Текст книги "Сталин и ГРУ"

Глава четвертая
Сталин и восток

Берзин и Зорге

Эти две фамилии стали рядом в 1964 году, когда в советских газетах начали публиковаться первые статьи о Зорге, а вслед за ними и первые статьи о Берзине. Все, кто писал о Зорге, не могли не упомянуть Берзина, а все, кто писал о Берзине, не могли не упомянуть о Зорге. Это касалось и первых книг об этих людях, которые начали выходить в 1965 году. В представлении советских читателей, а таких в те годы, в отличие от настоящего времени, были миллионы, эти два человека – гениальный организатор разведки и гениальный разведчик – всегда стояли рядом. И хотя один удостоился памятника еще в советские времена, другой не удостоился даже бюста до сих пор.

Было несколько встреч в конце 1929 года, после которых по заданию Берзина Зорге уехал в Китай. И несколько встреч в конце 1932-го и начале 33-го, после которых также по заданию Берзина Зорге уехал в Японию. Больше они не виделись. Зорге не вернулся из Японии, Берзина расстреляли в 38-м. Можно с уверенностью сказать, что без этих встреч не было бы величайшего советского военного разведчика ХХ века.

Вопрос о том, когда Берзин познакомился с Зорге и решил привлечь его к работе в военной разведке, постоянно поднимался всеми советскими авторами, писавшими о Зорге и о Берзине в середине 60-х. Уж очень было заманчиво показать прозорливость руководителя военной разведки, увидевшего в немецком публицисте будущего талантливого разведчика, которого он нашел, воспитал и пустил в самостоятельное разведывательное плавание сначала в Китай, а затем в Японию. Но писать в то время о его работе в Коминтерне, а тем более в ОМСе (Отдел международных связей) – партийной разведке этой международной организации было запрещено, хотя на Западе об этом писали, и это не составляло никакой тайны. Говорить о его связи с Бухариным (он был реабилитирован только через 25 лет) – тем более. И появляется версия, что Берзин в конце 20-х регулярно ходил в немецкий клуб в Москве, где слушал страстные выступления Зорге, громившего оппозицию Сталину, и там с ним познакомился. В 1928–1929 годах, когда Зорге мотался по заграницам, ему было не до публичных выступлений. И времени не было, и лишний раз работнику ОМСа светиться не стоило. А вот на конгрессе Коминтерна в 1928-м познакомиться они могли, тем более что оба были делегатами с правом совещательного голоса. Мог посодействовать этому знакомству и Пятницкий, начальник Зорге и друг Берзина.

После поражения Бухарина в Коминтерне и освобождения его со всех коминтерновских постов началась чистка его соратников в этой организации. В эту группу попал и Зорге. 16 августа 1929 года его исключают из списка работников Западноевропейского бюро ИККИ и откомандировывают в распоряжение ЦК ВКП(б). Зорге в это время находился в командировке в Англии и после такого решения очутился в двусмысленном и неопределенном положении. Естественно, он должен был думать о будущем и о своей дальнейшей работе. Во время командировки в Англию он встретился со своей бывшей женой Кристиной, которая познакомила его с резидентом Разведупра в Германии Константином Басовым.

После нескольких встреч и бесед резидент по достоинству оценил выдающиеся способности Зорге. И, очевидно, никакого влияния Берзина здесь не было, так как именно Басов сообщил Берзину о перспективном сотруднике, которого можно привлечь к разведывательной работе. Было желание подпольщика-профессионала сменить работу, стать военным разведчиком, оставаясь в центре событий, и, может быть, очутиться подальше от Москвы, которую он достаточно хорошо изучил за эти годы.

О Константине Михайловиче Басове, как и о многих других резидентах Разведупра, известно немного. Его подлинная фамилия Аболтынь Ян Янович. Родился в 1896 году в Лифляндской губернии, латыш. Участник Первой мировой войны, унтер-офицер. В РККА с 1919 года. В 1920–1922 годах – на Востоке в Разведывательном управлении помглавкома по Сибири. В 1922 году переводится в центральный аппарат военной разведки и до 1927 года работает во втором агентурном отделе Разведупра. В 1927–1930 годах резидент в Германии. Нелегальная разведывательная работа была успешной, и в январе 1931 года Реввоенсовет СССР отправляет в Президиум ЦИК СССР ходатайство о награждении орденом Красного Знамени шести работников Разведупра, «своей выдающейся инициативой и безграничной преданностью интересам пролетариата в исключительно трудных и опасных условиях только благодаря личным своим качествам сумевших дать необходимые и высокоценные сведения». Вот в таких выражениях давалась оценка деятельности нелегалов военной разведки в 30-х годах. В составе этой шестерки, среди таких разведчиков, как Вальтер Кривицкий и Иван Винаров, был и Константин Басов.

