Текст книги "Небо – для смелых"

Евгений Яковлевич Савицкий
Небо – для смелых

Предисловие

На встречах с молодежью в пестрой череде подчас самых неожиданных вопросов случается мне отвечать и на такой: доволен ля я тем, что стал летчиком-истребителем? Мой ответ всегда однозначен и краток – да, безусловно, и все самое для меня дорогое и важное в жизни так или иначе связано с моей военной профессией…

Помню первый самостоятельный вылет, первый свой воздушный бой. И первую награду, в декабре сорок первого, полученную в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина. В деталях, зримо представляю себе поистине отчаянный перелет на трофейном связном самолетике из-под Сталинграда, когда наши доколачивали остатки фашистской армии Паулюса. В тот день по всей трассе погода была – хуже некуда. А Москва требовала срочного моего прибытия…

Не тускнеет в сердце, где-то в глубинах сознания живет ликующее, праздничное настроение, охватившее меня во время очередного полета в небе Кубани накануне Первомая 1943 года. Это был третий за день мой боевой вылет в зону над легендарной Малой землей, и впервые над Новороссийским не висела пелена дыма от бомбовых и снарядных разрывов, и под крылом «яка» буйной зеленью и белой кипенью садов продолжала свой неудержимый шаг весна. За все время полета не мелькнул ни вблизи, ни вдали ни один стервятник с наглым фашистским крестом на борту. Это значило, что битву в небе Кубани мы выиграли, что враг не сунется больше в воздушное пространство над Малой землей. Впереди еще была долгая война, новые тяжелые бои и сражения – я все это прекрасно сознавал, понимал, чувствовал, но ничего не мог с собой поделать: настроение было по-юношески озорное и песенное…

Очень зримо, словно все это происходило вчера, представляю работу наших летчиков во время Белорусской операции и выхода советских частей на Одер. Перед нами, летчиками-истребителям.и, стояла задача: прикрывать с воздуха, обеспечивать безопасность танковых соединений, которые одни, без пехоты, прорывались в глубокий тыл противника, расчленяя и окружая вражеские группировки. Для нас это была настоящая летная страда.

Стремителен, неудержим натиск советских танкистов. Фашисты не успевали не только минировать, но и взрывать свои аэродромы. И нам доставались целехонькие их самолеты. Но и трудно было невероятно – истребители постоянно перебазировались с одного аэродрома на другой по ходу рейдов танковых частей. Нелегко было в тех условиях обеспечить снабжение полков, поддерживать должный уровень управления ими. И вот в такой обстановке довелось мне провести бой, о котором можно было только мечтать. Два наших полка в очередной раз перебазировались на только что отбитый у врага аэродром. Последними шли туда мы с моим ведомым Героем Советского Союза полковником С. П. Шпуняковым. Горючего оставалось только на перелет до новой базы. С полдороги вернуться назад еще можно. Ну а если перевалили за этот рубеж, то только вперед, не забывая, что и справа и слева – противник. И вот когда мы уже вышли на вторую половину трассы, нам радировали: аэродром блокирован большой группой фашистских истребителей, наши же сидят на земле без бензина. Мне и ведомому стало абсолютно ясно: нужно принимать бой. Конечно, в какой-то мере нам повезло. Когда мы подошли к цели, у гитлеровцев горючее тоже было на исходе, так что хоть тут мы были на равных. Но и на этих остатках можно драться! На подходе к аэродрому выбираю цель, на малой высоте сближаюсь с ней, делаю маневр, захожу в хвост и первой же очередью бью так, что она камнем падает в центр аэродрома. Потом по обнаруженным уцелевшим документам выяснилось, что сбил я известного фашистского аса одной из лучших геринговских эскадр «Зеленое сердце». С ней мы впервые встретились еще в кубанском небе.

Уже тогда почти все пилоты эскадры имели высшие награды рейха – бриллиантовые подвески к Железным крестам за заслуги в гитлеровском разбое на европейском континенте.

Да, этот противник был действительно сильным, опытным. Тем большее удовлетворение я получил от победы над ним. И не менее важно другое: за боем наблюдали наши наземные войска, наблюдали летчики обоих полков. И схватка получилась прямо-таки учебно-показательной. Особенно для нашей летной молодежи…

Не забыть полеты и над сжатым штурмовым кольцом Берлином. В последних поединках с уцелевшими летчиками люфтваффе мне пришлось встретиться – тогда это была большая редкость – с реактивным фашистским истребителем, но записать его на свой счет не пришлось.

