Текст книги "Гостевой обмен опытом и характеристика Краткосрочной программы работы педагогов"

Эту способность невозможно прописать в виде методики. Эксперту порой трудно объяснить на словах, почему он считает так, а не иначе. Это неявное знание, живущее «на кончиках пальцев» или на «острие взгляда» и составляет мастерство эксперта. Для того, чтобы постичь это часто не формализуемое искусство экспертизы, молодые специалисты должны поработать рука об руку с мастерами своего дела. Но, стремясь стать экспертами по ровесничеству, они одновременно и сами обучают этому друг друга не меньше, чем их более опытные наставники.

Так, благодаря гостевому обмену опытом, педагоги становятся уверенными в своей профессиональной грамотности, между ними устанавливаются доброжелательные, взаимоуважительные отношения. Отсутствует злая конкуренция, педагоги помогают, поддерживают друг друга. Уверенные в такой поддержке и в своей успешности, они чувствуют себя благополучно.

Равноправие, диалогичность общения между детьми, между детьми и педагогами, между самими педагогами ведёт за собой чувство сопричастности взрослых и детей живой культуре своего народа, сохранению и развитию его лучших человеческих традиций.

Дети и взрослые на занятиях в «шулешкинских» детских садах во время гостевого обмена опытом педагогов

О мере профессиональных усилий

В формулировке А. Г. Абелева: «Грамотность – это критический минимум профессионализма. Обладая им, профессионал представляет, как «это» делается»[2]2
  Круглов А. Словарь А – И. – М., 1996.


[Закрыть]. Под «этим» предполагается любое дело любого ремесла.

Но критическим может быть не только минимум, но и максимум. О нём обычно забывают.

Под критическим максимумом нам следует понимать уровень сохранения душевного и физического здоровья – тот предел, до которого работа идёт без надрыва, без переутомления.

Наша задача – чтобы такой «мини-макс» соблюдался в работе воспитателей с детьми старшего дошкольного возраста. Это предполагает отказ от принятых упований на энтузиазм.

Педагог обязан работать не на максимуме, а в нормальных пределах, стараясь не сваливаться ниже минимума и не очень часто – лишь при крайней необходимости – перепрыгивая тот максимум, за которым требуется самоотверженность.

Ведь его дело – жить на радость себе и детям, а не являть примеры героизма. У него есть право на личную жизнь, у него хватает домашних трудностей и радостей, у него подрастают свои дети.

Чтобы воспитатели и учителя удерживались в рамках нормального отношения к профессии (не выпадая ни в сторону халтурного отношения к делу, ни в показуху, ни в сторону перенапряжений, полного поглощения своей жизни работой, не впадали в уныние) – необходима практика их совместного наблюдения за детьми и совместного поиска грамотных методических решений.

Для этого надо считать время встреч педагогов и других заинтересованных лиц рабочим временем и соответственно его оформлять. Это относится и к кратковременным индивидуальным встречам, и к регулярным периодическим общим встречам на определённой территории (города, района, двух городов или двух районов, двух малых объединений по 8 детских садов или 8–15 классов начальной школы).

При наличии возможностей очень полезны и эпизодические дальние поездки, почти всегда воодушевляющие и позволяющие взглянуть на положение дел у себя дома наиболее свежим взглядом.

Продуктивность совместной работы выражается уяснением для себя условий успешности нового подхода к делу. Ими будут:

– понимание социокультурной нормы становления нового поколения за пять лет (в возрасте от пяти до десяти лет);

– понимание различий профессиональных оценок жизни воспитателями или учителями;

– понимание форм организации жизни детей (за двухлетний период воспитателями и трёхлетний период учителями);

– понимание связи разных видов деятельности для сохранения в норме психических качеств детей и каждого ребёнка в отдельности;

– понимание специфики языкового осознания жизни детьми и её практическое обнаружение;

– понимание различий педагогического общения от житейского и от научно-административного;

– понимание своих собственных взглядов на жизнь.

