Текст книги "Акула пера в СССР"

Глава 6, в которой появляется прекрасная незнакомка

Мы умудрились до семи утра отснять оленей, я дочиркал в блокноте заметки для материалов о БООРовцах, с зеленой тоской вспоминая смартфон, который облегчал работу журналиста на триста процентов. Да и за обычный диктофон с мини-кассетами я бы многое отдал – например, постоянно лезущие в глаза Герины волосы, которые бесили и раздражали. Решил точно – раздобуду диктофон и постригусь.

В полвосьмого «козлик» Стельмаха уже въезжал в Дубровицу со стороны строящейся новой районной больницы. За окнами мелькали бесконечные домики частного сектора, редкие магазины и заспанные прохожие с насупленными лицами. Я боялся представить, на что была похожа моя физиономия: совершенно дикие последние три дня не могли на ней не отразиться.

Таким образом я оказался возле дверей редакции одновременно с уборщицей Лидой, которая подметала крыльцо.

– Герман! – удивилась она. – Вы почему так рано? И где пропадали?

– В лесу, Лидия Ивановна, в лесу! Есть кто в редакции?

– То-то я на тебя смотрю – ты весь всклокоченный, и травинки в волосах… Чисто – лесовик! А в редакцию только-только Шкловский пришел.

Даня Шкловский – это хорошо. У него можно одолжить кофе! Топоча ботинками по кафельному полу и цепляясь брезентовым рюкзаком за конченую штукатурку, я прошел по коридору и заглянул в отдел сельской жизни:

– Данил Давидыч, утро доброе!

– Ого! Гера, ты как на войне побывал! Два дня ни слуху, ни духу, потом шеф тут чуть ли не по потолку бегал – что-то ему там Привалов наплел… Хочешь кофе? – его лучащиеся добром и позитивом хитрые еврейские глаза выражали целый спектр эмоций.

– Да! Кофе, кофе, только кофе!

Никакого капучинатора, никакой микроволновки и электрочайника на редакционной кухне не было. Зато был холодильник, временами ревущий, как раненый зверь, и электроплитка, и много шкафчиков, и диван, и табуретки, и стол, накрытый клеенкой. С лимонами. Лимоны были нарисованы так кисло, что во рту тут же начала скапливаться слюна. Одним кофе тут не обойдешься – благо заботливые БООРовцы снабдили меня половиной буханки хлеба и здоровенным шматом вяленого браконьерского мяса… То есть мясо было кабанятиной, а не браконьерятиной, конечно. До такого в своей ненависти к классовым врагам егери еще не дошли.

– Кабанятину будешь? – спросил я у Дани.

– Буду, – сказал сей представитель избранного народа ничтоже сумняшеся.

Интересно, он неверующий, или дикий кабан и домашняя свинья в чем-то принципиально отличаются друг от друга? В общем, сварив на плитке в небольшом сотейнике, который выполнял роль кофеварки, крепчайший напиток, мы уселись за столом и вот-вот были готовы приступить к кофейной церемонии, как в кухню сунулась русая голова Жени Старикова – нашего фотокора.

– О! – сказал он.

– Садись! – сказали мы.

Женя был парень что надо, это память Геры тут же выдала. И с ним нужно было дружить, если хотелось получить снимки в срок. Он заведовал фотолабораторией.

– У меня есть коржики «дамские пальчики», – сунул Женя руку в свою сумку. – Папа испек.

Он уселся на табурет, налил себе кофе, а мы попробовали коржики.

– Пальчики оближешь, – сказал Даня.

Нам со Стариковым оставалось только закатить глаза – ох и шутник! По коридору строго зацокали каблучки, и мы переглянулись: это совершенно точно была Езерская. Арина Петровна зашла на кухню и воззрилась на нас, нахмурив бровки:

– Доброго утра! Белозор, вернулся? Зайдешь – расскажешь, что принес с задания.

– Ариночка Петровночка! – сказал я. – Садись, кофею выпей. Вот, возьми мою чашку, я еще из нее ни глоточка не сделал. А я нового сварю, и заодно всем расскажу, что за дичь со мной происходила… И мысли в кучку соберу, перед тем как разворот писать.

