Текст книги "Возвращение Грифона"

– Почему они тебя убили? Почему именно тебя, а не кого-то другого?

– Они принесли меня в жертву Сатане. Вначале по очереди насиловали и пили кровь, а потом убили. Я просила их меня не убивать, но они были как будто пьяные – не слушали и смеялись. Сказали, что моя смерть угодна их Господину. Что он потребовал великой жертвы, а не только кошек и собак. И после моей смерти они обретут могущество.

– Почему они решились убить тебя? Они объяснили?

– Они меня ненавидели. Мы с ними все время ругались, а мама меня защищала. Они обещали и ее принести в жертву.

– Отец знал, что это они убили?

– Знал. Он сам убийца, он убил свою жену, мать Федьки и Семена.

– Отчим участвовал у убийстве? – неожиданно для себя спросил я, видимо, надеясь, что этот противный мужик окажется такой тварью, как я и думал.

– Нет. Не участвовал.

– Ты… спала с ним?

– Да. Время от времени. Когда матери не было.

– А с его братьями?

– Да. Когда отчима и матери не было дома. Они заставляли меня и били.

– Почему не пожаловалась? Почему не обратилась в милицию, не рассказала соседям?

– А кто поверит? Отчим – друг участкового Федорчука, они вместе на рыбалку ездят и выпивают. А кроме того – все станут говорить, что я шлюха и сама соблазнила хороших парней. Потом мне тут не жить. Лучше потерпеть немного, и все. Никто же не узнает.

– Откуда ты знаешь, что отчим убил прежнюю жену?

– Он сам мне говорил. И сказал, если я не буду с ним спать, он убьет меня и мою маму и закопает нас рядом со своей первой женой. Он даже место мне показывал – там бочка с водой стоит, на этом месте. Вот под той бочкой она и лежит. Если вызовешь ее дух – она покажет тебе место, где он ее похоронил.

– А за что он ее убил?

– Строптивая была. Не хотела делать того, что он требовал в постели. Называла его извращенцем. А мне приходилось все делать.

– Ну матери бы рассказала, почему ей-то не рассказала?

– Отчим сказал, что убьет обеих. Да и не поверила бы она, наверно. Она держалась за него – деньги в дом носит, не запойный. А то, что мне не нравится – так это ерунда.

– Братья занимались сатанизмом? С чего вдруг они начали им заниматься?

– Они где-то взяли книжку по сатанизму, читали, потом приносили в жертву мышей, птичек, перешли на кошек и собак. А теперь им понадобилась большая жертва. Они обещали мою маму принести в жертву, как придет время. Когда будет полная луна. Это сегодняшней ночью. Отчим сегодня как раз на смене на заводе – он там кладовщиком работает. Так что они собрались ее убить и закопать рядом со своей матерью.

– А что, они знали про мать? И молчали? Что, так любят отца?

– Они никого не любят. Кроме самих себя. Избалованные негодяи. Но мою мать они ненавидят. Они всех ненавидят. И хотят могущества, хотят стать великими черными магами – они мне так говорили.

– Как произошло убийство? Вы случайно встретились, или они тебя ждали?

– Мы вместе шли из кино. Они позвали меня в кусты, я решила, что сейчас будут меня трахать, но они хотели убить. И убили.

– О черт… гадость какая… вот тебе и тихий поселок на краю города – я оглянулся на Марию, с ужасом прислушивающуюся к разговору, и спросил: – Ты все поняла?

– Все! – часто закивала она. – И не верю! Этого не может быть!

– Может. Может… Все, Света, свободна! – я кинул несколько слов, и дух, заколебавшись в воздухе, исчез.

– Теперь надо решить, что делать с этой информацией… пойдем-ка искупаемся, и в голове как раз все утрясется.

Я взял Марию за руку и повел туда, где на травке лежали, загорали отдыхающие. Здесь берег полого спускался к воде, обнажая песчаное основание. Очень захотелось окунуться в воду – охладиться, а еще – смыть с себя эту грязь, которую сейчас услышал от покойной. Впрочем, такое не отмыть даже проточной водой.

