Текст книги "Аркан. Книга 4. Раскаты грома"

– Тут пару часов назад я четырёх эльфов прикончил, – сказал Рем будничным тоном. – Правда, без Сибиллы, скорее всего, они прикончили бы меня.

Селена встала, бледная и встревоженная, опрокинув подолом платья шахматную доску, фигурки заскакали по паркетному полу, покатились под шкафы и кровать… Оливьер выматерился.

– Птички? – спросил он. – Эадор?

Капитан-купец был в курсе проблем Аркана со старым другом и поэтому выдал первое, что пришло в голову.

– Туринн-Таур, – пояснил Рем. – Собирай дружину, выдвигаемся в домен, дел полно… С эльфийскими ублюдками будем разбираться позже, сейчас нужно забирать Гавора и остальных, и – марш-марш к Цитадели!

– А как же… – встрепенулась Селена. – Ты же…

– Приеду на свадьбу, не сомневайся. Ты хотела замуж за Монтрея – ты выходишь замуж за Монтрея. Всё складывается как нельзя лучше, верно?

– Дю Монтрея, – вздёрнула нос сестрица.

– Никаких «дю»! У вас будет традиционная ортодоксальная семья. Людовик собирается пройти Очищение и стать правоверным ортодоксом!

– Он так сильно меня любит, о Боже… – сложила ладони вместе девушка и вздохнула, совсем как восторженная героиня куртуазных романов.

– Или не любит платить церковную десятину и слушать указания Синедриона… – пробормотал Оливьер. – Я слыхал, он собирался пригласить к себе толкователей из Тимьяна, и это сильно не понравилось дю Бенакам и кардиналу Монтаньи. Но, видимо, герцог Луи взвесил все за и против и решил, что союз с Аскероном выгоднее, чем навязчивое внимание популяров.

– Что вы такое говорите? – Селена переводила взгляд своих тёмных аркановских глаз то на одного мужчину, то на другого. – Вы что, думаете, что я для него – только инструмент? Что он… Нет, нет, наша любовь…

– Разумно, а? – усмехнулся Рем. – Одна граница – с новообращённым Севером, где додавливает синелицых кунингас Микке Ярвинен, другая – с победоносным Аскероном с Арканами во главе. На Востоке – Тимьян… Он защищен от посягательств Синедриона с трёх сторон. Чтобы пойти на него войной и заступиться за единоверцев, оптиматскому рыцарству из центральных провинций придётся миновать или нас, или популярскую вольницу. Каков стратег! Поздравляю, Селена, у тебя очень умный жених, мне прямо нравится! А любовь… Любовь будет только крепче, если она основана на рациональном подходе.

– Фу! Говоришь гадости, – сказала Селена. – Ненавижу Арканов.

– Отвратительные типы, – согласился Рем. – Терпеть их не могу.

В дверь будуара постучали, и раздался голос лейтенанта Мариуса:

– Мистрисс Селена, к вам его превосходительство Деспот Аскеронский!

Девушка закатила глаза, а Буревестник засобирался:

– Три Аркана в одной башне – это уже слишком. Пойдёмте, маэстру!

На лестнице он всё-таки столкнулся с отцом и, поймав его странный взгляд, пожал в ответ плечами – что бы это ни значило. И, пересчитав каблуками ботфортов ступени, сбежал по лестнице вниз. Осуждение или одобрение сквозило в отцовском взгляде – судить Рем не брался. И было ли это связано с покушением – тоже. С одной стороны, туринн-таурских эльфов Сервий Тиберий Аркан не любил почти так же сильно, как и магов, и убийство лазутчиков поднимало авторитет сына в его глазах. А с другой – появление герцога Аскеронского в столице всегда вносило сумятицу, в результате его выходок в воздухе начинал витать дух двоевластия, и это ставило деспота в неловкое положение.

Теперь-то, когда у Аркана Старого в кармане целых три герцогства, ситуация могла в корне измениться, но для этого требовалось время. Так что решение Рема снова самоустраниться из Аскерона и заняться делами в домене казалось наиболее приемлемым вариантом.

Спустившись во внутренний дворик замка в сопровождении своих людей, Буревестник высматривал грума, чтобы приказать ему привести лошадей из конюшни, но вместо мальчика-конюха обнаружил весёлого и довольного Людовика дю Монтрея.