В сентябре 1929 года начался интенсивный обмен письмами между Москвой и берлинской резидентурой Разведупра, в которых обсуждалась дальнейшая судьба Зорге. 9 сентября Басов отправил Берзину письмо, в котором писал: «Телеграфировал относительно предложения Зорге. Он действительно очень серьезно намерен перейти на работу к нам. С теперешним его хозяином у него очень неопределенное положение, и уже почти целый месяц, как он не получил никаких указаний относительно своего будущего. Сидит также без денег. Он достаточно известный работник, и нет надобности останавливаться на его характеристике. Владеет немецким, английским, французским, русским языками. По образованию – доктор экономики. Если его положение решится в пользу нас, то он лучше всего подойдет для Китая. Туда он может уехать, получив от некоторых здешних издательств поручения по научной работе».

В этом письме – полная программа дальнейшей работы Зорге в военной разведке, которую резидент и будущий разведчик обсудили во время своих встреч. Несомненно, что инициатива исходила от Зорге, который решил полностью использовать свой журналистский опыт для создания надежной «крыши». Метод журналистского прикрытия являлся в те годы новинкой для советской военной разведки и был по достоинству оценен Берзиным.

Берзин переговорил с Пятницким, выяснил у него, что Зорге собирается возращаться в Москву, и отправил в Берлин ответ резиденту: «…2. Зорге, по сообщению его хозяина, должен приехать в ближайшее время сюда. По приезде пусть зайдет к нам, мы лично с ним переговорим…» Предложение было принято, и у него появилась перспектива для дальнейшей работы. Естественно, что резидент, имевший контакты с коминтерновскими представителями в Германии, постарался собрать как можно больше сведений о будущем сотруднике военной разведки. 16 сентября Басов отправляет еще одно письмо Берзину, сообщая начальнику Управления все, что ему удалось узнать о Зорге:

«Зорге получил телеграмму, в которой ему разрешают поехать в Москву для переговоров. Причем обратно он должен вернуться за свой счет. Как видно, хотят уволить его. Он зайдет к Вам и поставит вопрос о переходе на работу к нам. Я наводил справки – чем вызвано такое поведение в Коминтерне по отношению к нему. Получил некоторые намеки, что он замешан в правую оппозицию. Но все-таки все знающие его товарищи отзываются о нем очень хорошо. Если Вы возьмете его, то самое целесообразное будет – послать в Китай…»

Намеки о возможной связи Зорге с правой оппозицией не смутили Берзина. Очевидно, начальник Управления чувствовал себя в это время достаточно уверенно и имел солидный вес в ЦК партии, чтобы не опасаться каких-либо последствий в том случае, если он возьмет на работу в военную разведку человека, связанного с правыми лидерами Коминтерна. И когда они встретились, то быстро договорились о работе Зорге в Разведупре. Берзин также полностью одобрил намерение Зорге поработать в Китае. Во всяком случае, другие варианты его работы не обсуждались.

Приведенные выше документы из дела Зорге, показывающие также роль Берзина в привлечении его к разведывательной работе в Китае, были опубликованы только в 2000 году. Естественно, в 1965-м, когда наши авторы писали о нем и Берзине первые статьи и книги, упоминать, что он работал в ОМСе, было запрещено, хотя на Западе об этом знали еще в 1966 году. А заикнуться о том, что пламенный коммунист и интернационалист мог примкнуть к правой оппозиции и быть сторонником самого Бухарина! Такое в те годы не могло присниться в страшном сне ни одному из советских авторов. Авторы первых статей о Берзине, образ которого в те годы, так же как и образ Зорге, был жестко зажат в определенные рамки, тоже не могли писать о том, что руководитель военной разведки пригласил в свое управление человека, как-то связанного с Бухариным. Для кристального большевика-ленинца, каким выглядел Берзин в нашей печати тех лет, это было бы невозможно. Поэтому у них и появился Берзин, который ходил в немецкий клуб и выискивал там иностранцев, годных для агентурной работы на советскую военную разведку. Отсюда и его «прозорливость и проницательность», когда он в выступавшем немецком коммунисте увидел будущую звезду разведки.