Вероятно, это минимальный перечень забот в новом подходе к своему самообразованию. Другие заботы каждый учится выражать сам и находит отклик на них в своём окружении.

Каковы конкретные достижения? Педагоги могут открыто обсуждать проживаемые ситуации. Некоторые педагоги не могут преодолеть себя и решиться на публичное обсуждение своей практики. Они уходят. Однако новых педагогов приходит не меньше, чем в прошедшем году (обычно в 1,5–2 раза больше). На третий год в работу приходят те, кто свободно и интенсивно общался с работавшими. Число педагогов удваивается ещё раз; первая ротация – возврат в первый класс или возврат к младшим (средним) дошкольникам – резко меняет отношение к профессиональным навыкам.

Исчезает боязнь риска и усиливается потребность в гостевых встречах на рабочих местах (группы, классы), чтобы воочию увидеть себя в деле, а также своих детей в общении с новым педагогом. Возникают описания жизненных ситуаций, проживаемых детьми. Происходит собственный выбор методических средств и их решительное использование. Обостряется педагогическая интуиция, способствующая верному – во времени – распределению усилий детей и взрослых. Экспертная оценка становится более взвешенной, неформальной по форме и по сути.

О том, как опыт таких экспертных оценок складывается, рассказывает в своём интервью воспитателю из Санкт-Петербурга Ольге Цветковой замечательный методист детского сада в г. Донецке Раиса Сергеевна Сёмова.

Чаепития и самообразование

…Вы знаете, как происходит традиционное посещение воспитателями друг друга во время открытых занятий, когда люди приходят в детский сад для того, чтобы посмотреть работу какого-то воспитателя. И оценить её. Что в результате педагог за это получает? Его начинают разбирать по косточкам. Это так, это не так, не в тот момент физминутку включил, вот здесь он поступил удачно, а в этом случае не то сказал…

И всё-то ему указывают, как надо поступать.

Но откуда мы знаем, как надо было? Мы не знаем ни отношений в этой группе, ни предшествующего опыта детей, ни обстоятельств жизни воспитателя.

Я не знаю, что и как другому воспитателю надо – и никто не знает, пока сам в его шкуре не побудет. Да и как возможно переживать то, что чувствует этот человек?

А когда мы настраиваемся на гостевой характер общения – то всё это происходит по-другому. Ведь гость не рецензирует после обеда недостатки каждого блюда. Он насыщается, лакомится, беседует, размышляет, радуется вместе с друзьями.

Да и само застолье – повод, средство, а не самоцель для гостевания и уж тем более не самоцель для критического разбора. Так и «гостевые» наблюдения за занятием с детьми – это повод для собственных размышлений, а не повод для придирок к чужим правилам. Поэтому гостевой обмен опытом педагогов позволяет людям избежать стресса обсуждения, анализа твоего поведения.

– Интересно узнать о гостевом методе, я о нём почти ничего не слышала.

У нас в Донецке о гостевом обмене опытом педагогов (ГООПе) заговорил впервые Евгений Евгеньевич Шулешко.

Что я отслеживаю, когда я в гостях на занятии у коллеги-воспитательницы? Я наблюдаю за её детьми – и высматриваю «своих» детей, то есть похожих на детей моей группы.

Если прежде на базе начальной школы или детского сада проводилось какое-то мероприятие, то воспитатель или учитель показывали свою работу, а потом эта работа всеми обсуждалась. Представьте себе, что наш несчастный воспитатель собрал все свои внутренние силы, что-то сделал, что-то показал. А потом ему предстоит самое страшное – услышать нелицеприятное мнение окружающих о себе. Зрители обязаны разобрать: как ты работал, что сделал правильно, а что неправильно, что не соответствует методике и т. д.

Гостевой обмен опытом предполагает совершенно другие отношения. «Гости» смотрят не на работу воспитателя, а на детей.

