Текст книги "Муха, или Шведский брак по-русски"

Евгений Подгаевский
Муха или Шведский брак по-русски

Глава 1

На маленьком базарчике Люба, приятная женщина лет сорока-сорока двух, покупала свежее молоко у местной бабы.

– А Вы знаете, мне название поселка сразу понравилось, как-то звучит приятно – Шведино. Шве-ди-но.

– Конечно, – согласилась баба. – Не Просянка какая-нибудь.

– Но как же вы здесь себя величаете? Не шведы же?

– Не шведы, – с улыбкой согласилась баба, наливая Любе молоко. – Ими здеся и не пахло.

– Тогда как?

– Угадай.

– Шведцы? Шведяне? Шведчане?

– Да шведянские мы! – засмеялась баба. – И ты теперь шведянская. И муж твой теперь шведянский. Привыкайте. Вы ж напротив Вали Спиваковой дом купили?

– Да. Вы знаете Валю?

– Тута все знают – и друг друга, и друг про друга. Кто, где, с кем, когда и как. Не скроешься ни за занавеской, ни под одеялом. А почему ж из города уехали?

Но Любе не хотелось обсуждать эту непростую для нее тему.

– Так… обстоятельства разные… Мужа сюда на работу перевели.

– А-а – протянула баба неопределенно… – Ну, ты за Валентину держись. Она неплохая.

– Мы уже даже немножко сдружились.

Баба одобрительно кивнула:

– И Петя у нее хороший. Хозяйственный, не пьет. Твой-то пьет?

– Нет, что Вы!... Спасибо Вам.

Взяв банку с молоком, Люба кивнула бабе в знак благодарности и пошла дальше.

– Дак уже счастье большое! – крикнула ей баба вслед.

Люба не поняла, обернулась:

– Что большое?

– Что мужики не пьют. Таких беречь надо, на руках носить.

– Вот как? – сказала Люба. – А я все жду, когда мой Вася меня на руках носить станет. Уже и сын – студент. Дождусь ли, неизвестно.

– А ты помудрей, да поласковей. Может, и дождешься.

И уже совсем тихо добавила:

– Если повезет. Мужики – это ж такая порода… Неисправимая!

* * *

В это время на втором этаже неказистого поселкового здания, через окно своего кабинета, сорокалетний с гаком Вася (но для подчиненных, разумеется, Василий Сергеевич), муж Любы, наблюдал за движением особей женского пола по сельской улице. Писаным красавцем Василия мы не назвали бы, и все же было в нем, высоком и не слишком широкоплечем, что-то слегка утонченное, что заметно отличало его от коренастых поселковых мужиков. Особенно, когда Вася надевал шляпу. Но сейчас ему было не до нее. Взволнованный, он вытирал рукой пот со лба. Потому что в этот момент на улице, как раз напротив его окна, встретились и разговорились две дородные селянки. Были они, конечно, одетыми, но Васе вдруг на секунду почему-то представились полуобнаженными, в роскошных пеньюарах, да мало того – они еще и ручками махали ему в окошко. Потом вдруг стали грациозно перед ним танцевать. И Васе даже чудились их зазывные голоса:

– Как скучно и однообразно ты живешь, Василий Сергеевич!

– Старые обиды и мелкие дрязги с супругой.

– А ведь тебе уже за сорок.

– Ты все, что мог, уже сделал для близких.

– Не пора ли заняться собой?

– Ты ведь сам называешь эту пору пикантной.

– Да, пикантной, с перчиком!

– В тебе энергии еще через край, Василий Сергеевич!

– Но помни: эта пора не будет вечной.

– Так оглянись, потянись, развернись!

– Ты никого не предаешь.

– Да ты жизнь отдашь, если надо!

– Но теперь-то просто хочешь вобрать этой жизни побольше!

– И ты ее ни у кого не отнимаешь!

– Так какое же здесь преступление?

– Покопайся в своих глубинных желаниях!

– И дай, наконец, себе волю!

Но Вася крикнул с обидой им из окна:

– Я дал жене слово больше не изменять!

Две танцующие селянки в пеньюарах обиженно переглянулись и тут же превратились обратно в двух обычных, дородных, но одетых сельских баб. Они попрощались друг с дружкой и разошлись.