И уж совсем свежи в памяти события послевоенных лет: полеты на советских сверхзвуковых машинах разных марок, массовое освоение их нашими летчиками.

Такова, весьма обзорно, конечно, внешняя канва моей профессиональной службы. А за ней – непростая и кое в чем довольно типичная история бывшего беспризорника, которого Советская власть буквально за руку, шаг за шагом вводила в большую жизнь и который стал благодаря этому маршалом авиации. За ней – история становления и мужания целого поколения, спроецированная на историю становления и мужания первого в мире социалистического государства. Обо всем этом – книга, ни в коей мере не претендующая на некую «всеобъемлемость» даже в описании личной судьбы автора, не говоря уже об описании всего того, чем жили страна и народ! Это скорее попытка как-то суммировать ответы на наиболее частые вопросы, с которыми обращаются ко мне слушатели различных аудиторий, где приходится выступать. И попытка поразмышлять вместе с читателем о том, как происходит гражданское и воинское мужание, что следует делать молодым людям, чтобы главнейшим долгом для них стало приумножение всего завоеванного трудом и доблестью старших поколений. И чтобы никогда никакому атомному или иному маньяку не пришла в голову самоубийственная мысль вновь испытывать на крепость священные границы нашего Отечества.

Трудный взлет

Мне и сегодня трудно мотивировать свое решение стать летчиком каким-то единственным моментом или событием. Бесспорно одно: решение это не было случайным. Разбег к первому взлету оказался длительным и достаточно ухабистым.

Родился я и провел детские и юношеские годы в портовом Новороссийске. В семь лет остался без отца – он был стрелочником, а потом весовщиком на железной дороге. В семье нас росло четверо мальчишек. Советской власти шел только первый год, и матери трудно было поить, кормить, обувать и одевать нас, хоть как-то сводить концы с концами. Тяжелое было время: гражданская война, иностранная военная интервенция и, как результат, – разруха и голод в неурожайных двадцатом-двадцать первом годах. Нужда пришла в наш дом отчаянная. Пришлось самому идти добывать себе кусок хлеба. И как быть, если ты десятилетний мальчишка? Очень скоро оказался в компании таких же беспризорников. Надо ли подробно описывать, что это такое? Спали где придется, питались чем доведется.

Беспризорные университеты закончились для меня вполне благополучно – детским домом. По тем временам житье там было вполне приличным. Страна силами прежде всего чекистов-дзержинцев взяла на себя заботу о тысячах обездоленных детей. Постепенно возвращалась жизнь на заводы, фабрики. Вскоре при цементном заводе «Пролетарий» открыли фабрично-заводское училище. И нас, детдомовцев, зачислили в первый набор учащихся этого ФЗУ.

Конечно, не сравнишь те училища с нынешними ПТУ. Во всем. еще ощущала страна острый недостаток и не могла сразу создать нам полноценные условия учебы, быта. Полдня мы обычно занимались: ФЗУ давало среднее образование, а вторую половину работали в каменоломне, и заработанные деньги шли на наше содержание. Было голодновато, потому, помнится, и записался я в секцию бокса при спортивном интерклубе (существовал такой для развлечения моряков-иностранцев). В этой секции давали нам ежедневно булочку с сыром – вполне ощутимое по тем временам подспорье. Боксировать я очень скоро стал совсем недурно, начал встречаться на ринге даже с профессионалами. До тех пор, пока не досталось мне крепко от одного из зарубежных моряков. При почти одинаковом весе был он вдвое выше ростом и имел удивительно длинные руки. На том и кончилась моя боксерская карьера – на ринг-то я ведь вышел не ради спортивной славы и расставался с ним без сожаления. Да и интересы мои к тому времени стали более определенными.

Меня больше тянуло к технике, и в ФЗУ я получил профессию дизелиста. Тогда на улицах Новороссийска появились первые автомобили, правда, иностранных марок – «рено», «фиаты», а профессия шофера была одной из самых престижных. У кого из моих сверстников не замирало сердце, когда где-нибудь на улице останавливалось вдруг это чудо техники, из кабины выходил добрый молодец в кожаных брюках, кожаной куртке и длинных, чуть не до локтей, перчатках?.. Узнав о наборе на курсы шоферов, я поступил на них и спустя срок стал шофером. Новая профессия пришлась мне по душе. Машину знал я назубок, возился с ней с удовольствием и очень скоро завоевал репутацию дельного специалиста, несмотря на свой совсем «зеленый» возраст.

