Текст книги "И берег Вычегды родной (сборник)"

Пёс по кличке Друг

У моей тётушки живёт собака по кличке Друг. Трудно сказать, какой она породы, но видно, что намешано в её дворовом происхождении много разных собачьих пращуров. Широкая кость, чёрный с подпалинами окрас и длинная шерсть подсказывают, что в предках у него были кавказские и немецкие овчарки. Возможно, есть в нём что-то и от благородных кровей, но пёс не тщеславен и к разным титулам равнодушен.

Живёт он в просторной будке, и кормят его отменно. Не забывает хозяйка и кости давать своему питомцу. Правда, с самого щенячьего возраста Друг сидит на привязи и дальше, чем на длину цепи, отойти не может.

В детстве пёс был очень любознательным и часто убегал со двора, бегал по деревне, с другими собаками заглядывая в чужие дворы.

Однажды он распугал соседских кур, после чего хозяйка посадила его на цепь. С тех пор дальше своего забора он не бывал. Вырос пёс незлобивым и доброжелательным, а потому к нему без страха слетались птички-синички. Они рассказывали разные деревенские новости, в том числе и о том, где и с кем бегают его друзья – Моська и Коська. Эти собачонки – брат и сестра, живут по соседству. Они сделали под забором подкоп и через него попадают к Другу. Пёс с нетерпением ждёт друзей и даже съедает не всё, что приносит хозяйка.

Выбирает лакомые кусочки, остальное – приятелям, дружба дружбой, а вкусненькое врозь. Часто ему приходится охранять остатки еды от старой хитрой вороны, которая прилетает во двор, садится на «конёк» сарая и ждёт удобного случая, чтобы поклевать из миски.

Пёс невзлюбил птицу и прозвал её Плутовкой за то, что она норовит стащить кусок покрупнее, не считаясь с хозяином двора. Его раздражал и её каркающий голос.

Вот и ныне[1]1
  Теперь, сейчас. – Здесь и далее прим. автора.


[Закрыть] она сидит нахохлившись на излюбленном месте, изображая безразличие к происходящему возле будки, но нет-нет да и каркнет, бросив «чёрный» взгляд в сторону собачьей кормушки.

Сегодня Другу принесли овсяную кашу с куриными потрохами. Унюхав вкусный запах, пёс восторженно заповизгивал и, виляя хвостом в знак благодарности, лизнул хозяйке руку. Она дружески потрепала пса за ухом и погрозила Плутовке кулаком. Друг вытаскал из миски что повкуснее, жадно прищёлкивая зубами, сделал несколько хапков каши.

Сытый и довольный, он уже не обращал внимания на выпавшую из кормушки косточку. Присел и посмотрел в сторону Плутовки, которая наблюдала, с каким аппетитом ел пёс.

«Ну что, каркуша-хрипуша, я тебе ещё устрою трёпку!» – подумал пёс и улёгся у грядки с подрастающей картовницей. Развалился, вытянулся во весь рост, но так, чтобы не выпускать из виду Плутовку.

Ворона, вероятно, по-своему поняла поведение пса и перелетела с крыши на поленницу, от которой до миски было рукой подать. Друг наблюдал за плутоватой птицей и был готов проучить шкодливую. Ворона стала прогуливаться по уложенным поленьям, озираясь и опасливо поглядывая в сторону собаки. Голод, видно, так одолел её, что она совсем потеряла страх.

Она явно метила взять косточку с лёта, так привлекательно и близко лежавшую от неё. Даже не взмахнув крылом, она устремилась к добыче. Но Друг не дремал. Взмах его лапы, удар, – и ворона, не желая того, полетела в картофельную ботву.

Перевернувшись в воздухе, она громко прокричала:

– Ка-ар-р-р! – и, взмахнув крыльями, подалась в сторону забора. Уселась на штакетину и несколько раз прокричала ругательное «кар-р-р-кар-р».

