наверное.

– То есть руки и сердца? – улыбнулась девушка.

– Может быть, может быть… Но похитил я вас вовсе не для этого…

– Стало быть, вы, будучи в здравом уме и твердой памяти, признаете, что похитили старшего инспектора Комитета по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и мутагенов? – подняла брови Мелентьева.

Один из телохранителей дернулся, как будто его ударили. Взглянул на Настю с плохо скрываемой ненавистью, но тут же пришел в себя. Лицо его вновь стало каменным.

Угрюмов поднялся с колена, подошел к Насте. Хотел, видно, положить ей руку на плечо, но передумал. Вспомнил, что у девушки – черный пояс по карате.

– Выслушайте меня спокойно, Анастасия Евгеньевна, – попросил он. – Не перебивайте, не пытайтесь ударить. Поверьте, это вовсе не в ваших интересах…

– Я никогда не бью людей просто так.

– Да… Только Рашиду, брату Рената, – Угрюмов кивнул на одного из телохранителей, – вы сломали кисть при задержании. И прострелили обе ноги лучшему другу Андрея…

Надо полагать, Андреем звали второго охранника. И, скорее всего, с собой Угрюмов взял этих людей специально.

– Я же не виновата, что он продолжал бежать, когда я попала в него, – равнодушно ответила Настя. – Тогда я выстрелила во второй раз. И старалась не раздробить кость. У меня это получилось.

Ренат сквозь зубы прошипел:

– Давайте мы с ней проведем разъяснительную работу, шеф!

– Спокойно. Пока не требуется, – бросил Угрюмов. – Настя – гордость своего Комитета. Кандидат юридических наук. Мастер спорта по стрельбе, кандидат в мастера по художественной гимнастике, имеет черный пояс по карате. Отлично бегает и плавает – возможно, достижения тоже были бы велики, но специально этими видами спорта не занималась.

– Я еще и в шахматы могу…

– Да, шахматистка, – совершенно серьезно воспринял дополнение Мелентьевой Угрюмов. – Феномен, а не девушка. И очень умна… Самое главное, она очень умна. Поэтому поймет, что у нее просто нет выбора. Она обязана сотрудничать с нами.

Настя покачала головой.

– Вы прекрасно понимаете, Павел Викторович, что принудить меня что-то делать не сможете. Особенно сейчас, когда у меня свободны руки и ноги. Да, я не справлюсь с вашими громилами. Но им придется меня убить, чтобы остановить…

– Ну, что вы… Они ведь тоже неплохо стреляют. И вполне могут не вести огонь на поражение… Прежде чем предпринимать необдуманные действия, послушайте, что я вам предлагаю. Вы вернетесь в свой Комитет. И будете работать там, как ни в чем не бывало. Время от времени помогать мне. Только и всего!

– Только и всего, – эхом отозвалась Настя. – Я не могу предать Комитет! Не могу предать дело, которому мы служим! Никогда не буду способствовать распространению той заразы, которой торгуете вы.

– Да? Позвольте пригласить вас в гостиную. К телевизору, – предложил Угрюмов.

– Хорошо, – кивнула Настя.

Чем больше знаешь – тем лучше. Надо знакомиться с домом. И постоянно искать выход из сложившейся ситуации. Очень нехорошей ситуации, надо сказать.

В гостиной, помимо мягкой мебели, стоял бильярдный стол и огромный телевизор с плазменным экраном. Угрюмов присел на диван, усадил девушку рядом с собой, включил канал новостей.

– Обратите внимание на дату, Настенька!

Девушка посмотрела на экран и обмерла… Вчера, насколько она помнила, было двенадцатое апреля. Сегодня – девятнадцатое августа…

– Это – присказка. Сказка будет впереди, – усмехнулся довольный Угрюмов. – Я включу видеозапись. Нисколько этого не скрываю. Чуть позже вы поймете, что подделывать ее мне нет никакого резона. Абсолютно никакого…

На экране телевизора появилась Настя. Темные волосы пострижены короче, чем обычно… Какой-то новый костюм. Министр внутренних дел вручал старшему инспектору Мелентьевой орден, жал руку, вместо того, чтобы просто поцеловать, как сделал бы это любой нормальный мужчина.

