Текст книги "Иной и Иные. Двери не то, чем кажутся"

3

Серега, конечно, мог додуматься до такого розыгрыша. Он мог послать электронное письмо с другого аккаунта, но уж если шутить, то шутить так, чтобы шутка сработала. Серега, понадеявшись на удачу, отправил свой сон мне, а я сейчас возьму и перезвоню ему. Я уже взял телефон, но отложил его. Неправдоподобно. Я не смог привести веских доводов, но был уверен, что это не Серега.

Перечитав послание, долго смотрел на черные буквы на белом фоне. Я не стал удалять письма. Мало ли. Глянул на часы. Незнакомец заверил, что можно приходить в любое время. Вот сейчас я и поеду. Если встречусь с Индиго, значит, он следил за мной. А если никого не будет? Да какая разница! И пошел в прихожую.

Я остановился в задумчивости уже одетый перед дверью. Хотелось съездить, узнать, и в тоже время опасался. Кажется, внутри кто-то беспокойно шевелился и пытался достучаться до меня. «Будь настороже», – словно говорил этот кто-то. Но я решился.

Не прошло и полчаса, был на месте. Я постоял минут пять-десять перед стеклянными дверями магазина, осматривая проходящих мимо людей. Затем зашел внутрь погреться. Прошелся по павильонам, рассеяно рассматривая фантастическое многообразие хохломских изделий. Была небольшая витрина с книгами. Здесь я чуть задержался и, когда мой взгляд остановился на двухтомнике А. К. Толстого, вспомнил, что хотел купить книги этого автора. Я купил двухтомник и, завернув его плотно в пакет, вышел на улицу, решив возвращаться домой. И вот тут мой взгляд встретился с тем незнакомцем. Я узнал его по фигуре и этому распахнутому пальто и синей рубахе. Он шел мне навстречу. Царапнула мысль, что, может, я ошибся, и вот сейчас мы приблизимся друг к другу, но в последний момент разойдемся. И ничего не будет. Разговор с незнакомцем в тамбуре – сон. Нет, это был не сон.

– Евгений, здравствуйте. Я Индиго. Удивлен, что вы так быстро откликнулись.

Не сон.

Я знал его и узнал его голос, а он знал меня.

– Здравствуйте, – неуверенно откликнулся я.

– Хоть я первый заговорил с вами, прошу, задавайте вопросы.

Обращение на «вы» насторожило.

– Хорошо, как вас на самом деле зовут?

– Индиго.

– Ну, это же цвет.

– Мое имя трудно произносимо, но оно связано с цветом. Это как у вас есть фамилии: Белов, Чернов, Карев. Поэтому – Индиго.

Вспыхнула мысль: возможно, он иностранец. Я сосредоточенно осмотрел его. Хотя на иностранца он не походил, но ощущение чужеродного, одновременно отталкивающего и притягивающего было. Индиго словно нес запах этой чужеродности. Запах запутался в складках одежды, и он невидимым шлейфом следовал за ним.

– Хорошо, – продолжил я. – Сможете повторить письмо? – Индиго в точности повторил электронное послание. – Откуда вы знаете о моем сне?

– Это сложный вопрос.

– А мне кажется, он самый простой.

– Это связано с нашей первой встречей.

– С теми шестью словами?

– Да.

– Я думал, мне это приснилось.

– Нет. Это было наяву. И те шесть слов: «никогда не думайте о преодолении пространства» связаны с тем псом из сновидения. Я, если так можно сказать, был знаком с тем псом.

Я только хмыкнул.

– До свидания, – вдруг вымолвил собеседник.

– Э, погодите, мы же еще…

– Мне кажется, вы ни готовы слушать дальше.

– Я готов.

– Давайте, в следующий раз.

Индиго развернулся и пошел прочь. Естественно, я не стал догонять его и пытаться вновь вывести на беседу, ведь она нужна была только ему, а эти слова о преодолении пространства, сон о собаке и тому подобное – не мои проблемы.

«Никогда не разговаривайте с незнакомцами» – вспомнил я совет известного классика. Но Индиго не совсем был незнакомцем. Может, сумасшедший, из психушки сбежал? Да ну, не похож!

Я посмотрел на удаляющуюся фигуру Индиго. Конечно, он приличнее одет, чем остальные прохожие, и этим немного выделялся или, если точнее, отчуждался от остальных. Дело даже было не в ухоженности или лоске, но я вновь поймал себя на мысли, что здесь он чужак. На безумца он не походил. Хотя откуда такие предположения, ведь знаю его пару минут.

