Текст книги "Город Солнца. Сердце мглы"

Глава девятая. Погоня

Различимый свист от Аниной палатки. Пора действовать.

Дима вылез из гамака опасливо, боясь разбудить спавших по соседству метисов. Впрочем, неосторожные звуки тонули в шуме непогоды.

Поморщившись от боли, натянул ботинки. Наскоро проверил содержимое рюкзака. Помедлил в нерешительности и сделал первый шаг.

В плане Максима много изъянов, каждый из которых вёл к столкновению с людьми Скоробогатова, да и бегство сейчас, когда Аркадий Иванович завёл их в глубь сельвы, могло превратиться в самоубийство, однако переспорить Аню было невозможно. Дима поначалу не поверил словам Екатерины Васильевны. Казалось невероятным, что Максим, не отставая, шёл по следам экспедиции, лишь поджидал удобного случая устроить побег. Где он был раньше? Чем занимался, когда убивали Корноухова? Почему тянул так долго? Дима оспорил бы каждый из придуманных Максимом ходов, но лично встретиться с ним не мог и смирился с неизбежным.

Дима действовал стремительно. Каждый шаг – выверенный, каждое движение – отточенное. Острый слух выхватывал из ливня посторонние звуки, и Диме хватило нескольких мгновений, чтобы оценить положение караульных. Оставалось избавиться от них прежде, чем они поднимут тревогу. Дима мысленно ощетинился. Уподобился дикому зверю, вышедшему на охоту, и заставил разум умолкнуть. Пришло время довериться инстинктам.

Продвигаясь не громче змеи, Дима миновал навес Сальникова, Баникантхи и других скоробогатовцев. Тяжёлый храп наёмников выдавал действенность снотворного. Доктор Муньос не обманул: хватило двух капель на стакан воды. Дима припугнул Муньоса, сказал, что выдаст его тайну Скоробогатову, и тот вынужденно пошёл навстречу. Наверняка трясся от страха у себя в гамаке. Такова была расплата за его старые грехи.

Дима растворился в шуме дождевой воды. Едва караульный приблизился, оказавшись к нему спиной, Дима повернул голову дракону на своей трости. Щёлкнув, из трости выскочил заострённый шип, обмазанный свежим кураре.

Ударить в спину было бы подло. Дима шагнул вперёд и отчётливо произнёс:

– Титус.

Агуаруна обернулся. На его поясе взвились высушенные головы – вроде тех, что мадам Розмерта вывешивала на входе в «Три метлы». Каждая из голов некогда принадлежала самым страшным из дикарей, когда-то населявших джунгли. Титус убил их всех. Теперь ему было суждено пасть от руки Димы.

Дима нанёс удар. Шип вошёл в грудь Титуса. Вождь агуаруна, вскинув руки, замертво упал на землю. Ночь – молчаливый свидетель их столкновения – забрала его жизнь. Недолго думая, Дима скользнул в женскую палатку.

– Ты как? – застегнув за собой молнию, Дима насторожённо посмотрел на сестру.

– Всё готово, – твёрдо прошептала Аня.

– Действуем по плану, – вторила ей Екатерина Васильевна.

– Вы уверены?

– Да, Дим, мы уверены, – с нетерпением ответила Аня.

В её глазах отражалась непоколебимая воля, готовность принять любой исход, будь то смерть или спасение. Аня и Екатерина Васильевна доверили Диме свои жизни, и он не мог их подвести.

– Тогда идём.

Узнав о запланированном побеге, Дима был взволнован до дрожи. Слишком многое отдал, чтобы сблизиться с Егоровым. Терпел его отвратительные шутки и замашки. Чего стоит привычка выдёргивать с носа и переносицы волоски, а потом пальцем проверять, всё ли Илья Абрамович выщипал или нужно ещё потрудиться пинцетом. И фразочки вроде «закуси пулю», «лаешь не на то дерево» или «закрой глаза и думай об Англии». Всеми поступками Дима убеждал Илью Абрамовича, что предан ему и хочет помочь. Нарочно ссорился с Аней, доводил её до слёз, чтобы другие видели: они с сестрой не думают сбежать, не планируют ударить исподтишка, а главное, полностью признали свою вину и готовы искупить её участием в экспедиции. Как любил повторять Максим: «Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй». Дима был уверен: для него с сестрой единственный способ выжить – перетерпеть экспедицию, дождаться её окончания, а не пытаться переломить ход событий, как это порывался сделать Максим. Чем закончились его попытки обыграть Скоробогатова? Верно, ужасающими в лаконичности и последующей жестокости словами: «Ответ неверный». И вот все усилия Димы пошли прахом, стоило Максу заявиться и скомандовать подъём…