– Скопа! – обращаясь к своему телохранителю, проговорил он. – А я говорил, что мы правильно сделали, что сразу доставили на замковый холм все подарки! Скорей, скорей приведи его сюда!

Скопа коротко кивнул и удалился. Дю Монтрей подошёл поближе и сообщил:

– Ваше высочество, у меня для вас есть некий сюрприз… От нашего общего знакомого. Не в рамках свадебных даров, а просто – из чувства признательности за оказанный приём! Я подготовил приятные мелочи и для ваших братьев, и для отца, и даже успел вручить его высочеству герцогу Лабуанскому замечательную старинную подзорную трубу, а вашему отцу – ларец с реликвиями святого Ежи, но и о вас не забыл, нет… Один респектабельный негоциант с Дымного Перевала специально отыскал его для вас и рекомендовал запастись шляпами! Уж не знаю, к чему это, но он уверял – вы поймёте!

– Джошуа Буттер! – кивнул Рем. – Даже интересно, что вы такое… Да неужели?!

Скопа шагал в сторону парадного дворцового крыльца, держа в поводу гнедого жеребца, который злобно косился на него налитым кровью глазом и прядал ушами. Следом за Скопой конюхи выводили лошадей для аркановских дружинников.

– Бр-р-р-р-р! – сказал гнедой и тряхнул длинной гривой.

– Негодяй! – хлопнул себя ладонями по ляжкам Аркан. – Старая ты сволочь, как же я рад тебя видеть! Ваше высочество, вот это подарок так подарок! Даже представить не могу, чего вам стоило найти именно этого жеребца!

– Просто забирайте его скорее, он совершенно замордовал моих людей! – Было видно, что герцогу приятно.

Аркан перехватил повод у Скопы. Негодяй скалил зубы и пускал слюни.

– Ну-ну, ты ж знаешь: будешь дурить – я тебя наизнанку выверну! – Рем поставил ногу в стремя и взлетел в седло.

Жеребец заплясал под тяжестью седока, оттаптывая ноги Скопе и толкая его крупом.

– Вы друг друга стоите, да? – с некоторой даже завистью спросил дю Монтрей.

– Определённо! – дёрнул узду Аркан. – Хоп!

– Давай-давай! – откликнулись дружинники.

Негодяй, прежде чем сорваться с места в карьер, навалил огромную кучу конских яблок. Очевидно – с надеждой, что кто-то из оставшихся непременно вляпается. По крайней мере, Рем был готов поклясться – это было написано на негодяйской морде.

Глава 4. Грязные руки

Кавалькада всадников миновала мост через Эдари и приближалась к домену Буревестника. Впереди ехали Скавр Цирюльник и Рем Тиберий Аркан – как и положено, со знаменем в руке. Ярко светило осеннее солнце, его лучи пробивались сквозь тёмные облака и согревали стылую, уже готовую к зиме землю, отражались от покрытых тонким льдом луж, заставляли воинов, снявших широкополые шапели, щуриться и улыбаться.

Здешние места здорово переменились с тех пор, как молодой герцог бывал тут в последний раз, путешествуя вниз по реке на гружённых мрамором баржах.

Междоусобица закончилась, и деспот железной рукой наводил порядок: за этим его и поставили. Висели вдоль дорог бандиты, дезертиры и «жёлтые повязки» с табличками на груди, радуя ворон и пугая обывателей. Оптиматские мигранты, согнанные из портовых трущоб Аскерона и разбитые на трудовые бригады, мостили дороги, рубили просеки, чистили канавы и мели листву под присмотром суровых, одоспешенных и вооружённых баннеретов, которые принимали такую новую обязанность стоически. Они с гораздо большей радостью загнали бы матёрого секача в лесу или отправились на границу – убивать охочих до наживы западных рыцарей-разбойников, но – долг есть долг!

Аскеронские ортодоксальные аристократы, в основном выходцы из сельской местности, уже внушили ужас приезжим оптиматам своей принципиальностью и скорым на расправу нравом, так что теперь достаточно было одному или двум верховым маячить на ближайшем холме, чтобы одетые в грубые, но добротные шерстяные плащи подневольные работнички начинали вкалывать в разы усерднее. А за страх там или за совесть – это сердитых кураторов не волновало. Главное, чтобы дело было сделано.

