Текст книги "Чекист. Особое задание"

Я смотрел, как рослые ребята берут инициативу в свои руки, но что-то меня смущало. Что именно? Охрана проверила запасные входы, окна, но что-то они упустили. Что именно? Батюшки-святы, женский туалет! Джентльмены хреновы! Могли бы и женщину взять в охрану, коли так.

Под удивленные взгляды и наших, и парней Лациса я прошел в туалет, быстро осмотрел кабинки и за отстоявшим от стены бачком обнаружил то, что втайне и ждал найти – здоровенную гранату на длинной ручке. И какой, интересно, она системы? Кто-то ожидал, что при входе начнется повальный обыск, и решил подготовиться заранее. Где-то о подобном я читал. А, так это было у Пьюзо, когда Майклу Карлеоне припрятали за сливным бачком пистолет.

Лосева я не нашел, пришлось подойти к Лацису.

– Товарищ Лацис, разрешите обратиться? – вскинул я ладонь к козырьку, а когда удивленный Лацис ответно козырнул, представился: – Курсант Аксенов. Только что обнаружил за сливным бачком женского туалета гранату. Трогать не стал, в саперном деле не разбираюсь.

Лацис окрикнул кого-то из своих ребят, и тот быстро, но без суеты отправился в туалет. Вернувшись, показал нам гранату, из которой он успел извлечь запал.

Видимо, моё лицо в этот момент выражало разочарование – я-то рассчитывал, что сумеем взять хозяина гранаты, поскольку Лацис позволил себе улыбнуться и сказать почти без акцента:

– Тавариш Аксенов – вы маладец! Но сейчас не время устраивать шпионские разоблачения. Шизнь таварища Ленина вашнее.

Лацис пожал мне руку, я ушел к столу, где ребята уже проверяли мандаты подъехавших делегатов. Кажется, справляются и без меня. Я немного грустил. Ведь может какая-нибудь мамзеля зайти в сортир, взять гранату! Вон, вроде той, в скромном пальтишке. А знакомое пальтецо-то. И тут девушка обернулась.

– Привет, Вовк, я тут на съезд приехала.

Глава третья
О несостоявшемся приезде вождя и Эдгаре По

– А меня депутаткой, то есть делегаткой от Череповецкого союза молодежи выбрали, – похвасталась Полина.

– Поздравляю, – улыбнулся я девушке, стараясь не потерять из виду вход. А делегаты всё шли и шли.

– Должны были Степа Телегин ехать да Иван Хвыля. Степка поехал, а Ванька сказал, что Москва со съездом на хрен ему не нужна, без него обойдутся, а вот фронт без него никак. У нас молодежный отряд собрали, так он в нем комиссарить уехал, Колчака бить. Иван уехал, а я следующая в списке. Телегин-то из Москвы тоже сразу на фронт, а мне в губернию – решения съезда до молодежи доводить.

Ишь ты! Ещё немного и Полина станет комсомольским функционером. А что? У неё получится. Главное, чтобы не пустилась в рукопашную с идейным противником.

– Вовк, а чё ты все по сторонам башкой крутишь? Шею не вывернешь?

– Так я же здесь по службе. Жду, когда высокие гости прибудут.

– Это ты про Ильича, что ли? – спросила Полина, поведя плечиком. – Так не приедет, Ильич-то. Я как сюда подходила, слышала, что парни говорили – мол, не то товарищ Ленин себя плохо чувствует, не то совещание срочное по Колчаку. Жаль, так хотела Владимира Ильича живьем увидеть, но не случилось.

Ну, ёлки-палки! Я едва не выматерился, но сдержался. Простая делегатка съезда знает о приезде Ленина больше, чем сотрудник спецслужбы, которой поручена охрана съезда! И люди Лациса уже покидали помещение клуба.

– Слышь, Вовк, а ты чего здесь стоишь, словно простой охранник?

– Так я здесь простой охранник и есть, – улыбнулся я.

Полина окинула меня взглядом, в котором скользнуло разочарование.

– Ну вот, а мне товарищ Есин сказал, что ты в Москву отбыл на ответственную работу. Не знал или соврал? Ты же в Череповце большим человеком был, целым начальником отдела губчека. А там, глядишь, и в начальники бы выбился.