Если мы после занятия говорим о детях – то это, пожалуй, ГООП, а если о воспитателе – то что-то другое.

А ещё из гостевых отношений следует, что ко мне идут люди, которые мне доверяют. Они не будут выискивать мои недостатки, чтобы самоутверждаться за мой счёт.

Мы приходим в гости, к нам приходят. Нет различий – воспитатель ли ты с большим стажем или с маленьким, с какой ты высокой категорией или без всякой категории гость. Ты гость – и этим всё сказано.

– С чего всё это для вас начиналось?

Когда в 84-м году мы взялись осваивать шулешкинские подходы, то Шулешко так дело повёл, что просто деваться было некуда: или ты «ходишь в гости», или всё у тебя пойдёт наперекосяк. Старый порядок жизни тебе поломали – а новый нужно нащупать самому.

Когда говорят «методика Шулешко» – то это не совсем правда; методики в привычном смысле тут нет. Это вроде бы просто рекомендации: чем воспользоваться можно, на что внимание обратить – а я эти советы, приёмы, пособия должна повернуть так, как мне удобно. Но чтобы «повернуть», мне нужно каждый раз нащупать для себя и своих детей особый ход, найти особый секрет. А для других детей – и секреты потребуются другие.

И поиск таких секретиков, которые помогли бы направить твои методы-темы-игры-приёмы в нужное русло – вот он и идёт на гостевых встречах. Без таких встреч найти верный ход в сто раз труднее.

– Важна передача опыта?

Нет, совсем не то. Как можно пойти и взять чей-то опыт? Практически? Другое дело, что я вот пришла на занятие к коллеге, и я вижу на её детях, я выделила: «Ага, вот эта парочка детей – точь-в-точь такие же, как у меня; и вот что она с ними вместе смогла сделать…Стоп, я же кое-что подобное тоже могу попытаться осуществить. Только не так к делу подойду, а вот так, как мне привычней».

Это ведь ты не «опыт берёшь» – ты просто ищешь «зерно», которое у тебя может прижиться. Если ты это зёрнышко взрастишь, то тогда ты получишь не чужой – а свой собственный опыт.

– На что принято смотреть на занятиях?

Я смотрю реакцию детей на разные события. Как дети работают, как они воспринимают происходящее, как они общаются, что умеют эти дети. Каждый ребёнок проявляет себя какими-то чертами характера, поступками – и я, глядя на «чужих» детей, узнаю ребят своей группы. Иногда думаю: как сделать, чтобы нечто, представляющееся важным, пошло и с моими детьми?

Смотрю: ага, как здорово эту игру дети подхватили. А у моих она не шла; что если запустить с тем же приёмом, как здесь? Или не совсем с таким, а чуть изменённым?

Или мне хочется узнать, правда ли игра, про которую мне рассказывали, так хороша? Для всех ли детей – или на самом деле только для двух-трёх?

В моменты наблюдения рождаются и самые главные находки – когда вдруг понимаешь, как надо работать с тем ребёнком, с которым у тебя трудности. Ты видишь пятилетку или шестилетку, очень похожего по стилю поведения на своего – но в другой обстановке, в других руках, в новой ситуации. Вот я вошла и сразу увидела: ой, вот этот чёрненький – точно такой, как мой Саша. Что ж он начнёт делать?

И я вижу, что воспитательница даёт какой-то материал – а мальчишка с ним увлечённо работает. Я вспоминаю, что и мой Сашка что-то подобное тоже очень любит, но я на это не обратила особого внимания и почти никогда ему не предлагала. А тут я ясно вижу, что любое дело, если его подать с такой стороны, станет для этого ребёнка (именно для этого!) интереснее.

А вот и сюжет: мой Саша совершенно равнодушен ко всем нашим таблицам с буквами; дети с ними радостно разбираются – а ему во время работы с буквами скучно, он зевает, принимается кого-то дёргать, мешает другим детям и т. д. В лучшем случае – отходит в сторону.