Дима долго не мог прийти в себя. Начал формулировать свои действия и мысли так, будто они написаны в приключенческом романе. Представил, что пишет книгу или даже лучше – пересказывает свою историю папе. Стоит в комнате на Соколе, смотрит на папу, потрясённого и вынужденного после первых же слов присесть на Димину кровать, поглядывает на солдатиков «Дракона» и рассказывает. Наслаждается победой. Знает, что сумел доказать папе его неправоту. Дима способен на многое, и папе придётся извиниться за последнее письмо, да и за многие слова, произнесённые с того дня, когда Дима сломал ногу.

«Дима действовал стремительно. Каждый шаг – выверенный, каждое движение – отточенное». Отличное начало для истории. Правда, «мысленно ощетинился» и отсылки к «Трём мётлам» лучше убрать. И Диме не пришлось никому подсыпать снотворное, и Титус на пути не попадался, и сушёных голов у него на поясе Дима не видел. Но это детали. К тому же стальной шип в трости – настоящий. Подарок от Егорова. Награда за то, что Дима, в Шри-Ланке сдавшись людям Скоробогатова, сам, без принуждения, помог им разгадать шифр Шустова-старшего и прочитать его тетради.

– Воспользуйся тростью, когда будешь готов, – сказал тогда Илья Абрамович.

Аня и Екатерина Васильевна вскинули рюкзаки на плечи. Припрятанная с ужина еда, гамаки, личные вещи – нехитрая поклажа. Хватит ли этого, чтобы выжить в джунглях? Смогут ли они вернуться домой? И можно ли доверять Максиму? Жребий брошен. Отступать было поздно, и Дима запретил им оглядываться. «Сделав выбор, следуйте ему. Оставьте сомнения позади», – твёрдо произнёс он.

Зои по-прежнему лежала в гамаке. В темноте нельзя было разобрать, спит она или прислушивается к разговору. Бежать из лагеря дочь Сальникова отказалась. На все доводы отвечала, что не хочет бросать отца. Распалившись и не желая оставлять подругу, Аня вчера взялась перечислять ужасы, которые творил Сальников, заверяла Зои, что Константин Евгеньевич недостоин её самопожертвования. Зои не спорила. Лишь под конец сказала, что согласна с Аней.

– Я всё равно не уйду.

– Почему?!

– Раньше он был другим. Совсем другим. Екатерина Васильевна, вы… вы знали папу. До того как… До того дня, когда…

– Знала. Да, Зоинька, Костя был другим.

– Он не выдержал, – прошептала Зои. – Не был готов к тому, что начнётся после отъезда Сергея Владимировича. И мама… Ань, я осуждаю всё, что он сделал. Этому нет оправдания. Но не могу его бросить. Знаешь, – Зои коснулась браслета на Аниной руке, – у него больше никого нет. И я всегда буду рядом. В память о маме. В память о своём счастливом детстве. Прости…

Когда Дима расстегнул молнию и, впуская шум моросившего дождя, приподнял палаточный полог, Зои вновь прошептала:

– Прости.

Вслед за дочерью Сальникова бежать отказался и Покачалов. С тех пор как Никиту привезли на Амазонку, он не переставал потеть, из-за чего привлекал к себе самых неугомонных насекомых. Они преследовали его днём и ночью: жалили, откладывали ему под кожу яйца, пили его кровь. Гамак Покачалова штурмовали отряды огненных муравьёв. Он отчаялся их отвадить – тщетно мазал верёвки уксусом, растительным маслом, вазелином. Каждую ночь, укушенный очередным муравьём, вскакивал и принимался выбивать гамак от их полчищ. И всё же Никита хотел идти со Скоробогатовым до конца, а когда Дима намекнул ему на возможное истощение, вспылил, с яростью заявил, что выживал и не в таких условиях.

