Текст книги "Встречи"

Допив чай, они перешли на диван, где Анна Семёновна, развернув на коленях Стаса большой альбом с фотографиями, повторила со своей позиции рассказ о довоенном периоде их жизни, иллюстрируя его старыми, пожелтевшими или очень сильно выцветшими фотографиями. Стас поразился альбому, в таком небольшом объёме были все основные этапы их семьи и близких за полвека. Рассматривая фотографии и слушая краткие и притом весьма ёмкие характеристики на людей, которые на них изображены, Стас осознавал, что почти всех уже давно нет в живых, и воспринимал слова Анны Семёновны как некрологи. Дойдя до фото, на котором они с Сергеем Петровичем были в военной форме, она остановилась.

– Это в другой раз, – решительно сказала она – нельзя всё валить в кучу. Если Стас ещё соберётся к нам на чай, мы продолжим наше повествование – тут она засмеялась, но глаза были абсолютно спокойными и серьёзными.

Стас понял, надо уходить и почувствовал невероятную усталость, которую и сравнить то было не с чем в прошлой жизни. Посмотрев на часы, он был потрясён, стрелки показывали три часа ночи. Анна Семёновна отследила его взгляд и сказала, что это не страшно, и он спокойно поспит в отдельной комнате, а утром, когда сочтёт нужным, поедет по своим делам. Она пошла на кухню помыть посуду, а когда собралась накрыть Стасу постель, обнаружила его спящим сном праведника в кресле. Подумав немного, она махнула рукой и сама пошла спать.

Проснувшись утром в кресле, Стас обнаружил себя одним в квартире. На столе была записка – «Мы ушли в поликлинику. Еда в холодильнике, чайник на плите, кофе на кухонном столе. Если не дождёшься, уходи и захлопни за собой дверь» и подпись СП. Такой доверчивости от стариков Стас не ожидал, поэтому быстро попил кофе с бутербродом и почти бегом покинул гостеприимную квартиру, ему было почему-то ужасно стыдно за себя, хотя ничего дурного он не только не совершил, но даже и не подумал.

Память войны

Несколько дней он ходил на работу, принимал клиентов, которых ему никак не хотелось называть больными, писал очередную главу диссертации. При этом в голове постоянно прокручивался вечер, проведённой в той огромной стариковской квартире, где был покой и уют, а люди понимали друг друга с полуслова, а то и вообще без слов.

Прошла неделя и Стас почувствовал, что соскучился по своим новым знакомым. Выпив ритуальное утреннее кофе, он сел за стол и, собравшись с мыслями, набрал номер, не заглядывая в бумажку. Анна Семёновна ответила не сразу, из-за чего Стас начал волноваться и постукивать пальцами по столешнице, как бы торопя собеседника на том конце провода.

– Алло, я Вас слушаю.

– Алло, доброе утро, это Стас, у Вас всё в порядке? – неожиданно для себя спросил Стас.

– Конечно, а что у нас могло случиться? – удивилась Анна Семёновна, – как у Вас дела?

– У меня всё нормально, сегодня буду в вашем районе, какие у Вас планы на вечер? – на одном дыхании выпалил Стас, потом осмотрелся вокруг и постучал себя по лбу, убеждаясь, что он вроде не совсем ещё сошёл с ума.

– Отлично, мы Вас ждём как обычно к семи вечера. Помните куда идти или надо встретить? – ровным голосом проговорила трубка.

Ух ты, «как обычно» – подумал Стас и, усмехнувшись, ответил – спасибо, я знаю район и прекрасно помню Ваш дом, не беспокойтесь.

Около семи вечера Стас в приличном костюме вышел из метро. Осмотревшись вокруг, он решительно направился к цветочному киоску и купил одну большую белую астру. Именно с таким цветком была на последнем довоенном фото их тётя Таня, а Анна Семёновна обратила его внимание на астру, которая для неё символизировала дух семьи Сергея Петровича. Рассматривая цветок, он добрёл до знакомого угла Бронной и Сытинского переулка и повернул в сторону Муравейника, а точнее в булочную, где в прошлый раз покупал тортик. Продавщица его узнала и, не говоря ни слова, достала точно такой же торт и торжественно опутала его ленточкой. На этот раз ленточка напоминала что-то из военных времён. Стас поблагодарил продавщицу, которая всё ещё любовалась своей работой, положил на прилавок денег с запасом и жестом показал, что сдачи не надо. Продавщица улыбнулась и вежливо спросила, – по спине стукнуть? – отчего Стас вылетел из магазина, хохоча от души. Вечер начинался хорошо.