– И как же тут быть? – непроизвольно, с глубоким вздохом, проговорил вслух Василий в кабинете. – Я бы не хотел изменять.

– Так вы решили не изменять? – послышался голос за его спиной.

Василий обернулся – в кабинет заходил маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках. Он деловито прошел к столу:

– Я поддерживаю Ваше решение. Изменять показатели в отчетности – это, знаете, чревато. Зачем? Я только что от наших ребят. Они уже обточили свои болванки. Вопрос только в том, куда их загрузить.

– Куда загружать болванки – это вечный вопрос, Поликарп Николаевич, – глубокомысленно изрек Василий.

– В том, что Вы его оперативно решите, я уже не сомневаюсь. С Вашим переводом к нам, Василий Сергеевич, все эти застойные явления стали как-то рассасываться.

– Рас…сасываться?

– Ну да. Стало, знаете, гораздо веселее. Подпишите, пожалуйста, накладные.

* * *

Под вечер дома Люба затеялась с котлетами (вот-вот должен придти с работы Вася).

– Так. А панировочные сухари? – спросила Люба сама себя и открыла пластмассовую емкость для сыпучих продуктов.

Емкость оказалась пустой.

* * *

Люба побежала через улицу в дом напротив, к Вале, своей новой подруге. Толкнула калитку.

Надо, наверное, сразу отметить, что Люба и Валя были в чем-то схожи между собой. Обеим слегка за сорок, примерно одинакового роста и комплекции, обе с короткими прическами, только у голубоглазой Любы волосы, пожалуй, светлее, а у кареглазой Вали – немного темнее.

А что до Пети, Валиного мужа, то он был пониже Любиного Василия, коренастый, широкоплечий. Словом, никакой утонченности. Хотя чистоплотный, не замазурка.

* * *

У Вали уже ужинали. Она усадила за стол и Любу.

– Найду я тебе сухарей. Посиди с нами.

Но столе все было по-простому, никаких особых кундеб.

– Ой, да не надо, – стала отнекиваться Люба, но Валя положила ей на тарелку немного жареной картошки и салата из огурцов с помидорами.

– Ешь! – строго сказала она.

Люба вилочкой поклевала немножко.

– Вкусно, – похвалила она.

Петька, в белой майке, мускулистый, хлебал борщ.

– А Петя у нас и на ужин борщ любит, – ласково сообщила Валя. – Мама в обед сварила.

– Угу, – ответил Петя, прихлебывая.

Его подслеповатая теща Мария Семеновна сидела тут же, за столом, в очках с очень толстыми линзами, но ничего не кушала – изучала цветные фото в журнале, поднеся его близко-близко к глазам. На фото – красивые дамы и господа в красивых интерьерах и авто.

– О-хо-хо, мы так красиво не жили, – сказала Мария Семеновна, оторвавшись от журнала.

– Так никогда не поздно, – сказала Люба.

– Нет, – не согласилась Мария Семеновна. – Всему свое время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла.

Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель – на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.

– Ну, Вы, мама, и нашли тему – поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.

«Вот же зараза!»

– А морщишься чего? – спросила Валя. – Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?

– Можно, – сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.

– Вот и лопай, да маме спасибо говори.

– Спасибо, – сказал Петька.

– Да не за что, – ответила Мария Семеновна. – Первый раз что ли.

Секунду Петька раздумывал.

«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тещеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стекла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тетке Нюрке: «Я хоть и вижу плохо, зато в своем доме всегда все слышу». Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая – «тише, а то мама услышит». Все мама да мама. Все тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»

Пока Петя так рассуждал, теща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чем-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку еще немного угощений.

Петя медленно поводил ложкой в тарелке. Принюхался. Запах все-таки обалденный. Пустой желудок подсказывал ему, что сейчас обострять ситуацию не следует.

«Борщ все-таки вкусный. И теща, в общем-то, не вредная. Подумаешь, муха! Да если на то пошло, каждый человек хоть раз в жизни да вынимал муху из борща. Или из компота».

Петя аккуратно отодвинул муху поближе к краю тарелки, и зачастил ложкой.