– Как разворот? – удивилась ответственный секретарь. – Ты про оленей собрался тысячу строк наваять? Губозакаточную машинку выдать? Только со склада привезли партию…

– Губозакаточную не надо, а вот печатную – это я только за! – Вот тут я увидел три пары круглых глаз и понял, что прокололся.

Белозор очень долго привыкал к компьютеру, долбил клавиатуру одним пальцем и ничего кроме простейших функций Ворда не освоил. Видимо, так же дело обстояло и с машинками. Почерк у Викторовича был каллиграфический, и он наверняка отдавал рукописные статьи наборщице Фаечке. И вдруг просит печатную машинку!

Насыпая Данин кофе щедрой рукой в сотейник, я вспомнил про Штирлица, который знал, что лучше всего запоминается последняя фраза, и потому тут же зашел с козырей:

– Мы со Стельмахом поймали банду браконьеров! И Привалов разрешил сделать про это разворот!

Даня поперхнулся кофе, Женёк принялся стучать его по спине, а Арина Петровна вздохнула и покачала головой.

– В общем, мы поехали фотографировать стадо оленей, которое завезли к нам из Беловежской пущи, и наткнулись на какого-то типа, Чорбу – он чуть Стельмаха не пристрелил…

К концу моего рассказа на кухне собралось полредакции. Их недоумение было понятно – Белозор считался парнем нудным, кропотливым, флегматичным. А тут в него будто вселился кто-то – экспрессия так и прет, жесты размашистые, рассказ эмоциональный, в лицах… Когда я закончил, Женёк Стариков зааплодировал:

– Тебе, Гера, к нам в Народный театр надо. Ты, оказывается, талант!

– Мне не надо в театр. Мне нужно материал писать, – сказал я и пошел к себе в кабинет.

На столе стоял маленький Ильич и укоризненно на меня хмурился. Действительно – что-то я, кажется, перегнул палку сегодня. Мало ли что они подумают? С другой стороны, у меня была отличная отговорка. Гера только-только приехал из длительной поездки в Москву, потом вот жизнью рисковал… Может, у него в башке что-то переклинить или нет? Может, еще как.

Я честно попробовал писать от руки. Но пользоваться чернильной перьевой ручкой мне раньше не доводилось, да и вместо каллиграфического белозоровского шрифта получались мои родные каракули. Черт его знает, как это работало. А если нужно будет расписаться, я что буду делать? Эта мысль заставила меня полезть за паспортом, и я тут же, на листке бумаги принялся старательно копировать подпись – благо с этим было проще. Викторович просто писал свою фамилию – практически печатными буквами, и загогулисто ее подчеркивал. В основном я тренировал эту загогулину.

Вдруг дверь в кабинет с грохотом отворилась, и появились аппетитные ягодицы Арины Петровны, затянутые в узкую строгую юбку. И кто сказал, что в СССР одеваться не умели? Явно – было бы желание!

– Гера! Чего сидишь? Помоги! – прошипела девушка, которая пятилась задом, явно удерживая в руках что-то тяжелое.

Я вскочил и кинулся отбирать у нее древнего вида печатную машинку.

– Гордись! – сказала она. – Хотели в музей редакции ставить. Ундервуд! Довоенный еще!

– Ух ты! – сказал я. – Буду осваивать. Арина свет Петровна, проси у меня что хошь, так и знай – я твой должник.

Ответственный секретарь как-то безответственно смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом.

– А что? Ты мне подойдешь… Гляди, только не испугайся в последний момент!

– Не испугаюсь. Приказывай, а я слушаюсь и повинуюсь.

Езерская совершенно по-злодейски улыбнулась, и я понял, что месть ее будет страшна и ужасна.

– Мы еще картошку не посадили. Муж на северах, отец в одиночку не может… Нужно навоз по огороду разбросать, потом конь перепашет. Так что суббота у тебя занята, так и знай.

О женщины! Коварство ваше имя! И муж у нее, оказывается, есть! Какого черта Гера про это не вспоминал и почему это она кольцо не носит? С другой стороны, я что, имел на нее виды? Мутить с коллегой – это моветон и чревато. А потому – морду кирпичом:

– Ариночка Петровночка, предупреждаю сразу – я работаю за еду. А ем я очень много!