Прохладная вода приняла мое разгоряченное тело, и я окунулся с головой, задержав дыхание и пронырнув до самого дна. Вода была довольно прозрачной и холодной, похоже, что на дне били родники. Не удержался и открыл глаза – шевелились водоросли, у берега прыскали рыбешки, а наверху, над головой, взбивали пену ноги подростков, проплывающих к берегу. Я отнырнул довольно далеко – туда, где глубина понижалась метров до пяти-шести, и, уцепившись за камень на дне, стал дожидаться, когда у меня кончится воздух.

Ждать пришлось довольно долго – не знаю, сколько, но по моим ощущениям минут двадцать, не меньше. Все это время я практически не чувствовал кислородного голодания, чему был очень удивлен. Не знаю как, но, похоже, мое тело впитывало кислород из воды прямо через кожу – иного объяснения своим способностям я дать не мог. Организм как-то перестраивался в угоду моим потребностям, и я бы не удивился, если б через часок сидения в воде у меня на боках открылись жаберные щели. Но я до этого не довел, честно говоря, беспокоила мысль о том, как там Мария – как бы ее удар не хватил от переживаний за меня – нырнул и не выныривает! Ужас!

Так оно и оказалось, женщина бегала у кромки воды, заламывая руки, бледная, несчастная, и уже, похоже, собиралась кричать, звать на помощь, когда моя голова показалась из-под воды.

Я вышел на берег, как дядька Черномор, и подруга подбежала ко мне и бросилась на шею. У нее текли слезы, Мария рыдала, не обращая внимания на окружающих, и я едва ее успокоил, уведя в сторонку, под дерево, где полчаса назад мы разложили покрывала для загорания и оставили свои вещи.

Улегшись на покрывала, обнялись и долго лежали, впитывая телами солнечные лучи, падающие на нас из послеполуденного солнца. Было жарко, но после двадцатиминутного сидения на дне пруда в родниковой ледяной воде я наслаждался теплом, а еще тем, что на плече у меня лежит красивая женщина с упругим, горячим телом, для которой совсем не безразлично – есть я на этом свете или нет. Кроме нее, у меня в этом мире никого нет – это я знал точно. А может, и не знал, чувствовал, что оно так и есть. Я мало чего знал о мире, в котором живу. Обрывки сведений, всплывающие в голове, мало чего мне давали.

Я уже начал задремывать, когда Мария внезапно спросила:

– И что ты думаешь делать?

– Насчет чего? – спросонок не понял я.

– Насчет убийц и извращенцев, кого же еще?

– Ты имеешь в виду американскую военщину? Проклятых империалистов?

– Вань, ну не придуривайся… Всеволода, конечно, и его отпрысков. И что будем делать с ментами, которые фактически тебя убили? Тебе не кажется, что они даже опаснее этих извратов или, по крайней мере, не менее опасны? Ведь если человек, который поставлен соблюдать закон, ведет себя как маньяк – это страшно. Куда бежать за помощью, когда те, кто должен помочь, преступники?

– Ну… во-первых, не мы будем делать, а я буду делать. Ты тут ни при чем. Я не хочу, чтобы это как-то коснулось тебя. Маш, ты же знаешь, и я знаю – в конце концов, мне придется уйти. А тебе оставаться и жить. Жить в этом мире, с этими людьми. И я не хочу, чтобы мои проблемы как-то ударили в тебя.

– А они уже ударили. И если мы не разоблачим маньяков – погибнет еще один человек, забыл? И если мы не уберем из милиции преступников – тоже пострадают люди. Так что я тебя спрашиваю – что будем делать?

– А ты как видишь ситуацию, интересно? Мы можем наказать их двумя способами, как ты догадываешься – сдать власти или наказать самим – уничтожив негодяев. Что ты выберешь?

– Как – убить? Что, сами, мы – убить? – растерялась подруга.

– Нет, мы наймем сторожа дядю Петю, и он забьет их ручкой от метлы.

– Нет… я не могу. Только сдавать их в правоохранительные органы. Только так. Пусть их судят. Доказательства у нас есть, так что…

– А каким правоохранительным органам ты собралась их сдать?

– Ну как каким… в милицию, – неуверенно ответила Мария, поглаживая меня крепкой гладкой ладонью по плечу.

– Мы пока оставим в стороне «оборотней в погонах»…

– Кого? Оборотней? Почему ты так сказал? Странное название. Откуда ты его взял?

– Не знаю. Всплыло в голове, и все. Так, вот, не перебивай, подумаем насчет семейки маньяков. Итак, я прихожу в милицию и сообщаю о том, что родственники убитой девочки ее и убили, а еще – растлевали ее на протяжении долго времени. И что будет?

