Текст книги "Око за око"

Глава пятая

1. «Собака» и «Венера»

Прощальный ужин в доме Луция Пропорция подходил к концу, когда в комнату пирующих вошел смуглолицый раб. Щурясь от яркого света и косясь на кувшины с вином, он нашел глазами хозяина, забавлявшегося на пурпурных подушках с юной танцовщицей тем, что подносил и отдергивал от ее губ сочную сливу. Подбежал к нему и шепнул на ухо:

– Господин! Там в двери ломится какой-то оборванец!

– Дай ему кость и пусть ступает своей дорогой! – благодушно махнул рукой Луций.

– Кто поздно приходит – тому кости! – подтвердил один из его пьяных клиентов, роняя голову на стол.

– Я так и поступил, господин, – ухмыльнулся раб. – Дал затрещину и бросил кость. Но он не уходит. Он сказал, что сгноит меня в яме! – пожаловался он.

– Моего раба?! – вскричал Луций. – Спусти с цепи собак!

– Я б так и сделал, господин но…

– Но?!

Рука Пропорция, не привыкшего к возражениям в собственном доме, да еще от раба, замерла в воздухе, и танцовщица проворно ухватила губами сливу.

– Я не спустил на этого грязного оборванца собак только потому, что он непременно хочет говорить с тобой! – объяснил раб.

– Оборванец? Со мной?! Прот, ты в своем уме?!!

– Это он, наверное, сошел с ума, потому что утверждает, что он твой давний друг! – огрызнулся раб.

– Луций, что я слышу! – воскликнул из угла взъерошенный клиент, вкладывая в ладошку флейтистки денарий. – Ты уже водишь дружбу с нищими?

Пропорций, сопя, поднялся. Оттолкнув ногой недогадливого раба, из-за которого его подняли на смех клиенты, он с раздражением произнес:

– А ну, тащи его сюда. Да живо! Мне самому хочется взглянуть на этого моего «друга»!

– Бегу, господин! – с готовностью бросился выполнять приказание Прот.

– Постой! – окликнул его Луций. – Скажи прокуратору,[44]44
  Прокуратор – главный управляющий и надсмотрщик за рабами в доме.


[Закрыть] чтобы принес сюда розги. Я думаю, они придадут нашим воспоминаниям о дружбе особую теплоту!

– Слушаюсь, господин! – усмехнулся раб, выбегая из комнаты.

– Это самый наглый и вороватый мой раб! – кивнул ему вслед Пропорций. – Но, клянусь Меркурием,[45]45
  Римское имя Гермеса.


[Закрыть] именно этим он мне и нравится!

Он вернулся к юной гречанке, которая тут же обвила его шею руками. Клиенты в предвкушении нового развлечения поднимали кубки и хвалили остроумие своего патрона.

Наконец дверь широко распахнулась. На пороге появился однорукий человек в грязной одежде.

Смех и пьяные крики оборвались.

Луций и гости с любопытством смотрели на калеку с изможденным лицом, сохранившим следы жестоких пыток.

– Так ты инвалид! – разочарованно протянул Луций, жестом разрешая незнакомцу войти в комнату. – Кто такой? Почему назвался моим другом?

Не отвечая, незнакомец сделал несколько уверенных шагов. Не как нищий калека – как хозяин встал посреди комнаты и обвел угрюмым взглядом яркие картины на стенах, статуи, уставленный яствами кедровый стол, отделанные черепаховыми панцирями, ложа.

Удивление гостей сменилось гневом, когда инвалид столкнул на пол пьяного клиента и, усевшись на его место, бесцеремонно потянул к себе серебряное блюдо с кусками холодной говядины.

– Ах ты, бродяга! – первым очнулся Луций. – Наглеть в моем доме?! Последний раз спрашиваю: как твое имя и что тебе здесь нужно?

Незнакомец, не торопясь, выпил кубок вина, взял рукой кусок мяса и усмехнулся, не сводя глаз с хозяина:

– Не признаешь, Луций?

Пропорций вздрогнул – таким знакомым показался ему этот голос. Безусловно, он видел раньше этого человека, и видел часто, только другим и совсем не в этой одежде…

Сузившимися глазами он впился в его лицо, думая про себя: нет, это не из старых клиентов, не покупатель, не ответчик в суде…

Инвалид же, насладившись растерянностью на лице хозяина, с усмешкой продолжал:

– А ведь было время, когда ты почитал за счастье иметь такого друга, как я, и на званые обеды приглашал меня одного, чтобы я не дышал одним воздухом с этими пиявками!

