Текст книги "Это не страшно"

Глава вторая

Дежурство было в разгаре, доктор лежал на своем продавленном диване, подкрадывался вечер. В дверь ординаторской постучали.

– Да! Войдите! – кричит док, не вставая со своего места.

В ординаторской оказываются средних лет женщина и мужчина, негромко спрашивают:

– Вы Иван Николаевич?

– Точно, – ответил Турчин, поднимаясь с дивана.

– Простите, что помешали отдыхать.

– Ну, что Вы! Просто прилег, еще до завтрашнего вечера работать.

Было заметно, что посетителям неловко начать разговор, ради которого они пожаловали. Мужчина выглядит довольно импозантно, с холеным, добрым лицом, без тени заносчивости. Женщина весьма миловидна, стройна, невысока, на лице и шее мелкие морщинки выдают возраст: за пятьдесят. «На жалобщиков не похожи, так, может рублем одарят за попечение родственника», машинально подумал Турчин.

– Иван Николаевич, простите еще раз, – начал мужчина. – Мы насчет Миловановой, Екатерины Григорьевны, у Вас, в пятнадцатой лежит.

Доктор мгновенно вспомнил тихую, но полностью выжившую из ума, чистенькую бабулю, с постоянной формой фибрилляции предсердий. Бабка входила в ту категорию пациентов, которые практически не нуждаются в стационарном лечении, а только в адекватном домашнем уходе и наблюдении участкового терапевта.

– Вполне сохранная бабушка, давление нормальное, ритм нарушен уже очень давно, но его частота за рамки допустимых параметров не выходит, пациентка нуждается только в уходе, коррекции поведения и приеме сердечных гликозидов.

Мужчина и женщина немного помолчали, помялись, не зная, как продолжить разговор. Наконец, женщина начала:

– Видите ли, доктор, мы живем не здесь, достаточно далеко, нам трудно часто посещать маму, а сиделки от нее отказываются. Месяц-два ее терпят, затем уходят, не выдерживают. В дом престарелых не берут, там столько формальностей и ужасная очередь!

– У нас просьба иного плана, – вступил в разговор мужчина. – Меня зовут Виктор Петрович, жена – Анна Николаевна, извините, сразу не представились. Вопрос в том, сколько мама еще сможет прожить, только честно?

– Ну, знаете, дорогие мои, на все Божия воля! На сегодняшний момент я, например, не вижу причин в скорой смерти, нет никаких объективных медицинских предпосылок. Вот и говорю – на все воля Божия. Вообще христианин должен умирать дома…

– Мы можем забрать ее домой? – быстро спросила Анна Николаевна.

– Конечно! Рекомендации по лечению я дам, а дальше пусть участковый наблюдает, и психиатр.

Женщина и мужчина замолчали, переглянувшись. Виктор Петрович откашлялся.

– Можно мы присядем? – спросил он.

– Да, конечно, извините, что не предложил, присаживайтесь! Чай, кофе?

Анна Николаевна сглотнула слюну.

– Если можно, кофе. Мы Вас не отвлекаем?

– Что Вы! Не переживайте, вызовут – подождете здесь. Вы же о чем-то хотите со мной побеседовать?

– Да, Вы правы, – сказал сдавленным голосом мужчина.

– Ну, тогда сначала кофе! – Турчин вдруг оживился от странности ситуации и с нетерпением ждал ее развития, хотя и с некоторой опаской, слишком таинственно вели себя посетители.

Он включил общественный «Тефаль» и стал расставлять кофейные приборы. На столе появились сахар, кофе, Анна Николаевна достала из сумочки небольшую коробку шоколадных конфет.

В дверь заглянула Наталья.

– Ну, что, Иван Николаевич, где история Стасюк?

– Все, Нат, иду на пост и пишу при тебе.

– Мне же скоро смену сдавать, – заныла медсестра, закрывая дверь.

– Извините меня, хозяйничайте, – сказал Иван. – Мне кофе – две ложки, две сахара, я через пять минут буду. Извините.