Производственная деятельность активно смыкалась с комсомольской жизнью. В комсомол я вступил рано,. организация наша была немногочисленна, но задора и энтузиазма, классовой бескомпромиссности, воспитательного влияния у нее хватало. Собрания, помню, проводили в подвальном помещении, при свете керосиновой лампы. Обсуждали вопросы текущей политики, состояние дел на производстве. Разговоры были деловыми, горячими. Атмосфера в комсомольской организации царила предельно искренняя, чистая и очень товарищеская: каждый твердо знал, что здесь его всегда поймут и, если надо, помогут.

Так шла моя жизнь и жизнь моих сверстников, пока не созрело у меня решение стать летчиком. Последним толчком к нему стала встреча с Владимиром Коккинаки, братом моего друга по комсомольской работе Кости Коккинаки.

А впервые мысль о том, что хорошо бы выучиться на летчика, мелькнула у меня задолго до этой встречи. И надо сказать, при обстоятельствах самых трагических. На городской окраине упал самолет, и вместе с другими мальчишками я немедленно примчался к месту происшествия. Оба пилота погибли, от машины осталась Г груда обломков. Картина была жуткая, но мысль стать летчиком мелькнула и, видимо, запала в душу крепко-накрепко. И теперь, когда всеобщий интерес к авиации рос ошеломляющими темпами, не давала покоя.

Завораживала стремительность развития советской авиации, подъему которой самое пристальное внимание уделяла наша Коммунистическая партия. Уже 10 ноября 1917 года по личному указанию В. И. Ленина было положено начало первому социалистическому авиационному отряду. Год спустя создается ЦАГИ – Центральный аэрогидродинамический институт. Множество директивных документов той поры, определивших судьбу самолетостроения страны, подписаны лично В. И. Лениным. И это вполне закономерно, ибо В. И. Ленин видел в авиации величайшее завоевание нашего века.

«Трудовой народ, строй воздушный флот!» – с этим девизом в марте 1923 года начало свою патриотическую деятельность добровольное Общество друзей воздушного флота (ОДВФ). Его ячейки очень скоро возникли повсюду в стране, они объединяли более двух миллионов энтузиастов. Велика заслуга Общества в создании отечественного планеризма, в приобщении к авиационному спорту тысяч юношей и девушек.

На III Всесоюзном съезде Советов в мае 1925 года нарком по военным и морским делам М. В. Фрунзе специально отметил: «В области самолетостроения мы считаем, что в основных чертах наша задача устранения зависимости от заграницы завершена…» Это была большая победа: на ноги прочно вставала отечественная авиапромышленность. Своеобразной «визитной карточкой» ее потенциальных возможностей явился перелет в том же 1925 году первых советских самолетов АК-1 и Р-1 по маршруту Москва-Улан-Батор-Пекин-Токио. А еще через четыре года подлинно сенсационным и триумфальным стал перелет М. М. Громова на самолете АНТ-9 «Крылья Советов» по столицам европейских государств.

Все эти события не проходили мимо внимания и нашей комсомольской ячейки: на одном, как говорится, дыхании прочитывались все газетные и журнальные материалы, обсуждались и комментировались детали выдающихся перелетов. Особое восхищение и напряженное внимание вызвала осенью 1929 года настоящая воздушная одиссея экипажа самолета АНТ-4 ( «Страна Советов») во главе с командиром корабля С. А. Шестаковым. Этот двухмоторный бомбардировщик, вошедший в историю авиации также под названием ТБ-1, оказался прародителем целого семейства многомоторных самолетов моноплановой схемы. Удивительно насыщен послужной список: первые опыты по созданию самолета, несущего на себе истребитель; по дозаправке топлива в полете; по применению ракетных (пороховых) ускорителей. А еще – небывалый до того трансатлантический перелет, эпопея спасения челюскинцев…