Довольнёхонький, Друг вскочил на все четыре лапы и пролаял: «Гр-раф! Гр-раф! Гр-раф!» Что на собачьем языке, как я понял, обозначает: «Ура! Ура! Ура!»

Удовлетворённый собой, он стал заигрывать с хвостом, и вконец развеселившись, крутился то в одну, то в другую сторону, пытаясь поймать его кончик. Когда это удавалось, довольно рычал, покусывал его, пока хвост опять не выпадал из пасти.

Запыхавшись и высунув язык с чёрным родимым пятном, он подошёл к блюду и жадно стал лакать воду, ловко подхватывая языком.

Напившись вдоволь, Друг прилёг около будки, не упуская из виду миску. Пёс уже намеревался вздремнуть, но тут появились синицы, они прилетели пособирать остатки собачьей пищи. На правах хороших знакомых расселись на конуре, поленнице и завалинке дома. Посвистывая кто о чём, подлетали и перескакивали, приближаясь всё ближе к миске.

Пёс доброжелательно относился к этим маленьким шустрым птичкам. Тем более, что они были для него вестниками новостей, но не смел им позволить склевать кашу, которую берёг для Моськи и Коськи. Он встал, недовольно встряхнулся и тявкнул. Птички замолчали. Друг, глядя на стаю пернатых и виляя хвостом, предупредительно зарычал. Малютки пощебетали меж собой и дружно упорхнули за сарай. Друг для порядка поворчал, огляделся по сторонам и взглянул на небо. Солнце поднялось высоко и стало припекать.

«Вот уже и полдень, а Моськи и Коськи всё нет. Наверно, сегодня их накормили сытно, и они, довольные, играют вдвоём», – размышлял про себя пёс. Друзья как-то жаловались ему, что хозяин не балует их и редко даёт вкусненькое.

В ожидании друзей, Друг начал яростно грести землю. Быстро-быстро перебирал передними лапами, песок летел из-под него во все стороны, а он рычал и всё глубже рыл. Останавливался, смотрел на проделанную работу, тыкался мордой, проверяя глубину, и снова принимался грести. Наконец яма была готова. Он обошёл её вокруг, оценивающе осмотрел и вальнулся, словно в прохладную ванну, блаженствуя, давая остыть своему разгорячённому телу.

Пёс задремал. Только-только ему начал сниться сон про далёкое щенячье детство, как донеслось знакомое весёлое тявканье. Друг встрепенулся, навострил уши. Он не ошибался: это голоса Моськи и Коськи.

«Ну наконец-то», – подумал пёс. Не спеша вылез из прохладной ямы и стряхнул с себя песок. Друзья бежали по деревянным мосткам, а Друг, переступая с лапы на лапу, радостно поскуливая и помахивая хвостом, встречал гостей. Шустрые, довольные собачонки подбежали к Другу.

У собак нет лапопожатий, вместо человеческого приветствия они обнюхивают друг друга, доброжелательно виляя хвостами. Поздоровавшись с друзьями, пёс засуетился и несколько раз тявкнул, приглашая гостей отобедать.

Друзья не стали ждать повторного приглашения и ринулись к миске с кашей. Коська прыгнул, схватил косточку и, с удовольствием похрустывая, съел. Моська посмотрела на брата осуждающе и даже зарычала, выражая недовольство.

Собаки сунули мордочки в миску и с удовольствием стали уплетать кашу с потрохами. Нет-нет да и рыкнут друг на друга, а то и пытаются укусить. Наблюдая за ними, Друг радостно повизгивал.

Наевшись, гости стали играть с хозяином. Они прыгали на него то спереди, то сзади. Он увёртывался и пытался поймать их, но они ловко отскакивали в сторону, а цепь не давала ему возможности догнать шалунов.

Коська сумел даже запрыгнуть на спину Друга и, визжа от восторга, прокатился верхом. Наигравшись вдоволь, друзья по очереди подошли к блюду и с наслаждением налакались водицы.