По больничному коридору туда-сюда сновали бабушки-пациентки, или пансионерки, точнее будет, кто с родственниками, кто группами, парами, на посту – небольшая очередь за порцией измерения давления. Медсестра Наталья крутилась без передышки – конец смены, а документации – немерено, еще не готовой. Кто придумал в наших больницах такое количество журналов, тетрадей, листиков, книг учета? У медсестры отделения времени свободного практически нет: то процедуры, то писанина. Писанина отнимает, пожалуй, восемьдесят процентов рабочего времени. Бытует даже врачебная шутка: ребята, больные нам мешают – писать про них некогда. Компьютеров понаставили, зачем, если все данные по три раза дублируются от руки?

«Чего же они там удумали?», размышлял Иван Николаевич, машинально дописывая историю болезни. Наталья стояла над душой, мысленно подгоняя врача.

– Все! Забирай! Ну, ты и вредная, мертвого достанешь. Как с тобой муж живет?

– Потому еще и живет, что вредная, так бы спился уже давно.

Иван Николаевич вернулся в ординаторскую, где стоял ароматный запах кофе. На столике дымились парком три небольшие кофейные чашечки.

– Как просили, две на две ложечки, – доложила Анна Николаевна.

– Спасибо!

Пока рассаживались, Виктор Петрович что-то проговаривал себе под нос, совсем неясно и тихонечко.

– Нас тут никто не может слышать? – спросил он, чуть громче.

– Не думаю, что провинциальная больница может представлять собой какой-либо промышленный или военный интерес.

Посетители юмора не оценили, оставаясь серьезными.

– Видите ли, уважаемый Иван Николаевич, дело наше настолько деликатного свойства, что не может быть рассмотрено под определенным мещанским углом зрения, и не нуждается в посторонних свидетелях.

– Говорите, я слушаю, – подбодрил Турчин.

Виктор Петрович излагал, глядя на Турчина, его супруга разглядывала свои ухоженные руки.

– Наша бабушка прожила долгую и достойную жизнь. Мы все ей безгранично благодарны, пытаемся создать ей максимально комфортные условия дома, но в последние год-два мы не чувствуем в ответ ни человеческой благодарности, ни теплоты, ни спокойствия. Она становится домашним деспотом, тираном, за ней нужен постоянный уход, даже не столько помощь в обслуживании себя, сколько зоркий глаз. Екатерина Григорьевна всех нас подозревает в подготовлении каких-то козней против нее и сама начинает действовать, чтобы, якобы, опередить нас. Она создает нам в быту всевозможные трудности, мне даже не хочется говорить о них. Думаю, Вы меня понимаете! Мы также понимаем, что это органические изменения в головном мозге, которые невозможно устранить.

Виктор Петрович замолчал. Анна Николаевна произнесла, как выстрелила:

– Доктор, мы Вас очень хорошо отблагодарим, если бабушка не выйдет из больницы, поймите нас правильно! Нам невозможно уже оставлять ее дома одну, а о гостях мы и думать забыли. Помогите! – и уже тише добавила: – Десять тысяч долларов! Аванс – сразу!

И покраснела. Тут же румянец появился на лице Виктора Петровича. То ли воздействовал горячий кофе, то ли живая еще совесть подкинула адреналин в сосуды.

Иван Николаевич смотрел в пол и молчал. Странно, в голове бушевала пустота! Молчали и гости. Иван сделал глоток кофе, еще один, как бы растягивая время, и неожиданно буднично сказал:

– Я согласен.

Напряженные лица Виктора Петровича и Анны Николаевны расслабились, на них даже появилась легкая улыбка. Анна Николаевна тут же открыла сумочку и протянула Ивану Николаевичу толстенький пакет.

– Как только Вы позвоните нам, что уже все – мы привезем вторую половину. Конечно, на вскрытие ведь не будете посылать, возраст?

– Думаю, что нет, справку о смерти сам выпишу.

– Оставьте Ваш телефон, доктор, – попросила Анна Николаевна.

– Конечно! И Вы свой оставьте, я позвоню.

Гости поспешно поднялись из-за стола, поблагодарили за кофе и, как ни в чем не бывало, стали прощаться.

– Мы еще к бабушке зайдем. Здесь-то она тихо себя ведет?

– Соседки не жалуются. Ну, до встречи!