– Вызов принят, – сказала Арина Петровна. – Значит, в восемь утра, улица Первомайская, дом пятнадцать, в рабочей одежде, суббота.

– А суббота у нас…

– Послезавтра. Возьми у Фаечки ленту для машинки, если что, она тебе поможет разобраться…

А мне не нужно было помогать. У меня у деда нечто подобное стояло, так что с этими механическими монстрами я был знаком довольно хорошо. Самое главное – раскладка клавиатуры почти не отличалась от компьютерной клавиатуры, разве что буквы «ц» и «э» располагались черт-те где, но к этому можно было привыкнуть.

Мне понадобилось что-то около четверти часа, чтобы настроить и подкрутить и смазать этого зверя, по имени «Ундервуд», а потом я заправил в него два листа и копирку и с упоением принялся долбить по клавишам. Кажется, в качестве реакции на мои потуги изобразить дятла в кабинет заглядывали все, кто шел в туалет или на кухню, но мне было наплевать. В такие минуты отвлечь от работы меня было можно, только огрев по башке чем-то тяжелым.

* * *

Начинать с самого скучного – такое было правило. На сей раз скучного у меня не было, но перед тем, как сесть за написание разворота о браконьерской эпопее, я сделал заметку про оленей и три материала – о Стельмахе, Бышике и Пинчуке, героических егерях. Они получились не просто любителями поразвлекаться на охоте и пострелять по живым мишеням, а рачительными хозяевами, стражами леса и вообще – большими умницами.

– Гера! – сказал шеф, когда я принес ему первую партию макулатуры, покрытой машинописным текстом. – Я вас не узнаю. Кажется, Москва вас здорово поменяла.

– Переходный возраст начался, – пожал плечами я.

А что я должен был ему сказать?

– Это когда тридцатник на носу? – недоверчиво блеснул очками товарищ Рубан.

– Мы, Белозоры, поздние, Сергей Игоревич, – и поскорее сбежал, чтобы он еще чего-нибудь не спросил.

И пошел обратно, в кабинет – ваять нетленку. Хотя – какая нетленка? Газетное дело отличается тем, что написанный материал чего-то стоит только в данный момент времени. Может, и останется он где-то в подшивках, и обратит на него внимание какой-нибудь педантичный исследователь, но в целом уже через неделю всем становится наплевать. Газета – это не искусство и не творчество. Это производство. Здесь не нужны гениальные литераторы и тонко чувствующие натуры, зависящие от вдохновения. Нужны текстовики-ремесленники, которые сядут – и нафигачат столько строчек, сколько нужно.

Ремесленники, конечно, тоже могут быть разными: один клепает кирзовые сапоги, другой – пляжные шлепанцы. И журналисты в районках тоже разные: например, такие, как Белозор-настоящий, для которого главным всегда являлась фактология и точность, и текст у него получался таким, что ни один въедливый цензор не мог найти, до чего доколупаться. Правда времени на такие опусы уходила уйма. Или – такие, как я, которые пишут запоем, как Бог на душу положит, изгаляясь и играя словами, и стараясь поразвлечься во время работы. Даже если материал об очистных сооружениях городской канализации или каком-то проходном мероприятии в доме престарелых. За иронию и неуместные отсылки можно огрести по шапке, но можно и здорово поржать, встретив на улице понимающего читателя. Такие журналюги не встают с места, пока не сделают дело, а потом маются дурью – мячик о стенку бросают, чаи гоняют, кино смотрят на рабочем месте и по городу носятся в поисках всяких интересностей. И бесят коллег своим несерьезным поведением. Как же: не будешь притворяться занятым – нагрузят еще больше! Да ради бога, пусть грузят.

– Герман Викторович, я ключик вам запасной оставлю, замкнете редакцию, как закончите? – заглянула в кабинет уборщица Лида.

Я вздрогнул и сказал:

– Ага!

