Текст книги "Гений столичного сыска"

Глава 4
Что произошло в рязани

Расследование убийства генеральши Безобразовой и ее горничной обещало быть трудным, а потому предстояло как следует ознакомиться со всеми материалами дела, не упуская при этом даже малейшей детали. Прочитав имеющиеся бумаги, Иван Федорович уже мог составить для себя картину преступления, кое о чем догадавшись, а кое-что и домыслив.

Дело развивалось примерно так…

Двадцать восьмого августа текущего года, в пятом часу пополуночи на улице Владимирской, во флигеле бывшего дома генерал-майора Всеволода Александровича Безобразова, занимаемом Платонидой Евграфовной Безобразовой, его вдовою, приключился пожар. По-видимому, возгорание произошло не столь давно, и вскорости благодаря своевременному прибытию пожарной команды и ее слаженным усилиям пожар был ликвидирован. Последствия его были не очень велики: в спальне генеральши обуглился пол и сгорел комод со стоящими на нем шкатулками, а в соседней со спальней девичьей комнате прогорело несколько половиц и частично прокоптился потолок и стеновые обои.

Во время тушения огня Платонида Евграфовна Безобразова и ее служанка горничная Алевтина Сенчина были найдены в своих комнатах мертвыми. Предварительный осмотр трупов показал, что на них имеются явные признаки умышленного лишения жизни в виде смертельных ран, нанесенных колюще-режущим предметом с обоюдоострым лезвием-клинком. Поскольку девичья комната находилась тотчас же за прихожей, то первой была обнаружена мертвая горничная.

Алевтина Сенчина лежала на животе близ двери, ведущей в спальню генеральши, уткнувшись лицом в пол. На ней была сорочка и верхняя юбка. Ноги были босы. Под девушкой была лужа крови, доходящая до порога двери в спальню Платониды Евграфовны. Рядом с трупом Сенчиной валялись медный подсвечник и выпавший из него огарок свечи, приставший к полу. Из этого можно было сделать вывод, что горничная была разбужена шумом в спальне генеральши, встала с постели, надела юбку и, взяв подсвечник с горевшей свечкой, пошла посмотреть, что происходит в спальне хозяйки. Алевтина Сенчина не дошла двух шагов до комнаты генеральши, как двери перед ней вдруг распахнулись, навстречу шагнул убийца и нанес ей смертельный удар кинжалом или ножом. Падая, Алевтина выронила из рук подсвечник, из которого от удара о пол выпала и прилепилась к полу свеча. Можно было не сомневаться, что дело обстояло именно так…

А вот генеральша Безобразова, судя по всему, была убита иначе. Нашли ее лежащей на полу навзничь, с поднятыми вверх предплечьями и сжатыми кулачками. По всему было видно, что Платонида Евграфовна пыталась сопротивляться убийце. Отсюда и шум, от которого на свою беду проснулась горничная Сенчина. Две раны, полученные генеральшей Безобразовой, безусловно, были нанесены той же рукой, которая нанесла смертельную рану горничной. Очевидно, преступнику пришлось повозиться с генеральшей, значит, на его одежду должна была попасть ее кровь.

Анализ обстановки выгоревших помещений позволяет сделать вывод, что обе комнаты были подожжены умышленно с помощью предварительно разлитого из ламп керосина. Цель поджога также была очевидной: сокрытие преступником двойного убийства. Большая керосиновая лампа с отвинченной горелкой и приставшим к ней пухом, найденная в спальне генеральши на столике у кровати, и две малые лампы также с отвинченными горелками, обнаруженные на столе в девичьей комнате, не имели внутри ни единой капли керосина…

При осмотре флигеля полицейскими чинами запоры, преграждающие вход во флигель, были найдены неповрежденными, слуховое окно на чердаке было забито досками, оторванными позже пожарными, парадная дверь до приезда огнеборцев также была заперта. Ее позже открыл дворник Савельев.