Иван пожал руку мужчине, приложился губами к дамским пальчикам. Левый карман халата приятно оттопыривался.

Деньги во все времена, в любом виде, имели наиболее притягательную форму: то были красочные бумажки, слитки серебра или золота, красивые раковины, жемчужины, бычьи головы. Для каждого отрезка исторического времени символом благополучия в основном служили денежные знаки, а не предметы обстановки. Деньги никогда не облегчали участь человека, но и не обременяли его своим количеством.

Иван Николаевич, не закрывая на ключ ординаторскую, достал из левого кармана пакет с деньгами. Пачка долларов хорошо пахла и была приятно толстенькой. Иван пересчитал: стодолларовых бумажек оказалось ровно двадцать, остальные – десятки и полтинники, и серии, и номера не повторялись. И помятость их была неодинаковой. Иван вытащил наугад одну бумажку и понес её в процедурный кабинет, включив кварцевую лампу. Слово «взятка» не засветилась. «А может, там и совсем другие методики?» – подумал индифферентно Иван и положил банкноту в карман.

На часах было уже десять. Бабульки разбрелись по палатам, с мужской половины отделения туго несло табаком и мочой, но уже никто по коридору не шатался. На сегодняшний день мужчины решили не поступать в отделение.

Радость приличного заработка понемногу остыла, хорошее настроение рассеялось и привело Ивана к реальному осознанию выполнения обязательств. Ожидать от Миловановой скоропостижной смерти не было никаких оснований. Тем не менее, Иван вспоминал, как несколько лет назад пытался купировать пароксизм мерцательной аритмии, быстро приведший к смерти. Но это был пароксизм! У Миловановой фибрилляция несколько лет и тахиформа встречается редко. С ощущением небольшого страха Иван Николаевич думал о введении большой дозы сердечных гликозидов, без калия. Опять же, когда их вводить? Как это осуществить? Что должно способствовать наступлению смерти? Вопросов тьма! Ответов пока нет. Надо ложиться спать. Утро вечера мудренее. Ощупав плотненькую пачку американских денег под подушкой, Иван Николаевич лег спать.

Ночь прошла абсолютно спокойно.

Утро оказалось мудренее вечера разве что только на пару минут, пока не вспомнилась новая задача по увеличению летальности в отделении. Все время, в течение утренней планерки, Иван размышлял над смертью Миловановой. Вопрос решился как-то спонтанно, будто подсказка пришла извне: в утреннюю запарку, в процедурной, когда на столиках расставлены бутылочки-бомбы для внутривенных вливаний, в бомбу для старушки ввести огромную дозу гликозидов, да добавить новокаинамид, которым давно уже никто не пользовался в отделении.

К одиннадцати часам, когда процедурная сестра начала лихорадочно подцеплять капельницы, Иван уже все подготовил в одном двадцатимиллилитровом шприце. На доктора, заходящего в процедурную никто не обращал внимания. Несколько секунд – и смертельный раствор, пузырясь, ушел в нужную бутылочку.

Сердце Ивана учащенно билось уже около двух часов, когда в ординаторскую зашла дежурная медсестра и довольно спокойно сообщила, что Милованова не дышит. Иван взял фонендоскоп, с несколько излишним спокойствием, и пошел за сестрой. Действительно, бабушка была мертва, видимо, уже некоторое время. Так тихо она скончалась, что никто из пятерых соседок и не заметил. Только одна обратилась к сестре, что у бабуси капельница кончилась, а та спит и не замечает. А уж сестра быстро смекнула – что к чему.

Больные в палатах терапевтического отделения как-то спокойно, даже с чувством некоторой гордости, реагируют на смерть своих соседей: не кричат, не паникуют, только тихо перешептываются: вот и прибрал Господь!..

Милованову накрыли простыней и выкатили в закуток, у лифта, где она должна пролежать еще два часа. Иван доложил заведующей, что бабушка Милованова почила, дал команду спускать ее в подвал и пошел звонить Виктору Петровичу. Тот ответил удивительно быстро и спросил, когда нужно приехать.