Оказалось, за окном уже был вечер, на столе лежали проявленные и отпечатанные Стариковым снимки, и в редакции разве что перекати-поле не телепалось по пустым кабинетам и коридорам. Вместо статьи у меня получился остросюжетный приключенческий рассказ, основанный на реальных событиях, и я понятия не имел, пустят такое в печать или нет. Вся надежда была на Привалова – если полковнику понравится, то и все остальные скушают, и не поморщатся. На фото он получился красиво, в тексте его сотрудники выглядят настоящими героями – почему бы и не одобрить?

С другой стороны, «яканье» даже в моей незалежной синеокой республике не любили, наверняка и в СССР предпочитают замятинское «МЫ». А у меня – я то, я это… Гонзо-журналистика провинциального пошиба.

Наконец, я встал из-за стола и с хрустом распрямился. Грехи мои тяжкие! Один экземпляр статьи – криминального триллера оставил на столе, второй – вместе с фотками сложил в самопальный бумажный конверт. Конечно, оставил тот, который через копирку, а важному милиционеру показывать буду неповторимый оригинал.

Редакцию закрывал с чувством выполненного долга.

* * *

К остановке у городского Дома культуры подошел желтый «Икарус»-гармошка и с грохотом распахнул двери. «Икарус» – это к удаче. Почему? Потому что ездить в ЛАЗах решительно невозможно, особенно – если ты большой и крепкий мужчина и совесть постоянно заставляет уступать место маленьким и слабым, так что лучше и не садиться вовсе. А стоять в проходе салона ЛАЗа – мука мученическая.

«Икарус» же – по местным временам просто чудо венгерской инженерной мысли, шедевр пассажирского автомобилестроения. Просторный, высокий, тут и перила удобные – есть, за что ухватиться и на что опереться… В общем, сплошное счастье. Тем более салон был полупустой, и мне даже удалось присесть на обитое дерматином сиденье и поклевать носом минут пятнадцать, пока автобус не затрясло на железнодорожном переезде – скоро должна была быть родная Слободка.

Засиделся я в редакции серьезно, и желудок мой подвывал от голода – на часах стрелки стремились к девяти вечера. А потому домой я летел как на крыльях, грели душу воспоминания о перловой каше с говядиной – консервах, которые хранились как НЗ в буфете. Соседские собаки за заборами принялись брехать одна за другой, передавая эстафету друг другу и обеспечивая мне звуковое сопровождение на протяжении всего пути.

«Волга» у калитки Пантелевны так и стояла – гости, видимо, приехали надолго. Через свой забор я перегнулся, нащупывая рукой щеколду, и удивленно хмыкнул – она была открыта. Наверное, забыл закрыть, когда торопился к Стельмаху. По дорожке, вдоль которой росли увядшие без полива и заботы цветы, прошел к дому, отпер дверь и швырнул рюкзак в сени. Туда же отправилась и провонявшая майка с рубашкой. В одних брюках и тапках на босую ногу пошел в баню – в баке должно было хватить воды, чтобы обмыться, это было насущной необходимостью.

В траве стрекотали кузнечики, дуровато орала какая-то ночная птица, доносилось сумасшедшее кваканье лягушек с реки. Звезды были невероятно яркими, неиспачканными яркой иллюминацией и неоном рекламы. Засмотревшись на небо, я так и дошел до баньки и потянул на себя дверь за металлическую ручку – и только потом осознал, что в бане горит свет!

Испуганный женский вскрик заставил меня немедленно дверь захлопнуть и попытаться осознать: что за дивное видение передо мной предстало мгновение назад?

– Милая девушка, – сказал я громко, глядя на оструганные доски двери и пытаясь собраться с мыслями. – Я вовсе не имел намерения вас пугать и, можно сказать, даже рад встрече. Но так уж вышло, что это моя баня, и я только что приехал, и хотел бы ей воспользоваться. Но вы не стесняйтесь, заканчивайте спокойно – я пойду чаю заварю.

И пошел себе обратно к дому, а перед глазами у меня стояли распахнутые в испуге зеленые глаза, четкие линии скул, разрумянившиеся щечки, прикушенная нижняя губа… А еще руки, прикрывающие высокую грудь, стройная талия, отличные спортивные ножки и… Ну и всё остальное, на что смотрит мужчина, неожиданно встретивший в своей бане красивую молодую женщину в наряде Евы.