– К твоему сведению, я ходил с Шустовым! И не раз! И, когда надо было, на своём горбу вытаскивал его из мест, не снившихся тебе и в кошмарах. Понял? Да, я не тот, что прежде. Но ничего. Справлялся там, и тут справлюсь.

– Но Макс…

– Не-пойду-я-не-пойду! – ломая голос и переходя на сдавленный крик, взвился Покачалов.

Успокоившись, сказал Диме, что мог давно сбежать – в тот же день, когда Максим заявился к нему в антикварный магазин и показал распечатку с Инти-Виракочей. Мог, но не сбежал, потому что не хотел потерять «Изиду» – наследие Шустова-старшего и его команды, из которой трое уже погибли, а четвёртый сошёл с ума.

– Я остался последним из нашей пятёрки. И я сохраню «Изиду». Этот поганец Скоробогатов, думаешь, загнал меня в экспедицию угрозами? Ну, в общем-то, да. Только он угрожал разорить «Изиду», сжечь архив и открыть на её месте… не помню, что он там собирался открыть. А смерти я не боюсь. Подставляться под клеймо Шахбана радости никакой, да. Пыток не переношу. А вот умереть не страшно. Я для своих сорока шести неплохо пожил, всякого повидал.

За полтора месяца экспедиции Дима привык к Покачалову, расстроился из-за его отказа, а потом рассудил, что так лучше. Никиту часто вызывали в палатку Аркадия Ивановича. Сам Скоробогатов устраивался в каминное кресло, остальные рассаживались напротив него – на складных стульчиках за сколоченным из бамбука столом. Не было уверенности, что сегодняшней ночью Покачалова вдруг не хватятся. В последние дни речь в палатке Аркадия Ивановича шла об истуканах, святилище и обнаруженных возле святилища захоронениях – человеческих костях. По словам Никиты, кости лежали беспорядочно, скорее сваленные в кучу, чем выложенные по обряду. На них были насечки от металлического или каменного оружия.

– Кто бы там ни лежал, их явно освежевали. Это не следы от ран, а следы от… работы мясника.

Свежих костей в захоронении не отыскалось, однако точный возраст останков установить никто не мог. Покачалов предположил, что здесь погибли люди из экспедиции Шустова, а возможно, и сам Сергей Владимирович. Артуро напомнил о пропавших возле Омута крови американцах, правда, каким образом сплавлявшиеся по Рио Пастаса путешественники оказались тут, вдали от Омута крови, не знал – наткнувшись на первый из указателей, они не продвинулись бы по тропе соляриев дальше нескольких километров. Кости по приказу Аркадия Ивановича выкопали и спрятали в стороне от лагеря. Скоробогатов не хотел, чтобы о них пронюхали индейцы, опасался их суеверного страха. Из пленников о странном захоронении знал только Дима; Покачалов втайне поделился с ним новостью и запретил передавать её дальше.

Вспоминая историю с палантином, Дима не переставал восхищаться изобретательностью Шустова, умевшего выстроить подсказки таким образом, что при неудачном толковании они отбрасывали на сотни километров от верного пути. Дима не сомневался, что головоломка, придуманная основателями Города Солнца, то есть Затрапезным и дель Кампо, столь же изощрённая, – взялся за неё с азартом, ничуть не уступавшим азарту Артуро или Покачалова. И Дима отчасти решил головоломку. Сейчас, стоя возле Аниной палатки, надеялся, что его решение поможет им сбежать.

Они рисковали нарваться на караульного или привлечь внимание кого-нибудь из спавших под тентами. Отправляясь в туалет, Екатерина Васильевна порой замечала, как по её следам выдвигались Титус или его жена Сакеят, а к Ане до сих пор заглядывал Сальников – проснувшись среди ночи, мог вдруг выскочить из гамака, расстегнуть молнию женской палатки, мельком высветить спавших в ней Аню, Зои и Екатерину Васильевну и тут же уйти. Случись нечто подобное в ночь побега, и Шахбан вновь на потеху индейцам примется накаливать своё клеймо.