– И что будет? – эхом повторила Мария.

– Они скажут, что я спятил, а когда узнают, что до этого я лежал в психушке – туда же меня и отправят.

– А если я пойду? Я же не психбольная – уважаемый врач, психиатр. Меня воспримут серьезно.

– Ага. Только к кому ты пойдешь? К этой толпе уродов, которая меня убивала? К этим оборотням? Ну, хорошо. Пришла. Они тебя выслушали, а потом спрашивают, а откуда ты узнала про закопанную жену Всеволода, друга Федорчука? Откуда ты знаешь о том, кто убил девочку? Духи рассказали? Или, может быть – твой сожитель, маньяк-убийца, который каким-то образом выжил и снова ходит по миру, как ни в чем не бывало? Никогда не поздно взять за задницу его еще раз и хорошенько потрясти. Что-то слишком много сходится на этом парне. И на его сожительнице. Может, и ее потрясти? А что – вариантов много – может, она со своим сожителем вместе куролесила, убивала и мучила. Ты можешь себе представить такой исход твоего посещения отделения милиции?

– Теперь – могу, – тихо ответила Маша после длительного молчания.

– То-то же…

– И что, ничего сделать нельзя? Ну, есть же КГБ, есть же прокуратура! Пойти туда!

– Им тоже на все плевать. Они спустят дело в то же отделение милиции, тем, кто и допустил это безобразие. Как ты думаешь, какое они примут решение? Я тебе уже об этом говорил…

– Так что – только убивать?! – Мария снизила голос до шепота. – Я боюсь!

– Ну, тебя никто и не просит этим заниматься, я же сказал. Теперь подойдем к самому интересному – к милиционерам. Что делать с ними?

– Ну… в прокуратуру… а еще лучше – в КГБ. Мне рассказывали – у них постоянно с КГБ трения. Гэбэшники за ними следят, ловят и наказывают.

– Замечательно. Я прихожу в КГБ и говорю: «Меня в отделе убивали, но не убили. Закопали в землю, но я выкопался». – «А где следы побоев?» – спрашивают меня. А я отвечаю: «Раны все заросли, зажили буквально за сутки. Такой я мутант. И только что из психушки». Что будет дальше?

– Ничего хорошего, – удрученно сказала Мария и перевернулась на живот, демонстрируя миру тугие ягодицы, достойные пятнадцатилетней девушки, – так что, нет никакой альтернативы убийству?

– Если видишь ее – укажи.

– Не вижу. Не вижу…

Мы полежали на берегу еще с полчаса, потом снова окунулись, и, замерзнув в воде, оделись. Потом побрели домой, чувствуя, как горячий ветерок высушивает нашу одежду и тела.

За все время мы не встретили на пруду никого из знакомых, из тех, кто вчера провожал меня «в последний путь». И это порадовало. Не хотелось лишних вопросов, шепотков и разговоров за спиной.

Я шел и думал – как все обстряпать максимально умело, так, чтобы раздать всем сестрам по серьгам и при этом остаться в стороне. Чтобы никто не заподозрил, что казнь негодяев моих рук дело. Что ни говори, не все менты такие глупые, как Федорчук. Те же опера, при их беспредельности глупыми не были. Особенно начальник отделения уголовного розыска. Вон он как все обстряпал с моим «трупом». И не подкопаешься. Кто может подумать на заслуженного офицера милиции, в чине не менее майора, кто может обвинить его в сокрытии преступления, совершенного его сотрудниками, да еще и в соучастии в этом преступлении. Всех повязал кровью – заставил бить меня, добивать, и теперь каждый боится раскрыть рот – ведь и он может попасть лет на двадцать на зону.

Перво-наперво нужно было начать с «братьев-разбойников». И брать их следовало на «горяченьком»…

Мы дошли до дома, переоделись, сняв влажные трусы и купальник. Я порывался еще разок приобнять Марию, завалить на постель (уж больно соблазнительно она выглядела на берегу, да и сейчас, расхаживая по дому нагишом, вызывала у меня стойкое желание), но она отбилась, сказав, чтобы я сохранил себя для ночи. Видимо, после нашего разговора у нее резко испортилось настроение – да и немудрено, трудно превращаться из законопослушной тихой врачихи в убийцу или пособницу убийцы. Людей, воспитанных в почитании закона, никогда его не нарушавших, должно просто трясти от мысли о том, что я задумал.