Если бы я верил в любовь с первого взгляда, то, наверное, влюбился бы. А так – открутил вентиль газового баллона, зажег плитку, поставил чайник и задумался – одну чашку доставать или две?

Глава 7, в которой речь идет о прицепе

– Нет, эту гадость вы есть не будете. Я схожу к Клавдии Пантелеевне и кое-что принесу, а вы даже не смейте доставать консервы, – сказала Таисия. – Как раз успеете в баню – пока парилка не остыла. Придете – поужинаем.

Таисия, Тася – так она представилась. Чудесное видение оказалось внучатой племянницей Пантелевны, приехавшей (за рулем «Волги», сама!) из Мурманска – к нам на юга. Шутки шутками, но для жителей сурового Запольярья наше Полесье с его летней жарой в тридцать градусов, огурчиками, помидорчиками, грушами и яблоками было настоящим курортом. Как оказалось, маршрут был наезженным, популярным. Обитатели берегов Северного Ледовитого океана приезжали поваляться-позагорать на днепровском бережку и искупаться в реке, посмотреть на высоченные деревья, понюхать цветочки… Вот уж точно – всё познается в сравнении!

Каким образом эта северная красавица оказалась в моей бане? По широте души Пантелевны, конечно! Неугомонная соседка по каким-то своим неизвестным бабусячьим каналам узнала, что уехал я всерьез и надолго, а потому решила, что от баньки не убудет, если в ней кто-то попарится, а потом приберет за собой. Тем более что для нее и еще парочки самых порядочных и чистоплотных соседей такое негласное разрешение существовало – еще когда матушка Геры была жива. Не все ведь жили так зажиточно, и не у всех был холостой сын-журналист с неплохой зарплатой и знакомствами по всему городу. Правильную баню сладить – дело непростое!

Вообще, представить, что в родном 2022 году некая зеленоглазая валькирия лет эдак двадцати пяти сама наносит дров, наберет воды и разожжет огонь – это было довольно сложно. Я встречал таких девушек, да – в турпоходах. И даже среди рюкзачно-палаточной братии они были большой редкостью. Подтянутые, собранные, способные сначала пройти двадцать километров по пересеченной местности с семидесятилитровым рюкзаком за плечами, потом – помыться тремя литрами воды, приготовить ужин из банки тушенки и безбожно украденной на колхозном поле картохи и сохранить настрой для того, чтобы петь песни под гитару и танцевать у костра до полуночи. К моему сожалению и их счастью, такие девушки уже были чьими-то верными подругами и правильными женами, и мне с ними ничего не светило.

А тут вдруг появилась Тася. Сложно было про нее не думать, а потому во второй заход в жаркую парилку я взял березовый веник и хорошенько отлупил сам себя, прогоняя дурную кровь из головы и других мест. Наверняка она тоже чья-то верная подруга и правильная жена.

Отмылся до стерильного скрипа при помощи колючей мочалки, с содроганием взялся за опасную бритву, лихорадочно вспоминая наставления Раида – одного знакомого араба из студенческой общаги, который как-то учил меня пользоваться этим оружием маньяка… Порезался всего один раз, и, конечно, – в районе сонной артерии, чтоб совсем страшно было. Освежился одеколоном «Кремль» в странном флакончике – запах оказался приятным, интересно, откуда у провинциального журналиста что-то кроме пресловутого «Тройного»? Шикарно живете, товарищ Белозор!

В дом я входил как будто заново рожденным. Портила впечатление только домашняя одежда – классическая майка-алкашка и треники. Благо – всё было по размеру, без вытянутых коленок и желтых пятен.

С кухни доносились одуряющие запахи, и, повинуясь велению собственного желудка, я устремился туда.

* * *

Таисия сидела за столом – в домашнем платье в синий цветочек и с полотенцем, намотанным на голову в виде тюрбана. Перед ней стояла сковорода, накрытая крышкой – это и был источник манящих ароматов. В руках девушка держала книгу, время от времени перелистывая страницы, и я присмотрелся к обложке. «Одиссея капитана Блада. Хроники капитана Блада» Рафаэль Сабатини. Однако!