* * *

В это время Василий, вернувшись домой, супругу дома не обнаружил, зато увидел, что на горящей плите вовсю кипит кастрюля с картофелем.

– Так! К соседям напротив побежала!

Василий достал из кухонного ящика вилку, неуклюже потыкал ею в картофелины и выключил огонь.

* * *

А в доме напротив беседа продолжалась.

– Как Ваши глаза, тетя Маша? – спросила Люба. – Закапываете?

Теща оторвалась от журнала, сняла очки:

– Все без толку. Вот вдаль еще терпимо – через дорогу вижу, в огород вижу. Без очков. А вблизи, вот сейчас, почти ничего, будто в пару все. Сижу, как в бане.

– Тогда давайте все разденемся, – сказал Петька, откусывая хлеб. – Голые посидим.

Валя внимательно посмотрела на мужа:

– Все-таки, Петя, ты немножко неотесанный. При маме такие шуточки.

– А что твоя мама никогда в бане не была?

– Да хватит вам, – миролюбиво вставила Мария Семеновна. – Была. И вам советую. Чем чаще, тем лучше. Пар – великая сила!

* * *

В это время Василия на кухне обдавали клубы пара. Он сливал в мойку кипяток из кастрюли с картошкой. Делал это неуклюже, обхватив кастрюлю тряпкой и придерживая крышку. Клубы пара били в лицо, Василий морщился и отворачивался в сторону:

– Все на мою голову!

* * *

Беседа в доме напротив, между тем, продолжалась.

– Но здесь же не баня, Петя, – все-таки добавила Валя осуждающе. – Баню ты в собственном дворе все никак до ума не доведешь. Год уже? На предбанник такую площадь разогнал, а зачем, спрашивается?

– Найдется зачем, – миролюбиво ответил Петр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с легкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. – Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.

– Свои собственные, которые из головы повыкатывались? – ласково спросила Валентина.

– Ой, Валя! – неодобрительно качнула головой Мария Семеновна.

– Ничего, там их еще много осталось, – отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.

– Смешные вы все, – засмеялась Люба.

– А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.

– Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.

* * *

В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш, сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.

* * *

А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:

– Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы – чистота, порядок – муха не пролетит.

– Ага, – сказал Петька, – не пролетит. Упадет.

– Да какая муха тебя сегодня укусила? – опять повернулась к мужу Валя.

– Пусть попробует. Я ее скорей укушу.

Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.

– А Василий где же? – спросил он у Любы.

Но тут раздался легкий стук, дверь заскрипела, и в проеме появился Вася.

– О! – сказал Петя.

– Легок на помине, – добавила Мария Семеновна.

– Вот она где рассиживает. Так и знал, – беззлобно сказал Вася. – А кастрюля конфорку залила.

Люба схватилась ладонью за свою щеку:

– Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?

– Да выключил, сиди уж. И воду слил. – Вася, еще не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. – Может, и мне борща дадите похлебать?

– Вот бессовестный, – сконфузилась Люба. – Сейчас ведь домой пойдем.

– Да проголодался же человек, – сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.

– Ага, – ответил Василий.

– Так покормите же Василия, гостя дорогого, – вставил Петька.

– Садись, конечно, налью, налью, – засуетилась было Мария Семеновна.

Но Валя ее остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краев тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на ее дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.

Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но… Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.

– Я… это… В общем, я неожиданно понял, что уже сыт.

– О! – округлил глаза Петька. – А секунду назад не понимал?

– Так ведь пищеварение… Сытость после приема пищи не сразу проявляется.

– Где ж тебя накормили? – удивилась Люба.

– Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем, с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.

– Да с чего это вдруг? – Люба прямо-таки поразилась. – Я ж дома уже фарш приготовила.

– В самом деле, – поддержала подругу Валя. – Она ведь к нам за сухарями прибежала.

– Да чистая случайность, – Вася помедлил, соображая, как бы сказать. – Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.

– Тьфу! – сказала Марья Семеновна. – Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.

– Это точно, – сказала Валя. – Машка Зубанкина – баба нечистоплотная, кто ее только в поварихи засунул? От одного только ее фартука с этими жуткими желтыми разводами на животе меня уже всю передергивает.

Валя даже брезгливо, слегка картинно передернула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И все поняла. И замолчала.