Мы поужинали, потом Мария ушла в свою спальню и там затихла. А я лег на свой диван и стал обстоятельно обдумывать то, что мне предстояло сделать.

Через полчаса я крепко спал – сон вообще стал наваливаться на меня неожиданно и в самый неподходящий момент. Скорее всего, организм сам выбирал, когда ему восстанавливаться, и быстрее всего делал это во сне. Ну – это я подвел базу под желание просто подрыхнуть. Мне предстояла бессонная ночь…

Проснувшись на закате, я несколько секунд не мог понять, где нахожусь. В доме было тихо, не слышно ни звука, и я никак не мог сориентироваться. Мне приснилось, будто я летаю в вышине и у меня серебристые крылья, как у огромного орла… а на спине у меня сидит обнаженная девушка с огненными волосами и заливается счастливым смехом.

Все было так реально, так четко, как не было никогда раньше, я ощущал ее гладкую, влажную кожу, чувствовал жар тела, упругость бедер… а под нами проплывала земля – где-то внизу, далеко-далеко. И я был счастлив в этой выси.

Меня охватил приступ тоски. Ясно было, что это картинки из моей прежней жизни. Я знал это, всем своим естеством знал, и мне мучительно хотелось туда, в вышину, в синее небо. А здесь – негодяи, которых следовало наказать, а вокруг серость, и впереди неизвестное будущее.

Одна радость – моя подруга, с которой мне было комфортно и легко. Все-таки в наших русских женщинах есть что-то такое, чего нет у женщин во всем мире. Они любят без оглядки, без мыслей о том, что будет с ними – просто любят, и все тут. Что бы сделала американская женщина, узнав, что я хочу пойти против закона, убить негодяев? Скорее всего, тут же побежала бы меня сдавать. И самое интересное, была бы уверена, что этим меня спасает.

Задумался, а откуда я это знал? Про американскую женщину, про их почтение к закону? Знал, и все тут. Знания время от времени всплывали у меня, как будто из воды поднимался пузырь болотного газа – бурление, шум… и снова я остаюсь тем, кто есть – человеком без роду, без племени.

Снова задумался над тем, что я сегодня наговорил Марии. Да, в общем-то, все, что я сказал, было логично и правильно, только с одной поправкой – не все менты подонки, не все гэбэшники и прокурорские равнодушные големы. Если долго искать, можно найти там приличных людей, которые будут работать так, как положено. Но где их найти? И сколько времени уйдет на то, чтобы их найти? А времени у меня не было. Если верить покойной девчонке, сегодня ночью должно совершиться очередное жертвоприношение – будет принесена в жертву ее мать, Ольга. И я должен ее спасти.

Глубоко вздохнув, я сел на постели, собираясь с духом и додумывая последние нюансы плана, потом ощупал и осмотрел свое тело – оно восстановилось, но еще не до конца. Неправильно сросшаяся нога выправилась, но была короче, чем другая, и я все равно буду хромать. Ничего, надеюсь, что бегать мне не придется. Очень надеюсь.

Послышался шорох, и в дверях появилась Маша. Она была одета в тренировочные брюки и тонкий темный свитер.

– Я с тобой.

– Ты что? Нет уж – сиди дома. Ты мне только помешаешь.

– Я с тобой. Я побуду на улице, если что, дам сигнал. На стреме постою, в общем. Вань, возьми меня с собой, а? Я тут с ума сойду, тебя ожидая!

– Маш, пожалуйста, не усложняй мою задачу. Сиди дома и жди. Все будет нормально, поверь мне. Все, все, мне некогда. Нужно успеть до полуночи. Жертвоприношение будет в полночь.

– Откуда знаешь?

– Опять исследуешь? Не знаю – откуда знаю. Уверен. Сатанистские обряды проводятся в полночь. Мне нужно успеть до ноля часов.

Я встал с постели и оделся, выбрав темную одежду – рубаху, брюки, темные ботинки. Потом подошел к подруге и крепко поцеловал ее в губы, разгладив большими пальцами рук ее мокрые глаза.

– Не плачь. Я вернусь. В этот раз я вернусь.