Но некоторые выводы на основе этих документов можно сделать. Зорге сам предложил себя военной разведке и сам предложил район своей разведывательной деятельности – Китай. Он правильно решил, что в Европе уже достаточно примелькался и мог попасть под подозрение полиции и контрразведок европейских стран. В этом случае опытные разведчики, а Зорге уже можно было считать опытным партийным разведчиком, обычно меняют район деятельности. И роль Берзина в этом была не столь значительной, как пишут советские авторы, хотя решение о переходе Зорге в Разведупр было принято, конечно, им, и в этом его несомненная заслуга. Отметим также, что, по воспоминаниям секретаря Берзина Н.В. Звонаревой, «у них с Зорге сложились хорошие и теплые отношения, они понимали друг друга».

Можно отметить: о многом, что стало у нас известно в 2000 году, на Западе писали значительно раньше. Книга Дикина и Стори «Дело Рихарда Зорге» была издана в Лондоне в 1966 году. Русский перевод появился только в 1996-м. Авторы дают свою оценку советским публикациям 60-х годов: «Нет никакого намека на существование какой-либо связи между Зорге и Коминтерном или какого-то ключа к природе его деятельности в течение предыдущих четырех лет, которую он кратко и умышленно туманно описал для японских следователей. Коминтерновская интерлюдия исчезла из его показаний, и Рихард Зорге выходит из московского сумрака лишь в том роковом 1929 году, чтобы сразу же оказаться в офисе генерала Яна Карловича Берзина, всевидящего и всезнающего главы 4-го Управления разведки Красной Армии».

Конечно, как историки, они имели право на версии и предположения, и одна из этих версий заслуживает пристального изучения: «Во время его пребывания в Москве в 1925 году он, конечно же, заполнил обычную анкету и написал автобиографию еще до своего вступления в советскую партийную организацию, и копии этих документов ушли в 4-е Управление. Таким образом, вполне вероятно, что дело Зорге просматривали в офисе Берзина в 1929 году или благодаря вмешательству Пятницкого, или как часть известной процедуры в тот момент политического кризиса и беспорядков в советской машине, когда военные разведывательные власти протянули свою защищающую длань, чтобы спасти ценных и опытных иностранных коммунистов, которые были изгнаны сталинской политической полицией – ГПУ – из аппарата Коминтерна и других агентств». Вот еще одно предположение английских авторов, на которое следует обратить внимание: «У Берзина, вероятно, было досье на Зорге, начатое еще в бытность последнего в Германии и, уж конечно, со времени его прибытия в Москву. Опыт Зорге в качестве журналиста представлял особый интерес для 4-го Управления как отличное прикрытие для операций за границей и необходимое дополнение для политического наблюдателя. Его бесспорный и разнообразный военный опыт, возможно, имел еще большее значение». Природа таких утверждений не в гениальности английских историков. Просто на Западе о деятельности Коминтерна, в том числе и ОМСа, было известно многое, да и воспоминания Вальтера Кривицкого, изданные на Западе в 1939 году, читались весьма внимательно.

Дикин и Стори, в отличие от наших историков, отлично знали содержание всех трех томов «Дела Зорге», изданных в Японии еще в 1962 г., и полностью использовали протоколы допросов Зорге, неизвестные у нас даже в XXI веке.

А в этих протоколах есть ответы на некоторые вопросы, которые у нас начали исследоваться только в самое последнее время. На одном из допросов Зорге сказал, что он представил в ОМС свои предложения. Суть их заключалась в том, чтобы разделить ОМС и шпионские организации, связанные с политическими и экономическими проблемами: «И далее я предложил, что Москве следует решительнее, чем это было в прошлом, развести тех агентов-шпионов в зарубежных странах с организациями Коминтерна, с тем чтобы быть уверенными, что степень отдаления отвечает требованиям секретности». О переплетении разведывательных сетей триады политической, военной и партийной разведок у нас стали говорить в исторической литературе сравнительно недавно, а на Западе это широко обсуждалось еще сорок лет тому назад. И далее на последующих допросах Зорге сообщил, что он предложил Пятницкому такие изменения: «Поскольку был уверен, что шпионаж, который мне нравится и для которого, думаю, я был вполне пригоден, был бы невозможен в тесной структуре партийной деятельности… Мой характер, вкусы и устойчивые предпочтения – все вело к политической, экономической и военной разведке, как можно дальше от партийных споров». Так что уже в 29-м Зорге принимает решение уйти на работу в военную разведку.