Комод, стоявший недалеко от двери в спальне генеральши, был полностью уничтожен огнем. Среди его головешек были найдены четыре внутренних замка. У трех были опущены снычи. Это означало, что три из четырех ящиков комода либо были не заперты, либо их вскрыл злоумышленник. Вскрытые замки не имели повреждений. Стало быть, открывались они родными ключами. Деньги, процентные бумаги и ювелирные украшения, принадлежавшие генеральше Безобразовой, бесследно исчезли.

Далее Иван Федорович перечитал все газетные публикации, касающиеся двойного убийства. Поначалу их было очень много. Потом стало поменьше – общественность увлеклась похождениями великого князя в Париже, проживавшего в шикарных апартаментах и едва ли не ежедневно менявшего любовниц. Далее по теме двойного убийства в печатных изданиях наступило затишье. Лишь некто неугомонный д‑р Nemo, как он подписывал свои статьи в «Рязанском листке», время от времени возвращался к убийству во флигеле на улице Владимирской, публикуя свои измышления, претендующие на репортерское расследование, в коих вопрошал: когда же будет найден убийца или будет предъявлено кому-нибудь обвинение?

Пятнадцатого октября в связи с тем, что дело генеральши Безобразовой и ее горничной стал вести судебный следователь Рязанского окружного суда (д‑р Nemo не сообщал его имени и фамилии), во флигеле в присутствии понятых был произведен вторичный осмотр. Оказалось, что ключей от комода ни в вещах Безобразовой, ни где-либо в спальне нет.

– Вот оно как, – с чувством произнес Иван Федорович, любивший иногда поговорить сам с собой, а вернее, с оппонентом, сидевшим внутри него.

Нашли во флигеле два замочка от сгоревших шкатулок. Они были тоже отперты без повреждений. Ключей от шкатулок также не обнаружилось.

В спальне генеральши Безобразовой на кровати лежали разбросанные подушки. Две из них были распороты, пух из них вытряхнут. Сами наволочки имели кровавые отпечатки, верно, от рук убийцы. Очевидно, преступник, порешив старушку-генеральшу, искал спрятанные в подушках ценности. Но вот нашел ли он их – неизвестно.

Далее вторичный осмотр флигеля показал, что трубы в печах были открыты и дым вследствие наличия тяги выходил наружу. Наверняка это сделал злоумышленник. Кроме спальни генеральши, порядок нигде больше не был нарушен. Если не считать того, что в гостиной были расставлены ширмы, за которыми стояли застеленная кровать и стул, на котором лежало свежее мужское белье: Платонида Евграфовна ожидала рано утром двадцать восьмого августа приезда из Петербурга полковника Александра Осиповича Тальского, ее сына от первого мужа Осипа Зиновьевича Тальского. Значит, злоумышленник знал, где хранятся ценности старухи Безобразовой, если искал их только в спальне и нигде более.

При осмотре флигеля присутствовал Константин Леопольдович Тальский, племянник генеральши и муж домовладелицы Ольги Тальской, дочери генерала Безобразова от его первой жены. Когда судебный следователь задавал ему вопросы, Константин Леопольдович отвечал охотно, обстоятельно, а старушку-генеральшу называл не иначе как «матушкой», поясняя, что Платонида Евграфовна всегда была ему как родная мать и он, Константин Тальский, испытывал к ней самые теплые родственные чувства. Очевидно, судебному следователю эти слова показались наигранными, и он как бы ненароком спросил полковника Александра Тальского об отношениях его двоюродного брата Константина Леопольдовича с тетушкой. На что полковник, нисколько не сомневаясь, ответил:

– Самые теплые, которые только могут быть между тетушкой и племянником.