Я уже с легким нетерпением и радостным чувством ждал, что мне сейчас скажут: «Ну, не пара ты мне, Вовка, не пара, раз ты простой охранник, я за другого пойду!», но услышал иное:

– Ладно, Вовка, что тут с тобой поделать. Я же тебя, дурака, всё равно люблю. А как война закончится, пойдешь работать по специальности – детей учить. А там, глядишь, и в директора выбьешься, а то и в начальника губоно!

Кажется, я всё-таки выматерился, но, к счастью, Полина не услышала, потому что нас отвлек рослый парень в черном пальто и шапке-пирожке.

– Володя, привет.

Я пожал руку Степану Телегину – неплохому парню с петроградского завода, направленному в Череповец для работы с молодежью. Но вожака соцсомола интересовал не я.

– Фили… Ах, чёрт, опять забыл, что ты теперь Аксенова! Аксенова, ты долго лясы точить собираешься? Сейчас все места займут, стоять придется. Давай, Поля, шевели ножками.

Не понял, а кто у нас Аксенова?

– А, Вовка, я тут фамилию ещё сменила. Ну что такая за фамилия Филимонова? Думаю, пусть лучше Аксеновой стану, чтобы потом документы не менять.

Полина мазнула меня губками по щеке и убежала. И вовремя, потому что у меня появилось желание надрать ей одно место. Мягкое. Вот и надрал бы, хоть и нельзя.

Первый съезд комсомола начал свою работу, а нас заменили на красногвардейцев, хотя они уже и считались сотрудниками милиции. На всякий случай я доложил о гранате Лосеву как старшему группы, но тот только кивнул и всё.

На следующий день состоялась первая лекция, посвященная нашей будущей деятельности. Вначале выступил Михаил Сергеевич Кедров. Он говорил недолго. Произнес несколько дежурных фраз о врагах революции и Советской власти, о том, что наши враги не дремлют, и в этих условиях на нас возложена очень сложная и важная задача – защищать молодую республику от проникновения в неё агентуры разведок всех мастей: как белогвардейских, так и иностранных, пресечения их подрывной работы. Нам нужно разоблачать шпионов и предотвращать диверсии, пресекать возможное двурушничество и измену в своих рядах. Задача контрразведки в её наступательности – умении вести оперативные игры с целью решения важнейших профессиональных задач: проникновения непосредственно в структуры вражеских разведок для выяснения их разведывательных планов и замыслов против страны.

Когда Кедров закончил свою речь, а мы по сложившейся уже привычке собирались поаплодировать, начальник военного отдела остановил нашу попытку:

– Товарищи, мы не на митинге и не на собрании. Прошу вас впредь не тратить своё и моё время на ненужное выражение чувств. Вашу первую лекцию проведет товарищ Сагадеев. Он является военным специалистом, много лет потратил на борьбу с иноземными разведчиками.

Сагадееву, сухопарому, подтянутому человеку, на мой взгляд, вместо френча больше подошел бы мундир с золотыми погонами, аксельбантом, значком выпускника академии Генерального штаба и как минимум с двумя крестами. Так и хотелось обратиться к нему по-старорежимному: «Ваше Высокородие!»

Военспец очень интересно принялся нам рассказывать об истории русской контрразведки, причем слушать было интересно не только моим коллегам, но и мне, знавшему гораздо больше, чем вчерашние рабочие или крестьяне. Но мне, например, никогда и в голову не приходило, что военная контрразведка вела борьбу с контрабандистами, фальшивомонетчиками и религиозными сектами. А вот поди же ты! И проблемы контрразведки былых времен были сродни нашим – недостаточное финансирование, недопонимание со стороны добропорядочных граждан, которые видят в нас только «цепных псов» правящего режима, а не людей, стоящих на страже их же собственного благополучия.