Распахнув дверь в темноту, я шагнул через порог и через секунду растворился в ночной мгле. Фонари давно побили местные детишки из своих рогаток, так что ничего не помешает мне подойти к нужному дому незаметно…

Глава 5

Идти по улице все-таки не решился. Вдруг кто-то увидит, глянув в окно – потом будут неприятности. Неприятности? Как-то легко сказано – неприятности. Катастрофа! Ведь я не гулять по улице с девушкой собираюсь, а… ну, ясно.

Весь искололся сухим репейником, пропылился, вспотел – ни ветерка, ни малейшего движения воздуха. А ночь – будто и не ночь. Жарко, душно, гудят комары, впиваясь в кожу до самой кости. Такое впечатление, что у них не жало, а иголки, как у шприца. Дай волю, выкачают кровь так, что останется только лишь сухая оболочка.

«Ненавижу комаров!» – решил для себя, прибив ладонью сразу двух, пристроившихся на щеке. Успели, твари, насосаться – вся ладонь в крови.

Вот и дом. С тылу не видно ничего – ни огонька, ни одного проблеска света. Занавески закрыты, дом тих и мрачен, как склеп. Посмотрел вокруг, заметил здоровенную бочку, стоящую на кирпичном основании. Поежился – под ней лежат кости убитой Всеволодом несчастной женщины, его «сбежавшей» жены. Проклятый изврат…

Прикинул, сейчас должно быть около половины двенадцатого. Так что сейчас уже процесс поклонения Сатане должен быть в разгаре. Насколько знаю – хозяина дома нет на месте, он сегодня работает в ночную смену. Всеволодом придется заниматься отдельно…

Подошел к закрытому ставнями окну, прислушался – в доме тихо, но не оставляло ощущение, что кто-то там бормочет. Хотел прислушаться – не дали. На речке вдалеке кто-то истошно начал вопить, изображая таким образом пение. Слов было не разобрать, упор «певец» делал на громкость и экспрессивность.

Подумал, как проникнуть в дом? Дверь заперта… Достал из кармана шелковый шарф – захватил из дома Марии. Замотал им лицо, затянул узел на затылке – получилось что-то вроде маски. Прикинул в руке короткую дубовую скалку, тоже позаимствованную у Марии, шагнул вперед и только собрался постучать в дверь, как услышал рядом с собой дыхание и шорох. Адреналин хлынул в кровь, я чуть не подпрыгнул на месте, мгновенно повернувшись, замахнулся и… опустил руку.

– Ты?! Какого черта? Я тебе что сказал?! Ты чего притащилась?! Я ведь тебя чуть не прибил!

– Лучше прибей, – выдохнула Маша, – лучше ты прибьешь, чем я помру от страха, ожидая тебя дома. Я же сказала: буду с тобой, и все тут!

– Кошмар какой! Ты – кошмар! – Я удрученно помотал головой и добавил: – Спрячься в тени сарая и сиди там. Если кто-то соберется войти в дом – кинешь камень в окно. Поняла? Выполняй все, как я тебе сказал. Пока не позову, не выходи!

– Да, да, конечно! – замотала головой Мария и прокралась к сараюшке, стоявшей позади дома. Потом ойкнула и вернулась:

– Не могу! Страшно! Там под бочкой покойница лежит, ты говорил! А у сарая темно, и шуршит кто-то! А вдруг мыши? Я их боюсь до смерти!

– Тьфу! Стой у меня за спиной. Перевяжи чем-нибудь лицо, чтобы не узнали.

– Да, да, я тоже шарф взяла! И еще ножик! Вот! – Она достала из-за спины руку, в которой был зажат кухонный нож с деревянной рукояткой. Я видел его на кухне – ржавое чудовище длиной сантиметров семьдесят. Не нож, а меч какой-то. Я фыркнул и укоризненно покачал головой:

– А мотыгу не догадалась взять? Мотыгой-то сподручнее!

– А надо было? – растерянно спросила Мария, и я махнул рукой, чувство юмора у нее точно пропало. – Лицо завяжи. Брось пока свой меч-кладенец.

Маша зажала ножище в подмышке и ловко перевязала лицо шарфом. Теперь мы оба были похожи на злодеев. За одну рожу можно сразу дать пять лет строгого режима. В таком виде люди в булочную не ходят. Если только не собираются эту самую булочную спалить дотла.