Видно, слова Александра Тальского о своем младшем двоюродном брате Константине Леопольдовиче мало что сказали судебному следователю, если сказали что-то вообще, поскольку тот с самого начала расследования двойного убийства подозревал именно Константина Тальского. Такое заключение Воловцов сделал по небольшой заметке в «Рязанских губернских ведомостях», где сообщалось, что того же пятнадцатого октября на квартире Константина Тальского в доме Ольги Всеволодовны Тальской (бывшем доме усадьбы почившего в бозе полтора года назад генерала Безобразова) по Владимирской улице в присутствии понятых был произведен обыск. Следует заметить, что разрешение на обыск судебным следователям и полициантам просто так, а тем более по первому их требованию не дают, на то требуется специальное разрешение прокурора. А он выдает разрешение только при условии наличия подозрения на совершение противоправного деяния. Отсюда следует вывод: Константин Тальский подозревался в убийстве своей тетушки и ее горничной.

При обыске на квартире Тальского-младшего (а он по летам был младше Александра Тальского на двадцать два года) были найдены бостоновые брюки с плохо замытыми бурыми пятнами в виде брызг. Позже после проведения экспертизы выяснилось, что бурые пятна – следы крови. Еще были найдены: мелкие ключи на тесемочке, один из которых в точности подошел к замочку одной из сгоревших шкатулок из спальни Платониды Евграфовны; кожаный бумажник желтого цвета, принадлежавший убитой генеральше Безобразовой; два кинжала в ножнах. В одном из бумажников самого Константина Тальского была найдена квитанция от тысяча восемьсот девяносто девятого года Городского общественного банка Сергея Живаго в принятии от генерала Безобразова на хранение одиннадцати выигрышных билетов пятипроцентного займа.

Находки были исключительными и составили первую серию улик против Тальского-младшего, пусть и косвенных. Когда Иван Федорович прочитал эти строки, у него перед глазами тотчас предстала картинка допроса судебным следователем Окружного суда Тальского-младшего в связи с обнаруженными уликами…

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Скажите, господин Тальский, как вы объясните наличие кровяных пятен на ваших брюках?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Это у меня в вагоне поезда пошла из носа кровь, когда я год назад возвращался из поездки к брату в Петербург. С тех пор я эти брюки не надевал.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему же вы их не выбросили?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Я о них просто позабыл.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ах вот оно что… Скажу вам по своему опыту, господин Тальский, что при кровотечении из носа кровяные пятна не могли бы появиться в таком месте и в таком виде. Это также может подтвердить любой городовой врач, имеющий хоть какой-то опыт. Вы могли бы запачкать рубашку, но не брюки.

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (с живостью в голосе). Вспомнил! В июне этого года я порезал палец.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но вы же только что сказали, что уже год как не надевали этих брюк. И вообще о них позабыли!

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (нимало не смутившись). Я, верно, перепутал.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ. Хорошо. От пореза, когда хлещет кровь, такие пятна возможны. Но для этого должна быть приличная рана, и от нее должен остаться заметный шрам. Не могли бы вы показать, какой палец вы порезали?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (предъявляет палец). Вот!

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (осматривая палец). Ничего не вижу, Боже правый!

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Да вот же! Посмотрите повнимательнее.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (едва разглядев крохотный шрамик). Порез столь ничтожен, что из него и несколько капель не выдавишь. На рану, из которой хлестала бы обильно кровь, этот порез никак не похож. (Подняв глаза на допрашиваемого.) Что вы скажете на это?

Константин Тальский молча пожимает плечами.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (указывая на желтый бумажник). А как вы объясните, что бумажник, принадлежавший госпоже Безобразовой, при обыске найден у вас?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ. Матушка Платонида Евграфовна сама мне его передала.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ (не без язвочки). А квитанцию из банка Живаго на помещение выигрышных билетов тоже она вам передала?

КОНСТАНТИН ТАЛЬСКИЙ (уверенным голосом). Вам это может показаться странным, но это так.