– Я думала – тут есть вторая часть! – сказала она и отложила книгу в сторону. – Про то, как Питер и Арабелла поженились и жили на Ямайке, в Порт-Ройяле.

– Разочарование, правда? Вместо продолжения – вбоквел, – ляпнул я, не подумав.

– Что? – взмахнула ресницами девушка.

– Вбоквел. Ну, знаете, американцы называют продолжение – сиквелом, предысторию – приквелом, а «Хроники…» и «Удачи капитана Блада» – соответственно вбоквел. Расширение имеющейся истории, иногда – с другими персонажами.

– А-а-а-а! А что, есть еще и «Удачи…»? – честно говоря, ее увлеченность Сабатини заставляла мое сердце биться чаще.

– У меня нет, но в библиотеке имени Крупской – видел! – видеть-то я видел, но через сорок лет… Но книжка была потрепанной, старой, а библиотека – еще старше, так что могло и повезти. – Завтра буду в редакции – зайду, там недалеко.

– Да? Было бы здорово! – искренне улыбнулась она, а потом спохватилась: – Ой! Чего это я? Вот, кушайте! Картофельные зразы – эти с фаршем, а эти – с грибами!

Бульба – это великая вещь! Несть числа прекрасным блюдам, которые из нее можно приготовить! Говорят, в изобретательности в этой области с белорусами никто не может тягаться – даже ирландцы, второй народ бульбашей. Я набросился на еду, стараясь сильно не заляпаться в масле и хотя бы не чавкать. Таисия встала из-за стола, подошла к плите и стала наливать чай, поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.

– Вы так смотрите, что мне прямо неловко, – сказал я.

– Извините, – она поставила на стол красные чашки в горошек, кинула по кубику рафинада, развернула шоколадку, шурша фольгой. – Я просто тысячу лет не видела, как ест мужчина.

Я поперхнулся зразой и закашлялся, Таисия стала хлопать меня по спине.

– У вас сильные руки! – не выдержал и прокомментировал я.

– Биатлон, – сказала девушка и села рядом. – Я в Мурманске работаю тренером по биатлону, тренировала женскую команду. Представляете – женский биатлон не включен в состав олимпийских видов спорта. Очень обидно! У нас очень перспективные кадры, в Союзе.

– Так вы еще и стреляете? Слушайте, вы какая-то неимоверно идеальная: зразы готовите, капитана Блада читаете, машину водите и спортсменка, и вообще…

– Что – вообще?

Я, наверное, покраснел, потому что вспомнил, какой увидел ее в первый раз. Это было очень, очень впечатляюще.

– Хоть женись на вас, – вот что я ответил, стараясь перевести всё в шутку, и улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, но, кажется, в глазах у нее появилась затаенная грусть:

– Что, и прицеп не испугает?

– Что за прицеп? – не понял я.

«Волга» у ворот Пантелевны никакого прицепа не имела.

– Ничего, ничего. Давайте сковороду, уже десять часов, мне пора… Доброй ночи, Герман.

– Доброй ночи, Таисия. Спасибо за зразы – очень вкусно.

Я проводил ее до калитки и стоял, провожая взглядом, пока она не скрылась в дверях избушки Пантелевны. А потом пошел допивать коньяк, потому что уснуть обычным способом мне сегодня тоже явно не светило.

* * *

– Дядя Герман, дядя Герман! – меня разбудил тоненький детский голосок и запах ванили.

Это было очень неожиданно, потому как детей в холостяцкой берлоге отродясь не водилось, как и выпечки с ванилином. Так что я насторожился, но виду не подал: открыл сначала один глаз, потом второй и сфокусировал зрение на беловолосой и голубоглазой девочке, лет четырех-пяти. На ней было желтенькое застиранное платьице и сланцы-вьетнамки.

– Здравствуй, юное создание, – прохрипел я.

– Я не юное создание, – надула нижнюю губу девчоночка.

– А кто ты?

– Я Вася, то есть Василиса!

– А я не дядя Герман.

– Ой! – испугалась Вася. – Я, что ли, перепутала?