– Через два часа можете забирать, – с легкой долей скорби произнес Иван. – Возьмите в регистратуре ее амбулаторную карту и принесите мне. Завтра, после обеда, зайдете за справкой о смерти… Когда приедете сегодня, подниметесь ко мне?

– Конечно, конечно, – сказал Виктор Петрович, поняв слишком непрозрачный намек. – До встречи, Иван Николаевич. Но ведь вскрытия не будет? Точно?

– Нет, не будет.

За окошком бушевал климат, обычный для этих мест: жара сменялась дождем с сильным ветром, вновь возвращалась, захватив с собой еще и повышенную влажность, сидеть в ординаторской не хотелось, и Иван отправился бродить по больнице в приподнятом настроении, не вспоминая происшедшее. До приезда клиента оставалось еще около часа, не меньше, можно было, делая вид, что работаешь, пошариться по отделениям. Сегодня, как раз дежурила Юлишна, точнее, Юлия Ивановна, та самая, в которую Турчин был неистово влюблен, и, если она была не на выезде, недурственно оказывалось напомнить о себе, в очередной раз. Ведь в последний раз они были близки недели три назад, как не больше.

Иван сильно скучал по ней! Заявлялся в их отделение, если Юлька была там, мог просиживать с ней, пока та не уезжала на вызов. Все в больнице прекрасно знали об их отношениях: кто-то относился равнодушно, как к обычному флирту, некоторые даже пытались им чем-то помочь, всячески поощряя их совершенно недвусмысленные отношения. Коллеги так развлекались, тайна, достойная разговоров! Но все оставалось по-прежнему – Юля была рядом, и Юля была далеко…

Глава третья

Юлия!

С виду – молоденькая серая мышка, одеваться могла бы гораздо лучше, но почему-то не одевалась, не следила за модой; ее наряды, порой, были несуразны. Мало пользовалась косметикой: при объективно красивых коже, фигуре и ножках крайне редко надевала юбку, причем, если и надевала, то по длине – не выше середины голени. Еще немного косолапила; но что-то в ней было такое, что притягивало Ивана Николаевича к ней с такой силой, что часто созревала мысль физического устранения ее мужа, тем более, что Юлька часто жаловалась на «своего», что и дома иногда не ночует и попивает, и явно блядствует. Все остальные доводы в пользу оставления сего мужеского существа заканчивались тем, «что дети его любят»! У Юльки были сын десяти лет от первого брака и девочка четырех лет от настоящего. Да официального брака-то и не было, так, сожительство! Но дети называли его «папой», души в нем не чаяли, в семье ему дозволялось ни работать, ни быть добытчиком, настолько он хорошо ладил с детьми и ухаживал за ними. Загулы Сашки, честно говоря, были достаточно редки по деревенским меркам – пару раз в месяц, не чаще, а то и реже.

Иван Николаевич спустился на первый этаж. Юлька сидела в общей комнате. Увидев любимого доктора, все подвинулись и, как обычно, Иван сел рядом с Юлькой. Началась обычная болтовня, с шутками да смешками. Интересно, при появлении Николаича в совокупности с Юлей, у всех поднималось настроение, начинали развлекаться, шутить и намекать на счастливое будущее доктора и их маленькой Юлии Ивановны. Иван Николаевич определенно нравился коллективу отделения гораздо больше, нежели вечно угрюмый гражданский Юлькин мужик. Она о нем и вообще говорила крайне редко. Ивану было приятно, что в его присутствии никто, даже Юлька, не вспоминают Александра.

Болтали недолго. Заиграл телефон Ивана, звонил «заказчик».

– Ну, все! Опять без меня – никуда, – деланно проворчал Иван и пошел к себе в отделение. – Я еще зайду!

– Всегда ждем-с, – чуть не в унисон подхватили Юлькины коллеги.

Виктор Петрович стоял в холле и быстро выдвинулся к Ивану Николаевичу.

– Вот, как договаривались, – тихонько сказал он и передал Ивану полиэтиленовый пакет. – Там все!

– Сейчас Вам справку вынесу, давайте паспорта, – также тихонечко произнес Иван, взяв пакет, и пошел в ординаторскую.