По поводу связки мелких ключей, один из которых подошел к замку сгоревшей в спальне генеральши шкатулки, Тальский-младший ответил таким образом:

– Не знаю. Очевидно, их принесли в дом вместе с другими мелкими вещами из спальни матушки после пожара…

На Константина Тальского как на подозреваемого номер один указывало еще одно важное обстоятельство: оба убийства невозможно было совершить лицу постороннему. Чему имеются самые достоверные факты…

Алоизий Буткевич (держатель лавки бакалейных и колониальных товаров), проживающий в доме на противоположной стороне Владимирской улицы, как раз напротив флигеля, возвращался в ночь убийства генеральши и ее горничной к себе на квартиру в третьем часу ночи. У крыльца дома, где он квартировал, Буткевич повстречал ночного сторожа Вахрамея Николаенко, охраняющего квартал по улице Владимирской. Поздоровавшись, Николаенко стрельнул у лавочника Буткевича папироску, и они оба закурили. Через минуту к ним подошел постовой городовой Зотов, который тоже попросил у Буткевича папироску. Так они стояли и курили втроем минут семь-восемь, покуда Алоизий Буткевич не пошел домой. Никого посторонних ни во дворе, ни на улице никто из этих троих не видел. Когда примерно через полчаса, ложась спать, Буткевич выглянул в окно, сторож Николаенко и городовой Зотов по-прежнему стояли возле крыльца дома и о чем-то беседовали.

Спустя еще некоторое время по Владимирской улице в сторону железнодорожного вокзала проехали два извозчика, Галимзянов и Утехин, поспешавшие к приходу ночного поезда. Оба видели сторожа Николаенко и городового Зотова близ злополучного флигеля уже перед самым началом пожара, а именно около четырех утра. Сторож Дворянской улицы Обухов, тушивший фонари на углу Дворянской и Владимирской улиц в четыре часа утра, тоже никого постороннего не видал. Выходило, что флигель был все время на виду и если бы кто-то из посторонних людей входил в него или выходил, то был бы непременно замечен.

На то, что убийцей генеральши и горничной был кто-то из своих, указывало и поведение собак во дворе: ни одна из них в ту ночь даже не тявкнула, пока не занялся пожар и не приехали пожарные. А псы были на редкость злые и никого посторонних во двор усадьбы не впускали. Об этом было известно. Так, например, молочник, булочник и рассыльный, принося телеграммы и письма, чтобы не иметь неприятностей с собаками, никогда не входили во двор дома и во флигель – стучались в окошко с улицы.

Были допрошены супруга Константина Тальского, а также прислуга Тальских и генеральши Безобразовой. Ольга Тальская, конечно, показала, что той злополучной ночью ее муж никуда не отлучался и проснулся лишь тогда, когда во флигеле возник пожар. Веры ей как лицу заинтересованному было не много. А вот прислуга Константина и Ольги Тальских горничная Кузьмина показала, что неделю назад барин ругался с генеральшей и даже разбил в гневе окно в гостиной флигеля. А через две недели после убийства генеральши поведала своей товарке Михайловой, что «в ту ночь барин куда-то выходил из квартиры».

По совокупности всех имеющихся улик Константин Леопольдович Тальский был заключен под стражу и помещен в следственное отделение Рязанского тюремного замка. Там ему, согласно результатам предварительного следствия, было предъявлено обвинение. Заключалось оно в том, что, во‑первых, он заранее спланировал убийство Безобразовой и ее горничной Сенчиной с целью ограбления. Для этого в ночь на двадцать восьмое августа в районе двух часов пополуночи Константин Тальский проник во флигель дома на Владимирской улице, занимаемый названными лицами, и там совершил двойное душегубство: Безобразову ударил ножом в брюшную полость и в легкое, а Сенчину – в грудь.