– Нет, не перепутала. Просто мне не нравится, когда меня зовут «дядя», можно просто – Гера.

– А-а-а-а! – она наморщила нос и тряхнула головой. – Хорошо!

Два смешных хвостика тоже затряслись, а я подумал, что она довольно бойкая барышня для своих лет.

– Я чего пришла? Мы бы вдвоем с Асей пришли, но Аська маленькая еще и спит. Это мама сказала, чтоб я вам завтрак принесла! Вот – в тарелке на столе блинчики с творогом.

– Тебе.

– Мне? – удивилась Василиса.

– Нет, ты просто сказал – «вам», а я тут один потому – «тебе».

– А-а-а-а! – хвостики снова затряслись. – Понятно! В общем, кушайте блинчики, а я пошла домой, там у бабушки Клавы курочек надо кормить.

– Погоди, юное создание! А мама у тебя кто? – я уже почти окончательно проснулся, но соображал всё еще туго.

– Я не юное создание, дядя Герман! – Вот же маленькая симпатичная вредина! – Я Вася! А мама – Тася!

Блинчики были что надо. И про прицеп я всё понял. Замечательный такой оказался прицеп.

* * *

– Ну ты молодец, товарищ Белозор! Прям братья Вайнеры и Юлиан Семенов в одном флаконе. Я вот это сейчас возьму и отправлю своему свату. «На страже» – знаешь такую газету? Вот там он работает. Если не возьмут в печать – поеду хвосты крутить. Вот честно – мне очень понравилось. Остросюжетно – хоть кино снимай, – полковник Привалов лил бальзам мне на душу огромными бочками. – Щас, погоди, я шефу твоему наберу…

Он схватил телефонный аппарат и своим толстым пальцем ткнул в выемку напротив нужной цифры на диске. Тр-р-р-р-р – вжи-и-и-к! Это вам не смартфон свайпить!

– Сергей Игоревич? Привалов беспокоит! Да-да, у меня сидит. Не-е-е-ет, наоборот! Конечно! Давай я с райкомом всё улажу, даже не переживай. На субботу? Отлично! Номерок мне отложи, я автограф у твоего Белозора возьму. Так знаменитостью скоро будет! Отправлю его в «На страже»! Да-а-а-а, и не спорь! Ладно, ладно, оформлю…

Он положил трубку, взял из пепельницы отложенную тлеющую сигарету и затянулся:

– Ну и жук этот ваш Рубан! Теперь я для наших пенсионеров пятьдесят экземпляров «Маяка» буду выписывать. И как это у него получается? Ладно, акула пера. Не отвлекаю больше. Ты это – заходи, если чё. Держи в курсе. Журналистские расследования это, конечно, хорошо, но опасную самодеятельность не разводи, ладно? Ну, и я со своей стороны… Если будет что-то интересное для публикации, то сразу к тебе Соломина отправлю. Тебе хорошо – строчки, и нам хорошо – галочки в графы «Профилактика правонарушений» и «Освещение в местной прессе»!

Намек я понял, пожал его могучую ладонь и ретировался. Оказывается – такие полковники тоже бывают. Мужик мужиком – правильный, крепкий, прямой. Но непрост, ох как непрост! В объятия к такому кидаться точно не стоит – задушит!

Я вышел из здания РОВД и глубоко вдохнул: кажется, получилось! Один из пунктов намеченного плана был выполнен – пусть и не тот, на который рассчитывал сразу. Мне нужно было стать заметным, стать фигурой, чтобы с моими словами считались. Кроме слов у меня ничего и не было по большому счету. Значит, их следовало использовать в первую очередь.

Прогулка от милиции до редакции тоже добавила впечатлений: улица Ленина едва-едва напоминала ту оживленную транспортную артерию, к которой я привык. Ни тебе сверкающих сталью и пластиком зданий банков, ни аккуратных пятиэтажных новостроек… Всё те же деревянные заборы, старые дома, по самые окошки ушедшие в землю, водопроводные колонки и тротуар из асфальта необычного розового оттенка, со сверкающими на солнце кусочками щебенки.