Внутренние таможни, которые пытались ввести оптиматские владетели воспользовавшись смутой, в Аскероне отменили ещё весной. Специальный указ деспота покончил с этим позорищем на веки вечные, и такая перемена поспособствовала немедленному оживлению торговли. По Эдари шли караваны барж, по прибрежным дорогам и мостам через реку – вереницы вьючных животных и гружённых различным товаром фургонов. Везли на продажу продовольствие и продукцию лесных промыслов ортодоксальные поселяне, скупали в крупных оптиматских сёлах на ярмарках сельскохозяйственное сырьё предприимчивые негоцианты, сновали туда-сюда со всякой нужной мелочевкой коробейники – товарищи Гавора по цеху.

В общем – сплошное благолепие и пастораль. Скирды соломы на полях, стада тучных коров, щиплющих последнюю осеннюю травку, штабели дров на опушках по-осеннему ярких лиственных лесов… Поселяне и поселянки, с песнями завершающие последние уборочные работы – ни один колосок не должен пропасть!

– Если есть на свете рай – это Аскеронский край! – выдал со смешком Скавр. – Расцвело герцогство при деспоте? Небывалый урожай, рекордные таможенные сборы, запредельные объёмы ремесленной продукции… Я не удивлён, что Монтрей выбрал нас, а не Тимьян. Если ортодоксам не мешать – мы можем свернуть горы!

– Сколько человек казнили за лето? – поднял бровь Рем. – Сколько аристократов эмигрировало?

Он слишком хорошо знал своего отца и его методы и не питал иллюзий по поводу цены всего этого буйного экономического роста и видимого процветания. Цирюльник в ответ на такие провокационные вопросы пожал плечами:

– Тысячи три повесили, и всех – за дело. Но что такое три тысячи для всего герцогства? Никто и не заметил, а кто заметил – только порадовался. – Гирлянды из трупов, похоже, не смущали лысого тарвальца. – Половина – казнокрады, другая половина – бандиты…

– А третья? – остро взглянул Аркан. – Третья половина?

– Не бывает третьей половины, ваше высочество… – неуверенно проговорил тарвальский баннерет, знаменитый Кровавый Цирюльник. – Откуда ей взяться?

– Зная моего папашу… – начал Аркан, но тут же прервался, засмотревшись на некое масштабное действо, развернувшееся как раз на другой стороне Эдари, куда копыта лошадей дружины Буревестника должны были ступить с минуты на минуту.

Там раскинулась ярмарка: шатры, повозки, жаровни с мясом, выпивка, музыканты… Понятное дело – крестьяне продавали зерно и скот, торговцы предлагали им ремесленные изделия, соль, полезные мелочи и инструменты. Однако, в отличие от привычных Рему с детства сельских торжищ, территория здесь была огорожена рогатками! Совсем как военный лагерь. И у единственного входа собралась большая толпа народу с вьючными животными и повозками. В основном – мужчины, одетые очень характерно: камизы, шоссы, чепчики… Оптиматы?

– Это что ещё за чертовщина? – удивился Рем.

– Так указ деспота, – пояснил Скавр. – На ярмарки теперь всех подряд не пускают.

– Вот как? – Рем действительно увидел с десяток воинов в чёрных аркановских коттах, которые по какому-то принципу фильтровали людей, одних пропуская, других – спроваживая к чёрту после порции ругани, третьих – направляя к реке. – И в чём суть нововведения?

– По всему герцогству… Хм! По всей деспотии перестали пускать в присутственные… да и вообще – в любые общественные места немытых и нечёсаных людей. И нелюдей! Будь ты хоть трижды эльф, если руки у тебя не вымыты и меж пальцами – короста, то ты пойдёшь к чёрту! Или – если по волосам ползают вши!

– Однако! – дёрнул головой Аркан. – Дискриминация по гигиеническому признаку? Такого свет ещё не видывал. И что, наши земляки-оптиматы прямо сразу кинулись мыться?

– А вы сами посмотрите… Одно дело – присутственные места, всякие муниципалитеты и конторы, там этих самых, прости Господи, земляков и днём с огнём не встретишь, и другое – осенние ярмарки! Вы спрашивали про третью половину? Вот она, ваша третья половина.