Но это все будет потом, а в те сентябрьские дни все с восторгом и напряжением следили за героическим рейсом экипажа С. А. Шестакова. АНТ-4 пересек страну, взял курс к берегам Северной Америки, на подходе к ним попал в тайфун. За три сотни километров от матерbка вышел из строя один из двух моторов. Можно было попытаться совершить вынужденную посадку, но летчики отказались от этой идеи: в волны полетела часть груза, кое-что из вещей экипажа, слили запасной бензин. Пять с половиной часов тянул самолет на одном двигателе. Отремонтировав мотор, экипаж продолжил полет по маршруту Сан-Франциско-Чикаго-Детройт – Нью-Йорк. Это был настоящий триумф конструкторов машины я ее пилотов: 21 242 километра, преодоленные в сложнейших условиях незнакомой трассы, для тех дней казались фантастическими…

К той поре во мне созрело окончательное и твердое решение – буду летчиком. Тут подоспел первый комсомольский набор в авиацию, и наш комитет, хорошо зная о нашем с Константином Коккинаии желании, дал нам путевки в летную школу г. Сталинграда.

Учеба в школе шла напряженная – теория и освоение материальной части, физподготовка, дежурства и тому подобное. Поначалу осваивали мы планеры Г-1, Г-2, сделанные своими руками. Потом поднимались на них в воздух. Затем сели на учебные самолеты, в том числе и на знаменитый У-2 (По-2 конструктора Н. Н. Поликарпова), верой и правдой служивший многим поколениям летчиков. На редкость ценными качествами обладала эта машина, простая и надежная в управлении и «терпимая» к промахам начинающих пилотов.

Учеба давалась мне легко, особенно аэродинамика – основа основ грамотного владения авиационной техникой. Это меня в общем-то и «подвело»: после выпускных экзаменов оставили в школе инструктором и преподавателем аэродинамики, что было мне совсем не по душе. Хотелось в строевую летную часть, и командирам не было покоя от моих рапортов. Говорят, капля точит камень, и наконец меня перевели командиром отряда в авиационную бригаду, которая дислоцировалась в Киеве.

Очень приятным оказалось то обстоятельство, что парк бригады составляли армейские двухместные разведчики, опять же конструкции Н. Н. Поликарпова. С ними я был уже знаком. Эта машина могла применяться и как легкий бомбардировщик, и как учебно-тренировочный самолет. Показательно, что в Тегеране на проведенном в 1930 году иранском правительственном конкурсе лишь Р-5 удовлетворил всем условиям этого своеобразного международного состязания и занял первое место, а конкурировали с ним и французские, и английские, и голландские самолеты. Но самую громкую славу принесло ему участие в избавлении из арктического плена челюскинцев: машина блестяще выдержала бескомпромиссный конкурс в схватке с жесточайшими и мало изведанными тогда стихиями Севера.

Киев меня очаровал. Однако та встреча с ним оказалась короткой. Прошло всего лишь две недели, и тут поступил приказ – бригаде погрузиться на железнодорожные платформы и перебазироваться на Дальний Восток. Шел 1934 год, все более вызывающе вела себя военщина Японии, на наших границах нарастало напряжение.

Так кончилась предыстория моей судьбы летчика-истребителя.

В час испытаний

Дальний Восток той поры – это словно совершенно другая эпоха не только в сравнении с его нынешним днем, но и с теми условиями, в которых мы жили и летали в европейской части страны. Впрочем, какое там могло быть сравнение, если по-настоящему масштабно и глубоко край еще не обживался.

Дальневосточные города в то время легко было пересчитать по пальцам, а от села до села расстояние иногда составляло сотню верст. Имелись и вовсе необжитые площади. На картах, которые нам выдали, целый ряд таежных массивов обозначался белыми пятнами: в эти места еще не добрались топографы.

Очень скоро мы поняли, что здесь летать нужно всегда на пределе возможностей техники и собственного мастерства. Даже удачная вынужденная посадка в тайге далеко не всегда гарантировала общий благополучный исход аварийной летной ситуации, особенно зимой.

Начинали мы устраиваться на новом месте, как говорится, с первого колышка. Ставили палатки. Никаких специальных стройотрядов, строительной техники и в помине не было. Лес нам давали, но вот распил бревен на доски вели уж мы сами. Очень скоро каждый из нас владел не одной строительной специальностью – штукатура, электрика, плотника, печника. А как иначе? Не в палатках же зимовать – нужны были обустроенные военные городки, и мы их возводили. И ни у кого не возникал вопрос: «А почему мы? Ведь не наше это летное дело». К работе относились с той же мерой ответственности, что и к полетам. Все нелетные дни – стройка. Сумели отработать летное задание за четыре часа – остальные четыре – тоже стройка!