Народ сидел и слушал, кое-кто даже записывал в блокнотики или тетрадочки наиболее интересные сведения, а я ломал голову – стоит ли вносить «рацпредложение» о введении «секретных тетрадей», прошитых и пронумерованных? Чтобы было всё как положено. А ещё нам понадобится «секретчик». Помнится, в хитрой «школе» никто не желал отвечать за «секретный» чемоданчик, где хранились наши конспекты. Кому хочется до начала занятия переться в спецчасть, забирать чемодан, а по окончании лекции, когда все дружно бегут либо в курилку, либо в столовую, идти опять же в комнату за стальной дверью сдавать наши каракули, теряя своё личное время?

Немного пораскинув мозгами, решил, что лезть со своими советами не стану. Покамест ничего из категории «совершенно секретно» или даже «для служебного пользования» я не услышал. Влезу, так, не дай бог, меня и заставят изготавливать «секретные» тетради. Мы-то наловчились сверлить дырки электродрелью, а тут шилом придется ковырять. И чемоданчик не из легкого сплава, а какой-нибудь банковский сейф с ручкой. Нет уж, нет уж. Пусть сами доходят, своим умом. Да и зачем лишний раз подталкивать историю?

Я задумался и не сразу заметил, что меня дергает за рукав незнакомый мне человек, показывая глазами на дверь – мол, пойдем выйдем. Наш лектор, недовольный тем, что его отвлекли, собрался было обрушиться с гневной репликой, но прищурившись и, видимо, рассмотрев вошедшего, промолчал.

– Пройдемте со мной, – строго приказал мне незнакомец, затем направился прямо по коридору и завернул в какой-то закуток, упрятанный за дверью.

Похоже, здесь был когда-то чулан для хранения хозяйственного инвентаря. Тем не менее, места хватило, чтобы вместить конторский стол, сейф и пару стульев. За столом сидел сам товарищ Кедров.

– Садитесь, Владимир Иванович, – кивнул начальник отдела на один из стульев.

Мой сопровождающий сел на второй, не спрашивая разрешения.

– Что скажете, товарищ Аксенов?

Кедров пододвинул ко мне клочок серой бумаги, где было написано следующее.

Таварышшу Дзяржынскаму. Спяшу довясти да вашаго сведения, што чекист Оксенов готовил пакушение на таварища Ленина.

Он хател взарвать яго гранатой, спрятанной в бабьем туалете.

Прочитав текст, я только покрутил головой и вздохнул:

– Судя по всему – автор записки пытается выдать себя за малограмотного человека, хотя сам хорошо образован.

– Почему вы так решили? – сразу же заинтересовался незнакомец.

Человеку было лет тридцать, бороды и усов не носил, очень неприметный.

– С одной стороны, много ошибок, но слово «спрятанной» написано через две буквы «н», а малограмотный написал бы с одной, – начал я излагать соображения. – Даже малограмотный не стал бы коверкать мою фамилию. Имя Авксентий, Аксюта, чего здесь сложного?

Если «Оксюта», звучит слишком нарочито, по-простонародному. И вот ещё – «бабий», но почему тогда не уборная, не сортир или даже не ватер-клозет? Будь это малограмотный солдат, предположим, он написал бы именно так. В солдатской среде, особенно у фронтовиков, это словечко в моде. Но самое главное – правильно расставлены знаки препинания. Я работал журналистом, меня редактор постоянно строжила за лишние запятые. Но у нас было много почты, письма шли как раз от малограмотных крестьян. Так вот, они вообще не признавали знаки препинания. Ещё смущает вот это. Таварышшу Дзяржынскаму! Очень похоже на издевательство.

– Мне почему-то тоже так показалось, – кивнул Кедров. – Хорошо, что эту записку передали не Феликсу, а мне. Если бы она попала сразу к Эдмундовичу, у вас могли быть проблемы. По крайней мере, вас бы допрашивали другие люди.

– Кстати, а что это за история с гранатой? – спросил незнакомец.

Я посмотрел на Михаила Сергеевича, но у того тоже был несколько изумленный вид. А что, разве Лосев ему не доложил?

– Вчера, когда нашу группу отправили охранять съезд, а также товарища Ленина от возможных покушений, я обнаружил в женском туалете гранату. Сам её извлекать не рискнул, потому доложил об этом товарищу Лацису, а тот отправил своего человека. Гранату из туалета изъяли, к сожалению.