Справка была подготовлена сразу после смерти, Турчину не хотелось видеть заказчиков еще и завтра.

Это первое в жизни, необычное убийство, оставило в душе совершенно странное ощущение: какое-то тревожное чувство неминуемого наказания, где-то глубоко и в будущем, и радостное – сейчас, когда Турчин стал удивительно богат, по провинциальным меркам. Разум подсказывал: сколько ты видел уже таких тихих смертей, сколько еще увидишь в своей геронтологии! Может и раньше, в результате передозировки или неверного назначения, ты уже отправлял своих пациентов на тот свет, и ты переносил это спокойно, буднично. Чего сейчас-то тревожиться?

Спокойствие разлилось по всему Иванову телу.

Иван, поизоброжав лечебную деятельность, побрел в отделение к Юльке. Настроение начало приподниматься. Юля уже уехала на вызов.

Очень быстро, после их знакомства, на дежурстве, Юлька отдалась ему в первый раз. И дальше, отдавалась с удовольствием, без всякой скромности, нежно и с чувственными признаниями; видно было наверняка, что она его любит! Только раз, за почти три года их знакомства, они встретились на квартире Лыкина, когда Иван Николаевич выпросил на пару часов, днем, ключи от собственной лыкинской квартиры, когда дома никого не было. Этот день Иван запомнил на всю жизнь! Это была сказочная встреча, накануне Юлиного дня рождения. Тогда Иван подарил ей золотой кулон, прекрасно сознавая, что Юля его вряд ли когда наденет.

Все равно, Иван был влюблен и, практически, безнадежно!.. Юлька как-то сказала: давай родим ребеночка, а Сашке скажу, что от него…

Иван хотел совсем другого: жениться на Юле и сделать ее счастливой навсегда!

Юля все не возвращалась с вызова. Вызрел поступок! Иван встал с дивана, сказал, что еще зайдет, и пошел к машине.

Доехал до ювелирного и купил Юльке тонкий золотой браслет; к ее миниатюрной фигурке такой был в самый раз. Выйдя из магазина, вспомнил, что его любимая женщина носит простенькие золотые сережки-обручи, снятые с дочери. Вернулся. Купил еще сережки-обручи, чуть больше размером, что носила Юлька сейчас.

Вернулся в больницу Иван уже к концу ее смены. Та уже была на месте. Иван заглянул в ординаторскую и позвал подругу выйти с ним.

Зайдя в комнату дежурного врача, Иван достал подарки и передал их любимой женщине.

– Что это?

– Померяй. Давай помогу.

– Иван! Зачем?

– Я люблю тебя, носи обязательно! Придумай что-нибудь – скопила, например.

– Спасибо!.. Я люблю тебя, – Юлька обняла Ивана и крепко прилипла к его губам в полном нежности и благодарности поцелуе.

Дни летели. Через пару недель Турчин вспоминал происшедшее в таком отдалении от себя, что совесть не откликалась вовсе, а страх измылился полностью!

В отделении все текло своим чередом: поступали очередные полубольные и амбулаторные, хроники и, крайне редко, действительно больные пациенты, нуждающиеся в экстренной помощи.

Бесконечные дежурства прекратились, здоровье окрепло, Юлька любила его, он любил Юльку.

Однажды вечером, осмотрев вновь поступивших пациентов, Иван занялся ненавистным выведением каракулей в историях болезни. До конца рабочего дня оставались считанные минуты, а писать придется еще как минимум час. Позвонила Юля, сказала, что поехала домой и что будет с нетерпением ждать завтрашнего вечера, когда они с Иваном дежурят – она как раз выходит в ночь. Обволакивающее, теплое и очень приятное состояние, на мгновение, сжало сердце Ивана, он представил себе, как Юлька возвращается домой, привычно целует Сашу, детей, начинает шуршать по хозяйству. Разве такую жизнь готов предоставить ей Иван, если его любимая женщина согласится выйти замуж за него? Как все пошло, примитивно! Несколько лет Иван работает здесь, в простой городской больнице, несколько лет, по выходным, страдает от невозможности организовать культурный отдых. Город маленький, около двухсот тысяч населения; редко когда заезжают хорошие артисты, интересные коллективы, выставки. Удивительно полноценно спасает только интернет! В выходной можно просидеть в сети хоть целый день – всегда найдется что-нибудь интересное и познавательное, чего раньше не ведал, хотя Иван Николаевич Турчин слыл энциклопедистом и великолепным разгадывальщиком кроссвордов, которые откровенно не любил, но другим подсказывал всегда с удовольствием, тайно теша самолюбие.