Прилегли на землю, высунули из пасти языки и, часто-часто дыша, стали наблюдать, как мухи кружат над объедками. Скоро им это наскучило. Моська и Коська вскочили, встряхнулись, расправляя слежавшуюся шерсть, тявкнули негромко на прощание и, помахивая хвостами, побежали в деревню. Друг от обиды сердито гавкнул им вслед и отвернулся.

Пёс посмотрел в сторону миски, которую облепили назойливые мухи, и бросился на неё. Он бил кормушку лапами и пытался укусить.

Железная посудина отлетела, Друг рванулся за ней, но цепь удержала его, и он с лаем поднялся на задние лапы, выплеснув своё негодование в сторону валяющейся на борозде миски.

Налаявшись до хрипоты, Друг присел, понуро опустил голову и загрустил. Встал, походил вокруг конуры. От нечего делать опять начал ловить хвост. Это быстро ему наскучило. Он прилёг и уставился взглядом себе под нос.

Издалека донеслось знакомое, но неприятное карканье. Ворона подлетела к сараю и, сделав круг, уселась на своё место.

«Ну, что смотришь, Плутовка-воровка? – мысленно обратился к ней пёс. – Радуешься-не нарадуешься, что я один-одинёшенек? Да и ты не в стае, тоже, поди[2]2
  Поди – наверное.


[Закрыть], скучаешь».

Пёс широко зевнул. Послышался щебет.

Это, хлопая крылышками, снова прилетели синицы. Друг был безразличен к птичьим рассказам и новостям и не проявлял интереса к егозившим птицам, которые смело подбирали остатки каши, по-своему переговариваясь между собой.

Он задремал. Что ему снилось, я не знаю, а птахи, склевав остатки, сытые и довольные, весело поднялись в небо и с высоты птичьего полёта громко чивиркали: «Спасибо, спасибо, Друг!»

И пошутить нельзя…

Николай Николаевич – весёлый, с чувством юмора, доброжелательный человек – работал в ЖКХ сантехником. Работу свою знал хорошо, а потому был востребован квартиросъёмщиками, особенно бабушками, которые любили его за весёлый нрав, вежливость и тактичность. Выполняя заявку в квартире, Николай Николаевич рассказывал им интересные истории и анекдоты, попутно устраняя неисправность. В знак благодарности бабули потчевали его пирожками с чаем, а иногда и водочки наливали. Николай Николаевич, будучи человеком вежливым и дабы не обижать добрых старушек, от угощения не отказывался.

Так и работал много лет, пока не стал чувствовать недомогание – усталость в ногах, а то и полное нежелание их – ног – слушаться хозяина.

Пришлось обратиться к доктору, а тот, выслушав и осмотрев пациента, направил на лечение в стационар. В больнице Николай Николаевич отродясь не бывал, даже в роддоме, а свет божий впервые увидел на пожне в сенокосную пору.

Определили его в шестиместную палату. Как человек общительный, Николай быстро со всеми познакомился.

Ответственный на работе, он и здесь проверил исправность смесителя, раковины, потрогал чугунные радиаторы – греют ли? Рассказал несколько анекдотов, но озабоченные своим здоровьем больные не приняли весёлого настроения новичка. Поглядев в окно, за которым благоухала золотая осень, раскрашивая деревья в жёлтые и бордовые тона на фоне тускнеющей голубизны неба, Николай лёг на кровать и стал рассматривать безликий белёный потолок. Он загрустил, что было несвойственно этому человеку.

В палату вошёл врач, полный мужчина лет сорока, в очках, в просторном белом халате и кожаных тапочках. Он чем-то напоминал хомячка-доктора с рисунка из детской книжки. Подошёл к Николаю и спросил:

– Вы новенький? – и, не дожидаясь ответа, присел на стул. – Что вас беспокоит?