Так и здешний мальчик – тоже рванул в сторону! Достал конструктор; но на деталях его конструктора налеплены какие-то буквы. Он на эти буквы внимания не обращает, конструирует себе, что-то там построил. А вот воспитатель обратил внимание: ребята, посмотрите, что это там у Саши получилось сбоку?

И вдруг дети обнаруживают, что на Сашиной постройке – буквы; из них почти сложилось слово, но ещё не совсем. И начинается частичная перестройка. Наш архитектор уже невольно начинает приглядываться: «Я тут со словами-то ничего не делал; а что, если попробовать?».

Так появляются перед моими глазами какие-то находочки – я ведь видела, как мальчик (такой для меня проблемный) здорово работал. И что его вкусы могут оказаться не помехой, а подспорьем; а он сам – не в стороне, а в самом центре важных для всех детей событий.

– А воспитательнице зачем гости нужны? Только чтобы иметь право самой к ним потом прийти?

А ей ведь тоже про своих детей интересно. Пока работаешь, многое не видишь. А тот, кто смотрел со стороны, мог заметить про детей что-то очень любопытное. Поэтому получается обоюдная выгода: я показала своих детей – и про них что-то такое узнала, чего в разгар работы не заметила (или просто не обращала на что-то внимание – а это, оказывается, важно).

– У нас, в Петербурге, педагогам часто ставят цель поставить «шоу», показать нечто как бы «выше уровня программы». Продемонстрировать свою методическую грамотность, хорошее поведение детей, какую-то необыкновенную развивающую среду. Педагог чаще всего в этой ситуации убирает сложных детей из группы, выводит их гулять, берёт на занятия лучших из других групп – и показывает себя на старательно подготовленном каком-то кусочке… А при «гостевом методе», насколько я поняла, показывается повседневная работа…

Конечно, ничего не готовится специально, и абсолютно все дети в группе. Это ведь мой обыкновенный день, в котором мы с детьми сегодня живём.

Да и если мы друг друга знаем, то мне незачем предупреждать заранее, что, мол, я приду, будь готова. Мне достаточно позвонить и спросить: «А сегодня можно зайти?» Честно говоря, ситуации, когда дети подбираются для показательного занятия, настолько неестественны для «работы по Шулешко», что кажутся не очень совместимыми с нормальной позицией воспитателя.

– Для того чтобы я пришла в гости к другому воспитателю, нужно получить разрешение от методиста его сада?

Да, естественно. Педагог, оказываясь в условиях этого «гостевого мира», тоже не во всём свободен.

Это и усложняет, отчасти, ситуацию – но, с другой стороны, за счёт такого «официального одобрения» становится другим и уровень отношений между педагогами, потому что их встречи вроде как официально признаны окружающими, признаны значащими.

А кроме того, это влияет и на самих руководителей; у них ведь тоже свои стереотипы. Одни относятся к «гостям» с радостью, им всегда интересна оценка со стороны. А другой размышляет: «Вот, мол, придут, что-то подсмотрят, найдут хорошее – и будут использовать как свои наработки». Или наоборот: «А вдруг что плохое увидит – и будет о нас везде рассказывать». А когда развеиваются эти отрицательные ожидания, то начинает складываться гораздо более доверительная обстановка и по отношению к «гостям», и внутри собственного коллектива.

– А что происходит после посещения группы?

Собравшись, мы можем говорить о самых разнообразных вещах касательно детей. Не о методиках, не о передовом опыте – а о разных поворотах в ситуациях с детьми. И о только что увиденных, и о своих собственных, и о том, что где-то слышали.