Дружина Буревестника уже приблизилась к месту событий достаточно, чтобы убедиться: действительно – у ярмарки назревал серьёзный конфликт. Оптиматские крестьяне сгрудились в кучу перед стражниками и орали, указывая на возы с продукцией и на торговые ряды.

– Чинш? – спросил Аркан. – Они впервые продают всё сами, да? Первое лето без барщины – и такая засада! Мало того что с места сдёрнули, так ещё и мыться заставляют… Какое досадное недоразумение.

– Хо-хо, пусть привыкают, грязнули! – раздался комментарий кого-то из дружинников, и тут же посыпались все обидные прозвища, которыми ортодоксы награждали своих соседей оптиматской веры: – Тухлятина, свинтусы, навозники!

Отмена обязательных отработок на полях феодала и введённый вместо этого указом единый денежный налог и так вызвал настоящие глобальные потрясения в оптиматской части аскеронского общества. И если прогрессивные аристократы типа дю Керванов, Варнифов или Инграма и сами уже давно ввели практику сдачи земли в аренду крестьянам в обмен на звонкую монету, то дремучая часть сельских оптиматов была задета за живое. Такая смена привычного уклада! А теперь ещё и руки мыть надо! И не только руки – в принципе, если стражник чувствовал, что от желающего продать на ярмарке зерно или овощи плохо пахнет – он отправлял неряху прямиком к реке: мыться и стирать одежду. И это вызывало целую бурю недовольства.

Глупости? Куда там! Забитые и необразованные представители «третьего сословия» (тех, кто работает) были уверены, что еретики-ортодоксы таким образом хотят заставить их сотворить какие-то свои дьявольские обряды и погубить бессмертные оптиматские души. И одной только искры недоставало, чтобы недовольство превратилось в откровенный бунт.

Аркан направил коня в самую толпу, Негодяй гарцевал на месте, косил дурным глазом, издавал странные звуки, распугивая оптиматских крестьян-вилланов.

– Я – Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский! – выкрикнул Буревестник и взмахнул знаменем, с которого щерился жуткой ухмылкой Красный Дэн Беллами. – Вижу, мои добрые подданные, у вас возникло непонимание с людьми деспота?

«Люди деспота» заметно расслабились: чёрные котты и чёрные знамёна, да и громогласное представление герцога дали им понять – прибыло подкрепление, и теперь многосотенная толпа оптиматов не сможет их смять. С другой же стороны… Один Бог знает чего ожидать от сумасбродного молодого Аркана!

Оптиматы, которые ещё не прошли сквозь фильтр стражников, и те, которые отказались мыться, собрались в кучу и буйно что-то обсуждали, а потом вытолкнули вперёд мужика, качеством одежды и дородством явно выделяющегося из толпы. Этот виллан в лихо сдвинутом набекрень чепчике-кале, который едва держался на сальных волосах, низко поклонился, чуть ли не метя кудлатой бородой дорожную грязь, а потом забубнил, постоянно оглядываясь на своих единоверцев:

– Вашество Аркан, это самое, как батюшка-деспот вашества-то повелел деньгой платить, а не отработки сеньору делать, так мы, собрав урожай, и повезли на ярмарку, чтобы и в казну-то, и сеньору, и церкви-матери оптиматской положенное отдать. А люди предвосхитительства деспота не пускают! Не велено, говорят, честному оптимату на ярмарку ехать, зерно и картофель торговать!

– Вот как? – нахмурился Аркан и грозно глянул на стражников в чёрных коттах.

Старший из них, судя по нашивкам – сержант, тут же подкинулся:

– Ваше высочество, да мы…

– Пусть он говорит! – погрозил пальцем Буревестник. – Он такой же мой подданный, как и вы, верно? Как звать тебя, добрый поселянин?

Дружинники Аркана, хорошо знающие своего господина, уже переглядывались встревоженно – такой тон означал крайнюю степень бешенства. Но «доброму поселянину» это было невдомёк, и незнакомому сержанту деспотской стражи – тоже.