«Что там Юлька, интересно, делает?» – часто думал Иван.

Тоже, конечно, интересно получается: он без ума от нее, только и думает постоянно; с радостью – редкие короткие встречи, с другой стороны – как представит ее в образе жены, общий дом, ее дети, хозяйственные заботы, огород, сад, животные, птица и прочие радости сельской жизни – выть хочется! На всю жизнь! Так быт может совсем заесть. Потом Иван думал, что будет ревновать Юльку к бывшим мужьям и прочую ерунду. В сердце закрадывалось сомнение о страстном желании жить вместе. Вот если куда уехать! С ней, конечно, с ее детьми… Он тоже может быть заботливым отцом. Да и от Юлии ребеночка надо родить! Она не против.

Так рассуждал Турчин о возможных раскладах жизни.

Про Катерину, бывшую жену, он уже почти не вспоминал, развод оформили три года назад. Перезванивались, подслушав их разговоры можно было подумать – брат и сестра. Печально было оттого, что они – венчаны, и надо совершить тот самый обряд развенчания, чтобы привести в состояние стабильности нематериальные, мистические силы. Для начала надо было вновь вернуться к прежнему образу жизни и посещать храм. Исповедаться. Причащаться. Молиться чаще. Для Ивана на сегодняшний день – задача сверхтрудная!

Совершенное Турчиным убийство жило в памяти обособленно.

Вот и семь часов вечера. Давно уже пора домой. Впрочем, можно еще беспрепятственно просидеть хоть до двенадцати, но после дежурства и сохраняющегося трепетного состояния души после недавно убийства, пора было ехать домой.

Спать не хотелось.

Иван вышел на стоянку у больницы и уже издалека стал любоваться своим «шевроле». Он называл его «котик», или «кошечка», по настроению, с кем бы ему хотелось в тот момент быть – с другом или с подругой. У всех подряд «ласточки». А у него «котик», «кошечка». Этот достаточно шикарный автомобиль был, пожалуй, пределом мечтаний: не надо никаких «мерсов», джипов и прочей прожорливой братии!

Совсем ранняя осень залепила все машины опавшими листьями, противный порывистый ветер перебрасывал листву с одного капота на другой. Моросил мелкий дождик. И это после дневной жары!

Погода не располагала к веселью и Иван сразу поехал домой, хотя в хорошую погоду он частенько после дежурств заезжал в пивнушку, рядом с домом. Около дома он остановился, не выходя из машины, достал деньги и пересчитал их. Просто так. Это была приятная процедура.

В доме хорошо пахло: новой мебелью, чистотой. Иван Николаевич не очень любил, когда приходил с работы домой и в воздухе висел аромат ужина или застойный запах перегара от Катерины.

Застарелая, как хроническая болезнь, привычка ужинать в одиночестве, с красным вином, сыром и жареным мясом. Не изменил ей Иван Николаевич и сегодня. После душа приготовил ужин и сел на кухне перед телевизором. Нега, истома, хорошее настроение сопровождали физическое тело Ивана на протяжении почти часа, пока он смаковал домашнее красное с большим куском мягкой ароматной жареной говядины, вприкуску с сыром. Выпив первый бокал появилось желание общения с прекрасной половиной человечества, но к концу ужина желание отпало напрочь. Время близилось к одиннадцати. Иван вымыл посуду и пошел в спальню, где завалившись на кровать почти моментально уснул под не выключенный телевизор.

Ночь принесла Ивану массу цветных снов, никаких кошмаров, какие-то обрывки случайных встреч со знакомыми и незнакомыми женщинами, мужчинами, неизвестные улицы неизвестных городов, парадоксальные события, небывалые приключения, связанные с деньгами и золотом.