Я пресек поток мыслей и направился к автобусной остановке.

Можно подумать, что меня настиг сон. Вновь тот же самый незнакомец говорил со мной, но теперь-то я знал: все случилось наяву. Не было провалов в памяти. Я помнил, как добрался до дома, как вошел в прихожую и закрыл на ключ дверь, будто хотел навсегда отгородиться от реальности. Индиго существовал где-то там, пусть там и остается.

Допустим, рассуждал я, лежа на диване и листая Толстого, Индиго – сон, и встреча у магазина – тоже сон, но даже если так, то это должно насторожить. Один персонаж с неумолимостью рока приходит вновь и вновь и пытается достучаться до меня. Я отбросил глупые мысли. Конечно, не сон.

Чувство безопасности дало трещину, я даже представил, как у основания воображаемой стены появилась ломаная линия, похожая на небольшой ручей с притоками. Мой мир дал трещину.

Я остановил взгляд на какой-то странице и прочитал стихотворение: «Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре». Так, и здесь про реку, и тоже в переносном смысле слова. Я закрыл и отложил книгу. К черту все! Возможно, дальше ничего не будет. Дальше не будет встреч с Индиго. Я потер костяшками пальцев веки, положил книги на стол и, вернувшись на диван, не заметил, как провалился в короткий и фантастический сон.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Я открываю дверь, она поддается туго, я тяну ручку на себя, но все же полностью распахиваю дверь. Что там дальше я не вижу, а, может, и вижу, только не понимаю. Сознание беспомощно шаркает по реальности сна, словно пытается поймать ее, но не удается. Я вижу перед собой пса. Того самого.

– Ты вообще кто такой? Что здесь делаешь? – произношу и не жду ответа.

Но на удивление собака отвечает:

– Слежу за правильностью Научно-технического прогресса. А ты-то как здесь оказался?

– Где здесь?

– На этой планете, – удивляется пес.

– Что? – Я смеюсь. – Вообще-то я здесь родился.

– Поскольку ты этого не помнишь, ты не смеешь утверждать подобного. А свидетельство о рождении и подделать можно.

Собака улыбается. Именно улыбается, не оскаливает зубы, а растягивает рот в улыбке.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Я проснулся и долго смотрел в голубой потолок. Что можно вынести из сна? Ну, сон и сон, нестоящий внимания, но пока лежал те недолгие минуты на диване, мной владело чувство полного одиночества. Не фигуральное выражение – я одинок, не ощущение одиночества, вызванное скукой, а именно заброшенность. Я малое семя, кинутое в холодный космос, и сейчас нет этого города, страны, планеты. Ничего нет. Даже меня. А пульсирующее сознание, кричащее о том, что я мыслю, следовательно, существую – есть иллюзия. Точнее, человеческая привычка. Мы привыкли к телу и считаем его продолжением своего я, даже нестройный хор в голове, который мы идентифицируем как свои мысли, вовсе не мы. Нас нет. Мы – поток. Поток чего? Поток случайностей? Поток пустоты? Пустоты пронзающей мир в мгновение, которое стремится к нулю?

И вдруг этот нерадостный хор мыслей оборвался сам собой. Я вынырнул из тоски небытия и осмотрелся. Все существовало: моя квартира, дом, город, страна. В комнате на столе лежали друг на друге два светло-синих тома с золотым теснением избранных сочинений Алексея Константиновича Толстого. Жил человек и его не стало, а вот мысли остались. Даже странно.

Я сел на диван.

Нет, странным было иное: как совершенно глупый сон о говорящей собаке смог вызвать вихрь пессимистических мыслей?

Ладно, в сторону всё. Сейчас меня должны занимать иные мысли. Сегодня я доложен встретиться со Светой у «Дома Книги». Кстати, и время встречи близко, да еще нужно доехать.

Как я ни старался не думать вообще, то есть бездумно смотреть в окно маршрутки за мелькающими окнами и витринами домов и спешащими пешеходами и авто, мысли потекли. Правда, в ином направлении. Что есть интимность? Для кого-то это слово, окрашенное непристойностью, связано с интимной сферой. А для меня? Конечно, это тайные мысли, но мысли очищенные ото всего приземленного. Я слышал такое выражение: «парение в высших сферах» или «говорить на высокие материи». Вот это и есть интимность. Идеи, касающиеся метафизического мироустройства, смысла жизни, целей, стоящих выше суеты и обыденности.