– Оскар, вашество. – Увидев, как грозный герцог дал укорот служивому, оптиматы явно оживились. – Я староста Шеврю-Барбю, у нас большая деревня, на триста дворов! Не пустили нас на ярмарку, почти никого! Так всё и было, клянусь Фениксом! Так он и сказал: ежели не соблюдаете вы, гиены, правила, и не скребёте тело своё, и не становитесь как ортодоксы – то всё, нет вам пути на ярмарку, и ничего вы не продадите! Мол, ваш оптиматский дух противен нам, и вы свою мерзость оптиматскую на ярмарку не пронесёте! И что это теперь – нам от веры нашей отказываться? Или налог не платить? Герольд проезжал по градам и весям и возвещал, что ныне это… свободное вероиспытание! Никакого ущемления! Так как же оптиматский дух им мерзок?

Закончив, староста Оскар уставился себе под ноги.

Сержант явно имел много чего сказать по этому поводу, но держался, помня строгий взгляд герцога. Аркановские люди давили ухмылки – они-то знали разницу между «гиеной» и «гигиеной», независимо от вероисповедания, при таком-то господине с квартирмейстерскими замашками и маниакальной страстью к чистоте, приобретённой после гребной практики в пиратском трюме. Сам же Буревестник медленно выдохнул сквозь сжатые зубы.

– Я не знаю, Скавр, – вымолвил он. – Есть ли смысл что-то объяснять или это такая же дурацкая затея, как попытка пробить лбом гранитную стену?

– Если мы не будем пробовать – то чем мы отличаемся от Синедриона? – парировал Цирюльник. – Хотите – я попробую?

– Я сам, – сделал отстраняющий жест Аркан, спрыгнул с коня, а потом взглядом нашёл среди своих людей одного ортодокса, одного оптимата и одного популяра и мотнул головой, призывая приблизиться.

Дружинники выехали из строя и спешились следом за Буревестником. Толпа недоумённо смотрела на них, ожидая развязки.

– Сержант, вы пустите этих людей на ярмарку? – очень надеясь, что служивый всё поймёт правильно, спросил Рем.

– Ваше высочество, – с достоинством проговорил стражник. – У меня приказ его превосходительства – проверять соблюдение правил личной гигиены, дабы не допускать распространения заразы, у всех и каждого.

– Гиены… – прошёл шепоток по толпе оптиматов. – Заразы!

– И? – поторопил сержанта Аркан.

– И даже если тут появится сам экзарх Аскеронский, я и его проверю, чтоб руки, значит, чистые, и вшей чтоб тоже… – стушевался сержант, но завершил весьма достойно: – Так что пусть снимают шапки, показывают руки и, стало быть, пусть не воняют ваши люди. Не в смысле лошадиным по́том, потому как понятие есть – с дороги, а другой какой гадостью. Тогда пущу.

Рем кивнул, и дружинники, озадаченно переглядываясь, стянули перчатки и шапки и подошли к сержанту. Тот придирчиво их осмотрел, глянул кому-то за ворот, другого (популяра) попросил распустить скрученные в узел волосы, а потом кивнул:

– Эти могут покупать и продавать, не вижу причин для отказа.

– Ну? – обвёл взглядом толпу Аркан. – Вот – Георг, он оптимат, из Заводи. Вот Ульрих – популяр, бывший невольник гёзов. А это – Язон, ортодокс. И все они могут пройти на ярмарку! Почему?

– Потому что они ваши люди, вашество… – глядя в землю, упрямо проговорил староста крупной деревни Шеврю-Барбю по имени Оскар.

– Проклятье!!! – рявкнул Аркан. – Ты же стоял тут и видел, в чём дело! Смотрел собственными глазами!

Скавр положил ему руку на плечо, пытаясь успокоить. Рем резким движением сбросил ладонь баннерета, скрипнул зубами, а потом проговорил:

– Ты коренной? Родился в Аскероне, Оскар?

– Мой дед прибыл сюда одновременно с мессиром дю Шабри, вашество…

– А за каким чёртом лысым твой дед сюда прибыл? – продолжил спрашивать Аркан.