Я могу рассказывать только, я не должна давать указания про «правильно-неправильно». Я могу поделиться своими впечатлениями, своим опытом, как что-то у меня получилось, а что-то не получилось. А другой рассказывает про то, что у него с детьми происходит, что он делает. А я сижу и вылавливаю: ага, вот это мне подойдёт, надо попробовать; а вот это я наверняка не возьму, потому что я не такая энергичная; а для этого нужно быть посентиментальней; а вот такого я у своих детей проводить не буду, они у меня другие, это опасно тем-то; а вот это – здорово, блеск, но пока непонятно… Тогда получается разговор живой, нормальный, не заглушённый привычными методическими рамками. Чего можно, чего «не можно», что «взял», «не взял». В таких разговорах, пусть не сразу, но достаточно надёжно вырабатывается свой язык разговора о детях и о своих делах, который потом позволяет легко понимать друг друга с полуслова, без напряжения корректировать свою работу.

А кроме того в этих разговорах, и в наблюдении за жизнью коллег с детьми высвечиваются какие-то задушевные, сокровенные, очень красивые черты у каждого воспитателя.

То есть возникает какой-то практический результат для каждого (это годится или не годится, стоит об этом думать или не стоит, как кто решал стоящую передо мной проблему и т. д.) и возникает общий эмоциональный фон, поднимающий человека над его рутиной, над его вроде бы скромной социальной позицией, его работой, до которой, казалось бы, ещё вчера никому не было дела, если не происходило никаких ЧП.

А теперь уважают (и он понимает, что за дело), им восхищаются (и не зря), с его помощью учатся и растут педагоги, может быть, гораздо более опытные, чем он сам.

– И ни у кого нет боязни уронить свой авторитет?

Если все свои – то откуда?

Вот иногда читаешь о том, что «воспитатель должен спуститься до уровня ребёнка», чтобы тот его понял. И автор не чувствует, что фраза его фальшива, слова фальшивые: спуститься… подделаться …. В такой позиции не хватает доброты, непосредственности, понимания того, что ребёнок – такой же человек как ты, не менее талантливый и способный – и совершенно не нужно до него «опускаться».

Отдельная сторона «гостевых встреч» – это поводы для множества деловых игр. А порой и просто игр, которые пригодятся в жизни с детьми. Воспитателю полезно войти в состояние играющего ребёнка, испытать те же ощущения, что и малыши. Потому нередко воспитательницу вовлекают в игру, не объясняя заранее, что это такое и как действовать.

В детских садах дети в основном в подвижные игры играть не хотят – и это понятно: ведь воспитательница с детьми не играет, она им игру проводит.

А если вдобавок она заранее выписывает себе «цели» игры и её «развивающие моменты» – то совсем беда. Тогда начинается выяснение, кто из детей правильно играет, кто неправильно. Вот один несуразно побежал, на кого-то натолкнулся, его выхватили, поставили и сказали: «Постой, посмотри, как дети умеют играть. Не толкают друг друга, а ты толкал».

И захочется тебе в следующий раз играть в такую игру? Во-первых, я стою сейчас опозоренный: я хуже всех, и поэтому меня вот сюда поставили. Пусть даже воспитательница всё это говорит спокойным голосом – но каково внутреннее состояние ребёнка? А если ребёнок обидится и как-то нагрубит – вовсе катастрофа.

Так игра в садиках перестала быть игрой и стала обузой и для взрослых, и для детей.

А когда идёт шуточное разыгрывание игр друг с другом при гостевых встречах, импровизации разные, то спадает с каждого та зашоренность, которая у него есть, забывает он про все свои «цели», про можно, нельзя, это позволяем, не позволяем…

Когда по Донецкой области разворачивалась шулешкинская практика, у нас играли все абсолютно, начиная с сотрудников кафедры дошкольного воспитания ИПК, от которых этот игровой азарт и шёл. Когда завязывались первые гостевые встречи между ещё малознакомыми коллективами разных садов, то все как бы «проваривались» в таком социо-игровом котле.

И зажимы всякие снимались, и амбициозность куда-то уходила.

…Ты не «опыт берёшь» – ты просто ищешь «зерно» у этого человека, которое у тебя может прижиться.

Если ты это зёрнышко взрастишь, то тогда получишь не чужой – а свой собственный опыт.