Мои мысли были похожи на легкие шарики. Я перекатывал их с места на место – так прошло время. Я вышел на нужной остановке и направился к «Дому Книги». Свету я заметил сразу. Одета она была также, только в руках держала спортивную сумку. Судя по всему, она была пустой.

– Привет.

– Привет. Пошли в «Дом Книги». Я тут себе приглядела Рабиндраната Тагора двенадцать томов, – сказал Света так, будто речь шла о новом платье.

Я улыбнулся:

– Пошли. Так вот зачем сумка?

– Ага, верно.

– Что ж, сам бог велел сумку нести мне.

– Но я не бог, – пошутила Света.

Мы вошли внутрь и повернули налево, где находился букинистический отдел. Света сразу пошла к кассе и заговорила с продавцом. Я прошелся взглядом по книжным полкам. Книги были изданы еще в советское время. От них веяло историей. Я наугад взял одну книгу. Полистал. Вернул на полку. Затем следующая книга побывала в моих руках. Я заметил, что цена, проставленная на последней странице простым карандашом, не превышала двенадцать рублей. Самые дешевые экземпляры стоили шесть рублей – тонкая книжечка, но в твердом переплете. Что ж, может, тоже что-нибудь купить? Внимание привлекла книга в ярко-красной обложке – Борис Пильняк «Повесть непогашенной луны». Кроме этой повести в книге были: «Заволочье», «Волга впадает в Каспийское море» и «Жулики».

– Что-то приглядел? – поинтересовалась Света.

Она уже купила Тагора. Я показал книгу.

– Как прочтешь, расскажешь. Пойдем?

– Сейчас расплачусь.

– Пойдем пешком, – сказала Света, когда мы покинули «Дом Книги».

– Тут недалеко?

– Полчаса.

– А ближе жилья не нашлось? Геодезическое предприятие в верхней части города. Это через мост надо переехать, да еще полчаса на автобусе пилить, – поинтересовался я, беря сумку.

– Просто тут проверено уже, чего париться-то.

– Ясно.

– Что-нибудь читал?

– Платонова «Котлован». Заканчивается плохо. Но ты плохие концовки не любишь.

– Я тебе это говорила?

– Да. Я запомнил.

– Дело не в финале, а как написано.

Мы прошли пару минут в молчании.

– Ты купил Пильняка. Почему?

– Во-первых, слышал о нем. Во-вторых, я из него ничего не читал, а тут как раз на глаза попалась книга. И дешево.

– А, я так же. Тагора не читала, но что-то так захотелось.

– Я у Тагора стихи читал в переводе Льва Гумилева.

– Гумилев? А Николай Гумилев?

– Это его отец.

– У Льва, значит, стихи.

– В той книге всего помаленьку – винегрет.

– А я Янку Дягилеву слышал?

Я задумался. Фамилия знакомая. Сразу родилось словосочетание «дягилевские сезоны», но, конечно, Дягилев к Янке никакого отношения не имел. Просто однофамилиц.

– Нет, не слышал.

– «Особый резон», «От большого ума», «Рижская», «Мы по колено», «По трамвайным рельсам», «Гори, гори ясно», «Продано»?

– Знаешь, такое впечатление, что где-то и когда-то эти названия мелькали. Кажется, я даже краем уха слышал, но не могу вспомнить. Хоть Янка Дягилева – слышу впервые.

– А рижский бальзам?

Я рассмеялся:

– Нет, я тебя понял. Рижская это Рижская. Я другое имел в виду. Сами сочетания знакомы, а конкретно: «Особый резон» и, скажем, «От большого ума». Они для меня словно из иной жизни.

– Тогда у тебя есть шанс послушать иную жизнь, – ответила Света.

И мы пошли к ней, точнее к ее подруге, у которой она снимала комнату.

Быть впервые на новом месте всегда неловко, хоть и Светиной знакомой не оказалось в квартире.

Я остановился в прихожей и снял обувь.

– Ты проходи на кухню, – сказала Света. – Я сейчас приду.

Я прошел на кухню и занял место у стола.

Света принесла магнитофон, поставила Янку. Пока разогревался чай, я молча слушал песни. «Особый резон» и «Гори, гори ясно» – слышал я их впервые, но так и не смог избавиться от смутного чувства чего-то знакомого. Об этом и сказал Свете.

– Не исключено, – ответил она, разливая чай. – Возможно, ты и слышал. Однажды. Один раз. Но не знал исполнителя.