– Почему «к сожалению»? – удивился незнакомец.

– Владимир Иванович хочет сказать, что можно было установить наблюдение, а потом выйти на владельца гранаты, – усмехнулся Кедров. – Но Лацис решил не рисковать.

– А разве нельзя было вытащить запал?

– Думаю, можно, но здесь дело в другом. Задача Лациса – охрана Владимира Ильича, а не ловля заговорщиков. Впрочем, проще позвонить самому Лацису.

Кедров кивнул незнакомцу, тот сразу же вышел.

– Это мой заместитель, – сообщил Кедров, но фамилию зама отчего-то называть не стал. – В нашем отделе он станет заниматься внутренней контрразведкой.

– Отдел внутренних расследований?

– Что-то похожее, – кивнул начальник. – Но отдела у нас ещё нет, будет ли – это уже не мне решать, а тем, кто выше.

Заместитель вернулся минут через пять и сообщил:

– Лацис просил ещё раз поблагодарить товарища Аксенова за предотвращение покушения на товарища Ленина. Он выйдет с официальным ходатайством на товарища Дзержинского о награждении Аксенова. Сотрудник, не проверивший туалет, строго наказан – предупрежден о неполном служебном соответствии.

– Что означает, он может быть расстрелян за малейшее нарушение приказа или дисциплины, – пояснил Кедров.

– Сурово, – покачал я головой. Подумав ещё немного, вздохнул: – А товарищ Лацис совершенно прав. На первом месте стоит жизнь товарища Ленина, а всё остальное – на втором. И меня не награждать нужно, а расстреливать. Получается, моя идея могла представлять угрозу для товарища Ленина!

Вслух я не стал говорить о том, что реально это означало использовать вождя мирового пролетариата в роли «живца»! Где гарантия, что мы сумели бы «укараулить» злоумышленника и он не пронёс бы гранату в зал? Такие операции наспех не делаются, их нужно готовить тщательно.

– Товарищ Аксенов, вы действовали из лучших побуждений! – строго произнес заместитель начальника военного отдела ВЧК. – И гранату обнаружили именно вы, так что вам не за что себя винить.

– Кстати, а как вы догадались осмотреть женский туалет? – задал мне Кедров вопрос, который в моё время показался бы смешным. Какая разница, что за туалет, женский или мужской? Или время ещё такое, что спецслужбы разводят какие-то китайские церемонии?

Я начал лихорадочно думать, как бы мне поубедительнее соврать, но смог лишь вспомнить классика американской литературы.

– Просто мне отчего-то вспомнился Эдгар По, – начал я фантазировать, но посмотрев на удивленные лица начальника и заместителя, пояснил: – Эдгар Аллан По классик американской литературы. Как у нас Пушкин. – Если честно, я не был уверен, что в тысяча девятьсот восемнадцатом году Эдгара По уже начали считать классиком, но отступать было некуда: – Есть у него три рассказа, где действует главный герой Огюст Дюпен, детектив, что-то вроде Шерлока Холмса, так вот, в рассказе «Неотправленное письмо» Дюпен рассуждает о мальчике, что постоянно выигрывал в «чет» и «нечет».

– А можно покороче? – перебил Кедров мой литературоведческий монолог.

– Прошу прощения, – сделал я смущенный вид, хотя уже успел сформулировать ответ. – Как известно, после пожара начинают проверять противопожарные средства – багры там, песок. Как в сегодняшней лекции господина полковника, что о контрразведке стали задумываться, когда получили плюху в русско-японской войне. Так вот… В августе в товарища Ленина стреляла женщина. Возможно, если бы это был мужчина, покушение не удалось бы, но женщины всегда вызывают меньше подозрений. Можно предположить, что мы теперь станем относиться к женщинам с повышенным вниманием. Но! Наш противник может рассуждать так – большевики отнюдь не дураки, они понимают, что снова женщину не пошлют! А если мы снова отправим женщину?

– Владимир Иванович, браво! – зааплодировал мне Кедров уже во второй раз. – Я опять поражаюсь ходом ваших мыслей! А как, говорите, зовут писателя?