Во‑вторых, Константин Тальский попытался скрыть следы преступления. Он облил керосином пол, на котором лежали трупы Безобразовой и Сенчиной, и поджег его. Преступления, по которым обвинялся Тальский-младший, подпадали под действия статей 1453, пункт 4, и 1610, пункт 2. Последняя статья была о пожаре, учиненном через поджог и потушенном в самом начале возгорания, предусматривающая лишение «всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к ссылке в Сибирь или к отдаче в исправительные арестантские отделения по второй степени», то есть на срок от трех до трех с половиною лет. Но это было ничто против пункта 4 статьи 1453, гласящего об учинении убийства с целью ограбления «с обдуманным заранее намерением или умыслом» и предусматривающего наказание в виде лишения всех прав состояния и ссылки в каторжные работы на время от пятнадцати до двадцати лет.

Конечно, сведения, почерпнутые из печати, были далеко не полными. В них отсутствовали показания многих свидетелей, протоколы допросов обвиняемого, описание улик, места преступления и еще много чего, что обычно имеется в папке следователя, ведущего конкретное дело. То, о чем Ивану Федоровичу пришлось самостоятельно догадываться и что домысливать, привлекая свои знания и опыт, на самом деле, могло быть не совсем так. Однако для того, чтобы составить для себя картину преступления в общих чертах, прочитанных Воловцовым материалов было вполне достаточно.

Глава 5
Кто таков этот мещанин колобов

Старшему чиновнику особых поручений Московского сыскного полицейского отделения Василию Стефанову за годы службы приходилось разыскивать всяких людей.

А что такое «розыск»?

Нужно выведать местонахождение конкретного человека (чаще всего приходится разыскивать татей и преступников всех мастей), а еще установить его точную личность: собрать о нем как можно больше материала, в перечне которого определение его характера, привычек, каких-то скрытых наклонностей. В общем, всего того, что может помочь следствию в раскрытии преступления.

В его карьере были победы, которыми по-настоящему можно было гордиться. Полгода Василий Степанович охотился за «королем медвежатников», шнифером[10]10
  Шнифер – взломщик несгораемых шкафов и касс (жарг.).


[Закрыть] с погонялом[11]11
  Погонялово – (здесь) воровское прозвище, псевдоним (жарг.).


[Закрыть] Инженер, с наступлением нового века почти завязавшего с профессией и работающего исключительно по приглашению. И нашел-таки! А если выражаться точнее – сыскал. Инженер проживал в Столешниковом переулке близ Тверской площади по липовым очкам[12]12
  Липовые очки – поддельный паспорт (жарг.).


[Закрыть] на имя Игната Туговертова. Числился он бывшим инженером одного из Московских казенных заводов и якобы получателем государственного годового пенсиона без малого в три тысячи рублей за выслугу лет и долгую беспорочную службу.

Не так давно сыщик Стефанов вычислил глубоко законспирированного бирочника[13]13
  Бирочник – изготовитель фальшивых паспортов (жарг.).


[Закрыть] только по имеющейся в Сыскном отделении антропометрической карточке, благо начальник Московского сыска Лебедев завел таковые в своем регистрационном бюро. А сколько Василий Степанович разыскал людей, имея на руках только фотографическую карточку или мало-мальское словесное описание, он и сам не помнил…

В копилке закрытых дел по розыску граждан, представляющих интерес для организаций, блюдущих благочиние, добронравие и порядок, водился у Василия Степановича один человек, про которого всего-то и было известно, что он имеет нос пуговкой и слегка картавит. Попробуйте сыщите в Москве человека по таким приметам! А Василий Степанович сыскал.

Иное дело, когда знаешь, что ищешь, когда имеются какие-то особые приметы. В таких случаях всегда будет ожидаемый результат. Московский мещанин Иван Александрович Колобов входил в число таковых. В качестве исходных данных имелись его сословная принадлежность, фамилия, имя и отчество и факт проживания в августе месяце в Рязани. Правда, с его слов, но это было нетрудно проверить. Что и было вскорости произведено титулярным советником Стефановым.