Я взял чашку и обнял ее ладонями.

– А ты с расхолодкой пьешь чай? – спросила Света.

– Да.

Она поставила пластиковую бутылку с водой.

– Ты знаешь, Свет. Кажется, я слышал Янку во сне.

– М-м… Это информационное поле, единый банк космических данных – пошутила Света.

– Точно.

Я сделал глоток.

На самом деле я пытался осмыслить услышанное, не смысл текста, этого не стоило делать. Янка рвала нерв, словно в последний раз пела. Все странные и непонятные словосочетания не возможно было понять рассудком. Песню следовало заглатывать целиком и улавливать ощущения. Лезвие холодных мыслей оказывалось бессильным расчленить этот комок пульсирующих нервов.

Опять пытался напрячь память: где и когда я это все-таки слышал? Хотя нигде и никогда. Действительно, смутный сон. Такие сны бывают. Ты идешь куда-то и что-то ищешь, сам не зная что, но находишь. В одном из таинственных закоулков подсознания, как в подвале, темно и неуютно. На ощупь ты обнаруживаешь затертую кассету, вставляешь в кассетоприемник, нажимаешь на кнопку и, как сквозь толщу воды звучит голос Янки: «По перекошенным ртам, продравшим веки кротам…» или «Не догонишь – не поймаешь, не догнал – не воровали…».

– Ведь ее в живых давно нет? – спросил я вдруг.

– Ну, как давно. В 1991 году Янки не стало. Ей было двадцать пять.

– Двадцать пять лет – это мало.

Ту я, конечно, слукавил. Двадцать пять лет это не мало, это катастрофически мало. Что может сделать человек за такой короткий промежуток времени? Некоторые доживают до глубокой старости, не оставив следа на земле. А зачем тогда рождались? Не помню, кто сказал: человек «экзистенцианирует» в реальность, чтобы преодолеть ее экзистенцию. Что это выражение означает, я не знаю.

4

Как бы я мог отреагировать на новое послание от Индиго? Вопрос трудный, он и остался трудным, когда прочел второе письмо этого странного… Человека? Тип – звучало бы презрительно, а я не испытывал призрения к нему.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

«Евгений, мне следует объяснить свое непоследовательное поведение с вами у магазина. Я тогда оборвал разговор. Со стороны, знаю, выглядело как неуважение к собеседнику. Я заранее приношу извинения и желаю объяснить причину. Не хочу пускаться в пространные объяснения в электронном письме. Мне кажется, что проще разрешить всё тет-а-тет.

С уважением,

Индиго».

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Мой ум зацепился, как за спасительную соломинку, за глагол «разрешить». Именно. Я понял, что я испытал, когда первый раз прочитал письмо. Ни злобы, ни ненависти, ни удивления. Второе, более вдумчивое слежение за переплетением слов, выловило роковое – «разрешить». Да, я хотел покончить раз и навсегда с этими встречами. Хотел, чтобы Индиго стал историей. «Разрешить всё». Развязать узел, случайно сплетенный судьбой, ибо, казалось, не могут сойтись в пространстве и времени два таких субъекта как я и он. А если и сойдутся, то разлетятся в стороны подобно двум телам в космосе. Даже столкновения не будет.

Единственно меня беспокоила мысль о говорящем псе из сна. Оставит ли в покое навязчивый сон, когда Индиго исчезнет?

Я поехал по уже знакомому маршруту.

В этот раз ждать пришлось недолго. Минут пять, не больше.

– Здравствуйте, – вновь вежливо начал Индиго.

– Здравствуйте.

– Итак, мое недолжное поведение связано с говорящим псом.

– Хорошо. Извинения приняты, – ответил я сухо. – Кстати, откуда вы знаете о моем сне?

– Скажем так, я был с ним знаком.

– С собакой? – уточнил я.

– Да. С собакой. Или псом. У вас, между прочим, удивительный язык. Два слова обозначают одно и то же.

– Ну, русский язык…

– Национальность здесь не причем. Я говорю, что ваш, а подразумеваю цивилизацию этой планеты.

Я смутно начал догадываться. Догадка, словно вор в ночи, осторожно пробралась в сознание, таща за собой еще одну догадку: он сумасшедший.

– Я понимаю, Евгений, вам нужны точные формулы, и чтобы никакой неопределенности.

– Это верно.