Незнакомец кивнул головой на вскочивших со своих мест клиентов. Все они бросились к Луцию, требуя наказать бродягу за неслыханную наглость, но, увидев, как меняется лицо патрона, в испуге остановились. Действительно, Пропорция трудно было узнать. Подбородок его отвис, глаза расширились и были готовы вылезти из орбит.

– Ти-и-ит?! – веря и не веря, прошептал он.

– Ну, наконец-то! – усмехнулся инвалид, вальяжно откидываясь в своей грязной тоге на персидские подушки.

Это было невероятно. Появись сейчас в доме Пропорция сам царь Аттал с отказом завещать свое царство Риму – и то он не был бы так изумлен, раздавлен, уничтожен.

Живой Тит Максим, его самый крупный и безжалостный кредитор, возлежал в его комнате, на его ложе! Но где же тугие щеки, налитые плечи, грузная фигура этого некогда богатейшего человека Сицилии? Искалеченный, высохший старик с голосом Тита Максима смотрел на него цепким, насмешливым взглядом.

Луция бросило в пот от мысли, что теперь ему придется расставаться с миллионом сестерциев, который он привык считать своим, получив известие о смерти Тита. После недавнего ограбления пиратами двух триер, которые они с Квинтом, как нарочно, загрузили самыми дорогими товарами, у него, кроме дома с рабами, и оставался лишь этот миллион…

– Тит! Ты… – через силу улыбнулся Пропорций, думая о том, что он теперь нищий и все его мечты о сенаторской тунике останутся пустыми мечтами, потому что ему теперь никогда не дотянуть до сенатского ценза. – Но ведь ты… тебя же…

– Как видишь, жив! – оборвал его кредитор, берясь за новый кусок говядины.

– Да-да, – пробормотал Пропорций. – Просто прошло целых два года, и я…

Он не договорил. Дверь в комнату открылась, и вошел прокуратор, огромный, заросший до бровей черной бородой испанец. В руках у него был пучок розог, из-под мышки торчала предусмотрительно захваченная плеть. Весь его свирепый вид говорил о решимости угодить хозяину.

– Этот? – показывая на Тита, обратился к Проту испанец. Раб торопливо кивнул, и прокуратор тяжело шагнул к ложу: – Сейчас я покажу тебе, бродяга, как врываться в дом к благородному господину!

– Вон! – очнувшись, замахал на него Пропорций и, оборачиваясь к гостям, закричал: – Все вон!!

– Оставшись наедине с Титом, Луций осушил большой кубок вина и лишь после этого немного пришел в себя.

– Тит, как я рад видеть тебя! – изобразил он на лице подобие улыбки. – Давно из Сицилии?

– Ты говоришь так, словно я вернулся из увлекательного путешествия!

– Прости, Тит… – спохватился Луций, и, слабо надеясь на то, что кредитор даст ему хоть небольшую отсрочку, поднял новый кубок: – За твое спасение! Клянусь богами, я счастлив, что ты возвратился живым из этого сицилийского кошмара!

– Так я тебе и поверил! – мрачно усмехнулся Тит. – Ведь вместе со мной ты похоронил и миллион моих сестерциев!

– Тит, как ты можешь…

– Могу. Похоронил, по глазам вижу! Но, Луций, я все равно не оставил бы тебя в покое. Я пришел бы к тебе за своими деньгами даже из подземного царства! Я подкупал бы сторожащего его вход Цербера и каждую ночь приходил сюда мучить тебя… Кошмары, бессонница, наконец, – сумасшествие, вот, на что ты мог рассчитывать, а не на мой миллион! Так что тебе еще повезло, что я сам, лично явился за своими сестерциями!

– Да-да, Тит, конечно! Но… – спасительная мысль вдруг промелькнула в голове Луция – почему бы не обвинить кредитора перед властями в нарушении веры предков, тем более он сам только что повод к этому. – С каких это пор римляне стали верить в жизнь после за гробом?

– Не пытайся поймать меня на слове! Я всегда чтил и чту наших богов! – усмехнулся Тит и задумчиво сощурил глаза на свет канделябра: – Но после того, что пережил там… клянусь тебе, я поверил… и не просто поверил, а свято убежден в том, что мы будем, и как страшно будем жить в царстве Плутона, которые эллины называют Аидом… – он вдруг встряхнул головой, словно отгоняя какое-то виденье, и в упор взглянул на Луция:

– Так ты готов отдать мне мои сестерции?