– Эдгар Аллан По, но некоторые переводчики именуют его Аллейном Поупом, ещё как-то.

– Артур, а ты читал Эдгара По? – обернулся Кедров к своему заместителю, а тот лишь пожал плечами и ответил:

– Слышал о таком, но не читал.

Артур? Уж не тот ли самый Артур Фраучи, он же Артузов, легенда советского ВЧК-НКВД, человек, организовавший арест Савинкова и Сиднея Рейли? Фотографий Артузова я не помню, а сам он не походил ни на Армена Джигарханяна, ни на Гирта Яковлева, сыгравших его в разных фильмах. Впору просить автограф или делать селфи. Впрочем, всё равно никто не поверит. Странно только, что они не читали Эдгара По. Впрочем, они наверняка читали те книги, о которых я слышал и даже видел, но ни за какие коврижки читать бы не стал. Например, «Капитал» Карла Маркса.

– А я-то думал, откуда вы знаете американскую поговорку о кошке и любопытстве? Я сам её слышал в Лозанне от знакомого американца, был очень удивлен, услышав её здесь, в Москве. Стало быть, кроме латыни вы знаете английский язык?

– Михаил Сергеевич, помилуйте! – вскинулся я. – Я уже и церковно-славянский не помню, а меня этому языку в семинарии обучали! Да что там – я уже и русский язык забыл. Вон, постоянно путаю, где «е» ставить, а где «ять». А английский… Мне Вальтер Скотт всегда нравился, Чарльз Диккенс, Льюис Кэрролл. А наш преподаватель говорил, что настоящее чтение может быть только на языке оригинала. Вот я и пытался читать английские книги со словарем. Текст прочитать сумею, а говорить – никак!

Вот тут я не погрешил против истины. Мои познания в иностранных языках были не самыми лучшими, но, скажите, сумел бы я работать в сфере безопасности промышленности, если бы совсем не знал английского?

Я потом много раз пожалел о своем длинном языке и о том, что вообще стал говорить об Эдгаре По, из-за чего Кедров довольно быстро «выбил» из меня признание. И чего было не сказать, мол, Каплан была женщиной, сразу и подумал о женском туалете! Ну, теперь отдувайся.

Глава четвертая
О несостоявшемся приезде вождя, но уже без Эдгара По

Я бы уволил дежурного с Лубянки. Какое обеспечение секретности, если любой человек с улицы может явиться в главный оплот революции, показать мандат участника молодежного съезда, и ему сообщат секретные данные? Заодно нужно уволить и нашего коменданта, пропустившего оного человека в наше общежитие. Только одно может смягчить их вину, потому что этим человеком была Полина. В этой девушке наивность ребенка сплеталась с настырностью. Если она что-нибудь захотела – достигнет!

– У нас перерыв в работе на целые сутки, – похвасталась Полина, с любопытством озирая нашу казарму.

Помещение выглядело более-менее прилично, но всё-таки присутствие двадцати здоровых мужиков на довольно тесном пространстве – это нечто! Хотя и пытались поддерживать порядок, но это же не армейская казарма, где есть всякие разные сушилки, каптерки и прочее. У нас же на бельевой веревке висели сушившиеся подштанники, портянки. Думаю, хуже могло быть только женское общежитие, если собрать в одной комнате двадцать девок.

Я посмотрел на Лосева. Тот уже повинился передо мной, что не доложил Кедрову о гранате, но причина была уважительная: лично начальника Военного отдела не видел, а звонить тому в кабинет не стал. Решил, что дело не срочное, может и подождать. Теперь старший испытывал угрызения совести. У нас сегодня ничего серьезного не предвиделось, разве что лекция, но прогуливать занятия может не только студент истфака, но и чекист. Сам пару раз сбегал с лекций в нашей школе, и ничего.

– Отпустите в увольнение, товарищ командир? – поинтересовался я.

Наш старший задумчиво поскреб затылок. Посмотрел на Полину, потом на меня.

– Увольнительная с ночевкой или без?

– Да что вы себе позволяете? – вспыхнула Полина. – Я честная девушка!