Быстрым упругим шагом Стас дошёл до уже знакомого дома, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка. Издалека он услышал команду, – входите, открыто! – и, войдя, очутился в знакомой обстановке. Однако было одно отличие, в воздухе висел густой аромат домашних пирожков. В прихожую вышла Анна Петровна и, увидев в руке Стаса астру, всплеснула руками, – неужто вы запомнили наш любимый семейный цветок? – и потянула гостя в зал. В зале его ждал немного огорчённый на вид Сергей Петрович, который протянул Стасу руку, не вставая с кресла. Пожав руку, Стас спросил, – нездоровится Сергей Петрович? Могу помочь чем-нибудь?

– Нет, что ты, просто в спину вступило, возраст даёт знать, это пройдёт скоро, может даже очень скоро, после ста грамм наркомовских.

– Ага, сто грамм, как же – вступила в разговор Анна Семёновна, – вполне 30 грамм коньяка хватит. И то не сразу, а с чаем и тортиком – улыбнулась она, показывая на торт в руках Стаса.

– Гм, интересно, где так их оформляют, ну явно выглядит, как будто ко Дню победы готовились – заметил Сергей Петрович.

– О! Я тоже так подумал, когда покупал, – сказал Стас, – а пакуют так тут совсем рядом в крохотной булочной.

– Знаю, знаю – воскликнула Анна Семёновна, – я туда часто хожу, продавщица там замечательная.

– Мир тесен – добавил Сергей Петрович и предложил всем усесться и посидеть спокойно, ибо суета в доме его утомила.

Анна Семёновна отняла астру у Стаса, и через минуту цветок стоял в стройном глиняном кувшинчике посередине стола.

Этот вечер был посвящён годам войны, которую старики прошли с начала до конца. Стас понимал, что они не брали в руки оружие, не участвовали в боях, но без таких людей вряд ли удалось бы выиграть ту страшную войну. Это утверждение казалось банальным, к тому же Стас много читал и смотрел кино про те годы, но те несколько часов, которые были проведены им с мирными и добродушными старичками, сильно изменили его видение прошлого.

Итак, если вы позволите – обращаясь к Стасу, сказал Сергей Петрович – я расскажу о том времени, которое для нас было не просто четырьмя годами войны, а частью жизни, прожитой на одном дыхании. Надеюсь, это не слишком Вас утомит.

– Я готов слушать до утра, – бодро ответил Стас, понимая, что это ему почему-то очень надо.

– Так вот, откашлявшись, – начал Сергей Петрович, – мы с Анечкой были откомандированы по собственному желанию в бригаду врачей санитарного поезда.

– Ага, – добавила Анна Семёновна, – пришлось переругаться с начальством госпиталя, потому как оно сопротивлялось нашему отъезду неимоверно. Ему тоже очень нужны были хирурги.

– Не перебивай старших – проворчал Сергей Петрович и продолжил – итак, получив добро, мы думали, что завтра уже будем работать на фронте, но всё было намного прозаичнее, мы уехали аж под Куйбышев, там формировались наш поезд. Две недели ушло на комплектацию людьми, запасами перевязочных материалов, пайками НЗ, инструментами, лекарствами и ещё бог знает чем. За это время рабочие на вагоноремонтном заводе доводили вагоны под наши требования. Удивительно много работы пришлось сделать, прежде чем мы смогли пройтись по чистеньким вагонам, предназначенным для операций и выхаживания раненых бойцов. В качестве санитаров в основном были негодные к армии совсем молодые ребята и мужики возрастом за пятьдесят, не желавшие сидеть, сложа руки, когда их дети воевали на фронте.

– А ты, вспомни, как инструменты добывал в больнице, посмотрев на то, что было в комплекте? – опять вставила Анна Семёновна.