Николай охотно, как-никак собеседник появился, но не спеша, чтобы доктор лучше его понял, поведал о своём недуге. Выслушав больного, врач осмотрел его, заставил несколько раз присесть и сказал:

– Будем лечить. Надо «чистить» сосуды.

Николай выпрямился и с удивлённым выражением лица спросил:

– Чем чистить, вотакаонавошь, ёршиком?

Доктор с любопытством посмотрел на него:

– Нет, медикаментозно.

Лицо Николая, незнакомого с медицинской терминологией, ещё больше вытянулось от удивления.

– Доктор, – волнуясь, осторожно начал Николай, – вотакаонавошь, а это как?

Врач недоумевающим взглядом посмотрел на больного. Мало того, что непонятливый, но ещё и присказка у него какая-то странная, смысл которой он никак не мог уловить. Но всё же решил вкратце объяснить технологию лечения:

– Будем делать уколы, ставить капельницы, назначим физиопроцедуры.

Николай, о чём-то размышляя про себя, пожал плечами, хмыкнул и сказал:

– Я где-то читал, что сосуды человека, вотакаонавошь, очень схожи с сосудами свиней, и их применяют для оперативного лечения сосудистых заболеваний у людей.

Теперь доктор смотрел на больного и не мог уразуметь, то ли он дурака валяет, то ли говорит на полном серьёзе. Лицо как будто серьёзное, но в глазах просматривались усмешка, ирония.

Доктор окинул взглядом лежавших на кроватях больных, открыл историю болезни, полистал и, пристально глядя на пациента, ответил:

– Николай Николаевич, вы не подопытный, а я не сантехник и не ветеринар, чтобы пользоваться ёршиком и органами животных для лечения, так что оставьте свои познания или шутки при себе.

– Ну что вы, доктор! Я читал об этом и подумал, что, может, так быстрее: заменить сосуды, да и всё, – глубокомысленно ответил необычный пациент.

Доктор ушёл. Потянулись нудные больничные будни. Николай освоился с больничным режимом, перезнакомился со всеми медсёстрами и санитарками, рассказывая им разные истории, анекдоты, и не забывал отпустить комплименты в адрес прекрасного пола в белых халатах.

За период длительного пребывания в больнице у него выросли усы и густая чёрная борода, а потому доктор при очередном обходе посоветовал ему сбрить лишний волосяной покров на лице. Николай, человек исполнительный, тщательно выбрил лицо и подровнял причёску.

В понедельник во время обхода доктор, зайдя в палату с медсестрой и увидав своего подопечного выбритым, одобрительно, во весь рот, заулыбался:

– Ну, Николай Николаевич, совсем другой вид имеете. Смотрите, какой привлекательный стал! Не правда ли, Зинаида Ивановна? – и он посмотрел на сопровождавшую его медсестру.

Николай прокашлялся в кулак и, глядя в глаза своему лекарю, заявил:

– Товарищ доктор, вы и то заметили, вотакаонавошь, что я побрился, постригся, одеколоном освежился. И что? Я вот перед медсёстрами и анфас, и в профиль, и так к ним, и этак… – Он стал быстро жестикулировать и гримасничать. В голосе его слышались нотки издёвки и юмора. – А они что? Не смотрят на меня, вотакаонавошь! Придут со шприцем, и одно у них: «Снимай штаны, ложись», и смотрят на мой зад! Неужели он такой привлекательный? – Николай разочарованно махнул рукой.

Послышался смех. Доктор и медсестра в упор смотрели друг на друга. Лицо врача стало краснеть, принимая цвет зрелого помидора, и, махнув рукой в сторону подопечного, врач выпалил:

– Выписать его!

Николай выписался из больницы.

Весельчак, юморист, он и продолжает оставаться таким. И если язык, чаще всего, его союзник и соратник, то ноги всё больше и больше не хотят далеко водить своего хозяина, особенно в больницу.