Максим рассчитывал проникнуть в лагерь и устроить здесь переполох. Первым делом – перерезать трос, на котором держался почти издохший кайман. Если повезёт, зверь, от боли и отчаяния потеряв ориентацию, ломанётся в лагерь вместо того, чтобы нырнуть в реку. Следом Максим планировал поджечь палатку с провизией. Пожар взбаламутит экспедицию. Добраться до палатки Скоробогатова, к сожалению, было невозможно. Рядом с ней спали и кандоши, и агуаруна. Нечего и думать о том, чтобы пройти мимо индейцев незамеченным. В последнюю очередь Максим хотел расстрелять несколько патронов из ружья – пусть в лагере думают, что на них напали. Хорошо, если паника заставит людей Скоробогатова в отсветах пожара и тенях ночной сельвы ловить подозрительные силуэты и наугад стрелять в них в ответ. Под шум сбежать будет проще. Исчезновение трёх пленников заметят не сразу, да и первое время едва ли захотят их преследовать, не зная, живы они или захвачены нападавшими.

Весёлый план. Чем плохо? Тем, что кайман бесшумно уползёт восвояси, огонь под дождём не разгорится, а ружьё выдаст точное положение Максима – вместо того чтобы вызвать панику, навлечёт на него град прицельных выстрелов.

В лагере, по словам Екатерины Васильевны, её сын должен был сориентироваться без затруднений – она передала ему нарисованную Аней карту: предусмотрительно захватила её с собой на встречу. Поведение Екатерины Васильевны вообще удивило Диму. Оказалось, что с первых дней экспедиции она оставляла на тропе записки. Прятала их в дупло или кострище. Екатерина Васильевна не верила, что Максим улетел домой, в Клушино, после угрозы поквитаться с ней за его непослушание.

– Вылитый отец. Упрямый. Если бы могла, я бы в каждой записке умоляла его вернуться, не рисковать. Но какой смысл? Он бы всё равно не послушал.

Смирившись с предполагаемой настырностью сына, Екатерина Васильевна решила ему помочь. Знала, рано или поздно Максим сунется в лагерь, попытается вызволить пленников. В каждой из записок первой строкой записывала: «Помню разбитый горшок», намекая на горшок с фиалкой. Максим в детстве разбил его в гостях у иркутских бабушки с дедушкой. Горшок упал ему на голову – свалился с трюмо и оставил шишку. Максим, растерявшись, наступил голой ногой на керамические осколки; пришлось везти его в травмпункт и накладывать швы. Обычная детская история, которую в их семье часто вспоминали, как и слова бабушки, утешавшей Максима: «Пусть это будет самое большое несчастье в твоей жизни». Отсылка к горшку доказывала, что записки прячет именно Екатерина Васильевна и делает это добровольно. Следом она указывала, в какое время ночью и в каком направлении пойдёт в туалет, на каком расстоянии от нового лагеря остановится и будет ждать Максима. И какой подаст сигнал, если нет слежки и можно открыто встретиться: двойной свист, хлопок в ладоши, кашель, зевок или что-то ещё. На случай, если очередная стоянка затянется, Екатерина Васильевна расписывала график на пять дней вперёд.

Невероятно! И ведь не боялась живности, рисковала отходить от лагеря на десять и пятнадцать метров. Никаких оснований предполагать, что Максим идёт по следу, что он дотошно обыскивает их старые стоянки, у Екатерины Васильевны не было, однако полтора месяца она каждый день ждала, что сын выйдет к ней из ночных джунглей. И он действительно вышел.

– А если бы вас остановили и спросили, почему вы отошли в лес, когда есть нормальные ямы туалета?

– Сказала бы, что брезгую. Или, наоборот, стесняюсь, потому что у меня понос. Придумала бы что-нибудь.

– А если бы записку перехватили?

– Она зашифрована. По «Изиде».