– Ну да, не зря ведь, всё пригодилось, – продолжил рассказ Сергей Петрович, – и, наконец, настал момент, весь медицинский состав поезда построили на платформе. Пожилой полковник медслужбы сказал короткое, но очень хорошей напутствие. Он сказал – «Спасайте солдат, и они спасут вас и ваших детей. Будьте готовы увидеть такое, от чего будет стыть кровь, но работайте трезво без ошибок и спешки. И всем вернуться домой!». После чего, повернулся и пошёл к выходу, оставив нас на моментально опустевшей платформе. Паровоз дал несколько гудков, и мы поспешили в поезд, который шёл на войну.

Тут вмешалась Анна Семёновна, – Серёженька, остановись, давай чайку попьём, свечки поставим на стол, коньячок твой отведаем, да и мои пирожки с капустой остыли совсем.

Стас обнаружил, что мир снова стал цветным, хотя во время рассказа Сергея Петровича он казался черно-белым. Опять со мной творится что-то неладное в этом доме, отметил Стас и, потянувшись, встал с дивана.

Поскольку Сергей Петрович был временно неходячим, Стас подвинул его с креслом к столу, нашёл коньяк и стаканчики. Тем временем Анна Семёновна достала подсвечник, в котором были уже заранее вставлены две новых свечки, которые тут же были зажжены, а люстра погашена.

Усевшись за стол, они с аппетитом перекусили и, поднимая стаканчик с ароматным напитком, Сергей Петрович не удержался и произнёс – ну надо же, приятная штука, только вот зараза дорогая, четверть пенсии отдал за бутылку, и ведь не жалко.

– Зато не сопьёшься, – с усмешкой прокомментировала слова мужа Анна Семёновна.

– Это как мы можем спиться сейчас, если не спились тогда, когда спали в обнимку с пятидесятилитровыми флягами со спиртом – развеселился Сергей Петрович и предложил помянуть тех, кто не вернулся. Мужчины молча выпили, а Анна Семёновна, как обычно, вылила коньяк в чай. Та, давнишняя война опять вернулась и цвета вокруг снова исчезли.

– Стас, ты наверно думаешь, что мы просто старички, которым очень хочется поговорить с кем-нибудь? – спокойно проговорила Анна Семёновна и пристально посмотрела на Стаса.

Стас смутился, хотя раньше ему это не удавалось сделать, даже насилуя себя.

– Анна Семёновна, вы можете мне не верить, но я понимаю, что должен именно так думать, но совсем так не думаю, а думаю, что нам всем это почему-то нужно, – выдавил из себя Стас и добавил, – ничего себе, что же это я говорю, господи.

Хозяева переглянулись и рассмеялись. Анна Семёновна принесла фотоальбом и открыла его на том месте, где начинался их путь на войну. На фотографии с обломанными углами были видны несколько десятков человек на фоне поезда. Они с мужем помнили всех по именам, которые пролетали мимо Стаса, но одно он понял – почти треть из тех, кто был на том старом фото, не вернулись домой с войны. Кто-то попал под обстрел, кто-то заболел, у кого-то не выдержало сердце.

Ещё больше часа старички, поправляя и дополняя друг друга, рассказывали о жизни и работе в поезде. Они говорили о том, как было страшно увидеть первых раненых, но не тех, что прошли медсанбат, а просто привезённых с поля боя на разбитых грузовичках. В крови и грязи, которую невозможно было отмыть, поскольку запаса чистой воды часто не хватало. Искалеченные люди, кричащие по ночам, обезболивающих средств было катастрофически мало. Операции делались порой без наркоза, если не считать наркозом гранёный стакан спирта, полагавшийся раненому перед операцией. Спали медики урывками, особенно критично это было для хирургов, от состояния которых напрямую зависел результат операции. Картинка получилась жуткая, и Стасу стало бесконечно тоскливо.

Сергей Петрович заметил его состояние и замолчал.

– Мы, кажется, вас перегрузили воспоминаниями – после паузы сказал он, – но так было и мы через это прошли. Извини Стас, мы не хотели.

– Нет, нет, – опомнившись, ответил Стас, – огромное спасибо за Ваш рассказ. Я ведь это представлял только по фильмам и книжкам.