Авторы книги еще тогда правильно уловили изменение тенденций в политической обстановке в Коминтерне после изгнания Бухарина из этой организации и высказали вполне правдоподобное предположение о роли Пятницкого в дальнейшей судьбе Зорге: «После кризиса 1929 года и установления абсолютного сталинского контроля над советским правительственным аппаратом службы безопасности усилили свое проникновение в администрацию Коминтерна, начавшееся в апреле 1925 года, и было бы вполне логичным, если бы именно организация Пятницкого стала их первой мишенью. Независимо от мотивов, переход Зорге в разведку Красной Армии вполне мог быть инициирован самим Пятницким или произошел благодаря его связям и с его помощью».

Вопреки расхожему мнению о своем давнем знакомстве с Берзиным вот что рассказывал Зорге о конце 1929 года: «Во время моей первой встречи с генералом Берзиным наша беседа в основном сосредоточилась на том, насколько 4-е Управление как военная организация могла иметь отношение к политическому шпионажу, поскольку Берзин слышал от Пятницкого, что я интересовался такого рода работой. И после неоднократных встреч с Берзиным я получил в конце концов назначение в Китай». Вот так и встретились, очевидно впервые, легендарный начальник разведки и будущий выдающийся разведчик XX века.

Зорге получил свой псевдоним «Рамзай», очевидно, еще перед поездкой в Китай, а не при разработке знаменитой операции, как об этом писали некоторые советские авторы. В своих письмах «Старику» (Берзину) сотрудник Разведупра Гайлис, работавший в Китае, несколько раз упоминал Рамзая. Одно из писем было послано из Шанхая 30 ноября 1930 года. В нем говорится о возможной поездке в советские районы Сватоу и Амой и помощи Зорге в организации этого опасного путешествия: «Есть еще одна возможность. Это при помощи Рамзая. Он говорит, что у него есть некоторые возможности по организации экспедиции. Кое-какие бумаги он может получить от своего консула, тоже собирается получить охранное письмо от губернатора. Я думаю, что стоило бы дать ему директиву организовать это дело…» В другом письме от 3 декабря 1930 года он пишет об известной ему информации Рамзая о реорганизации Чан Кайши своей армии. При этом реорганизация должна проводиться с помощью немецких военных инструкторов, со многими из которых Зорге был хорошо знаком.

Деятельность Зорге в Шанхае развивалась успешно, но его участие в неудачной попытке освободить супругов Ноуленс в 1932 году, по-видимому, привело к тому, что он попал под подозрение китайской полиции. Дело Ноуленсов достаточно хорошо известно по книгам Дикина и Стори, а также Юлиуса Мадера, и нет нужды повторять уже написанное. Хотелось бы только отметить, что утверждения советских биографов Зорге о том, что он, блестяще выполнив задание в Китае, был отозван в Москву специально для переброски в Японию, не соответствуют действительности. Угроза провала после участия в деле Ноуленсов требовала немедленного исчезновения из Китая, не дожидаясь неизбежного ареста. Это было главное при решении Берзина о прекращении его разведывательной деятельности в Китае. Не будь этой угрозы, возможно, он продолжал бы оставаться в Китае, а для работы в Японии подобрали бы другого кандидата.

4 сентября 1932 года Берзин получил шифровку из Шанхая: «Связь с адвокатом и все дело с больными становится лишней угрозой для нашей безопасности. Местные же друзья достаточно окрепли и могут перенять все эти дела в свои руки. Просим переговорить с Михаилом и дать друзьям соответствующую инструкцию». На телеграмме было две резолюции: «Дайте Михаилу», то есть Пятницкому, и «Нам уже давно следовало освободиться от этого обслуживания». И Берзин, и руководство военной разведки поняли, что совмещение разведывательной деятельности с попытками освобождения политических заключенных не приведет ни к чему хорошему и только поставит под удар Зорге и его разведывательную группу.