Разговор как-то сам собой свернулся, и Люба с Василием вежливо откланялись, прихватив сухарей.

* * *

Валя ничего дома больше на эту тему не сказала, молча собрала тарелки и унесла их на кухню.

«А что тут говорить? Мама не виновата, она всегда очень аккуратная. Случайность. И Петька тоже ни в чем не виноват. Хотя, конечно, мог бы как-то сразу эту тарелку с глаз долой убрать. Балда Иванович. Ну погоди же!»

Валя мыла тарелки на кухне и иногда вытирала все-таки набегавшую на глаза обидную слезу.

«Ну надо же! Теперь черте что будут про нас думать, что мы тут… что у нас тут…».

* * *

Чуть позже Валя все-таки сказала матери про муху.

– Ох, неудобно, – охнула Марья Семеновна. – Но ведь ничего не переиграешь, чего ж теперь…

Помолчала и добавила:

– А Петя, значит, перемолчал. Деликатный какой. Но это при Любе. Без нее не преминул бы… Да ладно, ты его уж сегодня не цепляй.

* * *

…Потом, когда Валя вошла в спальню, Петька, обнаженный, уже ожидал ее в постели. Без всякого там «Якова» откинул легкое одеяло, которым прикрывался. А что? Он муж, она жена.

– Иди сюда, моя принцесса.

– Зубы почистил, принц? – спросила Валя.

Петька охотно и весело поклацал белыми зубами, подзывая Любу к себе указательным пальцем.

– Ну так поворачивайся зубами к стенке, – продолжила она. – И так до утра, понял? Пентюх! Почему тарелку с мухой сразу же не убрал с глаз долой?

Петька обиделся:

– Меня же мухой чуть не накормили, и я же еще и виноват!

Обиженно засопел и отвернулся к стенке.

Но вскоре Валя оттаяла, легонько толкнула его в бок, а уж он ждать себя не заставил.

* * *

Василий с Любой тоже уже лежали в постели, он обнимал ее за плечи, пытаясь притянуть к себе. А она все не могла успокоиться:

– Так никакой столовой не было?

– Нет, конечно. Из-за мухи все придумал.

– Однако, складно же ты сочинил про столовую. Даже я поверила. Ты и меня так обманывал, и не раз, да?

– Ну не начинай снова, Люба. Я же тебе пообещал.

– Что пообещал? – требовательно спросила она, хотя прекрасно понимала, что он имел ввиду.

– Что больше не изменю тебе. Никогда.

Глава 2

Утром Люба кормила Василия завтраком. К чаю ему – бутерброд с маслом.

– И медиком сверху, – попросил Вася.

– Меду на масле не сидится. Заляпаешься весь. Лучше из чашечки, ложечкой, хорошо?

– Угу, – кивнул Вася. Он изучал содержание местной газеты.

– Опять в газету уткнулся.

– Надо же знать, что в районе творится.

– И что творится? – спросила Люба.

– Перед выборами с ума сходят. Друг на друга ляпают.

Он отложил газету в сторону. И вдруг:

– Вот и ты сказала «заляпаешься»? Фу! Звучит как-то…

– Как, Вася?

– Неэстетично. Могла бы сказать «испачкаешься».

– Но ты сам только что сказал.

– Что сказал?

– «Друг на друга ляпают».

– Разве?.. Ну, это потому что они там друг на друга ля…

– Ага, – сказала Люба. – На работу тебе пора, ляпальщик.

– Тогда уж лучше через «а».

Люба озадачилась, но только на секунду:

– Смотри у меня! Подымайся.

* * *

В прихожей Вася, надев шляпу, изучающе повел туда-сюда головой перед зеркалом. А что? Ему идет, что-то такое мелькает.

– Вась, может, без шляпы?

– Почему это?

– Да в поселке один ты ее и носишь.

– Ну и что?

– Ты ж не лысый.

– А что шляпы только для лысых?

– Тьфу ты! Ну иди, красуйся.

Она поцеловала его в щеку и подтолкнула к двери.

Захлопнувшаяся за Васей дверь вдруг снова открылась. Вася вернулся.

– Забыл что?

– Да нет… Это…

– Без шляпы решил?