– Аааа, это Вы, Стас, про кино «На всю оставшуюся жизнь» говорите, – рассмеялся Сергей Петрович, ну так там и десятой части того, что было в действительности не показано, не хотели, наверное, людей пугать. А песню оттуда мы любим слушать. Анечка, может поставишь, – обратился он к жене.

Та встала, подошла к стенке, достала пластинку и поставила на древний проигрыватель. В динамике сначала злобно зашипело, но когда пошла песня, звук стал чистым и приятным. Когда снова раздалось шипение, Анна Петровна, стоявшая рядом с проигрывателем сложив на груди руки, решительно сняла иглу с пластинки и выключила агрегат. Обнаружив на столе холодный чайник, она поспешила на кухню греть новую порцию кипятка для чаепития.

В её отсутствие Сергей Петрович налил себе и Стасу по двадцать граммов коньяка, и они быстро выпили, озираясь на дверь. Закусили лимончиком, заботливо порезанным хозяйкой и мир снова стал для Стаса цветным.

– Сергей Петрович, а Вам стрелять приходилось? – спросил Стас и испугался своей бесцеремонности.

– В тире, на стрельбище много стреляли, я хорошо стрелял, даже значок получил, а вот по людям не пришлось, бог миловал – ответил, не смутившись, Сергей Петрович.

– Стрелял, не обманывай, – неожиданно сказала Анна Семёновна, незаметно вернувшись в комнату, – вспомни, по самолёту, который в клочья из пулемёта расстрелял по диагонали вагон с ранеными, которых мы перед этим трое суток подряд оперировали. Ты же тогда отнял винтовку у солдатика охранения и раза три пальнул в самолёт, который заходил на второй круг. Я думала, всё, конец, все кто мог, выбежали из поезда и спрятались в лесу, а ты стоял на насыпи и стрелял в идущий прямо на тебя самолёт.

– Но ведь он отвернул, я его напугал – бодро ответил Сергей Петрович и глаза его загорелись.

– Угу, напугал ежа голым задом – поддразнила Анна Семёновна, – у него, небось, патроны кончились.

Стас понял, что этот диалог повторялся регулярно и доставлял им обоим удовольствие и немного расслабился.

Осмотрев стол, Анна Семёновна фыркнула, – ну вот на пять минут оставить нельзя, сразу за стакан хватаются, ну все мужики одинаковые.

– Ну что ты ворчишь, наркомовские нам что, не положены? – ответил, нахально ухмыляясь, Сергей Петрович.

– Сергей Петрович, кстати, про наркомовские, неужели правда, что после такой маленькой порции спиртного было легче идти в бой? – неожиданно спросил Стас.

– Конечно нет, для большинства это было как слону дробина – уверенно ответил Сергей Петрович, но смысл в них был и при том немалый. Мы это тоже замечали у себя. Солдатики легче переносили ранения после приёма наркомовских – это уж точно. Ну, правду сказать, были орлы, которые выпрашивали тройную и больше порции и, остекленев, шли в бой и крушили всё на своём пути, но таких бойцов было очень мало.

Попив чаю, они снова погрузились в обесцвеченный мир прошлого. Анна Семёновна показывала фотографии, кратко и точно их комментировала, а Сергей Петрович дополнял её рассказ своими воспоминаниями.

Напоследок он, как бы подводя итог, сказал, – Стас, знаете, нельзя всё пересказать, это была совершенно другая жизнь, другие правила и законы. Не верьте в романтику войны, нет там никакой романтики и никогда не было. Была тяжелейшая работа, а самое страшное для нас было не эта работа, нет, она воспринималась как что-то нормальное. Самое страшное было выбирать из партии раненых, кого в каком порядке оперировать. Вроде всё ясно, тех, кто больше нуждается, обрабатывать первыми. Была на этот счёт чёткая инструкция, её обычно соблюдали, но ведь было ясно, не все доживут до прихода своей очереди. И вот этот выбор забирал бездну душевных сил. Все решения принимались мгновенно, никто не рассуждал и не страдал, некогда было, работали на конвейере, лишь где-то на сердце оставались зарубки, которые уже не заживали никогда. Всё было отработано до мелочей, санитары помыли и принесли раненого, сёстры подготовили, подошёл хирург, начал работу. Если получилось – помощник и сёстры работали, завершая операцию, штопали, бинтовали, санитары относили в вагон для оперированных, а хирург шёл ко второму своему столу, где уже всё было готово к следующей операции. И так работали по 6—7 часов, потом перекус, час-два сон и снова к столу, пока не обработана вся поступившая партия раненных. Без отдыха нельзя, руки не работают, спина не гнётся – только людей губить. Вот так и прошли 4 года, а показалось, что все сто лет пролетели над нами.