Так оно и случилось уже в следующем месяце. 10 октября 1932 года Берзин получил шифровку из Шанхая:

«От китайского источника узнали, что Нанкин якобы обнаружил след военного шпиона. Подозревают будто бы одного немца и еврея. На основании наших старых грехов и слухов среди местных немцев полагаем, что круг подозрений вокруг Рамзая все больше смыкается. Просим срочно сообщить, должен ли Рамзай непременно выждать прибытия замены или же он может уехать независимо от прибытия последнего».

Резолюция: «Т. Попов. Сообщите Рамзаю о немедленном выезде без замены. 11.10.32. Подпись» и резолюция начальника Управления: «Пусть едет, не дожидаясь замены, иначе сгорит. 11.10.32. Берзин».

Этот впервые опубликованный в 2000 году документ поставил точку в рассуждениях и предположениях авторов книг о Зорге относительно причин его отъезда из Китая. Конечно, авторов книг не следует слишком винить в досужих вымыслах. В советские времена писать об участии Зорге в коминтерновских делах в Китае никто бы не разрешил. Вот и писали не об угрозе провала и внезапном отъезде, а об успешном завершении его разведывательной миссии. 12 ноября 1932 года Зорге сел на пароход в Шанхае и прибыл во Владивосток 21 ноября. Руководство группой перешло к «Паулю» (Карл Римм).

Зорге, как резидент в Китае, подчинялся начальнику Управления, то есть непосредственно Берзину. И принимать участие в спасении Ноуленсов он мог только с его согласия. Было ли ошибкой со стороны руководства Разведупра привлечение его к делу Ноуленсов? Сложно ответить на этот вопрос сейчас, спустя столько лет. В те годы людей не хватало, и, очевидно, Пятницкий попросил Берзина помочь людьми особенно в таком благородном деле, как спасение товарищей. Возможно, что на Берзина оказали нажим и по линии ЦК партии и он, как дисциплинированный партиец, не смог отказать, хотя и понимал все отрицательные последствия такой помощи. Ясно одно, что по собственной инициативе Берзин вряд ли мог дать разрешение Зорге оказать помощь в деле Ноуленсов.

Во всяком случае, документально подтверждается, что руководство Разведупра было не в восторге от участия в таких делах. Зорге также тяготился этой «повинностью». Об этом свидетельствует его письмо «Михаилу» в мае 1932 года, в котором он писал: «…Мы просим настойчиво освободить нас от всей этой сверхнагрузки. Не потому, что мы ленимся, а потому, что наше положение не позволяет нам больше заниматься еще этими связями. Я уже по крайней мере достаточно скомпрометирован». Конечно, угрозой провала было не только его участие в деле Ноуленсов. Зорге достаточно открыто общался с Агнесс Смедли, известной своими левыми взглядами и находившейся под подозрением китайской полиции. В 1932 году японские спецслужбы арестовали в Бейпине источник Ходзуми Одзаки по подозрению в шпионаже в пользу компартии Китая. Контакты Зорге с Одзаки не были ни для кого тайной, и тень подозрения могла пасть на резидента. И наконец, накануне отъезда Зорге в Москву его навестил шеф секретной службы компартии Кан Шен и предупредил, что в разведывательную сеть проник провокатор. Сам факт того, что шефу секретной службы был известен нелегальный резидент Разведупра и его адрес, говорил о неблагополучии в системе конспирации резидентуры. Так что проколов и упущений у Зорге в Китае хватало.

Документальное подтверждение отзыва Рамзая из Китая можно дополнить следующим фактом. В 1955 году Следственное управление КГБ занималось реабилитацией погибших в 1937–1938 годах сотрудников военной и политической разведок. Проверялись их «показания», выбитые на следствии, и для этого посылались запросы в другие организации. 19 декабря 1955 года ГРУ в ответ на запрос начальника Следственного управления КГБ сообщило о том, что «нелегальный резидент Рамзай возглавлял нелегальную сеть Разведупра в Шанхае в 1930–1932 годах. В связи с угрозой его провала, ввиду грубых организационных ошибок, допущенных Рамзаем, из Шанхая он был отозван в Центр». Этот документ может поставить точку в спорах о том, почему Зорге был вынужден прекратить разведывательную работу в Китае, хотя впоследствии подозрения о его «засвеченности» не подтвердились. Истинный характер и возможные последствия упущений и ошибок Зорге в Шанхае были основательно изучены и взвешены Берзиным и Мельниковым, после чего был сделан вывод, что нет оснований считать его расшифрованным китайской и сотрудничавшей с ней японской контрразведками. Очевидно, после такого расследования и было принято решение готовить Зорге для новой командировки в Японию.