Пробуждение было обычным; воспоминание и домысливание отрывков снов, обыденно гнусное воспоминание о предстоящем рабочем дне и последующем ночном дежурстве, перетекающим в очередной рабочий день. И только завтра, вечером, домой. Радовало то, что сегодня Юлька – в ночь, вместе с ним, и деньги вдруг завелись.

Следующая мысль – о бабушке Миловановой. Иван Николаевич пристально вдумался в совершенный им проступок, нет, не просто проступок, а чистое убийство… И ничего не откликнулось в его внезапно одеревеневшем сердце: ни сожаления, ни раскаяния. Только мысль о толстенькой пачке денег грела это одеревеневшее сердце!

Какой ужас! Но и ужаснулся Иван как-то неискренно, даже саркастически! Мысли о Боге и грехе решил не пускать в сердце, тут совесть его должна получить амнезию!

На работе как и прежде. Геронтология, беготня туда-сюда, и нескончаемая писанина!

Мысли постоянно заняты пациентами, бесконечные их вопросы по поводу собственных заболеваний, точнее, неизлечимой хрони. «Лет этак 20 назад надо было начинать лечиться, или еще раньше», постоянно твердит Иван Николаевич своим бабусям. «А сейчас положение ваше можно спасти только пересадкой сердца, а кому-то – сосудов головы, или лучше самой головы, у кого она постоянно кружится. Ваш холестерин в сосудах накапливался десятилетиями! И вы хотите выздороветь за месяц?» На протяжении многих врачебных лет Ивана Николаевича положение дел с бабушками и дедушками так и не изменилось. Он только отмечал про себя, что городские несколько трепетней относятся к собственному здоровью.

В обед Иван поехал в банк, открыл валютный счет и бросил на счет девять тысяч баксов. Казалось, сама красочная банковская карта приобрела еще большую значимость, стала тяжелее и надула щеки от гордости своего содержимого. Тысяча была уже разменяна, часть ее обрела вид золотого подарка Юлии Ивановне.

Настроение стало замечательным, хотелось махать рукой всем встречным девушкам из окна автомобиля.

Работа спорилась, настроение отличное. Куда пропадает депрессивное состояние, если у тебя в кармане лежат хорошие деньги! И впереди – ночное дежурство, встреча с Юлькой в его кабинете, ночью, и две лежащих на столе мобилы, Юлькина и его, готовые раскричаться звонками вызова в самое неподходящее время! Юлька приходит к нему всегда только ночью, убедившись, что она не первая в очереди, и что все остальные крепко спят; если кто просыпается, она спешит доложить, что пошла в туалет, живот прихватило. Смешная! Ужасно боится, что об их отношениях прознает муж. А об их отношениях и так знает вся больница, можно не сомневаться, что и муж в курсе, только это ему на руку – можно погулять, когда захочется, и Юлька не пикнет.

Вторая половина дня пролетела незаметно, близилось время смены на «скорой» и он вновь увидит свою-несвою Юльку. Как всегда, начинало трепетать в груди от предстоящей встречи, пора было чего-нибудь придумать на ужин легкое, чтобы сильно спать не хотелось. Иван сходил в магазинчик при больнице, взял сыр, апельсинов, виноград, сырокопченой колбасы, хороший чай. Вернувшись в отделение, пошел смотреть бабок и дедок, оставленных под наблюдение. Как всегда, пройдя по палатам, Иван Николаевич выслушал пару десятков вопросов на медицинскую тему, обстоятельно всем ответил, и вышел из отделения только около восьми. Юлька, наверно, уже уехала на первый вызов и Иван пошел в приемное отделение. По пути заскочил в свой кабинет, привел в порядок прическу, спрыснулся одеколоном.

В приемном было на удивление тихо в это вечернее время, только пара пациентов с травмами дожидалась дежурного хирурга. Иван пошел в садик, в курилку, поболтать с шоферской братией. Он давно приметил, что большая часть разговоров среди представителей этой профессии ведется на околопрофессиональные темы. Как только подсядешь к ним, все слышишь одно и то же: где у кого в машине что-то не так, как это исправить, зачем нужно в двигателе то или это. Иван абсолютно не разбирался в автомобилях и механизмах – тем более, потому все общение его с шоферами заканчивалось с выкуренной сигаретой.