Откинувшись в кресле, Сергей Петрович замолчал, казалось, был он там, в том времени и не мог сразу вернуться.

– Неужели не было окошек, пауз, постоянная гонка? – спросил Стас – так ведь четыре года не проработаешь на одном дыхании.

– Ну, так мы жили всё время в поезде. На восток едем – в хлопотах о подопечных, то что-то не так пошло, то осложнения, то повторные операции. На стоянке вообще сумасшедший дом, пока железнодорожники латали состав, мы запасали медикаменты, перевязочные материалы, пайки, доставали новые, точили и правили у местных умельцев старые инструменты. Самое страшное занятие было – это написание отчётов. Начальство требовало по максимуму, хоть умри. Наверно тонны нашей писанины лежат в архивах Минобороны и сейчас. К отправке поезд был набит под завязку коробками, ящиками, мешками, флягами, казалось, что нам самим места в нём не будет. Ан нет, пока шли к фронту на запад, всё распределялось по местам и мы снова были готовы к приёму раненых. Были окошки, даже пару раз домой каждый из нас ездил на недельку в Москву, детей повидать и тётю Таню, – грустно ответил Сергей Петрович и добавил, – только не было радости в старом доме. Мальчик наш умер в сорок первом от пневмонии. Хорошо хоть дочь красавица росла на глазах, в каждый приезд было видно, как она взрослеет. Пошла в школу к тёте Тане в класс, совпало, повезло ей.

– Да ну, вы извините, я не знал, – ответил Стас и, чтобы молчание не затянулось, задал наобум очередной, по его мнению, дурацкий вопрос – а как молодёжь то, ведь молодые девочки совсем в санитарки и сестрички попадали, они как-то свою жизнь устраивали или ждали окончания войны?

– Ну, дело было по-разному. Сколько ребят из их поколения выбило войной – не посчитаешь. Так что девочки себе мужей из раненых находили, даже сильно искалеченные ценились, если сохраняли оптимизм и чего-то хотели добиться в мирной жизни. Выходивших замуж и беременных девчонок списывали с поезда, они оставались со своими мужьями там, где тех передавали в стационарные госпитали и медсанчасти для долечивания. С опытом работы в поезде их охотно забирали к себе главврачи тыловых госпиталей и шутили, привозите девочек ещё. Потом мы письма от наших девчонок получали, читали всем составом. Время такое тяжёлое было, все радовались, если кому-то хорошо.

Анна Семёновна сидела всё это время рядом со Стасом и переворачивала страницы в альбоме, иллюстрируя слова Сергея Петровича фотографиями. Хотя свет в комнате давно включили, свечи продолжали гореть, создавая уют и подчёркивая покой. Мир Стаса опять стал цветным. Все дружно посмотрели на часы и рассмеялись. На них было опять три часа ночи.

– Стас, Вам постелить или как обычно – улыбаясь, спросила Анна Семёновна, но было видно, что она страшно устала.

– Как обычно – решительно ответил Стас и вскочил, чтобы прибрать на столе.

– Не надо, не суетись, мы завтра утром дома, всё приберём, давай спать – мягко сказал Сергей Петрович, но пробку в бутылку всё же аккуратно вставил – чтоб не выдыхалось, – пояснил он.

Утром Стас проснулся довольно рано, старики ещё спали. Он тихо попил чаю, благо заварник был на половину полон и, стараясь не разбудить хозяев, выскользнул за дверь.

По дороге к метро Стас думал, что всё идёт как будто по написанному свыше плану. Шаг за шагом его вводят в мир этих двух замечательных, но уже очень старых и практически беспомощных людей.