Туго приходилось со снабжением. Молоко для детей приходилось покупать за 40—50 километров от расположения части. Как правило, запрягали в сани или телегу лошадь, поочередно по двое отправлялись в путь, привозили это молоко для всех. Новые кинокартины приходили к нам с опозданием чуть ли не в полгода. Радио из Москвы, из центральных районов Союза «доставало» нас рано утром: хочешь послушать – поднимайся ни свет ни заря. В общем, типичные для той поры условия, в которых первопроходцам, в том числе и воинским подразделениям, приходилось осваивать новые территории.

После войны я неоднократно бывал на Дальнем Востоке. Менялся он буквально на глазах и теперь практически мало чем отличается от регионов европейской части страны. Крупные города – промышленные, научные, культурные центры. Все больше прекрасных шоссейных дорог. Все гуще сеть авиатрасс. Постоянное, устойчивое радиовещание и телевидение. Не говорю уже о строительстве БАМ – она несет с собой коренную перестройку социально-экономической инфраструктуры всех зон своего непосредственного влияния…

Довелось мне побывать и на одном из разъездов, где располагался построенный когда-то нашими руками военный городок. Культура, благоустройство, снабжение здесь сегодня на должной высоте. Порадовало, что сохранились и наши дома, правда, их несколько модернизировали. Понятно, что рядом с ними все больше комфортабельных строений, за которыми будущее; но нам, ветеранам, приятно было видеть оставленный на этой земле, такой зримый и выдержавший испытание временем, след наших рук…

В такой вот обстановке шла наша боевая учеба. Была она предельно напряженной, максимально приближенной к реальным условиям военного времени. Потому что, во-первых, как я уже говорил, летать приходилось над необжитой тайгой, не имея, по сути, отработанных средств, систем спасения экипажей и техники на случай аварийной ситуации. Летать старались и днем, и ночью, учились безошибочно ориентироваться на местности, в совершенстве овладеть техникой пилотирования. Правда, у необжитости этой было и свое преимущество: она давала возможность оборудовать прекрасные полигоны для стрельбы и бомбометания совсем рядом с распой жепмем подразделений.

Во-вторых, время было такое, что заставляло постоянно быть начеку, нести боевое дежурство в засадах у границы. Японские милитаристы нагло бряцали оружием, от них можно было ждать любой провокации, вот и возникла надобность в таких дежурствах. У границы, за полтора-два километра, на небольшом запасном аэродроме находилась для этого пара или четверка самолетов. Дежурили мы там посменно по четыре часа. Задача ставилась ясно и конкретно: в случае нарушения границы перехватывать и сбивать вторгшиеся в наше пространство самолеты и уходить на основной аэродром.

На вооружении у пас имелись истребители конструктора Н. Н. Поликарпова – бипланы И-15, созданный на его основе И-153 ( «Чайка») и моноплан И-16. Это было замечательное по тем временам семейство боевых машин. Обладавший большой маневренностью, высокой скороподъемностью, И-15 успешно дрался в небе Испании. На одной из его модификаций мой друг В. К. Кок-кинаки в 1935 году установил мировой рекорд высоты – он поднялся на нем на 14 575 метров. Лучшим из всех истребителей-бипланов за всю историю авиации был И-153. Его отличала предельная для биплана обтекаемость, он имел убирающиеся шасси. Моноплан И-16 – скоростной истребитель – выделялся среди машин подобного класса своим аэродинамическим решением: он имел короткие крылья и тупой, словно обрубленный, нос. В боях на Халхин-Голе на этом самолете впервые испытывались реактивные снаряды PC-82. Всем этим машинам путевку в большую жизнь дал тогда В. П. Чкалов. И-15 и И-16 составляли главную ударную силу нашей истребительной авиации в предвоенные годы

В 1930—1940-е годы в Советском Союзе работало более двадцати опытно-конструкторских самолетостроительных бюро. В атмосфере творческого соревнования более половины из них предложили замечательные модели боевых машин, которые ставились в серийное производство. Один за другим устанавливались новые рекорды в точном соответствия с лозунгом тех лет «Летать дальше всех, выше всех, быстрее всех».