До вторжения оставалось двадцать минут. Дима нарочно вывел женщин раньше времени. Предчувствовал, что Максим, действуя вслепую, ошибётся, и усовершенствовал его план. Придумал ход столь изящный, что сам восхитился своей изобретательностью. Побег из отчаянного порыва превратился в шахматную партию. Дима собирался пожертвовать слоном. Просчитал игру на десяток шагов вперёд и знал, что жертва окупится. Прежде чем соперник, ликуя, снимет с доски подброшенную ему фигуру, король, королева и ладья уйдут из-под удара.

Напротив входа в Анину палатку располагалась пустовавшая ночью полевая кухня. Сзади – росчисть и ничем не отгороженная стена леса. Справа – хозяйственная палатка, частично прикрывавшая беглецов от тента метисов. Эти три стороны казались безопасными, однако в четырёх метрах слева спали люди Скоробогатова, среди которых в гамаках лежали Артуро, Рауль, Сальников и Баникантха. Там же спал Покачалов. Егоров и Шахбан, как обычно, ночевали в палатке Аркадия Ивановича.

Оставив Аню и Екатерину Васильевну прятаться между женской и хозяйственной палатками и заодно сбросив им свой рюкзак, Дима направился прямиком к Артуро. Коснулся его плеча. Артуро едва не вывернулся из гамака, принялся стягивать с лица марлю, защищавшую его от москитов. На шум отреагировали Рауль и Сальников – тоже проснулись. Только Покачалов и Баникантха продолжали лежать неподвижно. Значит, вовсе не спали. Значит, проклятый индиец непременно заметил бы беглецов. Что уж говорить, отличный план получился у Максима.

– Ты чего? – Артуро включил фонарик.

Спросонья никак не мог надеть очки. Был явно недоволен.

Без сестры Дима вынужденно говорил по-английски. Хватило нескольких секунд, чтобы племянник Дельгадо успокоился и сосредоточился на его словах. Дима заявил, что решил загадку четырёх истуканов. Шустов-старший облегчил путь Максима, заранее указав ему, какой истукан должен привлечь его внимание. Дима говорил правду. Четыре Инти-Виракочи-Ямараджи стояли одинаковые, но у первого выделялись глаза, у второго – рот, у третьего – рассечённая грудь, у четвёртого – ноги. Дима не знал, какой смысл в эти отличия вкладывали солярии. Не знал, почему вдруг перуанское божество обменялось головами с индийским правителем Ямой. Возможно, среди первых скульпторов и художников возрождённого Эдема был выходец из Британской Индии, предложивший таким образом подчеркнуть свободу религий и воззрений в Городе Солнца. Важно, что основными вехами на пути, отмеченном Сергеем Владимировичем, оказались «глаза смерти» рогатого Ямараджи, «стопа бога» Будды-Вишну и «голос крови», на котором заговорила статуэтка Инти-Виракочи. Все три вехи соответствовали трём из четырёх базальтовых истуканов, и это не было простым совпадением.

– Глаза, стопа, голос… – прошептал озадаченный Артуро.

– Верно, – кивнул Дима. – Здесь сходится всё, о чём писал Серхио. Разрозненные тропинки привели к одному конкретному ука-зателю.

– Сердце мглы! – Артуро выскочил из гамака.

Люди Скоробогатова и раньше подозревали, что истукан с рассечённой грудью указывает верное направление. По словам Покачалова, Аркадий Иванович упоминал о повторявшемся в дневнике Затрапезного словосочетании «сердце мглы». Теперь, после Диминой догадки, Скоробогатов избавится от последних сомнений – исключит трёх истуканов как пройденные вехи, но далеко не продвинется. Инти-Виракоча-Ямараджа с рассечённой грудью указывал на запад, в сторону встававшего вдали зелёного горного хребта, в сторону венчавших его семи покатых, разделённых широкими седловинами вершин, – лишь в целом обозначал направление, не был прямой наводкой.

Александр Берг на картине, скрытой под внешним слоем «Особняка», изобразил колониальные дома и мавританскую церквушку на фоне нависавших над ними гор. Гаспар Дельгадо в письме Шустову-старшему допускал, что Город Солнца располагался в верхних джунглях или на их границе с нижними джунглями. Такое допущение ничуть не сужало поиски. Какую из семи вершин выбрать ориентиром и где искать следы возрождённого Эдема: в лесах предгорья, в самих горах, под вершиной или вообще за ней? Поиски затянутся на долгие годы. Скоробогатову придётся отправить десятки экспедиций, но и тогда он может остаться ни с чем.