По прибытии Зорге в Москву произошло его переориентирование, а вернее, более точное нацеливание на новый объект военно-стратегической разведки – Японию. Теперь сама разведывательная цель – вскрытие планов и военных замыслов противника – становилась яснее и проще, зато организационная задача разведки – создание надежной и глубоко проникающей в государственный и военный аппарат разведывательной сети, которая позволяла бы следить за практическими мероприятиями будущего агрессора, представлялась куда труднее, чем с территории третьего государства. Нужно было проникнуть в сердце врага, или, как тогда выражались, в «берлогу зверя», и следить за каждым его шагом.

Первая беседа с Берзиным после возвращения из Шанхая была сугубо информационной. «Старик» предпочитал слушать и вникать в суть событий на Дальнем Востоке, о которых говорил уже опытный журналист и разведчик. На первой беседе были, конечно, и его ближайшие помощники – начальник агентурного отдела Борис Мельников и начальник информационной службы Александр Никонов. Оба внимательно слушали сообщение Зорге. Лишь изредка, когда Рихард называл новые имена или важные факты, Берзин уточнял их, занося при этом в развернутый на столе блокнот. Руководитель военной разведки не любил во время работы или беседы телефонных звонков и больше двух аппаратов на столе не держал: один для связи с подчиненными, другой – аппарат внутренней связи, по которому мог позвонить изредка Ворошилов или кто-либо из его заместителей. Во время беседы в приемной всегда находилась его секретарша Наташа Звонарева, готовая отразить «натиск» любого, спешно ворвавшегося посетителя.

Берзин умел слушать и направлять беседу, лишь изредка корректируя ее ход вопросами и уточнениями. Обычно беседа заканчивалась по обоюдному согласию, и Ян Карлович имел привычку кратко ее подытожить. Так было и на этот раз.

– Ну что ж, – сказал он, – будем считать, что ближайшая задача выполнена. Дальнейшая задача будет несколько труднее. Японскую крепость все равно предстоит брать нам с вами, Рихард.

Перед тем как отпустить Зорге, «Старик» встал со своего места, подошел к Зорге и Никонову и как бы в назидание подчеркнул:

– Александр Матвеевич, постарайтесь до отъезда Рихарда на отдых и в Берлин сверить с ним ваши оценки по Дальнему Востоку, особенно в области военной экономики и новых вооружений в Японии. Мы должны точно знать, каким оружием японцы собираются воевать и на сколько у них хватит пороху.

Вот так – лаконично, без натяжки и повышения тона этот требовательный руководитель умел выслушать, расположить к себе и направить по пути деятельной работы каждого, кто посвятил свой талант, сердце и жизнь благородному делу разведки.

Китайская карта

Дипломатические отношения между Советским Союзом и Японией были восстановлены в 1925 г., и первый полпред Виктор Копп вместе с сотрудниками прибыл в Токио. Японское военное руководство решило воспользоваться ситуацией, и генштаб империи обратился с просьбой как можно быстрее решить вопрос о назначении в Токио советского военного и военно-морского атташе (авиационных атташе тогда еще не было). Генштаб уже подобрал своих кандидатов на эти должности для японского посольства в Москве и сообщил в полпредство все необходимые данные о них.

Еще с конца XIX века военные дипломаты считались легальными разведчиками своей страны в стране пребывания. Поэтому их подбор и назначение всегда согласовывались с руководством военной разведки своей страны. Так было во времена Российской империи, так было и при советской власти. С 1924 г., когда Берзин встал во главе Управления и до его ухода в апреле 1935-го он лично подбирал и инструктировал всех военных дипломатов и их помощников. Конечно, официальные назначения проводились соответствующим приказом наркома и окончательным утверждением в кабинетах ЦК ВКП(б). И Фрунзе, и его преемник Ворошилов подписывали такие приказы о назначениях только после согласования с Берзиным.