– Девушка? – изумился Лосев. – Так вы же свою фамилию назвали – Аксенова. Я думал, что вы жена.

– Пока только невеста, – потупилась девушка. – А фамилию взяла, чтобы документы после свадьбы не менять.

– Вон оно как! – покачал головой командир. – Ну, раз невеста, то увольнение до двадцати четырех ноль-ноль. – Когда Полина вышла, Лосев, поймав меня за рукав, шепнул: – Володя, если задержишься до утра, на всякий случай в дежурку позвони!

Как и любые провинциалы, приехавшие в Москву впервые, мы отправились на Красную площадь. Надо бы ещё на ВДНХ, в парк Зарядье, на Патриаршие пруды, но этот список в обязательной экскурсии гостей города появится позже.

Проходя мимо одного из красивых зданий, Полина похвасталась:

– А нас с девчонками в Доме Советов поселили!

Я присвистнул. В Доме Советов – вернее, во «Втором Доме Советов», бывшей гостинице «Метрополь», жило руководство страны. Может, не первые люди государства – эти жили либо в Кремле, либо в «Первом Доме Советов» – бывшем «Национале», но всё-таки персоны значительные. Значит, правительство очень заботится о будущих вожаках молодежи. Вот нас, например, в таких гостиницах не поселили, а засунули в курятник на Лубянке.

– Нас на съезд должно было двести человек приехать, по количеству членов в губсоюзах – один делегат от ста, но не все приехали. В начале собрания сказали, что собралось сто семьдесят шесть человек. Правда, уже меньше осталось. Вон моя соседка по комнате в первый вечер гулять ушла, да куда-то пропала.

При словах о соседке у меня что-то щелкнуло, но Полина опять начала меня убалтывать.

– Нас, девок, всего двенадцать штук приехало, потому нас в Доме Советов и поселили, а парней куда-то в другое место. Но мы с Викой вдвоем в одну комнату попали, а остальные вчетвером. Я-то вчера хотела попросить, чтобы ко мне кого-нибудь подселили, скучно одной.

Полина болтала без умолку, но я пропускал мимо ушей половину слов, обдумывая вчерашний разговор с Кедровым и Артузовым. Мы тогда пришли к выводу, что записку мог написать кто-нибудь из нашей группы, а исполнителем должна стать девушка из состава делегации. Вполне возможно, что кто-то из наших и засунул гранату, вопрос лишь кто? И почему решили оболгать именно меня? Месть за срыв покушения? Маловероятно. Как правило, в этом случае не мстят. Артузов пообещал, что сделает графологический анализ записки, сравнит его с образцами почерка всех чекистов-курсантов. Не сам, конечно, попросит специалистов. А образцы почерка надо будет собрать. Первым, кто оставил свой автограф, был, разумеется, я. Покамест мне велели сидеть тихо, лишнего внимания к себе не привлекать, но нужные телефоны я получил. Мало ли что… Конечно, у меня теперь всё зудело, чтобы позвонить Артузову, но телефоны-автоматы в Москве ещё не появились.

Пока болтали (вернее, она болтала, а я только слушал), дошли до Красной площади. Памятника маршалу ещё нет, но Исторический музей на месте, кажется, даже красивее, чем в наше время или просто кирпичи не успели «состариться»?

Красная площадь вроде бы и такая, но не такая. Нет привычного Мавзолея, зато есть трамвайные рельсы, но, похоже, трамвай давно здесь не ходит, потому что на них устроили стоянку извозчики. Ага, памятник гражданину Минину и князю Пожарскому не на своем привычном месте, поближе к Собору Василия Блаженного, а слева, если смотреть от музея.

А вот хваленые двуглавые орлы, ещё не снятые с башен, мне не понравились. И золото какое-то тусклое, в потеках, и вообще. А может, красные звезды привычнее взгляду советского (и постсоветского) человека?

– Ага, нам вон туда надо! – уверенно махнула рукой Полина в сторону Васильевского спуска и Москва-реки.

Ну, надо так надо. Мне, в сущности, всё равно.