Откуда ни возьмись подул ветер, нанесло могучие тучки сине-черного цвета, заметно потемнело.

На эстакаду возвратилась Юлькина машина и долго там стояла. «Точно, кого-то привезла», – подумал Иван и побрел в приемное.

По пути запел телефон. Звонили из приемного отделения.

На каталке в кабинете осмотра больных лежала древняя бабушка с запавшим ртом и тяжело дышала. Еле различимые губы ее были цвета спелой сливы, синие и темные. Ноги, торчавшие из-под простыни, напоминали две свиные рульки огромного размера. Наметанным взглядом Иван Николаевич определил, что бабушка декомпенсировалась по хронической сердечной недостаточности. Двое стоявших тут же родственников – морщинистая, немолодая, но хорошо одетая и явно старающаяся помолодеть, женщина и бледный, франтовато одетый молодой человек – одновременно обратились к Ивану.

– Вы доктор? – спросила дама.

– Да, я, – ответил Иван.

Тут вмешалась Юля, привезшая бабушку.

– Ну, доктор, вызов повторный, днем был участковый врач, расписал лечение, а к вечеру у больной появилась выраженная одышка, посинели губы, тошнило. Давление двести сорок на сто тридцать, после лечения – двести на сто. А ритм у нее синусовый, вот, пленку записала.

Иван взял из рук Юльки кардиограмму, просмотрел и понял, что бабушка уже хочет на тот свет, если бы не синусовый ритм. После осмотра бабуси сел за стол и начал выспрашивать родственников что и как происходило в последние недели.

– Вы ее положите, пожалуйста, – просительно сказала молодящаяся дама. – Мы в долгу не останемся, сделаем все, что надо, – уже тише и тверже добавила она.

– Доктор, можно Вас спросить? – вступил в беседу молодой человек. – Тет-а– тет, если можно.

Иван Николаевич поднялся и пригласил родственников в свой кабинет. В мыслях пробежало: неужели закон парных случаев? Хотя и через несколько недель!

– Доктор, ложим? – спросила Ира, медсестра приемника. «Кладем» – упорно не произносил почти никто, как ни подчеркивал ошибку Турчин.

– Сейчас, посмотрим еще. Померяй сатурацию и сделай нашу ЭКГ, на «скорой», как всегда, все плывет.

– Ну-ну! – возмутилась Юлька. – Что Вам тут не понятно?

– Сейчас, погоди, – ответил Иван и вышел в коридор.

Обозрев полумертвую бабушку и шествуя впереди родственников в кабинет, Ивану продолжала сверлить голову мысль, что эти холеные посетители вдруг тоже попросят его умертвить их родную мамку или тетю. Но нет! Таких совпадений не бывает, рассуждал Иван. Что он, наемный убийца?

– Прошу, – Иван пропустил в кабинет даму и молодого человека. Машинально достал мобильник и нажал кнопку диктофона.

– Доктор, как Вас величать? – спросила дама. – Я – Ольга Павловна, внучка вашей будущей пациентки, а это – мой сын, Евгений.

Евгений медленно поклонился.

– Я – Иван Николаевич, сегодня дежурный врач, работаю в терапевтическом отделении. Слушаю Вас.

Ольга Павловна начала:

– Иван Николаевич! Буду предельно откровенна с Вами. У нашей бабушки в вашем городке замечательный трехэтажный коттедж, доставшийся ей от последнего мужа, удачливого подпольного советского коммерсанта, сейчас не стыдно об этом говорить. Мы живем в Москве, мой отец, ее единственный сын, умер много лет назад. Сейчас за бабушкой ухаживает женщина, которой та обещала отписать полдома после смерти. Завещания нет, мы знаем, но оно может появиться очень быстро, здесь, в больнице; бабушка обижена, что мы весьма редко ее навещаем; по своему характеру, бабушка может отписать той весь дом и мы, естественно, этого опасаемся, это несправедливо, в конце концов. Да и физическое состояние нашей бабушки, при хорошем уходе, должно бы быть значительно лучше – ей всего восемьдесят лет…