Память

 
Пришла безвестность, а отнюдь не слава,
ко всем убитым, что плашмя лежат.
 

В. В. Ноговицын

На место расположения лагеря на речке Чёрной у Чёртова моста, Кировского (Мгинского) района, Ленинградской области, наш сводный отряд «Мужество» (Коряжма) – «Виледь» в количестве десяти человек прибыл ближе к вечеру. Уже смеркалось. Расположились на бывших немецких позициях. Рядом уже стояли лагеря земляков из Северодвинска, Архангельска и Пинеги. Чуть поодаль – кировчане и челябинцы.

Мы с Владимиром Ноговицыным не без помощи опытного поисковика Сергея Шаньгина установили палатку. Я повесил в углу, у своего спальника, иконку Божьей Матери Троеручицы, она моя помощница в работе и творчестве. После ужина разошлись по местам. Немного обменявшись первыми впечатлениями, уснули. Проснулся от пения ранней птицы – птаха пробовала своё утреннее соло. Пошёл к реке умываться, а заодно и познакомиться с лесной красавицей.

Река Чёрная – не широкая, метров десять. Течение сильное и глубина – дна не видно. У меня всё ассоциируется с периодом войны. Представил, как в этой речке, возможно, на этом месте, умывались и брали воду солдаты. За утренним столом обговорили план работы на день. Надо установить шатёр для кухни-столовой, оборудовать туалет и душевую, заготовить дрова. Что мы и делали весь день.

Утро встречает моросящим дождиком и распевкой соловьёв. Сегодня выходим в лес. От лагеря до места поиска около получаса ходу по болотистой местности, поросшей тонким высоким березняком. Деревья растут часто, и у меня это ассоциируется с погибшими солдатами, мощи которых обрели новое состояние, превратившись в деревья. Крупные капли недавно шедшего дождя слезами повисают на нераспустившихся почках берёз, иголках хвойника и скатываются по стволу. Впечатление, что они плачут. Я осторожно губами прикоснулся к ветке – не солёные… Немного отлегло, хорошо, что не слёзы… На земле, среди редкой травы, много, очень много белых цветов с жёлтой завязью. Словно смотрят в небо, на нас, идущих по лесу, а некоторые, потупив взор, глядят вниз… Хорошо заметны раны земли. Время сделало своё дело, но не исправило, не залечило то, что натворил человек. Длинные, извивающиеся, осыпавшиеся и поросшие мхом и брусничником окопы. Множество бывших блиндажей, воронок разной величины, наполненных водой и без неё.

Владимир Валерьевич – мой поводырь. Он мне всё поясняет, а я внимательно слушаю, а что неясно, спрашиваю. Вот бухта немецкой колючей проволоки, даже не размотана, не успели использовать. Куда ни обрати взор, повсюду металл, снаряды и мины с боеголовками и без таковых. Здесь – эхо войны, о которой много слышал, читал, смотрел кино, но когда вошёл в этот лесной массив, мне стало зябко.

Заплакали, заподвывали металлоискатели поисковиков. Так аппаратура реагирует на посеянные человеком семена смерти – осколки разной величины, мины, снаряды. Но эти стальные мёртвые семена не прорастают, они не могут дать жизнь, их задача – убивать. Видя, сколько их здесь, я удивляюсь, что кто-то из бойцов остался жив. Подошли к Чёрной речке. Недалеко виднеется поваленная, толщиной в обхват, осина.

Нам надо перейти через реку по скользкому бревну, переброшенному через русло. Стойку установленного когда-то на противоположном берегу поручня перегрызли бобры, и жердина упала одним концом в воду. Поисковик из Санкт-Петербурга Саша Адамчук быстро и ловко перебрался на ту сторону, взял конец жерди на плечо и дал команду переходить. Этот манёвр очень облегчил переход, и мы все благополучно форсировали водную преграду.