Оказалось, и правда Колобов с августа до первой декады сентября пребывал в Рязани и исполнял должность учетчика на винном складе торгового дома «Панкратий Морозов с сыновьями» с месячным окладом в шестьдесят пять рублей. Это место он получил сразу после прибытия из Москвы в понедельник тринадцатого июля и служил до пятницы одиннадцатого сентября, покуда ему не отказали в должности за нерадивостью к службе и не рассчитали. Проживая в Рязани, Колобов снимал квартиру в меблирашках для приезжих по улице Семинарской недалеко от железнодорожного вокзала. Когда его рассчитали, он вернулся в Москву…

Об этом Василий Степанович доложил судебному следователю по особо важным делам Воловцову. А еще люди Стефанова узнали про Колобова и его житие в Москве много интересного, что помогло бы Воловцову прояснить его личность. Собранные об этом человеке данные были изложены на одиннадцати страницах отчета, который Василий Степанович передал Воловцову из рук в руки.

– Благодарствуйте, Василий Степанович, – искренне и с оттенком восхищения произнес Иван Федорович, принимая из рук Стефанова драгоценный отчет. – Вами была произведена поистине огромная работа.

– Ну что вы, – слегка порозовел Василий Степанович. – Такое нам не впервой.

– Ну а на словах что вы можете сказать об этом Колобове? – заинтересованно спросил Воловцов. – Вы же наверняка составили о нем свое мнение. Не поделитесь?

Старший чиновник особых поручений сыскного отделения Москвы думал недолго:

– Судя по всему, он душевно не здоров. По-человечески его жаль. Но он не из тех умалишенных, кто ходит по полицейским участкам и признается в громких убийствах, чтобы побыть какое-то время в центре внимания и тем самым потешить свое самомнение. – Немного помолчав, чиновник добавил, глядя прямо в глаза Воловцова: – Я бы не стал утверждать, что в Сретенской полицейской части он говорил неправду…

* * *

Отчет, составленный на одиннадцати рукописных страницах, к каковым были прикреплены копии дневниковых записей и писем, написанных рукою Колобова, и его фотографическая карточка, сделанная примерно год назад, начинался с момента рождения Ивана Александровича. Он появился на свет в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году в семье Александра Васильевича Колобова, писаря, то есть мелкого канцелярского служителя, имеющего месячный оклад чуть более тридцати рублей. Матушка Ивана Колобова, Параскева Ильинична, в девичестве Холмогорова, была дочерью отставного унтер-офицера и, выходя замуж, принесла в семью в качестве приданого пару сарафанов, самотканые скатерку, простынь, две подушки и шаль Павловопосадской платочной мануфактуры.

Учитывая, что Ваня был вторым сыном в семье (первый, Игорь, был на семь лет старше), жили они бедно, на всем экономя. Конечно, в вечернем чае Александр Васильевич ни себе, ни своим домочадцам не отказывал и не ходил на цыпочках, чтобы не истерлись раньше времени штиблеты, как поступал мелкий чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин, сентиментально выведенный гением русской литературы Гоголем в повести «Шинель». Однако не раз случалось, что семейство сидело на хлебе и воде – Александр Васильевич предпочитал в срок отдать плату за нанимаемую квартиру в две крохотные комнатки с кухней и вовремя расплатиться с молочником и бакалейщиком, нежели быть сытыми, но погрязнуть в долгах.

В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году Ваня Колобов был отдан в подготовительный класс гимназии и на следующий год был принят в первый гимназический класс полным пансионером, поскольку учился на отлично. Столь же блестяще он проучился и последующие шесть лет, поскольку если бы он не успевал по всем предметам с максимальным баллом, то лишился бы пансиона, что никак не входило в планы Александра Васильевича. Очевидно, он не давал слабину сыну, заставляя его прилежно учиться и успевать по всем предметам.

В выпускном классе Ваня Колобов сделался вдруг отстающим и по некоторым предметам стал едва успевать на удовлетворительно. Выглядело это так, будто у него кончился завод или лопнула пружинка, находившаяся все время в опасном натяжении. В голове его многое перемешалось и спуталось. В классах по разным предметам он вдруг стал отвечать невпопад, а однажды на уроке истории переселил Наполеона Бонапарта в Древний Рим, а государя императора Александра Первого Благословенного назвал сыном Филиппа Второго, царем Азии и «великим завоевателем мира», перепутав с Александром Македонским. Бывшего отличника кое-как довели до выпуска, после чего он какое-то время проживал с родителями дома, помогая отцу в переписывании бумаг.