– Расскажите теперь о ваших круглых столах.

Круглые столы – одна из тех форм общения, которые складываются на основе гостевого обмена опытом. Если при более обстоятельных гостевых встречах беседы воспитателей обычно происходят после посещения занятий с детьми, то на круглых столах такая привязка скорее исключение, чем правило. Это первое отличие. А во-вторых, круглый стол внешне более открыт: здесь есть и «свои», и «чужие» (которые пока примеряются: стоит ли в такие разговоры включаться и как).

– У нас более привычно, что людей заставляют идти на подобные мероприятия. Приходит телефонограмма из района – и заведующая решает, кого она пошлёт на «круглый стол». Или если кто-то идёт туда по своему желанию – это обычно люди определённого типа, которые хотят себя показать и внешне утвердиться.

Я, честно говоря, даже немного теряюсь, как ответить на ваш вопрос; для меня, наверное, гостевой принцип – нечто само собой разумеющееся. Правда, дело и в том, что хотя наши донецкие «круглые столы» и создавались не только для шулешкинцев, но именно с шулешкинцев начинались.

Ведь если в конце восьмидесятых – начале девяностых гостевые встречи происходили по всей Донецкой области, то потом люди замкнулись в рамках своего садика, в лучшем случае – двух-трёх ближайших садов. А тут возник повод – газета «Дитячий садок», какие-то новые возможности. И народ встрепенулся: «Ура, оказывается, ещё можно так жить! Вот опять об этом заговорили, опять живое дело пошло»!

– Что привлекает людей в «круглых столах»? Я поняла из нашего разговора, что к ним отнеслись с симпатией, на них любят приходить самые разные люди?

Кроме «шулешкинцев» обнаружилось ещё немало людей, которым есть чем с другими поделиться и которые рады бы поделиться. Но обращаться со своим наработанным, родным, выношенным к людям, которые тебя воспринимают с позиции «инспектирующего» – кому охота, правда?! Если уж делиться – то на равных. А тут как раз такое место. Поэтому сюда люди пошли не по принуждению, а по интересам: иногда по более широким, иногда по интересу к конкретным темам.

Правда, первый «круглый стол» я проводила, используя связи тех людей, с которыми я хорошо знакома по прошлой своей «шулешкинской» жизни, с которыми мы когда-то хорошо срабатывались. Поэтому первый «стол» у нас ещё был как бы встречей друзей.

А уже в следующий раз пришли разные другие люди, чтобы посмотреть: а правда ли там всё так, как рассказывают – и вообще, что там такое.

И если на первом «столе» у нас люди были все «говорящие» (то есть каждый говорил без боязни в своём кругу), то на втором «столе» хватало и слушателей – тех, кто ещё остерегался высказываться. Но и равнодушными они не остались; под конец кто-то из них уже участвовал в обсуждении, потом они звонили, потом они порой писали что-то. Но были и такие, которые совсем не откликнулись. Хотя я полагаю, что всё равно они ещё откликнутся и заговорят.

– Такое осторожное отношение?

Да, очень осторожное. Но и со стороны «шулешкинцев» тоже скорее осторожное, чем навязчивое. Кого-то среди «чужих» выделяешь, включаешь в более близкое общение, с кем-то пока держишься более официально.

Это получается довольно естественно; хотя и пришли малознакомые люди – но хорошо знакомых большинство. И «чужой» нам не страшен, поскольку основа группы своя – и новички постепенно будут склоняться к тому, чтобы принимать традицию нашего разговора, становиться своими. Или не примут – если не поверят, что всё это всерьёз. Кто-то отойдёт, а кто-то сперва отойдёт, а потом вернётся.

– Раиса Сергеевна, как вы готовитесь к роли ведущей «круглого стола»? Что вы делаете заранее, кроме приглашений?