Интересно отношение к начальнику военной разведки одного из тех партийных чиновников, которые контролировали отправку за границу сотрудников обеих разведок: военной и политической. Ответственный кадровик ЦК ВКП(б), судя по всему Е.Я. Евгеньев, рассказывал своему преемнику, возможно, И.М. Москвину, в конце 1927 г.: «Атташе выдвигается Берзиным и Бубновым А.С. НКИД только оформляет, он даже их не числит у себя на учете, они жалованье получают не из сумм НКИД. Я грешный человек, когда вставал вопрос о втором секретаре и военном атташе, я никогда не углублялся в эти дела, может быть, грешен, но никогда этих работников не рассматривал. Может быть, потому, что я очень верю в Берзина, а по отношению к этим ГПУ работникам – Трилиссеру». Должность второго секретаря во всех полпредствах предназначалась резиденту политической разведки – ИНО ОГПУ. Трилиссер был руководителем ИНО, а Бубнов был начальником Политуправления РККА и членом Реввоенсовета СССР. Вот таким было отношение в высших партийных верхах к руководителям разведок.

На должность военного атташе в Японии по рекомендации Берзина был назначен Карл Янель. Это был опытный командир, участник Первой мировой и Гражданской войн из когорты латышских командиров, которых так ценил Берзин, используя их для работы в военной разведке. В 1921–1922 гг. он был сотрудником полпредства РСФСР в Берлине, выполняя специальные задания Разведупра. В 1924 г. был сотрудником полпредства СССР в Вене. В этом же году работал на Балканах по заданию Коминтерна. С этой работы Берзин и отправил его в Токио на должность военного и военно-морского атташе в июне 1925 г. Через год после возвращения в Москву он три года, до ноября 1929-го, работал помощником начальника 3-го отдела Разведупра. В 28-м одним из первых разведчиков был награжден орденом Красного Знамени. Вот такая биография была у первого военного атташе в Японии – умел Берзин подбирать людей!

Одновременно с должностью военного и военно-морского атташе Янель был назначен и руководителем военной разведки в Токио. В это время, летом 25-го, в Токио уже действовала резидентура советской военной разведки. Резидентом был «Краб». К сожалению, ничего другого об этом человеке Владимир Лота, упомянувший этот псевдоним в своей книге, не сообщает, только то, что Крабу удалось завербовать несколько ценных японских источников. Один – крупный местный коммерсант, который передавал секретные сведения военно-технического характера. Второй источник – важный специалист по военному кораблестроению. От него резидент получал чертежи новых японских военных кораблей, описание корабельных артиллерийских систем и различную информацию по военному кораблестроению Японии, флот которой тогда занимал третье место в мире. Третий агент передавал резиденту сведения о японской авиационной промышленности. Был у него на связи и японский журналист, который, конечно, за определенную плату, предоставлял материалы по внутриполитическому положению Японии и состоянию японской экономики, в первую очередь военной.

Как сообщает Владимир Лота, эти японские источники в Разведупре получили кодовые номера «Источник 1506», «Источник 1524» и «Источник 1531». Их сотрудничество с советской военной разведкой продолжалось более 10 лет, то есть примерно до 1937 г. Можно предположить, что контакты этих источников с советским военным атташе прервались после отъезда в Москву в октябре 1937 г. военного атташе Ринка. Тогда рвались линии связи со многими резидентурами в разных странах.

Резидент военной разведки Краб и военный атташе Янель своей успешной разведывательной деятельностью в Японии доказали, что вопреки сложившимся в Управлении убеждениям в этой азиатской стране можно вербовать весьма солидную агентуру, которую Янель сумел привлечь к разведывательной работе, естественно, за солидное вознаграждение в твердой валюте. Еще до своего отъезда из Токио он завербовал японского политика (оперативный псевдоним 1504). Этот агент передавал ценную информацию о внутриполитической обстановке в Японии, о борьбе партий за власть, а также о внешней политике империи на азиатском континенте. Еще одним агентом, которого удалось завербовать Янелю, был крупный японский коммерсант (оперативный псевдоним 1521). Он имел доступ к важным политическим, военно-экономическим и военно-техническим сведениям и также работал на материальной основе за солидное вознаграждение в твердой валюте. После отъезда Янеля с ним поддерживал контакт новый военный атташе.