Зимой одна тысяча восемьсот девяносто шестого года Александр Васильевич Колобов сильно простудился, получил двухстороннюю пневмонию и умер в земской больнице, повторив судьбу гоголевского Акакия Акакиевича. Дела в оставшейся без кормильца семье пошли совсем худо. Кое-чем помогал брат, получивший по службе чин коллежского регистратора. Но когда он женился и заимел ребенка, помощь прекратилась. Мать, года полтора как сделавшаяся прачкой-поденщицей, приносила в день когда копеек семьдесят, когда полтину, а когда одну только еду. Сидеть на ее шее Ваня не мог и в следующем году в результате долговременных хождений и увещеваний получил-таки место младшего бухгалтера в товариществе «Эмиль Липгарт и К°», располагавшемся на Мясницкой в бывшем доме братьев‑фабрикантов Бутеноп.

Все было ладно почти три года. До того самого времени, когда у Ивана Колобова случилась большая любовь. Ее звали Нелли Светлицкая. Она была модисткой и обеспечивала вторую жизнь женским поношенным вещам, преимущественно платьям и блузкам, перешивая их и отделывая вышивкой, лентами или бахромой.

Они встретились в Солодовниковском пассаже. Колобов зашел туда в надежде купить недорогое осеннее пальто, а Нелли Светлицкая – прикупить тесьмы и лент. И как-то так случилось, что они столкнулись и Нелли выронила из рук сверток с покупками.

– Прошу прощения, – произнес Колобов и быстро наклонился, чтобы поднять упавший сверток. С этой же целью присела и Нелли, и они едва не стукнулись лбами. Какое-то время их лица были настолько близки друг к другу, что Иван разглядел мелкие точечки коричневого цвета на зеленоватой радужке глаз девушки.

Иван успел поднять сверток первым.

– Благодарю вас, – произнесла Нелли, принимая из рук Колобова перевязанный шпагатом пакет.

– Пустяки, – промолвил Иван, понимая, что если сейчас он уйдет, то никогда не простит себе этого и будет долго мучиться и укорять себя за малодушие.

С девушками, которые ему нравились, Ваня Колобов невероятно робел, становился косноязычен, после чего они быстро теряли к нему интерес.

Нелли отошла уже на несколько шагов, когда Колобов все же решился остановить ее:

– Подождите, прошу вас!

Он произнес эту фразу так, словно в эту минуту решался вопрос жизни и смерти. А может, так оно и было. Нелли остановилась.

– Я… не имею чести быть представленным вам… – Колобов запнулся, не зная, что сказать, потом с отчаянной решимостью произнес: – Позвольте представиться: Колобов Иван Александрович.

– Нелли Светлицкая, – промолвила в ответ девушка и протянула ручку, которую Иван сначала легонько пожал, а потом, склонившись в поклоне, поцеловал.

– Мне очень не хочется, чтобы вы уходили, – признался Колобов и с той же отчаянной решимостью спросил: – Может, у вас есть время и мы немного прогуляемся?

Оказалось, что Нелли располагает получасом времени. Покинув пассаж, они вышли на Кузнецкий Мост и, пройдя полквартала, зашли в кондитерскую Бежо со стеклянными дверьми.

– Я очень люблю горячий шоколад, – призналась Нелли и пытливо посмотрела на Ивана.

Колобов заказал ей шоколад, а себе кофе. И еще сдобные булочки, которые были совсем теплыми.