– Так от войны и чумы бежали, и почвы тут, и погодушка радует…

– Так вот уразумейте вы уже наконец все, что ежели хотите остаться тут, где мир и порядок, и нет войны и чумы, и есть почвы и погодушка – то вы будете мыть чёртовы руки просто потому, что так у нас тут заведено, если вам не хватает ума докопаться до настоящих причин! Все, кому не нравится мыть руки – могут собирать своё барахло и валить через границу – на Восток, Север или Юг, или через Последнее море – по собственному разумению. Я из своего кармана выплачу вашим господам неустойку за уход работников, слово Аркана! Уверен – они недорого возьмут за таких болванов…

Аркан вскочил в седло, Негодяй всхрапнул и заплясал на месте. Ситуация была тупейшая – как раз из тех, когда социальная, мировоззренческая и просто бытовая пропасть была так велика, что единственными приемлемыми выходами казались либо насилие и принуждение, либо – бездействие, по примеру предыдущих герцогов. Рем понимал отца, осознавал причины введения такой практики: три из пяти эпидемий холеры и сыпного тифа за последние двадцать лет начинались в оптиматских сёлах и кварталах, ещё две – завезли на кораблях. Идея постепенно приучить земляков-иноверцев к чистоте, не отрубая грязные руки всем и каждому, была уже верхом гуманности для Сервия Аркана, это следовало признать… Но эффективность подобной новации, по всей видимости, оказалась весьма спорной. Соляные бунты, медные бунты – теперь что? Грязные бунты?

– Так шо? – вдруг спросил кто-то из толпы. – Это надо руки в реке помочить и волосы вычесать, шоб продать зерно? И засим – всё? Это в еретицку веру можно не переходить? Эт придурь такая арканская? Ой, Божечки, делов-то! Вон старый дю Шабри как напьётся – так свиней в сани запрягает и в голом виде набеги на деревни делает, девок ловить! От то придурь! А тут – руки в реку и песочком повозюкать… Дуря́т господа, дурят… Эта дурость не из худших! А то – гиена какая-то, миязмы и великий понос! Пшли, мужики, волосы чесать! Тогда зерно у нас купят, я понял!

У Аркана отлегло от сердца.

– Это кто там такой умный? – выкрикнул он, пытаясь высмотреть единственного хотя бы условно адекватного человека среди всей толпы.

– Конец Тимоне придёт… – зашептались оптиматы. – Замордуют его, как есть замордуют!

– Тимоня? Тимоня, а ну покажись! – широко улыбнулся Аркан. – Клянусь – не обижу.

Люди расступились, и перед взором герцога предстал тощий и сутулый светловолосый молодой мужик с хитрющими глазами.

– Тимоня, хочешь быть моим человеком? – спросил Рем. – У меня оптиматских сёл в домене много! Нужен староста для самого большого из них, а то, может, и бургомистр для какого городишки! Кормлю сытно, одеваю тепло, плачу – много, спрашиваю – строго!

– Не, ну, вашество, оно, конечно, если сытно и много – тогда ага! А это… Волосы чесать и руки мыть… – поднял брови хитрющий Тимоня. – Это такое завсегда, что ли?

– Обязательно! Но зато – никаких гиен и великого поноса! – продолжал улыбаться Рем.

– Тогда… Щас расторгуюсь – и мигом за вами на пустом возу! Но вы уж грамотку справите, что я не беглый, вашество?

– А ты проследи, чтобы мылись и чесались твои шеврю-барбюйские остолопы как следует! Тимоня, на тебя вся моя герцогская надежда!

Тимоня даже грудь расправил от гордости.

Когда кавалькада Аркана отъезжала от ярмарки, Скавр спросил:

– Ваше высочество, на кой чёрт вам этот пройдоха-виллан?

– Мы ведь и понятия не имеем, чем они живут и на каком языке говорят, понимаешь? Это собственная вселенная, свой замкнутый мир, в котором чёрт ногу сломит… Я знаю ортодоксов, я знаю аристократов – наверное, чуть хуже… Но оптиматские низы не знаю вовсе. Здесь, в Аскероне, это тридцать процентов населения, десятки и сотни тысяч человек! Нам нужен кто-то, кто будет герольдом, переводчиком, связующим звеном… Тимоня может стать первым из многих. И тем более – впереди Монтанья, Лабуа, и – кто знает что ещё, верно? Нужно обзаводиться союзниками, пусть даже пока их ценность может казаться и неочевидной… – туманно ответил Буревестник.

И тарвальскому Цирюльнику в этих словах почему-то послышался треск пламени от горящих замков западных феодалов и рёв яростной толпы с вилами и факелами, идущей на штурм высоких крепостных стен.