– Стой сзади и следи за тем, что вокруг происходит, – приказал я жестко, – игры кончились. Беспрекословно выполняй мои приказы.

Мария закивала головой и повернулась к улице, наблюдая за тем, что там происходит, а я подошел к двери. Подергав, убедился – закрыто хорошо, основательно. Похоже – закрыто на засов. Двери в этой местности, как и дома, были очень даже прочными и основательными, дома – бревенчатыми, а двери из хороших досок, дуба. Сломать их было непросто.

Задумался, придется что-то изобретать. Если я начну стучать, вызывать этих уродов – они могут и не открыть. А еще могут всполошиться и как следует подготовиться. Не исключено, что в доме есть оружие, например ружье. Получение заряда дроби в кишки не способствует пищеварению.

Блеснула мысль – вот оно! Нашел решение. Подозвал Машу и объяснил, что она должна сделать. Маша кивнула головой, сняла шарф и подошла к двери. Я прижался рядом, за углом, так, чтобы меня не было видно ни с веранды, ни из окна, выходящего в зал. Стук в дверь – осторожный, нервный, как стучат женщины. Некоторое время ничего не происходит, тихо. Потом хлопнула дверь на веранду, и кто-то подошел к входной двери.

– Кто? Кого надо?

– Ольгу. Мне надо ей отдать долг – только сейчас принесли. Я занимала пятьсот рублей. Позовите мать. Это соседка.

– Щас… спрошу! – парень ушел внутрь дома и минуты три не показывался. Похоже, что там происходила какая-то работа. Обсуждение, так сказать. Потом парень появился снова:

– А чего ночью-то? Утром нельзя было прийти? Она уже спать легла. Ты одна?

– Одна. Само собой, одна! Я только отдам деньги и уйду.

– Ладно. Заходи…

Крупный, полноватый парень около двадцати лет приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу, осматривая все вокруг, готовый тут же захлопнуть дверь:

– Заходи. Быстрее.

Мария изобразила, что сейчас станет подниматься по невысокому крыльцу, парень отвлекся на нее, разглядывая стройную фигуру в тренировочном костюме, высвечивающуюся в лунном свете, когда я вышагнул из-за угла, обутый в мягкие кеды, и с размаху врезал парню по голове дубовой скалкой. Звук был такой, будто врезал деревянному столбу. Парень обмяк и свалился на пороге, повиснув головой через ступеньку.

– Жди тут! – тихо скомандовал я и бросился в дом – если второй в это время поглядывал за входом, нельзя было дать ему подготовиться к сопротивлению.

Однако нет. Этот скот был занят тем, что разукрашивал свою мачеху разнообразными узорами. В качестве красок служила кровь, выдавленная из убитой кошки, ощерившей окровавленные зубы в эмалированном тазу посреди комнаты.

Не оборачиваясь, парень спросил:

– Ты врезал ей? Неплохо иметь еще жертву. Да и денежки как раз в кон!

Он обернулся, когда я уже сделал два шага, приблизившись на расстояние метра. Удар! Сатанист падает на пол и не шевелится. Беглый осмотр комнат – больше никого нет. Их двое. Двое – и жертва, привязанная к столу и вращающая вытаращенными глазами.

Поворачиваюсь, иду к входу. Под ногами скрипят тяжелые половицы. Половики и дорожки аккуратно свернуты и сложены у входа – не хотели пачкать кровью. Подхожу к лежащему без чувств парню, хватаю за ноги и волоку в дом. Маша идет за мной, я останавливаю:

– Шарф! Сейчас же надень шарф! Там Ольга – она не должна нас узнать.

Мария быстро заматывает лицо, и я закрываю дверь. Затем волоку парня дальше. Голова сатаниста волочится по полу, лицо бьется о высокий порог, но мне не до удобства негодяя. До смерти не заживет – и славно. Оглядываюсь вокруг – вижу стулья с высокой спинкой – добротные, старые. Из настоящего дерева. Не ДСП какое-нибудь. Иду на кухню, шарюсь по чулану, по полкам. Стараюсь браться за вещи только через тряпочку – отпечатки пальцев нам ни к чему. Потом выругался и взял кухонный нож – то, что я искал, висело у меня над головой – бельевые веревки, на веранде. Обрезал, принес в зал.