Они что-то упустили. Должна быть ещё одна подсказка. Она могла скрываться в письмах и тетрадях Шустова, в самих истуканах, или в святилище с его ячейками и каменными шарами, или в расположении уже потревоженных костей возле святилища. Два шара означали вторую вершину? Слева или справа? Нужно ли было считать количество костей или как-то использовать углубления в истуканах?…

Артуро, услышав про три пройденные вехи «глаза – стопа – голос», принялся что-то записывать в блокнот. Диме пришлось повторить свои слова для Сальникова – по-русски, будто Салли, столько лет проживший в Ауровиле, вдруг забыл английский. Затем Дима сделал вид, что возвращается к гамаку под тент метисов, а сам свернул к сестре и Екатерине Васильевне. Оставалось ждать в надежде, что его задумка сработает. Выглянув из-за палатки, Дима обнаружил, что Артуро перешёптывается с Раулем. Сальников и Баникантха прислушивались к ним. Не владея испанским, едва ли могли понять хоть слово. Мгновение казалось, что они успокоятся – вернутся в гамаки и постараются опять уснуть. Дима в отчаянии сжал кулаки, однако вскоре убедился в верности своих расчётов.

Артуро, как ни странно, сдержался, а вот Сальников не утерпел. Решил, что Дима с утра пойдёт к Егорову рассказывать об истуканах, захотел его опередить – выслужиться перед Скоробогатовым – и не побоялся нагрянуть к нему в палатку. В конце концов, ночные совещания не были чем-то исключительным. Сальников и Баникантха первыми ушли из-под тента. Вслед за ними чуть погодя пошли и Артуро с Раулем. Последним к Аркадию Ивановичу отправился Покачалов: кряхтя натянул ботинки и вышел под дождь. Не хотел, чтобы его обвинили в помощи беглецам.

Путь был свободен. Оставалось укрыться в загоне с мулами и ждать условленного сигнала. Дима готовился дать отпор любому, кто рискнёт ему помешать. Проверил, легко ли выдвигается шип из трости, бережно осмотрел его и затем кивнул сестре. Вторжение должно было начаться с минуты на минуту.

– Что там у тебя? – передав Диме его рюкзак, шёпотом спросила Аня. – Тяжёлый.

– Распечатки.

– Что?

– Неважно. Идём.

В рюкзаке в самом деле лежали материалы по доколониальной истории Перу, которые по Диминой просьбе распечатал и захватил в экспедицию Егоров. Дима ни за что бы с ними не расстался, слишком долго над ними работал, слишком ценил сделанные на полях пометки для своей будущей книги.

Аня и Екатерина Васильевна миновали тент с опустевшими гамаками – перебрались от женской палатки к загону с мулами. Пролезли под хлипкое ограждение и затаились. Дима последовал за ними. Отстал с первых шагов. Глубоко хромая, с ужасом думал, каким испытанием для него станет побег через ночные джунгли. В загоне их встретил Хорхе. Дима отругал сестру за то, что она доверилась индейцу. Тот охранял её в нижнем лагере под Икитосом и не в пример другим людям Скоробогатова обходился с ней по-дружески, но доверять ему свои жизни Диме казалось невероятной глупостью. Аня утверждала, что Хорхе и сам подумывал сбежать из экспедиции с того дня, как её покинули двое кандоши, просто не хотел бежать в одиночку.

Дима схватил тщедушного индейца за грудки. Встряхнул его и посмотрел ему в глаза. Взглядом внушил Хорхе такую угрозу, которую не в силах были внушить никакие слова. Один неверный шаг, одно неверное движение, и эта ночь для тебя станет последней.

Ожидание затягивалось. Екатерина Васильевна украдкой подсвечивала наручные часы. Максим опаздывал.

В шуме дождя Дима против воли выхватывал подозрительные звуки – не то слова, не то шаги. Вздрагивал, представляя, как по его ногам скользят змеи. Крепче сжимал трость – уши и клыки стальной головы дракона до боли впивались ему в ладонь.