– Поняли? – спросил Угрюмов.

– Пока нет.

– Комитет предал вас. Когда вас похитили после медосмотра, коллеги даже не стали долго вас искать. Они создали клона, который принялся выполнять вашу работу. Вы понимаете? Им не нужна Настя Мелентьева с ее мыслями, чувствами, надеждами. Им нужен исполнитель с собачьим нюхом и волчьей хваткой…

– Но как клон мог получить мои навыки? Мой опыт? Клонированного человека надо учить всему…

– Или записать ему искусственные воспоминания. Подвергнуть гипнотическому обучению. Наложить на его мозг психоматрицу образца. Создавать такие психоматрицы научились не так давно. И после этого скопировать человека – не проблема. Были бы деньги.

Настя побледнела, оперлась на плечо Угрюмова. Телохранители рванулись вперед, но босс знаком остановил их.

– Не расстраивайтесь так… Мне ли не знать, как тяжело переносить предательство людей, которым верил, как мерзко ощущать себя пешкой в чьей-то игре…

Девушка всхлипнула. Из глаз ее катились слезы. Хорошо, что не воспользовалась тушью.

– Так что вам нужно решать, что делать теперь, – деловито закончил Угрюмов, взяв руку девушки в свою.

– Убить мерзкого клона, – резко выдохнула Настя.

Павел Викторович крякнул.

– Думаю, вам не придется трудиться самой… Хотя… – Угрюмов соображал быстро, и понял, что «повязать кровью» будущего партнера никогда не помешает, – вы имеете на это полное право. Честно говоря, даже не ожидал. Мне рассказывали о вас всякое, но чтобы вот так, сразу, убить…

– Как бы вы поступили на моем месте? – спросила Настя. Глаза ее уже были сухими.

– Я бы согласился сотрудничать.

– Нет, я не об этом. Если бы вы узнали, что у вас есть клон?

– Задушил бы его голыми руками, – признался Угрюмов. – Конкуренты мне не нужны.

– Вот видите… А обвиняете в жестокости меня.

– Я вас ни в чем не обвиняю. Вы бы почитали свое досье. Не только то, что собрали мои ребята, но и служебное, из вашего Комитета. Там вы описаны, как ангел. Холодный и равнодушный ангел.

– Непременно мне покажете, – кивнула Настя. – Очень любопытно. А сейчас я хотела бы отдохнуть.

– Вы можете поиграть на скрипке, – неожиданно предложил Угрюмов. – Да, да, Настенька, я знаю почти все о ваших пристрастиях… И у меня есть инструмент, от которого вы наверняка не откажетесь.

Мафиози кивнул, дверь в комнату словно сама собой растворилась, и еще один громила внес инструмент, который в его огромных лапах казался игрушечным.

– Работа Гварнери, – сообщил Угрюмов.

Настя осторожно взяла скрипку в руки, погладила теплую лакированную поверхность пальцами.

– Играйте… Если сотрудничество наше будет взаимовыгодным, инструмент может стать вашим. В отличие от Комитета, я умею быть благодарным и щедрым.

Анастасия вернулась в спальню, поплакала немного в ванной комнате и взяла в руки скрипку. Играла она долго. Пальцы слушались отлично, навыки утеряны не были. Когда подошло время обеда, в комнату опять заглянул Угрюмов. Настя какое-то время не прерывала игру, потом резко отложила инструмент в сторону.

– Вы мне солгали, Павел Викторович.

– Относительно чего?

– Клон – это я, – объявила Настя.

– Почему вы так решили? – вздрогнул Угрюмов.

– Если бы вы держали в плену похищенную Мелентьеву – скажем, на наркотиках – у нее атрофировались бы мышцы. Да и вообще, вам проще было убить меня, чем захватывать.