Усадив негодяев на стулья, по одному привязываю ноги к ножкам, руки стягиваю за спинкой стула. Рты набил тряпками, взятыми с кухни, кляпы перетянул полосками ткани, завязанными на затылке. Все. Норма. Упакованы, безопасны. Теперь очередь за жертвой.

Ольга лежит на столе, обнаженная, вымазанная кровью – своей и чужой. Ее запястья надрезаны и завязаны несвежими тряпочками. На животе надрез – сверху вниз, от пупка вниз, до линии волос. Кожа в этом месте разошлась, демонстрируя желтоватый жир и красные мышцы. Такое впечатление, что женщину хотели освежевать, снять с нее кожу и тренировались, а может, только что начали это дело, да мы помешали. Меня даже передернуло – вовремя успели. Вот же поганцы!

Комната довольно хорошо освещена – множеством свечей, язычки пламени которых колеблются от движения воздуха, тянущего откуда-то со стороны, возможно, из приоткрытых форточек. В комнате жарко – свечей много, а на улице и так духота. Висит запах стеарина и чего-то неуловимого, знакомого… воск? Ладан? Что-то травяное, приторное. Рот жертвы заткнут, ноги и руки привязаны к ножкам стола. Она в сознании, мотает головой, мычит, пытается что-то сказать. Я молча подхожу к ней, лежащей в луже крови, и негромко, весомо, говорю, стараясь изменить голос, нарочито хрипя и кашляя:

– Сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Ты не должна кричать и звать на помощь. Тебе ничего не грозит – мы пришли для того, чтобы освободить. Ты меня хорошо поняла? Если ты закричишь, то подвергнешь нашу жизнь опасности. И еще – сейчас ты узнаешь, кто убил твою дочь Свету. Хочешь это узнать? Хочешь отомстить убийце?

Ольга внимательно слушала, потом утвердительно закивала головой. Я просунул нож под повязку, удерживающую кляп у нее во рту, потом выдернул кляп. Женщина глубоко вздохнула и застонала:

– Бооольно… твари… ох, какие твари… они меня изнасиловали… а потом хотели снять кожу живьем. Они кровь пили… твари! Отвяжите! Отвяжите меня!

– Я отвяжу. Но позже. Немного позже. Сейчас смотри на своих приемных сыновей. Я буду с ними разговаривать. Они знают, кто убил Свету.

– Я и так знаю, – с ненавистью выплюнула слова Ольга, – это они убили, сектанты хреновы! Они ненормальные – все время говорили о том, что должны принести меня в жертву, что я должна дать им силы, что они станут после моей смерти колдунами. Они насиловали меня! Оба! По очереди! По нескольку раз каждый! Какая гадость, о господи! Отпустите меня! Убью, твари!

– Действительно убьешь? – задумчиво переспросил я. – Ты знаешь, что их не посадят, так? Что психиатры наверняка признают их больными, парней полечат и снова выпустят – убивать, терзать, мучить – как твою дочь. Как тебя.

– Знаю. Светочка… доченька моя! – женщина бессильно заплакала, зарыдала и помотала головой. – Они смеялись, рассказывали, как она просила их не убивать!

– А ты знала, что они сожительствовали с ней несколько лет? Что твой муж сожительствовал с ней?

– Узнала. Да. Сегодня узнала. Они и это мне рассказали. Садисты проклятые. Им доставляли удовольствие мои муки – насиловали и нашептывали в уши, вспоминали, как они мучили мою дочку.

– Как ты допустила, глупая сучка?! – не выдержала Мария. – Как ты могла этого не видеть? КАК?!

– Я много работала. Посменно. И я хотела сохранить семью, – мертвым голосом сказал Ольга, закрыв глаза, – дура я. Погубила дочку. И жить мне незачем. Одно желание осталось – убить тварей!