Дима начинал думать, что никакого Максима в джунглях не было, что обезумевшей от горя Екатерине Васильевне встреча с сыном приснилась. Хотел шепнуть об этом Ане, когда метрах в тридцати от загона – в том месте, где крутился пойманный на крюк кайман, – раздался крик. И крик был настоящим, в отличие от прежних шепотков дождя. Значит, Максим в самом деле пришёл за ними. Значит, Екатерина Васильевна сказала правду. Дима улыбнулся. Прислушивался к голосам в лагере, следил за хозяйственной палаткой и никак не мог согнать с лица неуместную дурацкую улыбку. Радовался, что в темноте его не видит Аня.

Если кайман и не бросился в лагерь, то по меньшей мере обратил на себя внимание стоявшего неподалёку караульного. Индеец заметил высвободившегося зверя. Егоров каждую ночь отряжал к заводи хотя бы одного индейца, чтобы тот отпугивал речную живность.

Обезумевший от боли хищник лязгал челюстями. Тщетно пробовал избавиться от проглоченного крюка. Почувствовав, что натяжение троса ослабло, ринулся вперёд, готовый в отместку разодрать любого, кто ему попадётся. Ночь наполнили крики ужаса.

Караульному ответили голоса из-под тента, где спали кандоши. Там же зажглись конусы фонариков.

– Первый сигнал, – прошептала Аня.

Бежать рано.

Макс был совсем рядом, но Дима, как ни всматривался в дождливую темень, нигде не различал его силуэта. Возможно, ползёт по земле, готовится перейти ко второму акту задуманного спектакля.

Под тентом агуаруна тоже мелькнул свет фонарика. Известие о сбежавшем каймане распространилось, однако пока не отозвалось излишней суетой.

Возле загона скользнул человек. Кто-то из караульных, поставленных на юго-восток от лагеря. Бросившись в джунгли раньше времени, беглецы непременно наткнулись бы на него и под дулом винчестера были бы вынуждены вернуться назад.

От поймы опять донёсся крик. Слов Дима не понимал, но по интонациям сообразил: индейцы обнаружили, что трос не сорван, а перерезан. Максим, кажется, только этого и ждал. Едва по лагерю засуетились лучи фонариков, в ночной темноте хозяйственная палатка изнутри озарилась жёлтым светом.

– Второй сигнал, – прошептала Аня.

Бежать рано.

Языки пламени скользили по лужицам разлитого масла. Огонь жадно вбирал горючие пары, штурмовал деревянные ящики с провизией. На палатке зиял чёрный шрам разреза, впустивший Максима и выпустивший его обратно в обволакивающую тьму.

Свет в хозяйственной палатке никого не насторожил. Следом раздался новый крик. Как и попросил Дима, дочь Сальникова при первых всполохах пожара выскочила из женской палатки и с криком бросилась к полевой кухне, оттуда – к Аркадию Ивановичу. Зои, наверняка наслаждаясь выделенной ей ролью, исполнила её хорошо. Кричала так, что Дима и сам подумал, будто Зои испугалась огня, а возможно, и пострадала от него, ведь он мог перекинуться на женскую палатку.

Хорошо. Чем больше криков, тем сильнее паника.

Хозяйственная палатка разгорелась. Из её конусообразного потолка полыхнуло. При свете вырвавшегося под дождь огня можно было рассмотреть стоявших в отдалении истуканов. Свет предательски разлился и по перевёрнутым плоскодонкам, и по загону. Екатерина Васильевна шепнула:

– Пригнись!

Дима опустил голову. Слушал беспокойное перетоптывание мулов, ловил отдельные слова из общего гомона в пробуждённом лагере. Испанские, английские, русские, туземные. Индейцы, кажется, растаскивали горевшую палатку, разрывали её стенки в надежде отвадить огонь от спрятанных в ней припасов. Десятки ног бежали к заводи. Лязгали котелки. Громче всех раздавались команды Титуса и Макавачи. Значит, они, отправленные в ночной дозор, вынужденно вернулись.