В 1939 году В. К. Коккинаки на самолете ДБ-3 конструкции С. В. Ильюшина совершил беспосадочный перелет из Москвы в Северную Америку через Гренландию и Атлантический океан. За открытие этой трассы советский пилот был награжден ФАИ – Международной авиационной федерацией бриллиантовым ожерельем. ДБ-3 и его «младший» брат Ил-4 составили костяк авиации дальнего действия Советских ВВС. На них наши летчики бомбили потом Берлин и тыловые объекты фашистского рейха.

Конечно, все мы с глубоким интересом обсуждали мельчайшие подробности работы наших коллег-летчиков по спасению челюскинцев, по высадке на Северном полюсе папанинской экспедиции. Восхищались мужеством женского экипажа-В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко и М. М. Расковой, совершившими знаменитый рейс над всей страной на самолете АНТ-37 «Родина». Гордились великолепным мастерством и беспредельным героизмом экипажей В. П. Чкалова с Г. Ф. Байдуковым, А. В. Беляковым и М. М. Громова с А. Б. Юмашевым и С. А. Данилиным, на самолетах АНТ-25 совершивших «прыжок» из Москвы через Северный полюс в Соединенные Штаты Америки. Такого еще никому до них не удавалось. Риск схватки с Арктикой, где отказывались нормально вести себя тогдашние навигационные приборы, где нельзя было рассчитывать на наземные ориентиры и где, наконец, на тысячекилометровых пространствах белого безмолвия не было ни единой человеческой души, был огромен.

Но проверку на прочность наши пилоты и наша техника проходили не только в борьбе за рекорды. Сначала над Пиренеями, потом над озером Хасан и над рекой Халхин-Гол им пришлось держать экзамен в воздушных боях с «мессершмиттами», «хейнкелями», «юнкерсами», «фиатами», японскими И-96. Экзамен был предельно серьезным, из него вытекали вполне очевидные выводы:

необходимо улучшать конструкции самолетов и их вооружение, тактику применения, координацию их действий с наземными войсками.

Благодаря повседневной заботе партии и правительства перед войной значительно укрепляется научно-производственный потенциал самолетостроения, начинаются структурная реорганизация и перевооружение ВВС. С конвейеров заводов сходят первые штурмовики Ил-2, пикирующие бомбардировщики Пе-2, истребители Як-1, ЛаГГ-3 иМиГ-1…

Мне и моим товарищам не довелось участвовать в боях над Халхин-Голом и озером Хасан, но нарастание напряженности на наших границах, острота угрозы со стороны гитлеровской Германии ощущались постоянно, и наш долг состоял в упорной и кропотливой подготовке к предстоящим испытаниям.

Сегодня, спустя сорок лет, можно с уверенностью сказать, что летные полки, отправлявшиеся на фронты Великой Отечественной войны с Дальнего Востока, оказывались вполне подготовленными к схваткам с фашистскими стервятниками. Труднейшие условия службы, учебы, быта накладывали отпечаток на характеры людей, на весь стиль их взаимоотношений, помогали становлению крепких, спаянных воинской дружбой подразделений. А мастерство оттачивалось в напряженной – ежедневной учебе.

Что касается меня лично, то смысл своей службы я видел в том, чтобы каждую минуту самому и подчиненным мне людям быть в полной готовности, до конца и обязательно со знанием дела выполнить долг перед Родиной. Всегда стремился как можно больше летать, всегда тянуло потрогать руками и «пощупать» в полете неизвестную мне машину, всегда ставил себе цель: выжать из самолета все, на что он способен, в полном диапазоне аэродинамических и пилотажных возможностей. Нельзя быть первоклассным воздушным бойцом, не выработав в себе целый комплекс обязательных навыков: знать машину и ее вооружение непременно во всех тонкостях и деталях, на всех режимах и при разных погодных условиях; не теряться ни при каких обстоятельствах и уметь предельно сосредоточиться в ситуациях, к которым применяются термины «аварийная», «критическая», четко определяться по наземным ориентирам; всегда видеть и мгновенно оценивать воздушную обстановку. Все это дается только длительной, хорошо продуманной и организованной тренировкой, и я не жалел на это ни сил, ни времени.