– Конечно, Тит, ты получишь их…

– Весь миллион?!

– Да…

– Сегодня же!

– Д-да…

– С процентами!

– Да, но…

– Никаких «но»! – отрезал Тит, показывая на свою грязную одежду. – Это будет для меня очень кстати, ведь я вернулся в Рим без единого асса!

– Зато сегодня опять станешь богачом, – упавшим голосом заметил Луций. – А я… – Он потерянно махнул рукой и, отбрасывая в сторону пустые кувшины, закричал: – Прот, вина! Да побольше! И – самого лучшего!

Пропорций и сам хотел напиться и не терял еще надежды, что Тит спьяну или со зла сболтнет еще что-нибудь лишнее. Он понимал, что его кредитор прав, он бы и сам поступил с ним так же, и даже еще жестче. Но как жаль было расставаться с деньгами!..

Раб принес целую амфору кампанского вина, самого старого, которое только нашлось в подвалах.

Луций и Тит жадно припали к кубкам, и вскоре обоих трудно было узнать. Тит сделался безвольным и плаксивым, Луций – злым и подозрительным.

– Ты почему не пьян? – накинулся он вдруг на гостя. – Забыл главное правило всех пиров? Или пей, или уходи!

– Я пью, Луций! – всхлипнул Тит, неумело поднимая левой рукой кубок. – Но, видно, мое горе сильнее вина… Была у меня семья – и нет больше семьи! Был дом – самый большой и красивый дом в центре Тавромения, нет дома! Была вилла – где теперь она? Даже правой руки, которой я считал свои деньги и обнимал самых красивых рабынь Сицилии, – и той больше нет! Взбесившиеся рабы захватили дом, перерезали семью, сожгли виллу, отрубили руку…

– Как тебе самому-то еще удалось выбраться? – неприязненно поглядывая на Тита, удивился Луций.

– О, это тяжелая и долгая история! Два года эти рабы держали меня в тюрьме и пытали, допытываясь, куда я спрятал свои сокровища… Они издевались надо мной, пинали ногами, жгли огнем. Но я молчал… Я боялся, что, выведав от меня все, они убьют меня, как убили моих лучших друзей: Дамофила, Фибия, Пансу… Когда же одна из пыток была особенно изощренной, я не выдержал. И показал им пещеру, где спрятал… свои деньги.

Луций покосился на пустой край туники Тита и покачал головой:

– Ну и сволочи эти рабы! Отобрать у человека деньги и еще отрубить руку! Могли бы, по нашему римскому обычаю, удовольствоваться хотя бы кистью!

Тит печально вздохнул:

– Так приказал им Евн…

– Сволочь этот Евн! – искренне возмутился Пропорций, мысленно проклиная царя рабов за то, что он не приказал следом за рукой отрубить и голову его кредитора.

– Но именно он и сохранил мне жизнь! – вздохнул Тит. – Больше того, приказал отправить меня под надежной охраной в Рим.

– За что же такая честь от жадного до римской крови Евна? – быстро спросил Луций и мысленно заторопил Тита: «Ну, говори: за что тебя отпустили? Может, ты выдал рабам кого-то из наших – того же Дамофила или Пансу? Или отрекся от Рима? Тогда ты у меня в руках: ведь за это по закону полагается Тарпейская скала!»

Но Тит сказал совсем не то, на что надеялся Луций:

– Все очень просто: Евн сдержал свое слово, которое дал мне, будучи рабом Антигена.

– Слово? – разочарованно переспросил Пропорций. – Какое еще слово?

– Антиген любил показывать нам Евна, когда мы бывали у него в гостях, – всхлипнул Тит. – Этот раб развлекал нас тем, что изрыгал изо рта пламя. Для этого он вкладывал в рот скорлупки от пустого ореха и незаметно подносил к ним огниво. Это давало ему над толпой сицилийских рабов неограниченную власть! – пояснил он.

– И этим он забавлял вас, римлян?!