Я уж решил, что Полина собирается погулять со мной по набережной, но всё оказалось проще. Вдоль Москва-реки выстроились торговцы разным товаром – от съестных припасов до антиквариата и бутылей с керосином. Вот те раз! Я, разумеется, не удивлен, что в Москве существует рынок (думаю, что не один), но чтобы он находился рядом с Кремлем, чуть ли не в шаговой доступности от кабинетов главных руководителей страны, ярых противников частной торговли, о таком даже подумать странно! Знаю, что когда-то торговля шла прямо на Красной площади и Дмитрий Самозванец вместе с Маринкой Мнишек ходили выбирать себе товары, но теперь?

Мы шли вдоль торговцев, показывавших свой товар – открыто, но кое-что из-под полы. Совершенно свободно продавалась женская и мужская одежда. Я было начал присматривать себе костюмчик (нельзя же всё время ходить в гимнастерке), но, узнав цену – пять тысяч рублей, лишь присвистнул и отошел в сторону. Мне за такой костюм надо шесть месяцев вкалывать, а у меня не самая маленькая зарплата в Советской России!

Полина целеустремленно шла по рядам, небрежно отмахиваясь от предложений, и била по рукам самых назойливых, норовивших ухватить покупателя за край одежды. Вот что-то она наконец нашла среди женских тряпок.

– Вовк, ты погуляй пока, тут такое…

Ясно-понятно, как говаривал один мой коллега. Как же девушке без новых кофточек или без модных юбочек? Терпеть не могу (или не мог?) ходить с женой по магазинам за покупками. Мне самому просто – пошел, померил для проформы пару вещей и купил то, что более-менее подходит. А тут будет целый процесс. И хорошо, если обойдется одним-двумя магазинами, обычно надо пройтись по пяти, не меньше. И мои советы: мол, нормальненько так, бери и не думай, обычно игнорируются. Раньше хоть дочь с мамкой ходила, но теперь выросла, вышла замуж и переехала жить в другой город.

Зато неподалеку обнаружился дяденька-книжник. Такой, как и положено – старенький, в очечках и почему-то в берете. Книги разложены прямо на рогожном мешке!

В восемнадцатом году самым трудным для меня стало сидеть без книг. Отсутствие телевизора и Интернета пережить можно, но без книжек я потихонечку завывал. Спасало только то, что свободного времени оставалось мало, но всё равно, если оно отыскивалось, руки тянулись к какой-нибудь книге. Увы, Череповецкая общедоступная библиотека могла предложить лишь классиков, которых я прочитал ещё в школе, а возвращаться к прочитанному не хотел. Ну не лежала душа к монументальному графу Толстому или психологическому Достоевскому. Мне бы чего попроще – фэнтези или про «попаданцев», что изготавливают автомат Калашникова прямо на коленке. Но из «попаданцев» нашелся лишь «Янки из Коннектикута», устроивший промышленный переворот при дворе короля Артура, и всё. А из тех авторов, что сейчас нарасхват, меня почему-то не вдохновлял ни Эртель с его «Гардениными», ни Крестовский с «Трущобами», а уж от Игнатия Потапенко, названного заведующим библиотекой «молодым классиком, превосходящим Чехова и Толстого», на меня вообще нападала тоска. Не слышал о таком классике, как Потапенко, но всё могло быть. А вот Антон Павлович, у которого я читал лишь «Тонкий и толстый» с «Хамелеоном», что называется, «покатил», и я пришел к выводу, что классик это не тот, кого оным считают, а тот, кого интересно читать. С удовольствием перечитал «Иуду Искариота» Леонида Андреева, начал спрашивать «Дневник сатаны», но о нём почему-то никто не знал[3]3
  Еще бы! «Дневник сатаны» будет написан годом позже, в 1919 г.


[Закрыть].

У книжника оказалось штук двадцать разрозненных томов «Полного собрания законов Российской империи» от 1832 года, десять переплетенных выпусков «Народное хозяйства России», исследования под изданием действительного члена Императорской Академии наук В. П. Безобразова, где давалась оценка различным промышленным областям России. В иное время хватанул бы, не глядя, теперь не стал. Были ещё сочинения Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, «Рокамболь» и приключения Арсена Люпена. При этом пять томов Салтыкова-Щедрина, переплетенных в кожу, букинист оценивал в два рубля, а дешевые книжонки в мягком переплете Понсона дю Террая по рублю каждая!