Недалеко увидел деревянный крест, ещё, ещё… Это метки на местах, где поисковики находят безымянных (без медальонов) бойцов. Постоял около одного, другого… К горлу подкатил комок, в глазах – туман. Иду со щупом и тычу, тупо тычу им в землю. Под сапогами чавкает болотина. Скрежет – опускаюсь на колени, снимаю дёрн скобой – осколок… Длинный, тонкий, чем-то напоминает хищницу щуку. Иду дальше. Постоянно на что-то натыкаюсь, то на камень, то на осколки. Железа больше. Опять на колени: снимаю дёрн с земли, словно скальп, беспокою её, израненную. Большой осколок от разорвавшегося снаряда, толстый и тяжёлый. Он напоминает разбитый по вертикали стакан. Я не устаю опускаться на колени и с молитвой обращаюсь к земле и бойцам, которые сражались здесь давно-давно и которым суждено было здесь остаться… Опять копаю землю.

Мой щуп в очередной раз ткнулся во что-то. Уже более-менее привычными движениями работаю скобой. Появилась стальная гнутая проволока. Догадываюсь, что ручка. Возможно, от ящика для переноски мин. Пытаюсь потянуть на себя, не поддаётся. Обкапываю и вижу немецкую противотанковую мину.

Стоявший рядом Саша Адамчук остановил моё усердие. Он подошёл к находке, осторожно снял с неё дёрн и установил в вертикальное положение. Закуковала кукушка.

Отгоняю от себя желание поддаться на провокацию рябой птицы и задать классический вопрос:

– Кукушка, кукушка, а сколько мне лет жить?

И тут же другая мысль:

– А зачем тебе это знать?

И правда, зачем? Позже заметил, что, когда опускался на колени и начинал рыть землю, кукушка тут как тут:

– Ку-ку, ку-ку…

Прислушиваюсь к другим певчим птахам, они красиво поют и не пророчат ни долгие, ни короткие лета. Двигаемся с Владимиром Валерьевичем по лесу, иногда перекликаясь, чтобы не терять друг друга из виду. Подходим к двоим нашим поисковикам. Они копаются у небольшой воронки, наполненной водой. Вижу на земле часть черепа…

– Нашли? – спрашиваю.

– Похоже, зацеп, – ответил командир отряда «Виледь» Юрий Шевелёв.

«Зацеп» на жаргоне поисковиков означает находку признаков (кости, личные вещи) останков бойца. Мы с Ноговицыным присоединились к поиску. Через некоторое время у кромки воронки был обнаружен ботинок большого размера. Расположились вокруг заполненной водой воронки – эпицентра далёкого взрыва. Я срезал кочку и увидел предмет, похожий на остаток прошлогоднего стебля подсолнуха. Взял в руки находку и с вопросом: «Что это?» – протянул Александру.

– Кость верхней части ноги, – сказал мне поисковик и предложил положить её, как она лежала, чтобы определить направление падения солдата.

Ребята стали находить другие останки. Я ковырнул скобой дёрн и увидел кость от второй ноги. У воронки собрался почти весь отряд. Посоветовавшись, они предположили, что, вероятнее всего, останки туловища найденного бойца лежат в воронке. Старой каской быстро отчерпали воду и копнули вглубь. Стали доставать личные вещи: бритву опасную, нож складной, два кошелька с истлевшими бумагами. Вытащили развалившийся подсумок с патронами от винтовки «Мосина» и с десяток обойм. На белом песке виднелось ржавое пятно, откуда были извлечены личные вещи. Туда и запустил руку один из поисковиков.

– Нашёл! – воскликнул он и выскочил из воронки. В руках у него был медальон. Ребята окружили его, и он осторожно стал откручивать колпачок. Внутри эбонитового шестигранника, наполненного водой, торчал кончик бумаги.

Содержимое доставать не стали, а колпачок завернули и положили медальон в пакет. По возвращении в лагерь находку передали в штаб на экспертизу. Для меня это была первая раскопка, и я находился под впечатлением от увиденного.