Засигналил автомобиль, и память Геры выдала справку о том, что этот белый ВАЗ-2102, эдакий советский универсал, «копейка» с большой задницей – машина редакционная, а за рулем сидит Юрий Анатольич – водитель от бога и широкой души человек.

– Садись, Гера – довезу! – живой, подвижный, веселый мужчина лет пятидесяти пяти, Анатольич всю жизнь прослужил прапорщиком в инженерных войсках и, выйдя на пенсию, устроился в редакцию, где прижился и стал неотъемлемой частью коллектива.

Он открыл пассажирскую дверь, приглашая меня и хитро поблескивая своими голубыми глазами. Я влез на переднее сиденье и пожал ему руку. Анатольич почесал седую свою башку и задал весьма странный вопрос:

– Приходилось ли тебе, Гера, употреблять фунфырики?

– Какие фунфырики? – удивился я. – Коньяк вот буквально вчера употреблял, всё никак бутылку не допью, а фунфырики – что это за зверь такой?

– Да я чую, что ты коньяком баловался… А жена у меня дюже строгая. И нюх у нее ого-го! Так мне один знакомый доцент… – Анатольич поднял вверх палец уважительно. – Целый доцент с исторического факультета, представляешь? Так вот он мне присоветовал фунфырики!

Как я понял, водить машину в нынешнее время было сплошным удовольствием: конкуренция на дорогах практически отсутствовала. Впереди уже виднелась редакция, когда Юрий Анатольич наконец-то раскрыл тайну фунфыриков:

– Боярышник, представляешь? Выпьешь пузырек – и ни одна собака не распознает, что именно ты употреблял! Жена моя вчера и так, и эдак, но не раскусила. И сон крепкий. Знаешь, Гера: спится – монотонно!

О как! Я всё думал над этим определением и над новым словечком – фунфырики, когда заходил в редакцию. Алена из приемной помахала мне ручкой.

– Гера! Зайдите ко мне! – раздался голос шефа из-за полуприкрытой двери.

Я аж вздрогнул. Ну как это у него получается? Ведь точно не видел, что я уже в редакции!

– Да, Сергей Игоревич?

– Я с вашего стола текст уже взял, почитал, одобрил, кое-что поправил – поглядите и отнесите корректорам. Будем готовить на субботний номер. Но вы не расслабляйтесь, почивать на лаврах некогда. Помните мастера Миронович из жэка «Нефтяник»? Её награждают знаком «Почетный работник жилищно-коммунального хозяйства». Звоните в контору сейчас, вылавливайте ее – нужно фото и интервью. Ну, как обычно: где родилась, там и пригодилась, и всё такое… Берите с собой Женю, пусть сделает хорошую фотографию.

Вот не поверили они пока в то, что товарищ Белозор теперь с техникой дружит, и фотографирует, и на машинке умеет! Но прошвырнуться по городу со Стариковым – это была идея хорошая, а потому я пошел сразу к нему, закинув по пути машинописные листки корректорам и пожелав им доброго утра.

Стариков был рад прервать своё заточение в редакции и прогуляться.

– Куда? На Болото? У-у-у-у! – «Болотом» у нас звали микрорайон «Нефтяник». – Ну, пошли!

И мы пошли.

Это было мне хорошо знакомо: трудовой конвейер провинциальной газетки. Яркие и мощные материалы типа той же истории с браконьерами приключаются не чаще двух-трех раз в год. Обычное дело – это вот такие задания, статьи о передовиках производства и новой насосной станции водоканала, или использовании местных топливных ресурсов в городских котельных. А еще – впереди был последний звонок и выпускной!

Мы как раз проходили мимо возведенной в середине семидесятых средней школы № 2. Прозвенел звонок, возвещая перемену, и через решетку металлического забора я увидел, как из больших деревянных дверей, понизу обитых металлом, вывалилась толпа пацанов в одинаковой синей форме и красных галстуках. Они тут же полезли на турники, принялись носиться по двору в догонялки, кто-то кому-то прописывал классические поджопники, парочка самых ушлых ребят постарше побежала курить за угол… На крылечко вышли девочки в коричневых платьях и черных фартуках…

– Гера, ты чего? – потряс меня за руку Стариков. – По школе заскучал? Ностальгия замучила?