– Нет! Нас забавляли его прорицания. Вернее, та серьезность, с какой он давал их. Этот Евн до того, как стать рабом, был жрецом Астарты в сирийской Апамее, и знал толк в этих делах. Он торжественно заявлял, что будет царем, и мы, давясь от смеха, допытывались, как он воспользуется такой властью. Он говорил, что поступит хорошо с теми, кто мягко обходится с ним, и некоторые из нас бросали ему со стола лучшие куски и просили вспомнить об этой любезности, как только его пророчество сбудется!

– И он вспомнил?

– Тотчас же, когда меня привели к нему. Узнав, где спрятаны сокровища, он так взглянул на мою руку, что я до сих пор ощущаю в ней ожог, хотя и руки-то уже нет, и приказал отрубить ее вот так: до самого плеча… – Тит задрал край тоги и снова всхлипнул: – Единственное, о чем я жалею теперь, что бросал ему куски мяса не левой, а правой рукой, без которой так неудобно, оказывается, жить, Луций…

Выпив очередной кубок вина, Пропорций окончательно захмелел и, глядя на плачущего Тита, вдруг подумал, что сейчас из его кредитора можно хоть веревки вить. «Я сейчас сыграю с ним в кости – и отыграю свой миллион! – икнув, решил он. – У меня есть… тс-сс… прекрасные фальшивые кости… Они – тс-сс! – всегда ложатся на нужные числа… Один удачный бросок – и миллион снова мой. Только все нужно сделать ак-ку-рат-но!»

Шатаясь, Луций поднялся из-за стола и крикнул Проту, чтобы тот принес его шкатулку. В ней хранились сделанные искусным мастером фальшивые кости, которые еще ни разу не подводили его.

– Тит! Сыграем? – выхватив шкатулку из рук раба, предложил он.

– Не хочу. Завтра! – покачал головой Тит, глядя, как хозяин сбрасывает на пол объедки и кости и раскладывает на столе игральную доску с возвышенными краями. – Прикажи лучше принести мой миллион!

– Твой? – уставился на Тита Пропорций. – Это мы еще сейчас посмотрим, чей он!

– Но я не буду играть!

– Пс-ст! – качнулся Луций и положил на доску стакан с обычными костями. Фальшивые он предусмотрительно зажал в кулаке. – Твой бросок! Играю на миллион! Кто первым выбросит «Венеру»[46]46
  «Венерой» римляне называли выигрышный бросок, когда каждая из четырех костей падала с разною цифрой; наиболее неудачный бросок, когда выпадали четыре единицы, назывался «Собакой».


[Закрыть] – того и ставка!

Тит озадаченно посмотрел на хозяина дома и улыбнулся неожиданной мысли:

– Ну, допустим. Если выиграешь ты – то весь долг твой. А если я? Где ты найдешь еще один миллион, чтобы расплатиться со мной?

– Я? Луций Пропорций?! – ударил себя кулаком в грудь Луций. – Да у меня знаешь, какие есть друзья: сам Сципион Младший и городской претор! Они у меня вот где! – Он протянул вперед сжатый кулак. – Стоит мне только свистнуть – и миллион у меня! Даже два миллиона! Десять!

– Так свистни! – посоветовал Тит.

– Не время! – покачал головой Луций и приложил палец к губам, делая знак Проту и Титу молчать: – Только тс-сс! До этого я должен съездить в Пергам!

Услышав слово «Пергам», раб невольно подался вперед.

– А может, в Мавретанию? – усмехнулся Тит.

– В Пергам! – не совладая больше с собой, возразил Луций. – Я должен уговорить царя Аттала завещать свое царство Риму… Если он не согласится – убить его и подделать завещание. А если согласится… все равно убить! Как говорит Сципион, убей – и ты станешь благородным!

– Ну что ж, раз у тебя такие друзья и такая выгодная поездка – сыграем! – согласился Тит, поднимая кубок. – За новую римскую провинцию, в которой ты, конечно, будешь немалым человеком!

Луций, быстро трезвея, следил, как дергается кадык на горле пьющего Тита.

«Что я наделал?! – ужаснулся он. – О моем секретном поручении завтра же будет известно всему Риму! Узнает Сципион, городской претор… Они догонят меня и убьют по дороге! О боги, что теперь делать, что делать…»

Его остекленевшие от страха глаза снова остановились на Тите, который встряхивал стакан с костями, прикладывая его то к одному, то к другому уху.

Его остекленевшие от страха глаза снова остановились на Тите, который встряхивал стакан с костями, прикладывая его то к одному, то к другому уху.