– Тогда так. Вы можете поверить, вы можете не поверить мне, но… – Индиго замолчал, видимо подбирая слова. – На моей планете проводили эксперименты с пространством и временем. В результате экспериментов удалось открыть случайно проход в параллельный мир. Проход, естественно, оказался неустойчивым и неконтролируемым. К счастью, он быстро исчез, но в этот мир проникли две сущности. С одной мы справились, а вот с говорящим псом…

– Погодите, а я здесь причем?

– Евгений, вы и есть тот пес.

– Да бред же! Я могу поверить в то, что вы пришелец, но в то, что я…

И тут Индиго пустился в пространное объяснение своего, как он выразился, неподобающего поведения. Он вновь упомянул о научном эксперименте, добавив, что самостоятельно отправился на поиски говорящего пса. Это было необходимо. Что-то вроде дела чести. Индиго пояснил, что он чувствует след, оставляемый сущностью. След держится долго. И Индиго смог проследить пса до нашей планеты и, выйдя на меня, был удивлен: след присутствовал, но самого пса не оказалось поблизости. У Индиго создалось впечатление, что он все время не успевает, то есть сущность исчезает за мгновение до его появления. Таким было ощущение и при знакомстве со мной в поезде и при второй встрече у магазина, поэтому-то встреча оказалась недолгой. Индиго разочаровался и спросил себя: «Почему я не могу поймать его и узнать о намерениях?» Но, задавшись таким вопрос, его вдруг осенило! Я и есть говорящий пес. Я его перерождение, спустя тысячи лет.

– Поэтому сейчас, разговаривая с вами, чувствую слабый след сущности, – закончил Индиго.

– Но вы же понимаете, что я вам не поверю?

– Конечно.

– И что же вы собираетесь делать?

– Я закончил поиски. Я нашел пса. Больше нет необходимости встречаться с вами. Я почувствовал, что сущность не опасна.

– Я не опасен.

– Можно и так сказать, – задумчиво произнес Индиго. – Все дело в том, что я запомнил след пса, или правильнее сказать – энергетический отпечаток или запах таким, каким он был в первую нашу встречу. Но прошло много лет, след менялся, но что-то осталось неизменным. Назовем это ядром, или сутью. И вот это неизменное и вывело на вас.

– Может, вы ошиблись?

– Двери не ошибаются. Их невозможно обмануть, тем более ключ.

– Какие двери? Послушайте, или мы расстаемся, или вы всё рассказываете.

– Вы правы. Придется рассказать более подробно, а не в двух словах. Но в следующий раз.

– Договорились.

Честно говоря, стала утомлять эта беседа. Впечатление создалось, что мы говорим о разном, причем Индиго пытается докричаться до меня со своей колокольни, но долетают вниз, где стою я, лишь обрывки фраз. Они бессмысленны, их не сложишь в ясные предложения.

Есть распространенная ошибка начинающего автора – писать неподробно. У автора в голове сложилась уже полная картина произведения, он видит ее законченной и логичной. Но начинающий автор показывает читателю только разрозненные куски в хаотичном порядке. Читатель не видит картины целиком, он словно рассматривает авторский мир сквозь замочную скважину. Так и Индиго показал лишь отрывки из своей истории.

– У вас есть вопросы? – вдруг спросил Индиго.

– Странно задавать их вам, не имея полной картины. Вопросов, конечно, море, ну, например… – Я задумался. – Например… Почему сущность живет в форме пса, почему не выбрала другой формы существования?

– Это просто объяснить. Сущность из параллельного мира не может выбирать форму. Жить в чужом теле – да, может, но материальность данного мира продиктовала ей форму пса. Например, вода в невесомости принимает форму шара. Почему?

– Законы физики.

– Правильно. Шар – оптимальная форма существования воды при невесомости. Так и собачий облик стал оптимальным для сущности.

– Ясно. Но возможно такое, что говорящий пес просто вселился в меня? То есть я не есть реинкарнация той сущности, которую вы ищите.

– Исключено. Когда сущность вселяется в тело, разум сопротивляется и аура искажается. Она раздваивается. Я этого не вижу у вас, другими словами, след сущности в вашей ауре для вас родной, он не противоестественен для вас. Может, я путанно объяснил?

– Нет, так-то понятно. То есть вы видите ауру?

– Да. Поэтому я вас легко находил.

Меня подмывало задать какой-нибудь каверзный вопрос, уж больно все гладко пока получается.

– Ну, хорошо. Тогда до встречи. Жду от вас историю.