План Максима работал. Люди Скоробогатова наверняка решили, что на лагерь напали те же незнакомцы, которые прежде расставляли на их пути самострелы и ямы с заострёнными кольями. И они были правы. Дима не сомневался, что ловушки ставил именно Максим. Безумие, конечно, но своего он добился: вынужденные караулить стоянку, индейцы не высыпались, выматывались больше обычного и теряли привычную бдительность.

Огонь в палатке не успокаивался, однако новых всполохов не было, и круг красного зарева сузился. На загон с мулами вновь опустилась ночная темнота. Следом грохнул ружейный выстрел. Ещё один. Всего – три выстрела. Дима не понимал, откуда стреляет Максим.

– Третий сигнал! – выдавила Аня.

Самое время бежать.

До стены леса – около двадцати метров росчисти. Егоров нарочно приказал индейцам сделать большой задел, окружил лагерь кольцом чистого пространства, чтобы вовремя заметить появление чужаков. Не помогло. Максим проскочил кольцо, нагнал на лагерь страху, а теперь торопился на встречу с беглецами – к месту, где они с Екатериной Васильевной впервые столкнулись.

Дима вслед за Аней вскочил на ноги. Первые шаги отозвались болью. Кажется, шагать босиком по битому стеклу было бы проще, чем бежать в провонявших падалью, пропитавшихся сукровицей и гноем ботинках. Дима вновь отстал. Хорхе хотел подхватить его под руку, но Дима отмахнулся. До гула в ушах стиснув зубы, напористо шагал вперёд, чувствуя, как боль притупляется.

Тёмная завеса джунглей приближалась. Голоса из лагеря отдалялись.

По спине скользил холод – Дима понимал, что, выхваченный лучом фонарика, окажется простой мишенью для любого из охотников агуаруна. Проклинал Максима, проклинал себя, но рвался за оглядывавшейся к нему сестрой.

Беглецы ворвались в кишащий ночными хищниками лес, и он задёрнул за ними портьеры деревьев. Беглецы оказались в душной темени и могли гадать, спаслись от опасности или навлекли на себя другую, бóльшую опасность. Хор жаб встретил их тревожным гоготом. Голоса индейцев, как и отсветы догоравшего пожара, остались позади.

Пятьдесят метров через колючие заросли древовидных кустарников, и Екатерина Васильевна остановилась. Здесь, у корней хлопкового дерева, им предстояло дожидаться Максима.

Дима, раздосадованный промедлением, переминался – не позволял онемению в ногах сойти, не хотел заново разнашивать стопы. Попробовал опереться рукой на ближайший ствол, отдёрнул руку – оцарапался иглами пальмы бактрис. В темноте с трудом различал даже стоявшую рядом Аню.

– Безумие какое-то, – выдавил Дима, не представляя, как они в ночной глуши выберут нужное направление. – Долго нам тут торчать? Может, не туда пришли? Пора бы… Москиты зажрут.

– Уходим! – Ответ Максима был слишком неожиданным. Дима, испугавшись, дёрнулся в сторону. Выставил руку и сильнее поранился о щетинистую пальму.

Дождь и ор несмолкавших жаб заглушили шаги Максима. Его появление напугало всех, кроме Хорхе. Екатерина Васильевна включила фонарик, мельком высветила сына. Дима заметил, что тот с ног до головы вымазан илом. На сером лице блестели белые щёлки глаз. Отросшие волосы лежали на голове будто напомаженные.

– Максим… – Аня, не обращая внимания на ил, обняла его.

– Нужно уходить. – Макс поправил висевшее на плече ружьё. Рюкзака у него не было. Пришёл налегке. – За вами погоня.

– Как? – одновременно в голос воскликнули Дима и Екатерина Васильевна.

– Они не могли так быстро… – напуганный, протянул Дима.

– Вас даже не искали в лагере. Индейцы сразу побежали в лес.

– Значит…

– Вас кто-то выдал, – подтвердил Максим. – Кто-то сказал Егорову о побеге.

– Но кто…

– Неважно.

– Нам не уйти, – в отчаянии выдавила Екатерина Васильевна.

– Мам, всё будет хорошо. Они пока побежали к пруду. Я оттуда стрелял. У нас есть время. Уходим!