«Он не должен уйти из моего дома живым! – вдруг понял Луций. – Нанять убийцу? Но это свидетель… Приказать прокуратору? Он поймет без слов и сделает все, как надо. Но ведь тоже свидетель!.. Яд в перстне! – вдруг вспомнил он и улыбнулся взглянувшему на него Титу. – Конечно же яд! Одна его капля – и я свободен, снова богатый, почти – сенатор! Аттал не обидится, яду много, обоим хватит. Нужно только сделать все аккуратно! Тит после пыток и тюрьмы очень подозрителен, пусть увлечется, как следует, и тогда…»

Тит наконец опустил стакан на доску, горлышком вниз, и склонился над костями:

– Д-да… Не самый удачный бросок! Твоя очередь!

«Нет, он еще не увлекся, подожду…» – решил Луций и, почти не размешивая, опрокинул стакан.

– Единица, двойка, единица, – машинально сообщил он вслух и махнул рукой: – А-а… Бросай ты!

– Отлично! – обрадовался Тит неудачному броску соперника. – А ну-ка, Юпитер, помоги!

Выпала «собака». Пока огорченный неудачей Тит бросал кости в стакан, Луций поддел ногтем камень на перстне. И тут же снова надавил на него большим пальцем. Тит уже поднимал голову.

– Видно, здорово ты прогневил Юпитера! – через силу пошутил Луций, чувствуя, как бешенно колотится в груди зашедшееся сердце. – Признавайся: не иначе как отбил у него одну из бесчисленных любовниц! Дай-ка теперь я! Ну, Меркурий, – взмолился он, думая о своем, – помоги!..

– И ты тоже хорош! – захохотал Тит, взглянув на кости. – Две двойки и две тройки!

Он закрыл глаза и, нашептывая молитву, яростно затряс стакан.

«Сейчас или подождать?» – лихорадочно прикидывал Луций, не отводя глаз от напряженного лица Тита.

Словно во сне, он подколупнул рубин и стряхнул каплю в кубок гостя. Отдернул руку, словно от раскаленного железа.

В то же мгновение Тит открыл глаза. Окинув быстрым взглядом Луция и Прота, опрокинул стакан:

– Да что же это делается… Опять «собака»!

Дрожащими пальцами Луций взял стакан, размешал кости, сделал бросок.

– Не понял… «Венера»?! – склонившись над доской, изумился он, чувствуя, что фальшивые кости, уже скользкие от пота, по-прежнему зажаты у него в кулаке.

– Как «Венера»? – воскликнул Тит.

– А вот так! – улыбнулся деревянными губами Луций. – Теперь я тебе ничего не должен! Выпей за мою удачу!

– Не буду! Кости фальшивые! – прохрипел Тит, отодвигая кубок.

– А ты проверь! – посоветовал Луций.

Тит придирчиво осмотрел каждую кость. Убедившись, что все они каждый раз ложатся на разные грани, сокрушенно покачал головой и предложил:

– Играем дальше! Ставлю миллион!

– А может, два миллиона? – усмехнулся Луций, глазами приказывая рабу наполнить кубки до краев, чтобы возбудить у Тита желание выпить.

– Пусть будет два! – согласился Тит, внимательно следя за каждым движением раба. – Ну, пожалей инвалида!..

Луций отрицательно покачал головой:

– Нет, Тит. Долг я свой отыграл честно, а теперь извини, мы играем на воздух!

– Почему, я отдам, если проиграю!

– Что? – уточнил Луций. – Свою грязную тогу?

– Нет… – облизнул губы Тит. – У меня есть деньги! Там, в Сицилии!

Раб снова подался вперед.

– А может, в Мавритании? – подделываясь под недавний тон гостя, поинтересовался Луций.

На какое-то мгновение ему стало жалко Тита. «А может, и правда пожалеть инвалида? – вдруг подумал он. – Не в смысле игры, а… вообще! Может, пусть живет? А он бы меня пожалел? И пожалеет ли – сегодня, когда будет отбирать миллион и завтра, когда станет рассказывать кому надо о моем деле государственной важности? Ну, нет…»

Луций отрицательно покачал головой и отрезал:

– Все, игра окончена, давай лучше пить!

– Не буду! – лихорадочно блестя глазами, отрезал Тит и наклонился к Пропорцию: – Слушай, Луций, клянусь всеми небесными и подземными богами, я говорю правду! Я отдал Евну лишь часть своих сокровищ – всего каких-то десять миллионов! А основное – утаил!