Каждое утро, позавтракав кашей или бутербродами, мы выходили на поиск. С собой брали сухой паёк и в лесу обедали. Воду набирали в ближайшей, наполненной водой глубокой воронке и кипятили на костре.

Возвращались часам к шести вечера. Целый день на ногах, на коленях, но усталости не чувствовалось. Я, как новичок, подбирал всё подряд: осколки, хвостовики мин, пустые мины. Кто-то из ребят спросил меня, что я хочу больше найти: интересную вещь для сувенира или солдата? Конечно, я искал бойца и верил, что найду. Мне хотелось отдать дань памяти всем воевавшим и погибшим, но в первую очередь – своим родственникам и землякам.

29 апреля Владимир Валерьевич нашёл останки бойца. Он позвал меня, и мы вдвоём собирали косточки, тщательно перетирая каждую горсть земли, с надеждой найти медальон или какие-то другие вещи, указывающие на личность, но, кроме маленького гаечного ключа и отвёртки, а также пуговиц от шинели и гимнастёрки, ничего не нашлось.

На следующий день мы с Ноговицыным установили на месте находки бойца деревянный крест. Эту традицию в отряде ввёл Сергей Шаньгин из Коряжмы, а мы её поддержали. Не знаю, какой веры был боец и верил ли он в Бога. Воевал он под красной звездой, и она могла бы отметить его место упокоения, но мы ставим крест. Очередным утром мы опять пошли в лес. Моя цель – не только участие в «Вахте Памяти», но и найти солдата. Мы разошлись по массиву. На кромке леса и ЛЭП я стал прорабатывать щупом место у берёзы, которая росла рядом с воронкой.

Послышался тихий скрежет металла. Привычно опустился на колени и стал работать скобой. В руке оказалось несколько нестреляных патронов от ППШ, ещё, ещё… Дальше стали попадать стреляные от винтовки «Мосина». Прикинул, на какое расстояние вылетает гильза после выстрела. Метра два… Сдвинулся немного влево и снова стал работать скобой. Снял кочку и увидел кость. Взял её в руки, очистил от земли. Копнул ещё, снова кость – позвонок, ещё – тазовая кость. Я понял, что зацепил останки солдата.

Позвал Владимира Валерьевича, показал ему находку, и мы вдвоём продолжили поиск. Мы перетирали каждую горсть земли, чтобы, не дай бог, не пропустить хоть маленькую косточку, и желали увидеть медальон. По сантиметру, дециметру мы снимали дёрн. Владимир нашёл штык от винтовки и сапёрную лопатку. Добрались до воронки, там должен быть пояс с подсумком. Попалась застёжка от ремешка, нож-складеньчик, пуговицы. Очень много шрапнели – обросшие ржавчиной шарики. Рядом с бойцом, вероятно, взорвался шрапнельный снаряд…

Ноговицын обнаружил часть черепа, стали собирать его – по косточке, по зубику. Зубы «несъеденные», значит, солдатик молодой. Я выдернул ствол сгнившей берёзки вместе с кочкой и увидел на земле верхнюю часть черепа. Поднял кость, а там – змеёныш. «Как ныне сбирается вещий Олег…» – промелькнуло в голове, вспомнилась былина. Взял змеёныша и бросил в воронку с водой. Мы собрали найденные мощи бойца в пакет и присели отдохнуть…

Я был очень доволен, что нашёл, поднял бойца. «Кто он? Откуда? – эти мысли не выходили у меня из головы. – Может, наш земляк, из деревни со знакомым названием? Возможно, есть родственники». Я ещё раз внимательно осмотрел место в надежде увидеть медальон. С Владимиром Ноговицыным установили крест над «моим» солдатом и посадили ёлочку. Кресты сгниют и упадут, а дерево будет расти долго. Выкопал две ёлочки и сосенку. Решил увезти домой, чтобы посадить на своём участке…

Память…