Мирная жизнь

После второго визита ситуация развивалась как по нотам. Проходила неделя и Стас чувствовал просто физическую потребность позвонить и приехать на вечер к старикам. Они тоже привыкли к Стасу, Анна Семёновна называла его ласково Стасик и Стас, который даже любимым девушкам не позволял называть его уменьшительными именами, жмурился как большой холёный кот и совсем не возражал. С какого-то момента он начал чувствовать себя как дома в огромной квартире стариков. Руки у Стаса были хорошие, поэтому довольно быстро он отремонтировал всё, что рассыпалось, сломалось или обветшало в жилище старичков. В ответ он слышал только тёплые добрые слова, за которыми никогда не чувствовалось двойного смысла. Так прошло больше полугода. Вечерние чаепития были по-прежнему частью ритуала, который все стороны соблюдали строжайше. Только разговоры стали не упорядоченные, а спонтанные, они обсуждали прошлое, настоящее и будущее, смотрели по телевизору старые военные фильмы. Но ближе к полуночи Анна Семёновна доставала альбом и положив его на стол, не открывая рассказывала и жизни в послевоенное время и обязательно добавляла несколько фраз о внучке, которая живёт в Сербии.

Об этом пришло время рассказать поподробнее. Картина жизни после их возвращения в родной дом была обычной для того времени. За время войны и нескольких лет после её окончания, в квартире не осталось никого из прошлых жильцов и тётя Таня, будучи человеком грамотным и последовательным, несмотря на преклонный возраст, постепенно оформила на себя и молодое поколение все комнаты. Это было очень сложно, но она сама была ветераном труда, а Сергей Петрович и Анна Семёновна участниками войны с целым иконостасом медалей. Поскольку они продолжали работать в госпитале, принадлежавшем Минобороны, то всё в результате сложилось в их пользу. В начале 50-х они стали полноправными хозяевами кусочка родового гнёздышка. Зарабатывали они прилично и смогли привести жилище в очень хорошее по тем временам состояние. Практически всё, что осталось с дореволюционных времён, было продано и позволило выжить тёте Тане и малышке Леночке в тяжёлые годы войны.

Тётя Таня до последнего вздоха была лёгкой на подъём и не могла сидеть на месте вообще. Так на ходу и умерла от остановки сердца, неся по лестнице сумку с продуктами. Произошло это практически одновременно со смертью вождя народов, и поминали теперь тётю Таню вместе со Сталиным. Поскольку их семью никак не затронули репрессии, то отношение к нему было спокойное и даже положительное, что немного удивляло Стаса.

Леночка росла слабенькой девочкой, чудом выжившей в военное время. Однако, заканчивая школу, она резко похорошела, и быстро вышла замуж. Как-то быстро стали Сергей Петрович и Анна Семёновна дедушкой и бабушкой. Внучку назвали в честь тёти – Танечкой. Беременность и роды в совокупности со слабым здоровьем подкосили совсем ещё молодую женщину. В довершении бед муж нашёл себе другую и развёлся с Леной. В результате Леночка окончательно зачахла и у неё нашли рак. А это в те времена был приговор, который был исполнен судьбой очень быстро. Вот так на руках у дедушки с бабушкой оказалась внучка и они прошли с ней то, что не позволила им война пройти со своими детьми. Они работали, растили крошку и, казалось, что так будет вечно.

Но пришло время, крошка подросла, окончила школу и по семейной традиции поступила в медицинский институт, только она предпочла факультет педиатрии. Там она познакомилась с роскошным парнем, сербом по национальности и происхождению. Они поженились и после окончания института, несмотря на уговоры стариков, решили поехать пожить и поработать в Сербии, там было очень неспокойно, но это их не только не пугало, но даже как бы возбуждало.

Только вернувшись из аэропорта домой, старики поняли, что они остались окончательно одни и надолго, а может быть и навсегда. Обещание, которые им дали молодые, что как только появится ребёнок – его тут же отправят на воспитание в Москву, было единственный маячком. Жизнь опять стала однообразной, а это значило, что для них наступил очередной период вечности.

Слушая рассказы стариков, в которых они каждый раз повторяли даты, события, характеристики людей, причём всегда немного по-разному, Стас видел всю их жизнь как на ладони, что его удивляло. Такого ощущения у него не возникало даже с клиентами, которые были гораздо моложе и изо всех сил старались вывалить на Стаса всё свою историю жизни, не упуская ни одного «важного» момента, но всегда оставляли что-то «в уме»…