– Да нет… – Вася вроде бы не мог подобрать нужное слово. – Ты это, Люба, смотри не ляпни случайно…

Взгляд Любы выразил непонимание.

– Да я про вчерашнюю муху, – продолжил Вася. – А то Валя обидится.

– Господи, я даже не видела этой вашей с Валей мухи. Если бы ты не рассказал! Марш на работу! «Валя обидится»! А Петя нет?

– Ну и Петя, возможно, тоже, – осторожно добавил Вася. Поцеловал жену в щечку и вышел.

* * *

На улице после дождя развезло.

Валя с Любой с сумками едва вышли из продуктового магазина, где только что отоварились, как на площади, подняв мутные брызги из лужи, затормозил мотоцикл. Сидевшая за рулем внушительная тетка обратилась к ним:

– Девчата, неохота с мотоцикла слезать. Не видали, липучки для мух есть?

При упоминании про мух Вале стало жутко неловко, она даже покраснела. Люба это заметила и тоже замешкалась.

– Да вы оглохли, девчата? – спросила тетка-мотоциклистка. – Спросите у Дуськи.

Люба повернулась к открытой двери магазина:

– Дуся, тут спрашивают, липучки для мух есть?

– Нету, вчера последнюю забрали, – послышался голос продавщицы. Но сама она не показалась даже в глубине магазина.

– Ну так завези! – громко крикнула тетка-мотоциклистка. – И можешь не прятаться. Я от тебя все одно не отстану.

– Эти липучки не очень-то и эффективные, – сказала Валя.

– А мне не для этого, – ответила тетка-мотоциклистка.

– А для чего?

– Скоро узнаете.

На этих словах тетка-мотоциклистка газанула и рванула с места, оставив Любу и Валю в легком недоумении.

* * *

Подруги пошли по улице, обходя лужи.

– Валюша, – осторожно начала Люба. – Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.

– Неправда, – сказала Валя смущенно.

– Да правда, – продолжала Люба. – Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.

– Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.

– Да, Василий ужасный чистоплюй. – И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: – Что касается пищи и носков.

– А что – носков? – Валентина даже остановилась.

– Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, – пожала плечами Люба. – Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.

– Какие, оказывается, наши мужья разные! – покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперед вдоль заборов. – Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки – проще выбросить, чем зашить, – нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!

* * *

Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.

* * *

Валя, между тем, на улице продолжала:

– Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упертым, делать? Куча ж новых носков в комоде!

Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.

Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых – под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалеванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.

– Батюшки, это что такое? – остановилась Люба.

Но Валя схватила ее за руку и потащила в сторону:

– Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!

Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.

Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.

– Да что происходит-то?

– Это «куры», – сказала Люба.

– Куры?

– Так у нас третий день свадьбы называется – куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котел, и вообще, гребут что ни попадя – за пару рюмочек для хозяев и приглашение.

– Ко всем, что ли, без разбору ломятся? – поразилась Люба.

– Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.

* * *

Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколесные тачки, сделали им «операцию» – разбили над ними молотком старый ржавый чугунок – и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.

* * *

Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом – экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь – а ряженые уже и к ним направились.

– Все, прощай колбаса, – сказала Валя. Из ее сумки торчала палка варенки. – Убегать – еще хуже, догонят и уж точно грязью измажут.

Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:

 
Муха в заднице сидить,
Муха мной руководить.
Дернить слева – я у Маши,
Справа дернить – у Наташи!
 

Люба в легком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.

– Бесстыдник ты, Федька, – беззлобно покачала головой Валя. – Сам сочинил? Из личного опыта?

– Ну! Моя новая произведения. Ее у нас ишо не все слыхали.

– А если женке расскажу?

– Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.

Он развернул гармошку:

 
Нам с соседским, эх, Митрохой
Захотелось вдруг гороху…
 

– На! – Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Ее на лету весело подхватил один из его ряженых «помощников». – Проваливайте!

Ряженые с достоинством склонили головы – в знак благодарности – и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.

– И много тут таких поэтов-песенников? – спросила Люба. – С личным опытом?

– Ой, не воспринимай серьезно. Все ж понарошке.

– Ага, понарошке! – почему-то не поверила Люба.

– Это наше шведянское народное творчество, – продолжала Валя. – Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотесанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.