Продумываем план работы, приблизительно намечая те вопросы, темы, которые могут возникнуть. Стараюсь что-то изучить, приблизительно прикинуть темы, которые могут возникнуть по ходу разговора.

Иногда, когда «круглые столы» проводим на базе детского сада, то задумываемся над тем, можно ли сюда подключить и просмотр работы с детьми.

Ну и кроме того, готовлю аудиторию так, чтобы людям удобно было расположиться. И чтобы было на чём-то приятно остановить глаз, что-то взять в руки; те же цветы, подарки небольшие, минералка…

– А как вы слушателей рассаживаете? Столы действительно круглые получаются? Сколько людей могут принимать участие в разговоре?

Я согласна, что самая удобная форма рассаживания – это круг. И с детьми часто обсуждаем, почему мы встали в круг? Круг волшебный, из круга ничего не укатится, а с нами останется – и всегда кто-то подхватит.

Если народу слишком много, тогда доверительность теряется, рассеивается, тогда круг не спасёт. А нормальное число участников – если это в основном единомышленники – то тогда человек 30. А если много людей случайных, то тогда лучше звать 15–20.

Хотя это условные цифры; подходящее число людей зависит и от того, как ведущий владеет аудиторией, и от темы разговора – как к ней люди относятся.

– Как договариваются о правилах? Участники вас как ведущую «круглого стола» воспринимают как хозяйку, которая в какой-то момент может изменить какой-то разговор и дать оценку? Или ещё как-то?

Договариваемся просто: когда приглашаем на «круглый стол» – то сообщаем, что просто есть ведущий, который организует общую встречу.

А вот оценкам особенно никакого места и нет.

Ведь когда я или другой ведущий рассылаем тематику намеченной встречи, то люди, уже зная, какие вопросы будут обсуждаться – не несут сюда идею правильного или неправильного. Они просто говорят по делу: вот так с моими детьми я решаю эту проблему. В таком разговоре оценка опыта человека как верного или ошибочного выглядит неуместной.

Шулешко, кстати, говорил воспитателям: «Для вас нет такого слова – ошибка. По отношению к детям оно вообще бессмысленно». Да и воспитатель живёт и работает так, как ему доступно; и если и отслеживать происходящее с воспитателем, то не для того, чтобы выискивать «ошибки», а чтобы поддерживать людей в их усилиях.

– А как вам кажется, могут ли использовать подобные формы работы, например, заведующая или методист обыкновенного детского сада?

Я могу вспомнить, с чего всё начиналось в моём детском саду, где я была методистом. До 1984 года, до нашей работы с Шулешко, как у нас воспитатель оценивался? «Ай, какой хороший воспитатель, занятия провёл как учитель!» Это была высшая оценка его работы. А тут вдруг оказалось, что детям-то совсем не учитель нужен.

И вот для того, чтобы воспитатель захотел стать самим собой, ему нужно в первую очередь как-то по-иному на себя посмотреть.

Мы, собственно, и начали с организации чаепитий в моём методическом кабинете. У нас постоянно стоял самовар, и в любой момент могли прийти воспитатели, родители, дети. Вот дети бегут мимо, кто-то один говорит: «А я пойду в кабинет чаю попью!» Да и хорошо, иди, попей чай. Вы понимаете, это и был тот момент, когда мы вышли на человеческие отношения и между собой, и с детьми.

– Раиса Сергеевна, ещё вы говорили про цветы. В Питере привыкли, что цветы дороги, что это роскошь, а у вас куда теплее, «цветочнее», наверное. Не могли бы вы побольше рассказать о цветах?

Я полагаю, что вообще цветы настраивают на хорошее, доброе отношение, трудно смотреть на цветок и держать камень за пазухой. На каждом столе обязательно нужен маленький букетик. Цветы скромные; где-то зелени побольше, а цветочек может быть всего один – но он смотрится замечательно. И это очень здорово настраивает аудиторию. Небольшие букеты, порой самые крохотные. Часто их делают дети: мы любим показывать детям самые азы аранжировки, и порой их букетики и выставляем.