– Нет, прощайте, Евгений.

– А разве вы не…

– Конечно, расскажу. Я вышлю ее на ваш электронный адрес. Обещаю.

Я был рад, что расстался с ним, но в тоже время слабое чувство тоски разбередило душу. Двойственность. Может, действительно, говорящий пес подал голос. «Да нет, конечно, чушь», – решил я, когда возвращался домой на маршрутке.

И до сих пор, именно до этого момента, когда печатаю эти строки, я не решил, хочу я еще раз встретиться с Индиго, или не хочу? В душе осталась та раздвоенность чувств и мыслей, которую трудно передать словами. Можно сказать, что это сожаление и облегчение, но, кажется, за этим еще что-то прячется.

В последнем письме от Индиго, во вложенном файле которого была история, шло объяснение двойственности. Конечно, он не знал о моих ощущениях, там не говорилось о моей двойственности. Индиго объяснял иное. Он просто сказал, что есть в мире предметы и явления, которые не поддаются «языковой артикуляции». Здравый рассудок диктует нам простое правило: что нельзя выразить, того не существует. Но это не так. Есть, то чего не выразить. И дело не в бедности человеческого языка. Язык богат. Но он приспособлен к материальности этого мира, значит, ограничен в своих возможностях. У него имеется зона, за которую он никогда не выйдет.

Возможно, решил я, мои двойственные ощущения как раз из этой серии. Объяснить до конца, до всей глубины я их не могу, лишь обозначить приблизительно. Это как топтаться недалеко от дома, в который я никогда не попаду, ибо он отделен неприступной пропастью. Я вижу дом. Я могу судить о его размерах, архитектуре, цвете, но ощутить полностью, войти в него – не могу.

Индиго предупредил, что в дневнике встречаются места, где повествование идет от других лиц. Это не домысливание и не фантазия, это было на самом деле. Индиго, если верить его словам, способен смотреть на вселенную с разных точек зрения. То есть не вселяться в чужое тело, а именно смотреть чужими глазами на мир. Конечно, посмотреть чужими глазами, это не риторическая фигура речи.

Способность чужого виденья Индиго приобрел, блуждая по вселенной. Заметил он ее не сразу. Вначале решил, что это игра воображения, но, как оказалось, нет. Пожалуй, мне стоит привести выдержку из его пояснительного вступления.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

«Открывая двери пространства-времени, ты как бы теряешь часть своего я. Ты оставляешь его двери, но взамен тебе дается частичка способности самой двери. Мне, Евгений, трудно передать словами ощущения. Это не описать. Когда находишься всегда внутри измененного состояния сознания, то привыкаешь, для тебя это данность. Ты понимаешь его. Но описать не хватает словарного запаса вашей цивилизации. Я искал хоть какой-нибудь термин, что приближенно объяснил бы тебе мое состояние, и я нашел его в литературной среде. Более-менее он подходит.

Есть произведения, которые пишутся от лица автора, от «всевидящего ока». Авторский фокал. Есть произведения, где повествование ведется от имени одного или нескольких персонажей. И вот если меня представить персонажем моей истории и в тоже время ее автором, потому как я могу смотреть на историю глазами других существ и сущностей, то полифокальность – есть тот термин, найденный мной. Он коряв, не спорю, но другого слова я не смог подобрать, чтобы объяснить свое ощущение размноженности и будто размазанности по вселенной».

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

После этих двух абзацев меня озарила шальная мысль: а что если мир авторского вымысла и мир реальный, в котором живет автор, равнозначны?

Мир вымысла реален, только его реальность живет по своим законам, поэтому он не соприкасается с нашим миром. Ну, мысленно, конечно, соприкасается. Не соприкасается в материалистическом смысле слова. И в тоже время наш мир – это чей-то авторский вымысел, похожий на раскрытую книгу с большим числом страниц. Книга написана или пишется.

И вот тут я незаметно подкрался к выводу, который неприятно удивил: ничего не было, то есть не было Индиго, он плод моего воображения, он герой моей повести, что я пишу сейчас.

Пришлось вернуться в начало дневника. Однако там я не дал однозначного ответа. Там лишь утверждается реальность. То, что я написал в самом начале, оказалось мыслью беспомощно размазанной по тексту. Тогда я отбросил сомнения. Какая мне лично разница был Индиго или он плод фантазии? То, что осталось от него, эти черные буквы на белом фоне, останется при мне. Вместо рефлексии надо дать слово Индиго.