Удивительное дело, но Иван, будучи с девушками стеснительным и малоразговорчивым, с Нелли стеснения не чувствовал и говорил с ней так, будто знал ее сто лет. Так бывает, когда между людьми возникает симпатия, как только они встретятся взглядами. Она укрепляется более, когда они перекинутся несколькими фразами. Первое впечатление о человеке самое верное. От него во многом зависит, насколько крепко будет развиваться дальнейшее знакомство.

Они договорились встретиться на следующий день. Еще через несколько дней Колобову было разрешено проводить Нелли до дома. Чуть позже, недели через две, они впервые поцеловались, и Колобов признался Нелли в любви, что было выслушано более чем благосклонно. Иван был на седьмом небе от счастья! Если бы он сильно захотел, у него бы точно выросли крылья за спиной. Но он не думал о крыльях. Он думал о Нелли.

Встречались они практически каждый день, а когда по каким-либо причинам не могли увидеться, Колобов приходил в кондитерскую Бежо и пил кофе со сдобной булочкой, как тогда, в первый день их знакомства. И хотя Нелли не было рядом, Иван чувствовал ее присутствие. Он думал, какая же она хорошая и как будет здорово, когда они поженятся и станут жить вместе, любя друг друга и оберегая от всяческих невзгод. А потом у них родится сын, и они назовут его Евгением в честь пушкинского Евгения Онегина. Если же родится девочка, то они дадут ей имя Татьяна. И все будет славно, потому что иначе и быть не может…

Однажды, когда Нелли должна была уехать в Коломну, чтобы проведать свою больную тетушку – так она сама сказала, – Иван по старой привычке направился в кондитерскую один. Уже подходя к дверям, он увидел подъехавший экипаж – рессорное ландо с открытым верхом и ливрейным кучером, – в котором сидел представительный мужчина, а рядом с ним… Нелли. Причем франт сидел не напротив, а рядом с ней, как человек ей близкий.

Молодой мужчина ловко соскочил с подножки и подал Нелли руку, что-то весело при этом сказав ей. Опираясь на его широкую ладонь, девушка сошла на тротуар и весело рассмеялась.

Раненое сердце сжалось от нестерпимой боли, Колобов невольно застонал. Импозантный, с закрученными кверху усами, в узких полосатых брюках, желтом жилете, визитке цвета маренго и в черных лаковых штиблетах с белым кожаным верхом, мужчина смотрелся весьма авантажно, и Нелли не сводила с него восхищенных глаз. Даже неискушенным было ясно, что их отношения зашли весьма далеко, что между ними близость и для третьего в судьбе этих людей просто не осталось места.

Спутник, придерживая стеклянную дверцу кондитерской, подождал, пока Нелли войдет внутрь, после чего направился следом.

Иван Колобов застыл, словно столб, потеряв счет времени. Ноги отказывались слушаться, его привычный мир был обрушен и разбит на мелкие осколки. Как дальше жить, Иван просто не знал. Людской поток, по обыкновению густой в этот час, обходил его – так ручей обтекает лежащий на его пути камень, многие недоуменно оглядывались на нелепого господина, стоящего посреди дороги. Наконец Иван сделал над собой усилие и потерянно поплелся домой. Добравшись до квартиры, он без чувств упал на кровать.

После случившегося жизнь потеряла прежнюю остроту. В голове опять все перепуталось, как уже случалось в выпускном классе гимназии. В последующие дни ему было худо – и физически, и душевно. Его уныние сказывалось и на службе, куда Колобов стал являться неаккуратно, а то и вовсе ее игнорировал. Поначалу ему было сделано вежливое замечание, потом – замечание построже, затем последнее, после чего ему отказали от должности.

С этого момента Ивана Александровича начали преследовать неудачи: ему отказали от места дважды; деньги, им скопленные, закончились, вдобавок в феврале тысяча девятьсот первого года умерла от горячки его мать. Один, без работы и без родственников в Москве (брат с семьей перебрался в Малороссию), перебиваясь случайными заработками, Колобов с большим трудом стал сводить концы с концами, однако вскоре вынужден был отказаться и от квартиры.