Участникам стараемся придумать маленькие подарки: газеты наши, поделки, сделанные руками детей (из каштанчиков, ивовых прутиков).

Вообще приятно сочинять разные добрые хитрости. Вы знаете, как дети могут писать свои приглашения: взять ладошку, обвести её – нарисовать на ней, например, автопортрет. И воспитательницы иногда такие же приглашения в свой детский сад рисуют. Это сразу людей настраивает на добрый лад. Ведь педагоги все немножко дети, их душе и нужно оставаться детской. Вот такие маленькие хитрости.

– А чай – тоже хитрость?

Конечно, и он очень важен… Обычно, если чай, то общение гораздо теплее выходит, чем когда на столе просто минеральная вода. С водой попрохладнее. Минералка не всегда и открывается; стоят бутылочки себе на столе и стоят. А к чашкам с чаем все люди прикоснулись, у всех какое-то одинаковое чувство возникает. Потом удаётся завязать более спокойную, более домашнюю беседу, люди легче делятся своими секретами.

– Чай с угощением?

Ну да, желательно – хотя бы чуть-чуть. Какое-нибудь домашнее печенье.

– Чаепитие и «круглые столы» всё-таки немножко разные вещи? Стоит ли их сводить вместе?

Просто я любой круглый стол обычно начинаю с чаепития. Опять-таки мне по-другому и начинать сложно; ведь когда-то именно этот момент помог нам поверить друг в друга внутри своего садика.

Сначала было чаепитие, простые разговоры за круглым столом, потом уже для нас системой стало обязательно собираться в своём кругу, чтобы обсудить наши дела с детьми. А потом все эти отношения выливались в общую работу, в общий уклад жизни.

Вот воспитатель говорит: «Я не понимаю, у меня это не получается, не знаю, как сделать – а у кого-то получилось, можете показать?» «Элементарно, – говорит другой воспитатель, – У меня это прекрасно пошло, давай попробуем сделать на двоих …»

То есть мы спокойно могли перейти друг к другу, и попробовать сделать что-то на детях друг друга: я к тебе пойду, ты ко мне. И ко мне в методкабинет зайдёт воспитатель и попросит: «Побудьте, пожалуйста, в подготовительной группе, я хочу, чтобы Ира пришла ко мне на занятия». Ира оставляла детей на меня, а потом мы все вместе обсуждали, что им удалось понять и увидеть. Это и была для меня в тот момент, может быть, главная методическая работа – дать воспитателям посмотреть на жизнь детей друг у друга, вместе что-то понять.

…Нередко начинают (опять-таки по аналогии со школой) относиться к методисту как к завучу по учебной работе, контролёру. Как только методист в группе – у воспитателя поджилки трясутся. А настоящее дело методиста – организовать работу так, чтобы каждая минута у воспитателя была не напрасной, чтобы и дети учились чему-то, и воспитатель чему-то учился. Если день воспитателя организован так, чтобы он мог постоянно откуда-то получать подпитку для своей работы – то в таком садике методиста можно считать хорошим работником.

А задача любого районного, городского методиста, наверное, в том, чтобы помочь сейчас воспитателям найти свой круг, куда можно ходить в гости. И он увидит, насколько могут раскрываться люди, насколько в детских садах становится теплее и добрее.

– Ещё одно. Принято считать, что самообразование воспитателя строится на том, какие он выучивает приёмы для работы с детьми. А сейчас у меня возникла мысль (может быть, я не права?), что самообразование строится на умении общаться с коллегами.

Но только в самую первую очередь – на умении видеть детей. Хотя это две стороны одной медали. Если воспитательница видит детей, если она видит рациональное зерно в работе своего коллеги, то для неё уже не существует «чужих» детей. Она переедет в другой город, придёт в новый коллектив – и в этих незнакомых детях она увидит «своих» детей. И сразу их к себе приспособит и себя к ним.