– Сколько же ты утаил, если даже в части – целых десять миллионов?! – во все глаза уставился на Тита Луций.

– Пятьдесят миллионов сестерциев, не считая золотой посуды, самоцветов и прочей рухляди…

– И где же… они?

– Этого я не могу тебе сказать.

– Тогда я не буду играть! – с трудом прикинулся равнодушным Луций. – Прощай!

– Ну, хорошо, хорошо… Только потом сыграем? – заглянул в глаза Луцию Тит.

Это было совсем другое дело! Пропорций быстро кивнул, и Тит зашептал: – Я запрятал их там, где никто даже не подумает искать! Прямо под своим домом в Тавромении! – Он перехватил недоверчивый взгляд Луция, уловившего запинку в голосе гостя, и нехотя поправился: – Ну… почти под домом. Под нужником для рабов, что в конце двора! Ну? Так что – играем?…

Руки Тита мелко тряслись. Глаза горели.

– Играем… – кивнул ошеломленный Луций и пододвинул к гостю кубок: – Только… выпьем сначала?

– Я же сказал, что больше сегодня не пью! – снова отказался Тит. – Разве… если только выиграю!

«Ну что ж! Будет тебе выигрыш…» – прищурившись, принял решение Луций.

– Тогда я бросаю первым! – предупредил он и добавил для убедительности: – Все-таки два миллиона…

Бросок его оказался неудачным. Старательно изображая на лице огорчение, Луций при подсчете чисел нарочно уронил на пол одну из костей. Наступил на нее ногой.

– Тит! – наклонившись, сказал он. – Она куда-то к тебе закатилась!

Пока Тит, ругаясь, искал пропажу, Луций выложил на доску фальшивые кости, убрал настоящие и нарочито равнодушно сказал:

– Нашлась, Тит! Бросай!

Тит торопливо сложил кости в стакан, помешал их и выдохнул:

– Ну, Юпитер… Помоги!

– Так-так, – склонился над доской Пропорций и, деланно изумляясь, выдохнул: – О, боги, «Венера»! Твой выигрыш! Что теперь со мной будет?! – картинно обхватил он руками голову: – Я разорен, я – нищий…

– Точно, «Венера»! – проревел Тит. – С тебя два миллиона! Один гони сейчас, а второй я подожду, пока ты вернешься из Пергама! Но – с процентами! А теперь можно и выпить!

Единственной рукой он схватил кубок и, обливаясь, залпом осушил его до дна.

– Вот и хорошо… вот и прекрасно! – закусив губу, проследил за ним Луций. – Сейчас же пошлю за деньгами…

Тит покачнулся:

– Что со мной?

– Это от радости! – успокоил его Луций, с облегчением видя, как смертельная белизна разливается по лицу Тита. – Сейчас пройдет.

Тит наклонился к игральной доске, взглянул на кости уже невидящими глазами и, переломившись в спине, рухнул замертво.

– Все! – выдохнул Луций. – Дай теперь только армии Флакка взять Тавромений, и я доберусь до твоей отхожей ямы под рабским нужником, наполненной миллионами! Ах, ты! – с досадой вдруг вспомнил он. – И нужно же было мне поставить армии Фульвия плохой ячмень!

Луций тронул безвольное тело Тита, спрятал в шкатулку фальшивые кости и приказал Проту:

– Кубок убрать!

Раб брезгливо взял одними пальцами отравленный кубок. «Безмолвная скотина! – наблюдая за ним, ругнулся про себя Луций. – Он еще и соображает!»

– Прокуратора сюда, немедленно! – крикнул он Проту.

Испанец вошел в комнату. Поклонившись, застыл у двери.

– Вызови лекаря, – сказал Луций. – Дай ему кошель серебра и скажи, что мой гость и давний друг Тит Максим скончался от сердечного удара после постигших его в Сицилии тяжелейших потрясений. Да и еще… – поразмыслив, кивнул он в сторону раба: – Прота под надежной охраной немедленно доставь на остров Эскулапа. У него, кажется, больна печень, почки и этот, как его – желудок! Ты все понял?

– Да, господин! – угодливо приложил ладони к груди прокуратор и осклабился: – У него очень больна печень, почки и желудок. А твой лучший друг скончался от сердечного удара!