– Хорошо, – кивнул я, потянулся к столу и перепилил веревки, удерживающие женщину. Та села на столе, не обращая внимания на свою наготу, неуклюже сползла со стола и чуть не упала, удержавшись рукой за угол стола. Потом зажала рукой закровоточившую рану на животе и потянулась к ножу, который я оставил на столе, предварительно вытерев рукоять и лезвие. Взяла нож и медленно пошла к сидящим на стульях очнувшимся парням. Их маленькие заплывшие глазки с ужасом следили за подходящей к ним смертью, они тужились, дергались, но не могли порвать веревки. Ольга подошла к первому, с ненавистью посмотрела в его глаза и хрипло спросила:

– Что, понравилось терзать мою дочку?! Глазки ей выдавливать? Плакала, говоришь? – Она медленно, без замаха вдавила лезвие ножа в глаз парню, всаживая все глубже и глубже. Тот задергался, едва не разорвав веревки, – невыносимая боль придала ему силы. Затем обмяк, и только ноги еще секунды три подергивались в судорогах. Наконец, тело умерло, как и мозг, им управляющий. Второй изувер, похоже, обмочился и обделался, глядя на убийство брата. Под ним расплылось пятно, а потом закапало на пол, образуя вонючую лужу.

Женщина подошла к нему и ласково спросила:

– Нравилось сдирать с меня кожу? С моей дочки? – Она рванула рубаху, оголяя грудь и дряблый живот парня, а потом, воткнув нож тому в низ живота, вспорола его до самого подреберья так ловко, как будто всю жизнь делала харакири. (Потом я узнал, что Ольга работала на мясокомбинате, и уж чего-чего, а крови не боялась и с ножами управляться умела.)

Свившиеся в клубки сизые внутренности напоминали гигантских червей, мерзко завоняло кровью и нечистотами. И со вторым негодяем было покончено. Женщина выдернула нож из убийцы дочери, посмотрела на лезвие, как будто увидела в первый раз, и, подняв вверх, попыталась ударить им себя в шею.

Я успел за долю секунды до удара, когда лезвие почти коснулось ее шеи. Около секунды боролся, преодолевая сопротивление, потом женщина обмякла и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону:

– Яааа… яааа… виноватаааа… доооченькаааа… аааааа… ааа… милая… Светочка… аааа… аааа… жить не хочу! Пригрела уродов! Вышла замуж за эту тварь! Аааа… Ааааа…

– Тихо! – прикрикнул я. – Ты виновата, но ты наказала убийц, да только не всех! А твой муж, который растлил ее? Который измывался над ней, грозя убить тебя так же, как свою прежнюю жену? Это он виноват! Он – первопричина всего, он сделал этих тварей, и сам тварь! Ты должна жить, чтобы отомстить!

– Я должна жить, чтобы отомстить, – бесчувственно повторила женщина и подняла на меня глаза, – что я должна сделать?

Я облегченно вздохнул и начал инструктаж.

Через сорок минут мы шли домой, оставив у Ольги скалку, которой я бил парней. Здоровенный тесак, что Маша прихватила из дома, забрали с собой. Убивала Ольга своим кухонным ножом…

Дорога назад прошла без приключений. Ольге было приказано поднять шум минут через двадцать после нашего ухода. Впрочем, поторапливаться все равно следовало – мало ли что приказали, – она могла решить делать все по-своему. Женщина есть женщина…

– Вань, а Вань… – сквозь дрему я услышал знакомый голос и удивился – почему «Вань»? Я же Вася? И тут же понял – Ваня, именно Ваня. Вася я только во сне, когда летаю в небесах на серебряных крыльях.

– Чего ты не спишь? Не устала, что ли? Надо было еще нам с тобой позаниматься любовью, чтобы дрыхла без задних ног…

– Неет… хватит. Кстати, ты так меня сегодня ночью возбуждал! Такой сильный, брутальный мужчина… хрясь дубинкой! Хрясь! Стоять, уроды! Ух, самец… ты во всем самец. Завидую твоей Василисе – уйдешь от меня к ней и забудешь несчастную Машу. Может хоть забеременею от тебя, хоть что-то останется… Странно так – покойного мужа до сих пор люблю. По-своему люблю. Вспоминаю, тоскую. Но и тебя люблю – аж в паху горит! Как подумаю о тебе – хочу до боли! Может, ты околдовал меня? Ну не может же так быть! Может, я вообще сдвинулась мозгами и стала нимфоманкой? У нас в клинике лечатся несколько таких несчастных баб, так мужчины врачи боятся к ним заходить – того и гляди член оторвут. Бросаются, как дикие. Страшно смотреть на них – им кого-никого, лишь бы мужчина был. Вернее – не мужчина, а пенис ходячий. Болезнь, однако. И они никогда не удовлетворяются. Все время хотят, а разрядки нет. Я не такая…