– Давай, – согласилась Люба.

* * *

Подруги подошли к зданию поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.

– Здрасьте, – сказал он, морщась.

Валя покачала головой:

– Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!

– Да я кругом виноват, – почему-то обреченно махнул свободной рукой Тимофей.

Открыли запертую дверь, зашли.

– Сегодня Вам укол и электрофорез, – сказала Люба Тимофею.

– В кабинку и на кушетку! – скомандовала Валя. – Сейчас со шприцем приду.

Обе они облачились в белые медицинские халаты и подошли к раковине. Открыли кран с водой.

– Это ж его жена была, – сообщила Валя, намыливая руки.

– Кто? – Люба взяла мыло у Вали, стала тоже мыть руки.

– Да Катька. Которая на мотоцикле.

– А-а…

– А про колбасу маме не рассказывай. А то схватится за голову.

– Ладно, – пообещала Люба. – Хорошая она у тебя. Я иногда к вам зайду – а тебя нет. Так я с нею беседую, даже секретами делюсь. И ее послушать, знаешь, очень интересно бывает.

* * *

Валя, сделав укол, пациенту, направила ему на ухо аппарат для прогревания и вышла из кабинки.

В кабинете Люба расставила на столе две чашки, вазу с печеньем.

– Почаевничать успеем? – спросила.

Валя подвинула будильник на окне, посмотрела на циферблат.

– Успеем.

Стали пить чай. Валя вернулась к прежнему разговору:

– Мама, между прочим – я тебе не говорила? – рассказы, истории всякие сочиняет.

– Нет, не говорила. А про что?

– Да как сказать… Она говорит – всякое в жизни бывает. Нету, мол, ничего такого, чего бы взаправду не могло произойти. Ну и описывает. Но я думаю, больше выдумывает. Я тебе дам ее тетрадку, захочешь – почитаешь.

– Хорошо. Хотя… я могла бы, пожалуй, туда еще одну историю добавить.

Сказала это Люба и погрустнела. Отставила чашку, к окну отвернулась.

– Какую, Люба? Да что с тобою?

– Мы ведь почему сюда переехали? Утащила я Василия из города – подальше от его любовниц. Продавщицы, буфетчицы, парикмахерши…

– Да ты что! – поразилась Валя.

– Да… Как только узнала, что перевести его сюда на работу можно, так сразу же. Не он принимал решение, а я. Просто поставила вопрос ребром. В поликлинике должность зама оставила. Но это не главное, конечно…

Люба уже чуть не плакала.

Валя растерянно качала головой, не зная, что сказать.

– Может, здесь наладится, – вымолвила она, наконец. Снова покачала головой – Нет, мой Петя не такой.

– Тебе так кажется, – жестко заметила Люба. – Все они… с мухами, как поет этот ваш Федька-гармонист. Все до единого!

– Да слушай ты его, дурачка!.. Ой, неужели ж и правда?

– Ты просто не в ведении. Может, дырки на носках – это как раз маскировка. Под простачка.

Валя сильно разволновалась:

– Да если узнаю, я моего Петю самолично удушу вот этими руками на центральной площади поселка! Буду плакать и смотреть, как он трепыхается, пока не затихнет.

– Эй! – донеслось из кабинки, – вы меня спалить решили?

Валя взглянула на будильник:

– Больной, лежать и не трепыхаться! Еще одна минута. «Спалить мы его решили»! – передразнила она.

* * *

Когда вечером после работы подошли к своим домам, Люба пригласила:

– Зайдем ко мне на минутку.

На кухне Люба вытащила из своей сумки такую же палку колбасы, какую Валя днем пожертвовала во имя счастья жениха и невесты. Разрезала пополам, протянула половинку Вале.

– Ой, да не надо! – замахала Валя руками.

Но Люба молча и настойчиво тряхнула рукой: бери.

Валя взяла.

У двери снова повернулась:

– Неужели ж и правда – все? До единого? А что же тогда верность? Если слово такое существует, то и она же должна быть.

Люба грустно пожала плечами, что означало большой вопрос: кто ж его знает?

А Валя неожиданно продолжила с растерянностью:

– Так ведь и слово «коммунизм» тоже существует…