Впрочем, по спросу и предложение. Я уже собирался уйти, как вдруг узрел «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, первое издание в России. Не колеблясь, заплатил три рубля, сунул покупку за пазуху.

Теперь бы прикупить чего-нибудь вкусненького. И Капку (тьфу ты, опять!), то есть Полин-ку порадовать, да и себя.

Будь я в кожаной куртке, шиш бы мне что-то продали. А парню в солдатской шинели удалось купить с полфунта чая, именуемого здесь «цыбиком» (цыбик, сколь помню, был больше, или я что-то путаю?), фунт сахара и даже два фунта пряников. Пряники сомнительной свежести, но, надеюсь, их испекли не до Октябрьской революции, а чуть позже. Ещё удалось купить десять лезвий для станка. Я-таки обзавелся безопасной бритвой, а вот лезвия к ней отчего-то оказались страшенным дефицитом и в Череповце продавались едва ли не по десятке за штуку. А здесь – десять лезвий за пятьдесят рублей, даром!

Конечно, чекисту, который «революцией мобилизован и призван», покупать товары и продукты на «черном рынке» не очень прилично, но что делать? Если я сейчас начну трясти мандатом, то торговцы просто разбегутся, а я останусь без лезвий и без вкусняшек. Двуличный я человек, наверное. И вообще, сейчас бы ещё прикупил на рынке пластиковый пакет, не пожалев на него оставшихся денег. Здесь народ ходит по магазинам с корзинками, кошелками и мешками. Авоську ещё не изобрели. Хорошо, что карманы солдатской шинели очень объемистые, но они теперь раздулись и выглядят некрасиво. Раньше, говорят, имелись специальные посыльные, «Красные шапки», доставлявшие пакеты с покупками за смешные деньги – пятьдесят копеек. Хотя до революции это не такие и смешные деньги.

Надо ещё что-нибудь прикупить посущественнее. Я уже положил глаз на краковскую колбасу, собираясь прикупить половину кольца (тетка назвала этот круг «коляской»), и уже полез за деньгами, как моя рука была остановлена.

– Вовк, ты что, ошалел?

Полина ухватила меня под руку и потащила от колбасы.

– Ты чё, не знаешь, из кого в Москве колбасу делают?

Мне так и вспомнился профессор Преображенский, говоривший своей секретарше, что «девушке нельзя тащить в рот такую дрянь!».

– А что, краковскую делают из мертвецов?

– Из собак её делают! – уверенно заявила Полина. Остановившись возле какой-то тетки, повела носом: – Вон, тут свежими калачами пахнет. Давай лучше их купим, только у меня денег нет, все потратила.

За двадцать рублей тетка выдала нам четыре ещё теплых калача, завернув их в старую газету.

Упихивая калачи под шинель, чтобы не остыли, я мысленно усмехнулся. Как меняется время. В детстве, помнится, мы складывали в авоську и бутылку с молоком, и буханку черного хлеба, без всякого пакета и ничего!

В газету заворачивали и крупу, и конфеты без фантиков, в общаге она расстилалась на стол вместо скатерти, не говоря уже о том, куда ходили с газетой, а потом выяснилось, что это вредно и что типографская краска очень опасна! И вот я снова заворачиваю в лист бумаги, испачканный типографской краской, продукты. И ничего.

В руке у Полины тоже сверток из газеты. И глазенки блестят, мордаха счастливая. Много ли надо женщине…

– Калач будешь есть? – предложил я.

Полина кивнула, и уже скоро мы шли по Красной площади, наворачивая вкусные калачи. Прикончив один, я хотел вытащить второй, но девушка меня остановила:

– Пошли лучше чай пить. А чё, мы калачи всухомятку есть станем?

– А куда? – спросил я, прикидывая, где здесь можно попить чаю, но ничего подходящего не вспомнил.

– Так в Дом Советов пойдем, ко мне. У меня в комнате примус есть и чайник. Правда, – взгрустнула девушка, – мы с Викторией всю заварку спили и сахар слопали.