На Дальний Восток прибыл в должности командира отряда, однако уже через три года, имея звание старшего лейтенанта, получил назначение на должность командира полка. Помню, как пришел представляться командиру дивизии полковнику С. И. Руденко, будущему маршалу авиации. Ничего такого не было сказано вслух, но и по выражению лица комдива, и по его настроению я ясно увидел сожаление, недоумение даже: как это такому молодому человеку (мне было двадцать семь) доверить полк? Тем более, что он знал: полк в силу разных причин имел недостатки, анализом их были насыщены разборы полетов и итогов каждого дня.

К наведению должного порядка приступать пришлось, как это чаще всего и происходит в подобной обстановке, с элементарных вещей. С укрепления воинской дисциплины: где нет ее на земле, там никогда не будет толку в воздухе. И вообще – какой же равнодушный к своему профессиональному делу летчик сможет стать настоящим воздушным бойцом? Начать надо было с наземной, предполетной подготовки техники. И безусловно, с партийной, гражданской, дисциплинарной ответственности каждого, особенно командиров, во всех подразделениях полка. Кроме того, я не только требовал от летчиков отличного владения доверенной им техникой, но и сам лично показывал, как выполняется тот или иной летный элемент, рассказывал, почему именно так. Сам вместе с подчиненными изо дня в день поднимался в небо и шлифовал тот или иной прием воздушного боя.

В общем довольно скоро комдив перестал сомневаться. Полк по итогам очередного смотра занял первое место в истребительной авиация ВВС, я и комиссар полка С. Федоров были награждены автомобилями М-1, а личный состав – денежными премиями. А затем оба выдвинуты на должности командиров дивизий.

Командирский рост, что и говорить, был у меня весьма стремительный. Одно дело полк, совсем другое – дивизия. Здесь совершенно иные масштабы и представления, иная логика командирского мышления.

Первые дни ушли на знакомство с комсоставом, на облет подразделений, на анализ организации боевой учебы. В целом дивизия оставляла неплохое впечатление, хотя я чувствовались некоторые недостатки в качестве подготовки летного состава, уровне организации управления полками, наземном обслуживании техники. Вместе с тем мне не хотелось резко менять устоявшийся распорядок жизни частей. Внимание командиров обратил лишь на один момент: главным в распорядке должны стать строго планомерная огневая подготовка, тактические занятия с комсоставом.

Не вдруг, не сразу я «почувствовал» дивизию. Конечно, то был период, когда мне очень крепко пришлось и перестраиваться, и в чем-то переучиваться самому. В целях самообразования использовал регламентирующие документы и другие материалы, которые отражали сложившуюся тогда у нас теорию боевого применения ВВС, обобщенный опыт использования авиации, организации управления ею. Многое давали и различного рода учения, проводившиеся командованием округа.

Там и услышали мы черную весть: фашисты вероломно, на всем протяжении наших западных границ, вторглись на территорию СССР, бомбили города. Потом постепенно стала проясняться для нас вся драматичность ситуации, сложившейся для многих летных частей, дислоцировавшихся в приграничных округах.

Трудно, почти невозможно передать в полной мере то состояние, что испытывали в летние и осенние дни сорок первого года воины боевых частей, на долю которых выпало прикрывать дальневосточные границы СССР. Остро ощущать смертельную опасность, нависшую над Родиной; быть обязанным, уметь, страстно желать бить врага в открытом бою; испытывать величайшую к нему ненависть, злость, нетерпение – и оказаться вынужденным издали следить за происходящим. Наверное, если бы собрать все письменные и устные рапорты и заявления, подаваемые тогда по всей стране, из них получился бы Монблан лаконичных, но предельно выразительных документов.

Не избежал этой участи и я. Но командующий фронтом Иосиф Родионович Апанасенко был краток: «Не торопись, здесь тоже не посиделки». Ему, герою гражданской войны, комдиву легендарной Первой конной и коммунисту с 1918 года, я по сей день благодарен за постоянное внимательное и заботливое ко мне отношение, за уроки, которые получил от него в пору командирского своего становления.

Нетерпение росло, и вот совершенно неожиданно, в дни ожесточенного наступления фашистов на Москву, Приходит приказ: для стажировки в действующей армии откомандировать одиннадцать человек командного состава. С этой группой прибыл под Москву и я.

Мысль о стажировке в тот тяжелый период казалась совершенно неожиданной, даже несвоевременной. Но за ней стояли и уверенность Верховного Главнокомандующего в нашей конечной победе, и ясное понимание того, насколько важно приобщить к фронтовому боевому опыту личный состав тыловых, еще не соприкасавшихся с противником частей.